Текст книги "Моя тетушка — ведьма"

Автор книги: Диана Уинн Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Похожа на нашу – просто жуть, – прошептала я.

– Ага, прямо дрожь пробирает, – согласился Крис. – Я даже подумал, неужели ее высушили и починили дверь и кому-то продали – на секунду подумал, пока не поглядел на номер.

К этому времени все машины уже уехали, носильщик в огромных сапогах шаркал перед вокзалом – судя по всему, запирал его на ночь. Мы перелезли через забор и нога за ногу вышли через ворота стоянки.

– Давай маме ничего не скажем, – предложила я.

– Не скажем, конечно, – кивнул Крис. – Про клонов и зомби – сколько угодно, а про машину – нет.

В конце концов мы не рассказали маме почти ничего. Нам крепко досталось: обоим – за то, что явились так поздно, а мне – за измазанную одежду. Тетушку Марию моя одежда вывела из себя.

– Как неосмотрительно, дорогая. Я же не могу взять тебя на собрание в таком виде.

– Я думал, это ваше собрание было днем, – сказал Крис.

Мама на него зашикала. Ее трясло. Миссис Ктототам проторчали тут весь день, устроили свой Кружок Целительниц, жрали торт, будто голодные волчицы, а потом тетушка Мария провозгласила, что в Зале собраний Кренбери в семь тридцать будет собрание и она туда пойдет. Вот почему я смогла написать такой большой кусок автобиографии. Я впала в немилость и была оставлена дома, поскольку порвала свою единственную юбку и вся перемазалась в грязи. Быть в немилости мне нравится. Еще есть немножко торта. Тетушка Мария применила ко мне свой негромкий скорбный тон, а потом сказала Крису, что вместо меня должен пойти он. Мама один-единственный раз поглядела Крису в лицо – и опять принесла себя в жертву: сказала, что пойдет с тетушкой Марией.

Зачем тетушке Марии понадобилась мама, ума не приложу. Когда приблизился час икс, явились Элейн с мужем и притащили пресловутое кресло-каталку. Мистер Элейн – которого зовут Ларри – ниже Элейн ростом, и я, кажется, видела его в веренице зомби, приехавших на поезде. В общем, он бледный, изможденный, зомбиподобный – и делает все, что скажет Элейн. Они вдвоем разложили широкое сверкающее кресло в кухне и водрузили в него тетушку Марию. Крису пришлось пойти просмеяться. Он говорит, тетушка Мария была вылитая папесса.

Когда настал час икс минус один, тетушка Мария заставила маму облачить ее в огромное бордовое пальто, вокруг ворота у которого пришита дохлая лиса. Голова у лисы совсем как настоящая, с красными стеклянными глазами, и она испортила мне весь ужин (тетушка Мария поужинала перед уходом на тот случай, если они вернутся очень поздно). И еще тетушка Мария надела шляпку – высокую, узкую, с бордовыми перьями. Восседала в кресле-каталке, будто на троне. И отрывисто отдавала приказы:

– Бетти, мой зонтик, не забудьте мои перчатки. Ларри, помните про коврик в передней. Осторожно, ступеньки.

А Элейн всегда отвечала вместо Ларри:

– Не беспокойтесь. Зонтик у Ларри в руке. Ларри может спуститься по ступенькам с завязанными глазами.

Сам Ларри ни разу ничего и не сказал. Только глядел на нас с Крисом, как будто мы ему не нравимся. Потом они с мамой и Элейн спустили тетушку Марию по крыльцу – бум, бум, бум – и покатили по улице, словно королеву с небольшой свитой.

Собрание было по поводу кренберийского приюта. Оказалось, дом, где мы видели миссис Ктототам и клонов, – это кренберийский приют. Вот скучища. Теперь весь день показался ужасно скучным – ведь дети всего-навсего сироты, а не экспериментальные клоны. Мама говорит, собрание тоже было очень скучное. Я только что спросила у нее, как все прошло, и она ответила:

– Не знаю, лапонька. Я почти все проспала – но, по-моему, они там голосовали, делать пристройку к приюту или нет. Помнится, один унылый старикан по имени Натаниэль Фелпс был категорически против. Нудил, нудил, а потом тетушка Мария вдруг как стукнет по полу зонтиком да как заорет – конечно, мы выстроим для бедных сироток новую игровую комнату! Похоже, это все и решило.

