Текст книги "Нежное солнце Эльзаса"
Автор книги: Диана Машкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 3
После безумных минут или часов в моем кабинете – опять я понятия не имела, сколько времени прошло, – мы отправились ужинать. Отчего-то мне больше всего на свете захотелось сейчас пельменей. Умела мама, сама о том не догадываясь, пробудить во мне зверский аппетит: она говорила «пельмени» – и я уже представляла себе тарелку с ароматным бульоном, в котором теснились аккуратные крошечные мясные комочки в тончайшем тесте, говорила «пирог» – и перед глазами вставал пышный и румяный шедевр кулинарного искусства с мясом или капустой. Одним словом, готовила мама как никто другой, а я вот ничему от нее не научилась: все время передо мной стояли какие-то грандиозные, великие задачи. Тут уж не до собственноручной организации похорон драгоценного времени посреди сковородок и кастрюль на кухне. Хотя, с другой стороны, жаль. Если когда-нибудь у меня все-таки случится семья – муж и дети, – я даже порадовать их ничем не смогу. Одна надежда – на маму.
Егор против ресторана не возражал, «пельмени так пельмени»: только улыбался мне счастливо и смотрел сияющим взглядом. Ехать в центр сил не было, и я потащила Егора в знакомое кафе неподалеку от офиса.
Странно, насколько иначе выглядели наши отношения в Москве. Если в Страсбурге я забыла моментально о том, что мы не просто любовники, а еще и коллеги, даже хуже – начальник и подчиненный, то здесь эта мысль не оставляла меня ни на секунду. В кафе я старалась держаться нарочито отстраненно, говорила с подчеркнуто официальной интонацией, не позволяла развиться фривольным темам, одним словом, играла роль строгой начальницы до тех пор, пока Егор не наклонился к моему уху и не произнес шепотом: «Царица крепится, взвинчена хоть, величественно делает пальчиком. Но я ей сразу: – А мне начхать, царица вы или прачка!» Я не выдержала и рассмеялась. Спрашивать, кого это он опять процитировал, не стала – и так понятно, что Маяковского. После этих строк – скорее всего снова «Тамары и Демона» – разговор перешел в более непринужденное русло, и Егор получил наконец милостиво предоставленную возможность произнести речь в свое оправдание.
– Так ты ничего не подписывал? – когда дело дошло до кофе, Егор уже раз двадцать успел поведать мне сомнительную историю его отношений с «Гранд Домом».
А я к этому моменту устала удивляться тому, каким же лживым и непостоянным может быть человек. Всего час назад он занимался со мной любовью, теперь сидит за одним столом, как ни в чем не бывало кормит меня с вилочки и врет в глаза. Хотя, если разобраться, ничего в этом запредельного нет. Стоит только вспомнить мои собственные отношения и с Петром Кузьмичом, и с генералом, как все прекрасно встанет на свои места. Принцип: «Не рой другому яму» – актуален для каждого. Мальчику тоже нужно зарабатывать деньги, тоже нужно делать карьеру. А раз уж попалась на пути подходящая тетка, почему бы и нет?
По его версии выходило, что все переговоры с компанией «Гранд Дом» так ни к чему и не привели, и он договорился о повторной встрече через полгода. К тому времени «РусводКа» должна была разработать новый пакет продукции, что было в принципе невозможно. Под нашим брендом на сегодняшний день выпускалось пять сортов водки. Ради какого бы там ни было, но одного-единственного ритейлера никто не собирался изобретать еще пять сортов. Слишком серьезные маркетинговые и производственные затраты. Да и смысла, откровенно говоря, никакого нет: все дистрибьюторы во всех странах охотно берут что есть и, главное, успешно торгуют. Так что, если верить версии Егора, с чокнутым «Гранд Домом» у нас отношений нет и еще долго не будет, а договор материализовался сам собой, из ниоткуда. Ни он, ни я ничего не подписывали, самого документа просто не существовало, и это несмотря на то, что я лично держала его копию в руках. Кроме того, был запрошенный мною из бухгалтерии и немедленно представленный invoice, по которому, по словам Егора, не произошло ни поставки, ни, соответственно, оплаты.
Зашибись! Ладно, карьера, деньги – я все понимаю. Но как можно меня-то держать за такую дуру? Не может же милый Егорушка не понимать, что я не хуже – а точнее, гораздо лучше – его разбираюсь во всех тонкостях и процессах экспорта на дистрибуцию. Уж кто-кто, а я на этом деле собаку съела: все направления, кроме СНГ, в компании развиты были лично мной! И как он объяснит тот факт, что у «РусводКи» нарисовались потери по якобы не существующему контракту в размере почти миллиона евро? Кто же все-таки был инициатором, по его словам, «фантомного» договора и кому придется за это отвечать? Хотя, если поразмыслить, в последнем вопросе ни у одной собаки в компании не возникнет сомнений. Понятно, что Рубиной Маргарите Семеновне.