По-моему, тетушка Мария – тайная королева Кренбери, не то чтобы «некоронованная королева», а скорее «шляпоносная». Хорошо, что я не сирота в здешнем приюте.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Серого кота мы теперь прикармливаем. Из-за этого произошли поразительные события, и еще мы познакомились с мисс Фелпс – той самой, которая что-то «сказала». Крис говорит, призрак является каждую ночь. Но все по порядку.

Сначала – призрак. Я спрашиваю про него Криса каждое утро. Крис смеется и отвечает:

– Бедный старина Абель Сильвер! Я к нему уже привык.

Вчера я спросила, почему Крис не хочет спать на диване внизу. У него усталый вид. Представляю себе, как бы я себя чувствовала, если бы меня каждую ночь будил призрак. Но Крис говорит, призрак ему нравится.

– Роется на полках, и все. Он же не делает мне ничего плохого!

После этого на подоконнике снова возник тот кот. Пришел, прижал к стеклу дурацкую плоскую морду и отчаянно замяукал. Крис сказал, вылитый пекинес.

Тетушка Мария стучала в пол наверху и орала, что ей поджарили неправильный тост, а мама летела по комнате к лестнице, чтобы разобраться. Однако, увидев кота, она остановилась.

– Бедняжка! – сказала она. – Нет, Крис, не пекинес. Что-то он мне напоминает… кого-то… эта морда… – Тут наверху снова застучали и заорали. Мама крикнула: «Иду-иду!» – и как раз выходила из комнаты, когда Крис изобразил тетушку Марию.

– Этот кот охотится на моих пти-и-чек! – заорал он. Подпрыгнул и замахал на кота руками – ну точно тетушка Мария.

Кот уставился на него. Было видно, что он ужасно обиделся. А потом убежал.

Мы с мамой хором сказали:

– Вот зачем было это делать, а?!

Пока я жарила еще тосты для тетушки Марии, Крис попросил прощения и сказал, что почему-то не мог удержаться. И что кот сам напросился. Я-то Криса понимаю. Но мама ужасно возмутилась. После этого мы одели тетушку Марию – а на это теперь уходит уйма времени, поскольку мама пытается заставить тетушку Марию сделать хоть что-нибудь самостоятельно. Она говорит:

– Тетушка, ну перестаньте, какой артрит! Попробуйте застегнуть крючки.

Тетушка Мария притворяется, будто возится с крючками, а потом говорит тихим сокрушенным тоном:

– Я старая женщина.

Мама говорит:

– Да, но вы великолепно сохранились для своих лет! – своим нарочитым бодрым голосом.

Тетушка Мария сияет:

– Спасибо, дорогая! Очень мило с вашей стороны. Вы необычайно преданная сиделка!

В результате не кому-нибудь, а мне приходится застегивать крючки или еще что-нибудь, иначе она до вечера не оденется.

День был ясный. Солнце косо светило через сад, и от него среди коричневого для разнообразия появилось зеленое. Мама поставила радио на стол возле перевязанного шнурами диванчика тетушки Марии, твердой рукой положила ей на колени «Телеграф» и сообщила, что все мы пойдем поработать в саду и будем очень заняты.

Тут тетушка Мария, конечно, сказала: «Дорогая, мне совсем не с кем поговорить!», а Крис, конечно, пробурчал: «Да, всего только с тринадцатью миссис Ктототам!», но мама их растащила и выпихнула нас в сад. Я уже было подумала, что дело двинулось с мертвой точки и маме надоело приносить себя в жертву. Но мама никогда не врет. Она мигом заставила нас с Крисом вешать белье, будто рабов на галерах, – всю одежду, которую мы с Крисом испачкали в темноте, и целую веревку мешковатых небесно-голубых панталон тетушки Марии, которые Крис прозвал «багдады». Пока мы этим занимались, мама сказала:

– Пойду поищу того кота. Он далеко не уходит.

И нашла. Она тихонько окликнула нас от сарая на заднем дворе, за крыжовником. Мы с Крисом в это время танцевали арабский танец с тазиком и парой багдадов. Когда мы подошли к маме, Крис так и не снял багдады с головы. Он увидел крыжовниковые кусты и сказал:

– Вот из чего клонируют сирот!

Призрак на пару с тетушкой Марией плохо влияют на Криса. Он совершенно не в себе, пока не уходит в город.

– Тсс! – сказала мама и выпрямилась с пушистым котом в руках. – Крис, хватит корчить из себя придурка! Бедное животное совсем оголодало. У нее под пухом одни кожа да кости!

– Это она? – спросила я.

– Да, это девочка, – ответила мама и перевернула кошку, чтобы показать нам.

Не кошка, а размазня. Делай с ней что хочешь. Она лежала пузом кверху у мамы в руках, поджав передние лапы и урча, словно грузовик. Ее все на свете устраивает, кроме тетушки Марии и Элейн. Элейн в этот момент как раз высунула голову над садовой оградой. Кошка вывернулась из маминых рук и укрылась под крыжовником. Элейн ее не заметила. Она поглядела на Криса с головой, обмотанной парой багдадов, и засмеялась своим смехом, в этот раз особенно похожим на бой часов.

– Боже мой, молодой человек! – сказала она. – Ну вылитый призрак придворного шута!

Тут Крис немного побледнел и уставился на нее. Но Элейн уже смотрела на маму.

– Зачем вы стираете? – спросила она. – Я же вам сказала – отдавайте все мне.

– Ох, да ничего, – ответила мама. – Мидж ужасно перемазалась, и пришлось стирать вручную.

Она имела в виду, что не хочет одалживаться у Элейн.

– В следующий раз обязательно приносите стирку мне, – скомандовала Элейн. Улыбка в две складки – то есть Это Приказ. – Я зайду сегодня днем посидеть с ней, пока вас не будет.

– Что, простите? Я вроде бы никуда не собиралась, – сладко улыбнулась мама.

– Вам надо купить одежду для Наоми, – сказала Элейн и скрылась за стеной.

– Мне надо!.. – пробормотала мама. – Мидж, хочешь дырявый мешок?

– Ей и коврика из передней хватит, – сказал Крис, – нам все равно велено каждый вечер его скатывать.

– Точно, надо только дырку для головы прорезать, – сказала я.

Мама нагнулась, протянула руки и стала жестами выманивать кошку из крыжовника.

– Ослушаться Элейн! – процедила она. – О небо! Она же дух из нас вышибет своим фонариком. А если мы разозлим ее по-настоящему, чего доброго, натравит на нас Ларри.

Я в жизни не слышала, чтобы мама так язвила – честное слово, ни разу! Шипела прямо как кошка. Кстати, о кошке – та запрыгнула маме прямо на руки и действительно умирала от голода. Она слопала две сырые котлеты и вылакала блюдце молока ровно за три минуты. Когда мы пошли за покупками после ланча, мама первым делом купила Целую картонную коробку кошачьего корма. Говорит, мы заберем кошку с собой в Лондон. И твердит: «Не понимаю, как она оказалась на улице! Я слышала, дымчатые персидские кошки дорого стоят». Еще она сажает кошку на сушилку и целую вечность чешет ей бакенбарды по сторонам приплюснутой морды. «Киса, киса, киса, – воркует мама, заглядывая кошке прямо в глупые желтые глаза. – Нет, кого-то ты мне определенно напоминаешь, только вот кого?»

Это безумно скучная кошка. Махровое полотенце – и то интереснее. Но мы с Крисом ухаживаем за ней почти так же усердно, как мама. Мы все понимаем, что это акция неповиновения Элейн и тетушке Марии.

Но в том, чтобы пойти купить мне новую юбку, мы Элейн, конечно, послушались. Жалко, что мама не устроила еще одну акцию неповиновения тетушке Марии и не разрешила Крису пойти с нами. Но тетушка Мария опять заговорила скорбным гулким низким голосом: «Мои приятельницы так любят общаться с молодежью» – и Крису пришлось остаться и помогать Элейн нарезать бутерброды. Судя по его лицу, он представлял себе, что вместо буханки хлеба медленно пилит ногу тетушки Марии.

По-прежнему было ясно-ясно и почти безветренно. Море было серо-голубое, начался отлив. Мы-то думали, что хоть кто-нибудь выйдет на берег прогуляться, но Кренбери – настоящий город-призрак. На пляже не было ни души.

– Может, сегодня у всех короткий день? – предположила мама.