Остаток ночи мы провели в квартире, доставшейся мне в свое время от генерала – благо до нее из облюбованного мною кафе было пять минут пешком. К тому времени Дима по моей просьбе уже привез туда наши сумки.
Сам генерал лет пять как надежно и безвозвратно испарился из моей жизни. Когда ему исполнилось шестьдесят пять, его аккуратно спровадили на пенсию: из его плеяды мало кто остался, а новое поколение руководителей старательно обновляло кадры в соответствии с собственными интересами. Всегда деятельный и жизнелюбивый генерал неожиданно впал тогда в настоящую депрессию. Помимо того что его выкинули с работы, лишив главного в жизни – власти и возможности управлять, – наметился разлад в семье. Жена припомнила все старые обиды и подала на развод с требованием о разделе имущества; повзрослевшие дети, для которых отец всю жизнь был существом вечно отсутствующим и потому далеким, встали на сторону матери. Удивительно, но того, что каждому из них он в свое время, несмотря на свой скверный и даже жестокий по отношению к людям характер, сделал по шикарной квартире в центре и успешной карьере, в расчет никто уже не принимал. Его время прошло.
Последний раз мы с генералом виделись в ресторане на Тверской. При солнечном свете, не заглушаемом ни портьерами, ни жалюзи, он выглядел сильно постаревшим и каким-то безжизненным. Седые брови нависали над глазами, в которых читалась теперь не воля к власти, а старческая боль, губы опустились в уголках, морщины на лице и шее стали глубокими, а руки тряслись.
– Уеду, Ритонька, жить на Кипр, – с тоской в голосе говорил он мне. – Детям и внукам я здесь не особо нужен, государству свое отслужил.
– Там, наверное, хорошо, – по привычке старалась подбодрить его я. А сама подумала о том, что сейчас нашему сыну – или дочке – исполнилось бы пять лет, и генерал был бы нужен ему. И еще как! Не было б тогда у старого эгоистичного болвана повода для вселенской тоски. Мне ни на секунду не стало его жаль. – Конечно, поезжайте.
Сама я в то время только и мечтала о том, чтобы избавиться от этого груза. Каждая встреча с ним вызывала такой невыносимый приступ тошноты, что я – не склонная к бурным проявлениям эмоций – колебалась на грани срыва и истерики. Мне было уже давно за тридцать, и этот жуткий по своей бессмысленности и омерзительности роман высасывал из меня остатки молодости. Я спала и видела, как бы избавиться от мерзкого старика. Прикованная к нему, вынужденная оставаться верной – хотя бы ради собственной безопасности, – я видела, словно из окна летящего на всех парах состава, что жизнь моя проносится мимо. Что еще чуть-чуть – и на меня уже никто по собственной воле внимания не обратит.
А мне, вошедшей в пору женской зрелости, растратившей красоту и молодость на решение материальных проблем, нравились теперь мальчики помоложе. Привлекала в них прежде всего внешняя гармония и красота – именно те качества в мужчинах, которых я была лишена на протяжении многих лет.
От генерала я действительно успешно избавилась. Он, разумеется, понял, что, лишившись своего положения в обществе, не сможет меня удержать, и поступил как сильный человек – оставил меня сам. Даже дал мне возможность без помарок сыграть финальную сцену: «Тяжелое расставание с любимым». И на прощание, как бы извиняясь за свой поступок, которому я на самом деле была безумно рада, сделал очень щедрый подарок. Только благодаря этому, последнему в отношении меня жесту, теперь я вспоминаю этого человека не с отвращением, а с чувством благодарности.
Я до сих пор не знаю, уехал ли он на свой Кипр или осел где-нибудь в Подмосковье. Да и неважно это – главное, я, истратив на него лучшие годы своей жизни, сбросила наконец чудовищный груз. А квартира, должность директора департамента компании и последний подарок – печальные награды за боль и постоянство – остались со мной.