Нет. Магазины были открыты. Мама плыла по улице с коробкой кошачьего корма и болтала самым веселым, самым звонким голосом.

– Очень странное место, – заметила она. – Кажется, здесь совсем нет детей.

Кружевные занавески по всей улице разом дернулись.

«Кроме клонов», – подумала я и сильно отстала, чтобы сделать вид, будто я вообще не с мамой. Когда на нее находит, она становится хуже Криса. А все из-за Элейн.

Ну и конечно, мама затеяла долгую беседу с продавщицей в магазине одежды – и все о том, что в Кренбери ах как спокойно. Я сразу поняла, что продавщица смутилась – по тому, как она промямлила:

– Ну, понимаете, у нас тут много пенсионеров…

– А детей вообще нет? – спросила мама. – Должны же быть. Вы торгуете детской одеждой.

– На нее почти нет спроса, – призналась продавщица. – Вот только приезжие вроде вас…

Потом мама долго и мучительно объясняла, что мы живем у тетушки Марии. Зря это она. Честное слово, мне кажется, надо окружать себя хоть каким-то ореолом загадочности. А продавщица заинтересовалась, стала сочувствовать, твердила: «Трудно с ней, наверное, да?», и было понятно – это она нас провоцирует. Тогда мама рассказала ей про те времена, когда была жива тетушка Марион, сестра тетушки Марии, и они не разговаривали. Они обе требовали, чтобы мы их навестили, и при этом делали вид, будто другой сестры не существует. Поэтому, когда мы ездили в Кренбери, приходилось пить чай два раза: один раз с тетушкой Марион, другой – с тетушкой Марией. Я вспоминаю об этом с ужасом. На обратном пути меня всегда тошнило. Продавщица засмеялась и сказала:

– Да, она всегда такой была. Последняя история – с мисс Фелпс. Жалко мне мисс Фелпс. Раньше Элейн, подруга вашей тетушки, много помогала мисс Фелпс – вывозила ее погулять на кресле-каталке и вообще, – но я слыхала, с тех пор как у вашей тетушки с мисс Фелпс вышла размолвка, миссис Блэкуэлл приказано больше ничего для нее не делать.

Тут у мамы случился припадок рыцарственности и подвижничества, и она преувеличенно звонко спросила продавщицу, не будет ли мисс Фелпс рада нашему визиту. А продавщица ответила:

– Будет. Она в номере двенадцать живет, точнехонько напротив вас.

Как все-таки трудно, когда у тебя мама – рыцарь и святая подвижница в одном лице. Она забыла юбку в магазине, и мне пришлось возвращаться. Мама вспомнила про нее, только когда мы оказались на другом конце города. Она сказала, что сегодня на редкость славная погода и пусть-ка Элейн сама разбирается с миссис Ктототам, а мы для разнообразия подышим свежим воздухом. Вот мы и тащили кошачий корм по всему пляжу, пока не дошли до бетонного откоса с лодочками. Только там нам повстречались живые люди. Возле лодок возились четверо или пятеро мужчин в больших сапогах.

– Ах! Редкое зрелище – исчезающий вид гомо сапиенс! – сказала мама и крикнула: – Добрый день!

Головы подняли только двое, кивнул только один.

– Медвежий угол! – поморщилась мама.

Я заметила, что она бросила взгляд на камни под Кренберийским утесом и быстро отвернулась.

– Так я и не выяснила, из-за чего поругались тетушка Марион с тетушкой Марией, – заявила она с леденящей душу веселостью. – Интересно, что же ей сказанула мисс Фелпс.

Тут мама вспомнила про юбку. И сначала сказала, пусть за юбкой сбегаю я. Потом увидела мое лицо и смягчилась.

– Это я ее забыла, – сказала она. – Сама схожу. Бери кошачий корм и жди на главной площади. Кажется, я припоминаю, что в этой уютненькой живописненькой дыре было кафе. Куплю тебе мороженое, а потом – обратно на галеры.

Это, конечно, показывает, что мама – вполне человечная святая. Только кошачий корм весил целую тонну. Когда я доползла до главной площади, то поставила его на ступени памятника героям войны и пошла осмотреться. Кафе было закрыто. Еще бы. Поэтому я двинулась по улице, по которой мама должна была выйти на площадь: хотела помахать ей, когда увижу, – тогда ей не пришлось бы делать крюк. Вместо мамы я увидела машину, припаркованную возле парфюмерного магазина, он же аптека, он же хозяйственный. Синюю машину со знакомыми вмятинами. Ту самую, которую мы видели на вокзале вчера вечером. Она была так похожа на нашу старую машину, что сердце у меня прямо запрыгало и заколотилось, хотя я прекрасно видела, что номер у нее другой. У нас он начинался с Y, а этот – с H, и пластинка была вся старая и ржавая. Но все равно «форд» той же модели и точно того же цвета. Я поймала себя на мысли, что хочу обойти машину по мостовой и посмотреть, такие же там вмятины на водительской двери или нет. Когда замок заело в первый раз, папа пнул ее со всей силы. Не успела я додумать, как уже оказалась на мостовой и уставилась на дверь.

Дверь была совсем гладкая. И немножко другого оттенка, чем остальная машина. Стекло было опущено, за рулем сидела блондинка и увлеченно красилась, глядя в зеркальце в пудренице. Сзади я ее не увидела: спинки кресел у машины были очень высокие, будто надгробия, – опять же совсем как в нашей. У блондинки были надутые губки и ухоженные крашеные волосы. И вообще я именно так представляла себе Верену Бланд, с которой сбежал папа, поэтому в голову мне закрались самые жуткие подозрения. Сердце у меня забухало еще сильнее, и я подошла поближе – то есть попыталась. Но оказалось, что я стою согнувшись и опираюсь руками о коленки – ужасно глупо. А если еще и идти в такой позе, получается еще глупее. Тут я вспомнила, как шпионки следят за людьми в пудреницы и зеркала заднего вида. Я подумала – она же следит за мной в это зеркальце!

От страха, что она заподозрит, о чем я заподозрила, я даже выпрямилась. Подошла прямо к окну машины и сказала:

– Прошу прощения, мисс.

Когда я говорила, то пыталась принюхаться, чем пахнет в машине, – морской водой или как раньше, – но в нос мне ударило только блондинкиными духами. Она вздрогнула и обернулась.

– Да? – спросила она удивленно и настороженно.

Я понятия не имела, что мне ей сказать, но тут поймала себя на том, что спрашиваю – этак мило и застенчиво:

– Скажите, пожалуйста, мисс, вы купили эти чудесные духи вот в этом парфюмерном магазине?

Даже и не знала, что я такая находчивая.

Она солнечно улыбнулась и помотала головой.

– Они с Бонд-стрит, из Лондона. Очень дорогие. Тебе это не по карману, деточка.

– Я из Лондона, – сказала я. – А вы здесь живете, мисс? – Я практически сюсюкала. Наверное, она решила, что у меня совсем нет мозгов. – Вы такая красавица. Как вас зовут?

Ей понравилось, что я считаю ее красавицей. Она вся изогнулась от удовольствия и сладенько заулыбалась.

– Меня зовут Зенобия Бейли, – сказала она. – Я живу здесь, и мне пора домой.

И она завела машину и укатила по улице.

Я хотела умильно помахать ей на прощанье, но передумала. Опять все обернулось смертной скукой, как приют. Это не наша машина. Блондинка не Верена Бланд. А с другого конца улицы бежала мама с кошачьим кормом и новой юбкой и кричала:

– Мидж, ну ты даешь! Нельзя же бросать свои вещи где попало! Что ты тут делаешь?

– Дурака валяю, – отозвалась я.

И все равно я до сих пор думаю, что это наша машина. Не могу отвязаться от этой мысли. Крис говорит, даже если она наша – а он так не считает, – наверняка всему есть рациональное объяснение. Страховая компания списала ее и продала на лом, а на свалке обнаружили, что она на ходу, починили и продали Зенобии. Почему тогда номер поменяли? Потому что это больше не наша машина? Ай, ладно…

И вообще у Криса плохое настроение. Зря мы оставили его с тетушкой Марией и всеми миссис Ктототам. Он опять Сказал Что-то Ужасное. А что именно, никто не объясняет. Тетушка Мария только твердит: «Я так обижена, мне так стыдно. Но я его, конечно, прощаю». Потом мягко добавляет: «Я буду молиться за тебя, Кристофер». Прекрасный способ разозлить Криса. Он бесится, когда его имя перевирают, но еще больше бесится, когда приходится объяснять, что на самом деле его зовут Кристиан. Если он пытается это сделать, ему приходится в полный голос орать: «КРИСТИАН!!!» – поскольку тетушка Мария тут же изображает глухую.