В квартиру я потом таскала мальчишек из Настиного клуба – когда больше некуда было их вести, – и каждый раз именно здесь на меня накатывали редкие приступы не морального, а настоящего, физического, садизма. Хотелось обладать мужским телом так, чтобы оно страдало, чтобы на нем оставались следы ожогов, кровоточащие царапины, болезненные раны. Черт его знает, мстила я таким образом своим предыдущим мужчинам или просто слетала на время с катушек, но меня вело за собой внезапное, необъяснимое желание. Откуда оно бралось, выяснять не хотелось. Я не видела никакого смысла копаться в себе.
Удивительно, но сейчас на меня нахлынули те же самые ощущения: стоило нам с Егором переступить порог квартиры, как я, не дав ему опомниться, содрала с него всю одежду и поставила перед собой на колени. Мне хотелось, чтобы он ласкал меня губами и языком до своего полного изнеможения, до обморока. Я жаждала одного – чтобы он ощущал боль в коленях от долгого стояния на жестком ковре, чтобы челюсти сводило от напряжения, чтобы болели щеки. Не давая ему передохнуть, я с силой прижимала его лицо к себе и одновременно шарила между его ног острым носком лакированной черной туфли. Я оттягивала время, то и дело погладывая на часики на своем запястье, отстранялась, когда понимала, что готова вот-вот сорваться. А потом вдруг потеряла контроль над собой. Забылась и забилась под его губами в невероятно сладостных конвульсиях.
Очнулась я уже в постели – раздетая и со сводящим с ума ощущением Егора внутри себя. Оставшуюся часть ночи он вытворял со мной все, что хотел. А мне неожиданно понравилось плыть по течению и повиноваться, тем более что наши желания совпадали, соединившись в единый, пылающий безудержностью и жаром поток. А под утро меня охватил вдруг непреодолимый страх: почему-то стало казаться, будто на нас все время кто-то смотрит. Мне пришла в голову дикая мысль, что в квартире устроена скрытая камера. И даже не одна. Стало страшно. Вспомнился генерал. Я отстранилась от Егора и все время, до того как настал момент вставать и собираться на работу, думала, чем именно генерал может мне теперь помешать. Какая-то паранойя. Ни до чего конкретного я так и не додумалась, но очевидно было одно – он способен испортить мне жизнь уже одним фактом своего прошлого существования в моей судьбе.
На работу мы с Егором собирались так, будто были едва знакомы и только по воле случая оказались в одной квартире. Да и то это недоразумение было временным. Правда, Егор пытался пару раз приобнять меня и поцеловать, но был сурово послан таким устрашающим шипением, что быстро отказался от своих попыток. В офис мы заходили, как и положено, – взбешенная начальница и провинившийся подчиненный. Егор безропотно принял на себя эту роль, видимо, напрочь забыв свою выдуманную историю, которой парил мне мозги вчера ночью в кафе. Разумеется, он прекрасно понимал, что в такую чепуху я просто не могла поверить. Мне все было предельно ясно с этим договором, кроме одного: что именно Егор сделал со мной, чтобы получить чертову подпись, и почему я об этом ничего не помню. Конечно, я могла немедленно уволить своего подчиненного, могла разделать его так, что карьера не только в «РусводКе», но и в любой другой компании будет для него сродни мечте полететь на Луну, но у меня имелась причина не рубить сплеча. И этой причиной было его восхитительное, сильное и прекрасное тело, от одного прикосновения к которому я начинала сходить с ума. Неизвестно, чем все в итоге обернется, но пока у меня есть возможность пользоваться этим телом, я ее не упущу.
Я зашла в свой кабинет, предварительно усадив Егора за стол секретаря – благо место было свободно – и дав задание собрать все материалы по делу, а затем написать объяснительную записку. Чтобы составить документ, он должен был выйти на контакт со всеми задействованными департаментами и отделами, дабы не городить в своей записке совершенно нереальную чепуху. На мой взгляд, руководители, участвовавшие в подписании договора, должны были задавить Егора фактами и массой. Так, чтобы у него пропало желание, глядя мне в глаза, отпираться от содеянного и нести околесицу. Главное – пусть внимательно ознакомится со всеми документами, которых в его понимании якобы не существует, и поймет, что упираться бессмысленно. На все это ему был дан срок два дня – то есть до утра пятницы. Пусть признается сначала, а потом подумаем, как можно вытащить его из этой ситуации живым. Полностью оправдывать его перед акционерами я однозначно не собираюсь, но удар обязательно смягчу. Если, конечно, Егор честно во всем сознается и скажет наконец, когда и каким образом заставил меня поставить на листе согласования контракта свою подпись.