Маму с Крисом примерно наказали, и уже поздно вечером она вытянула из Криса, что он натворил. Похоже, среди прочих на чай пришла та чокнутая Зоя Грин. И все остальные стали шепотом предупреждать Криса, чтобы он был особенно добр к ней из-за ее сына.

– Я всего-навсего спросил, что стряслось с ее сыном, – невинно сказал Крис.

– Правда? – подняла бровь мама. – Знаю я тебя, Крис. Прямо слышу, как ты это говоришь: «А что такого случилось с ее сыном? Умер? Сидит в тюрьме за убийство? Может, он сексуальный маньяк?» Все громче, громче, и в конце концов тебя слышно, наверно, аж в городском совете. И еще я вижу, с каким лицом ты это говоришь. Больше так не делай.

Мама попала в точку. Крис покраснел и забормотал:

– Ну да, вроде того – а иначе почему у нее шарики за ролики заехали?

С тех пор мама то и дело объявляет, что Крису нужен свежий воздух. Она отправляет его на улицу с самого утра, стоит ей заметить, что он оказался в комнате наедине с тетушкой Марией. Она отправляет его на улицу днем, едва только начинают подтягиваться миссис Ктототам. Крис не против. А я – да. Мне-то приходится быть «милой маленькой Наоми» и слушать жалобы миссис Ктототам на то, как Крис огорчает бедненькую тетушку Марию.

– Ты же знаешь, какая она ранимая, – говорят они. – А вдруг она заболеет на нервной почве?

Все, кроме Элейн. Элейн прямо и откровенно заявила:

– Говорила я тебе – приструни своего братца. Не то хуже будет.

Я заступилась за Криса – сказала, он, мол, плохо понимает старушек.

Элейн впилась в меня своими фанатичными глазами угрюмо-преугрюмо.

– Ничего подобного, прекрасно понимает, – сказала она. – Он знает, что делает. И у него ничего не выйдет. Только не здесь. И только не сейчас. – А потом добавила – бросила через плечо своего черного макинтоша, маршируя за дверь: – Жаль. Он мне, знаешь ли, нравится.

Самое забавное – Элейн все правильно говорит. Думаю, Крис ей действительно нравится, и думаю, он действительно что-то затеял. Кто тут ничего не понимает – так это я. Это я выяснила, когда утром пошла повидать мисс Фелпс. Я пошла с Крисом, поскольку маме до смерти надоело мое нытье, что все самое интересное достается ему.

– Интересно тебе не будет, – сказала мама. – Она несчастная старая женщина, а твое дело – выяснить, чем мы можем ей помочь. Кроме того, не давай Крису грубить – если удастся, хотя это, по-моему, все равно что просить тебя отгрести море веником.

Вот мы с Крисом и двинулись через улицу к номеру двенадцать. Когда мы постучали в дверь, кружевные занавески на окнах дернулись, словно от испуга. Мы проторчали у двери целую вечность и уже собрались уходить ни с чем. Когда мисс Фелпс все-таки открыла нам, мы вылупились на нее.

– А-а, здравствуйте. Крис и Мидж, надо думать, – сказала она.

На вид она самая настоящая гномиха. Крошечная, гораздо ниже меня, и к тому же горбатая. Глаза у нее словно бы вырезаны в лице сикось-накось, а очки, которые она носит, словно бы сикось-накось приделаны к глазам. Сразу видно, что она еле ходит. Держится за все подряд, шаркает. Зато с мозгами все просто отлично. Она резкая, прямая и… лучше всего, наверное, сказать, что люди и предметы интересуют ее сами по себе. Она ни от кого ничего не требует. Вы себе не представляете, какая это отдушина после тетушки Марии.

Все это непостижимым образом стало ясно только по тому, как мисс Фелпс сказала «Здравствуйте». Крис перестал изображать вековечного страдальца и уставился на нее сверху вниз с тем же интересом, с каким она смотрела на нас.

– Мама послала нас узнать, не нужно ли вам чего, – сказал он.

– Очень любезно с ее стороны, – ответила мисс Фелпс. – Нет, пожалуй, особых неотложных нужд у меня нет, разве что хотелось бы ноги получше. Может быть, зайдете? В местах вроде Кренбери слухи разносятся быстро, и я о вас наслышана.

Немного смутившись, мы вошли в длинный коридор. Откуда-то доносился дичайший шум. Сначала «тум», потом «бубух», потом кто-то завопил отчаянным голосом: «А-а-а-а!», будто его убивают. Сначала я здорово испугалась, но потом вспомнила – на свете есть такая штука, как телевизоры. Я уже столько дней прожила без телика, что забыла, какие звуки из них доносятся. И подумала: «Вот здорово! Наконец-то мы попали в нормальный дом!»

– По коридору, потом в дверь направо, – сказала мисс Фелпс. И, шаркая за нами, пояснила: – Я хожу довольно медленно, потому что иногда почему-то падаю. Врач не понимает, в чем дело. Называет это «нырками».

Комната оказалась самая обыкновенная, с простеньким диваном и каким-то особенным высоким креслицем у окна, где стоял стол. Мы сели на диван лицом к телику. Телик был выключен. Вот странно, подумала я. Мисс Фелпс прошаркала к креслицу и вскарабкалась в него, словно обезьянка или маленький ребенок. Отсюда ей открывался замечательный вид на улицу. Наверняка она из этого гномского креслица наблюдала, как мы весь день носимся туда-сюда.

– Нет-нет, я еще много читаю, – улыбнулась мисс Фелпс, угадав мои мысли. – Обычно я стараюсь не вмешиваться в дела соседей – и в ссоры тоже, по возможности. Предпочитаю держаться в стороне.

– Но вы ведь что-то сказали тетушке Марии.

Мисс Фелпс хихикнула:

– Еще бы! Однако это было совершенно объективное замечание общего характера, которое я не собираюсь повторять при вас. Это произошло после того, как она избавилась от бедняжки Лавинии.

– Кажется, Лавиния уехала к матери, – сказала я.

– В любом случае она не вернется, вот увидите, – сказала мисс Фелпс. – Как вам нравится в Кренбери?

Она заставила нас говорить о Кренбери довольно долго. Мы не сказали, что думаем на самом деле, и Крис вел себя на удивление вежливо, но мисс Фелпс и так поняла, что мы имеем в виду.

– Иными словами, дыра, – подытожила она. – Но знаете ли, дыра с весьма полезным для здоровья климатом. Местные жители доживают до невообразимых лет, однако детям не в сезон предложить особенно нечего, тут я соглашусь.

Похоже, Крис только и ждал, когда она это скажет. И спросил:

– Что случилось с сыном Зои Грин?

Мисс Фелпс повернулась в креслице и поглядела на меня. Потом повернулась всем туловищем в другую сторону и посмотрела на Криса.

– О нем почти никто ничего не говорит, уж поверьте мне, – заметила она. – А теперь будьте любезны рассказать мне о Лондоне.

Крис уперся:

– А мне интересно. Это было давно – и вообще, что случилось-то?

– Не могу тебе сказать, – ответила мисс Фелпс. – Так вот, мне бы очень хотелось услышать про Лондон. Как я уже упоминала, об Энтони Грине рассказывают лишь немногие. Признаться, вообще всего один человек – мой брат. Наверное, вам бы хотелось побеседовать с моим братом?

– Да, спасибо, – сказал Крис. – Где…

– Тогда идите сюда. – Мисс Фелпс слезла с креслица и прошаркала к двери. Отворила ее и прошаркала через коридор, а там отворила другую дверь, – а мы все это время высились у нее за спиной и думали, что же там такое. Мисс Фелпс обернулась. – Входите же, – сказала она и протянула руку, жестом приглашая нас внутрь. То есть я сначала так решила. Только рука почему-то потащила за собой всю остальную мисс Фелпс. Когда мы вошли в комнату, оказалось, что она почти пустая, а посреди нее стоит, словно статуя, человек в халате и грозит нам мечом, занесенным над головой на самурайский манер. Тут гномообразное тельце мисс Фелпс взмыло в воздух, описав плавную дугу, и бедняжка шлепнулась на пол. Выглядело это так, словно она разучилась летать.

Мы с Крисом хором закричали: «Какой ужас!» и «Мисс Фелпс, вы не ушиблись?».