А пока Егор якобы ковыряется со своим служебным расследованием (а на самом деле привыкает к мысли, что настало время признаться), я забуду об инциденте и займусь текущими делами. В пятницу приму решение. Пусть пока все идет, как идет, – и рабочие дни, и безумные ночи. Господи, как же я истосковалась по хорошему сексу – кажется, стремлюсь получить реванш за всю предыдущую жизнь, если ради такого дела согласна временно закрыть глаза и на предательство, и на опасность, которая мне теперь грозит.
После работы мы снова пошли на генеральскую квартиру. Егор выглядел озабоченным и потерянным. Я никаких вопросов не задавала – он сам должен был понять безвыходность ситуации и созреть со своим признанием. А пока что мне хотелось только одного: чтобы он оставался таким же безудержным и неутомимым в постели, чтобы возбуждал меня одним своим взглядом. И он возбуждал. Старался изо всех сил. Понимал, чертяка, что сейчас меня нужно задобрить, чтобы я встала на его сторону. А я и была уже на этой самой стороне – я, слабая женщина, заранее мысленно готовилась его защищать. Не могла я отказаться от того блаженства, что раскрылось мне в жизни благодаря Егору. Слишком много значили для меня сейчас его руки, губы, раскаляющая страсть. Я не хотела всего этого терять. Мне по-прежнему было достаточно одного его прикосновения, чтобы тело начинало дрожать в сладостном исступлении, а по коже принимались бегать бесчисленные армии мурашек.
Егор был нежен без границ и пределов. Часами мог гладить, целовать меня, шептать ласковые слова. Даже во сне он крепко прижимал меня к себе, словно больной ребенок, обнимающий любимого плюшевого мишку. Мне становилось жарко, и я отодвигалась. Но потом не выдерживала разлуки – возвращалась снова.
– Ты такая хрупкая, маленькая, – его слова доносились до меня сквозь приятную полудрему, – и нежная.
– Неправда, – я улыбалась в темноте. На сердце делалось тепло и приятно.
– Правда. И очень сильная. Я так рад, что смог узнать тебя со всех сторон.
– Почему? – шептала я, надеясь услышать еще что-нибудь ласковое.
– Потому что никто не догадывается, какая ты на самом деле… чувственная и красивая. – Кажется, я краснела. Но в темноте этого не было видно. – Как ты умеешь возбуждать. Я знаю. Со мной такого еще не бывало, чтобы все время, без перерыва…
Он переворачивал меня к себе лицом и начинал осторожно – словно я была хрустальной – целовать. Его губы не прикасались, а порхали, его язык не врывался, а ублажал. Откуда в мужчине могло взяться столько нежности?! Я едва сдерживалась, утопая в желании и восхищении, чтобы не произнести в такие минуты слова, которые вертелись у меня на языке: «Я люблю тебя, я тебя люблю». Они целиком заполняли и сердце, и голову, не оставляя шанса ни одному постороннему чувству, ни единой отвлеченной мысли. Но я же знала, что невесть откуда вынырнувшая фраза, несмотря на свою навязчивость, была лишь данью тому блаженству, которое Егор старательно мне дарил. И молчала.
Пятница наступила быстро – так быстро, что мне стало обидно до слез. Не хотелось выныривать из сладостной бездны, разрушать гармонию чувственности: такую редкую и всегда неустойчивую часть человеческой жизни. Но заседание акционеров висело надо мной дамокловым мечом. Тянуть больше было нельзя: сегодня я должна разработать официальную, как можно более мягкую версию коммерческого преступления, совершенного Никитиным Егором. С тем, чтобы грамотно вести свою линию во вторник. А для этого мне требовалось признание Егора.
Я вызвала его в свой кабинет уже ближе к вечеру – раньше никак не могла собраться с силами. Да и старалась сначала завершить все срочные дела.
– Могу я войти? – он стоял в проеме двери непривычный, в костюме и галстуке. Надо же, а меньше чем полгода назад я его никак иначе и не воспринимала! Теперь же сжилась с постоянным ощущением его абсолютной наготы настолько, что любая одежда – тем более официальный «футляр» менеджера – казалась нелепой. Мне с трудом удалось совладать со своими эмоциями и жестом указать ему на стул.
– Я вас слушаю, – я заранее решила для себя, что этот разговор должен пройти в рамках наших должностных позиций. Ничего лишнего.
– Маргарита Семеновна, – Егор верно угадал мои намерения придерживаться официоза, – пришло время сообщить вам некоторые факты.
– Давно пора, – я расслабилась и откинулась на спинку стула: по крайней мере, двухдневная корпоративная терапия пошла Егору на пользу – у него не было больше желания отпираться.
– В компании «Гранд Дом» отсутствует их экземпляр договора, – выдал он мне вместо признания.
– Что?! – я моментально взбесилась. Неужели не ясно, что я настроена уладить все «по-хорошему», какого хрена продолжать пудрить мне мозги?
– Да, – продолжал Егор как ни в чем не бывало, – и товар от нас для компании «Гранд Дом» на французскую таможню не поступил.
– Егор, – я уже забыла о попытках быть корпоративной и заорала на весь кабинет, – что за бред ты несешь?!
– Я…
– Заткнись! – перебила его я, выплюнув слово заодно с брызнувшей в разные стороны слюной прямо ему в лицо. – Никто не собирается здесь тебя кастрировать или убивать! Просто скажи мне правду, идиот! Ну, оступился, с кем не бывает! Признайся уже в конце концов, будь мужчиной!
– Маргарита Семеновна, – его ровный и немного надменный тон охладил меня быстрее водопада ледяной воды, – не говорите со мной так. Я этого не заслужил.
– Ты? Ты не заслужил? – я больше не орала как потерпевшая, но унять привычные язвительность и сарказм, звучавшие теперь в моем голосе, было уже просто невозможно. – Ты же специально начал спать со мной, чтобы свободно провернуть эту сделку! Дождался благоприятного момента и начальственной поддержки. Так чего теперь-то в кусты?! Вот она я – на все готовая ради твоих прекрасных глаз. И еще кое-чего! Валяй! Выкладывай, как есть: буду изо всех своих сил тебя защищать.
– Рита, – Егор встал со стула, стоявшего через стол от меня, и теперь смотрел сверху вниз, – что ты такое говоришь?
– Вот ведь упертый, – я была вне себя от ярости, но старалась держаться спокойно, не хотела окончательно отпугнуть Егора, – ну хорошо. Давай отложим на понедельник. Только учти, это крайний срок.
Боже ты мой, ну откуда во мне столько сговорчивости и терпения? Человек такого натворил, раньше бы любого уволила за десятую долю подобного проступка в два счета. А теперь уговариваю, пытаюсь собственноручно вытащить из дерьма. Все-таки абсолютно точно – плотские утехи очень пагубно влияют на женские мозги.
– Не надо, – Егор, вдруг побелевший как мел, произнес это одними губами.
– Чего «не надо»? – не поняла я.
– Не надо ничего откладывать.
– Тогда рассказывай сейчас. – Господи, ну детский сад, штаны на лямках!
– Не могу, – он словно впал в какой-то ступор.
– Что «не могу»? – не выдержала и заорала я.
– Маргарита Семеновна, – Егор вздрогнул так, будто увидел перед собой что-то мерзкое, его губы скривились, – я не могу сказать вам ничего нового.
– Твою мать! – я уже просто взбеленилась. – Тогда решено – откладываем до понедельника.
– Как хотите, – Егор развернулся на пятках и направился к двери.
– Постой! – отчего-то я вдруг испугалась, что сейчас он навсегда уйдет.
– Что?
– Во сколько пойдем домой? – убить готова была себя за слабость, за унижение перед мальчишкой, но ничего не могла с этим поделать.
– К вам? – он стоял теперь вполоборота.
– Ко мне! Куда же еще?! – снова не выдержала я.
– Ни во сколько, – Егор сделал еще несколько шагов к двери. – У меня сегодня дела.
– Ты что, с ума сошел?! – от неожиданности я остолбенела. – Да у тебя сейчас одно дело – спасать собственную задницу, а значит, быть рядом со мной!
Он ничего не ответил – только пожал плечами.
– Ты уверен, что ко мне не пойдешь? – внутри меня все клокотало и бурлило, словно раскаленная, только вытекшая из кратера лава.
– Уверен.
– Точно? – уязвленное женское самолюбие оказалось страшнее всех прочих обид. Так вот запросто он мог, оказывается, взять и наплевать на меня! Растоптать мои чувства.
Ни предательство интересов компании, ни прямая подстава меня как начальницы, ни упертое вранье так сильно не задевали.
– Точно.
– Тогда ты уволен!!! – я вскочила с кресла и заорала так, что у самой заложило уши. – Катись из компании! Вот тебе бумага, – я швырнула в Егора стопку чистых листов, которые, не долетев до него, покрыли пол, словно снегом. Даже как-то холодно от этого зрелища стало, – заявление пиши, ублюдок! С сегодняшнего дня! И думай, как вернуть все потерянные деньги компании, пока дело не дошло до суда!
Я выскочила из кабинета пулей и хлопнула тяжелой дверью, которая едва не слетела с петель.