Человек с мечом не шелохнулся. Он раздраженно заметил:

– Опять ты за свое, Амариллис!

– Да. Сегодня снова день «нырков», – отозвалась мисс Фелпс, слегка запыхавшись. Встать она не пыталась. Так, с полу, и произнесла церемонно: – Мой брат Натаниэль. Натаниэль, это Кристиан и Маргарет Лейкер.

Мы переводили взгляд с мисс Фелпс на полу на мистера Фелпса с мечом. Мистер Фелпс был тот самый человек, который поздоровался с нами у моря в то утро, когда Крис рассказал мне про призрака. У него были седые волосы, седые усы и узкое сердитое лицо. Он провозгласил:

– Искусство владения мечом и строгие правила тренировок предписывают мне сохранять это положение еще минуту.

– К этому времени любой уважающий себя противник давно уже проткнет тебе живот! – заметила мисс Фелпс, по-прежнему с пола.

– Не стойте столбом, поднимите же ее наконец! – сердито сказал мистер Фелпс.

Мы присели и начали неуклюже ползать вокруг мисс Фелпс. Но она возразила – очень вежливо:

– Благодарю вас, не нужно. Думаю, мне лучше полежать некоторое время, пока я не пойму, что сломала на этот раз.

Ну, мы и встали; и чувствовали себя по-дурацки. Я смотрела сначала на длинные сизые лодыжки мистера Фелпса под халатом, потом на меч. Крис откашлялся.

Мистер Фелпс сказал:

– С какой стати, спрашивается, ты привела ко мне в дом двух лазутчиков из стана врага?!

– Это не лазутчики, – возразила мисс Фелпс, по-прежнему лежа. – Я проверяла.

– Они из номера тринадцать! – отрезал мистер Фелпс. Он ощерился и поглядел на меч.

– Мы тоже терпеть не можем тетушку Марию, как и вы, – сказала я.

– Сомневаюсь, – заметила мисс Фелпс у меня из-под ног.

– Я хочу знать, что случилось с Энтони Грином, – сказал Крис.

– Зачем? – спросил мистер Фелпс. Он наконец опустил меч – медленно-медленно – и стал смотреть вдоль него, словно думал, что меч мог погнуться.

– Когда это было? – спросил Крис. – И… и что именно случилось?

– Когда? – протянул мистер Фелпс, хмурясь на меч. – Думаю, лет двадцать тому назад. И больше я ничего сказать не готов – проясните сначала свои мотивы, молодой человек. – И принялся делать выпады мечом, громко топая по полу тапками, и каждый раз, когда топал, выдыхал: «Аа-ах-ах!» Вот что я приняла за телевизор. Наверное, мисс Фелпс, лежавшей на полу, было очень неприятно, когда рядом так топали.

Крис осторожно обогнул крошечное гномье тельце мисс Фелпс – и очутился прямо перед мечом, который запросто мог его задеть. Пытаясь поймать хмурый взгляд мистера Фелпса, он сказал:

– Сэр, у меня в комнате призрак.

Мистер Фелпс замер, не успев топнуть. Он опустил и меч, и тапок и уставился на Криса.

– Почему ты раньше мне этого не сказал, юноша? – спросил он. И вдруг напустился на меня: – Подними ее и вытащи отсюда! – велел он, указывая на мисс Фелпс кончиком меча. – Женщинам здесь не место!

Мисс Фелпс сказала:

– Похоже, я уже могу встать.

Я нагнулась и потянула ее вверх. Мисс Фелпс была совсем легонькая. Поднялась, словно воспарила, – и с таким достоинством, что я выпустила ее, как только она встала на ноги.

– Благодарю, – сказала мисс Фелпс, шаркая в коридор. Потом, когда мы вернулись в ту, первую комнату, она добавила: – Ты знаешь, в этот раз я славно полетела! Ничего не сломала.

После чего взгромоздилась в креслице и заставила меня битых полчаса рассказывать про Лондон, пока Крис беседовал с мистером Фелпсом.

Да, Элейн права: Крис явно что-то затеял. Он вышел очень задумчивый и отказался говорить мне, что сказал мистер Фелпс.

– Не суй нос не в свое дело, Мидж, – сказал он.

– Чего?! Женщин и детей просят покинуть зал, да? – рассвирепела я.