Текст книги "Нежное солнце Эльзаса"
Автор книги: Диана Машкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Алексей оказался тощим – даже стройным не назовешь – печальным мужчиной в очках. Встречать меня он приехал, вырядившись по полному параду: в белую рубашку, серый костюм и галстук. Хотя, скорее всего, обольщаться на этот счет не стоило: просто после работы переодеться не успел. Он стоял в зоне прилета с табличкой «Рита Рубина» в руках. Я подумала было, выплескиваясь с толпой русских пассажиров «Аэрофлота», что есть еще время убежать, отказаться от этого доходяги с влажными черными глазами. Но он уже каким-то непостижимым образом поймал меня цепким взглядом, улыбнулся, нежно спросил: «Маргарита?» – и, получив кивок, ответствовал: «А я мастер». Схватил за руку и потащил за собой. Господи! Такой дурой я себя еще никогда не ощущала.
Было ясно, что с этим «красавцем» мне придется переспать, абсолютно понятно, что меня от него тошнит – особенно от вида серых носков, собравшихся в крупные складки вокруг его тонких, похожих на палки, лодыжек, и от тощих волосатых запястий, некстати обнажившихся, когда он сел напротив меня в вагоне электрички. Машины у него почему-то не было, а я-то думала, что по Европе без собственного автомобиля передвигаются только законченные отморозки. Вообще-то, так оно и есть. Отсутствие личного транспорта Леша объяснил очень просто – ему, видите ли, некуда ездить. Работа рядом с домом, магазин продовольственный поблизости. Жуть! И стоило ради такой вот жизни: работа – дом – магазин – уезжать из родной страны в Германию?! Да еще и гробить карьеру отца. Сомневаюсь.
Домом Алексея оказались весьма заурядные апартаменты в западной части Берлина. Аккуратные улицы, гладкий асфальт, матовая чистота, освещенная ровным светом фонарей, – вот и все, что удалось разглядеть мне в первую в своей жизни ночь пребывания за границей. От железнодорожного вокзала кавалер мой взял-таки такси: а то я уже боялась, что мы чуть ли не пешком будем топать до его дома – так явно, практически со слышимым попискиванием и щелчками кассового аппарата, происходили расчеты в его голове. Уверена, что, случись все это днем, мы бы всенепременно поехали на метро.
Ужин, если так можно назвать бутылку «Рислинга» и тарелку с нарезанными сыром и грушей, проходил в гостиной за кофейным столиком. «Тебя же в самолете кормили», – убедил меня радушный хозяин и добавил, предвосхищая заботу с моей стороны: «А я на работе поел». Кроме этих слов, он почти ничего не говорил. Я тоже молчала и все время отводила глаза. В тот вечер я была благодарна Алексею только за то, что он догадался выключить электрический свет и зажечь какие-то полуоплавленные свечи. Хотя, вполне возможно, действия его были продиктованы не заботой о моем душевном равновесии, а вопросами экономии. Но, главное, в пляшущем свете все вокруг – в том числе и сам хозяин квартиры – казалось призрачным и нереальным. До тех пор, пока я не почувствовала весьма материальные руки на своей груди.
Память, спасибо ей за это, намертво вытерла из сознания все события, телодвижения и образы той ночи. Поберегла меня. Осталось только смутное чувство омерзения и отчасти стыда, но, поскольку никакими конкретными фактами оно не подкреплялось, я тогда довольно быстро пришла в норму. Чуть ли не сразу же по возвращении в Москву. Лишь одно я запомнила точно – ни в ту ночь, ни когда-либо после я не позволяла Алексею себя целовать. Прятала губы, уворачивалась, зарывалась лицом в подушку. Слабое, но все-таки утешение.
Справедливости ради нужно сказать, что не только я, но и Леша добросовестно отработал свою часть программы. За неделю на базе его кафедры социологических опросов мы провели три фокус-группы, в которые отобрали участников по моим параметрам; посетили пять дистрибьюторских офисов, пользуясь служебным положением Леши и транспортом института; познакомились с хозяевами сети алкогольных магазинов и побывали в семи знаковых ресторанах, в каждом из которых мне удавалось переговорить если не с владельцем, то с менеджером обязательно. Думаю, Леша, не будь дураком, параллельно запустил на своей кафедре какой-нибудь нужный проект, касающийся вопросов потребления алкогольной продукции в Германии. Иначе его запросто могли взять за… впрочем, неважно. Мне его проблемы были по барабану. Главное, он расщедрился и сгрузил мне базу по всем дистрибьюторам алкогольной продукции и крупнейшим немецким супермаркетам – не знаю уж, как ему удалось ее «унести». Видимо, и у немцев за внешним порядком хватало внутренней неразберихи.
Таким образом, первые потенциальные клиенты, их предпочтения и объемы стали мне более-менее понятны. С Германией однозначно стоило начинать – судя по потребностям рынка и готовности дистрибьюторов, здесь наше предприятие могло получить примерно четверть существующего на тот момент оборота компании в целом. Прирост на двадцать пять процентов – это ой как немало! Но финальный-то смысл далеко даже не в этом. А в том, чтобы, отладив систему работы здесь, выйти на остальные европейские страны.
Единственное, что меня беспокоило и оставалось какое-то время «темным лесом», – так это немецкие таможенные процедуры. Но при первом же близком контакте с одним из крупнейших дистрибьюторов стало ясно, что переживаю я зря: все вопросы по оформлению, доставке, обработке груза на территории Германии дистрибьютор берет на себя. Наше дело было для начала прислать образцы. Дальше, если продукт потенциальных партнеров устроит, оформить так называемый паспорт сделки, выставить счет и передать оговоренную партию товара. Параллельно, как правило, начинается совместная работа по продвижению – реклама, PR и прочие заморочки.
Все дела с таможней на территории России – наша головная боль, все вопросы по приему груза – их забота. Проще некуда.
Одним словом, поездка «в отпуск» оказалась для меня более чем плодотворной. Я раздала потенциальным партнерам море визиток, причем предварительно уже остановила выбор на нескольких дистрибьюторских компаниях, собрала все возможные контакты, продублировав ими украденную Алексеем базу, и составила мнение о возможностях рынка и даже лице потенциального потребителя. Стало ясно, что в Германии прежде всего будет востребована водка средней ценовой категории – немцы оказались довольно прижимистыми по результатам опросов, – но непременно достойного, или выдаваемого за таковое, качества. В Москву я вернулась окрыленная. Во-первых, потому, что закончился мой вынужденный роман с Алексеем, а во-вторых, мне удалось решить все поставленные задачи. Теперь оставалось свести результаты в приемлемую форму бизнес-проекта – это заняло еще полгода – и положить готовый продукт на стол своего руководителя.
В тот день, когда мой бизнес-план попал в кабинет шефа, и следующие два месяца я сидела за рабочим столом словно на иголках, – не могла дождаться, когда же шеф скажет наконец что-нибудь или хотя бы отдаст мне отработанный документ. Я же вложила туда все: и расчеты, и результаты исследований, и даже перечень первых потенциальных партнеров, за что успела отругать себя немилосердно. Временами мне казалось, что работа по моему бизнес-проекту уже вовсю ведется, только я об этом ни черта не знаю. И я выискивала во взглядах, интонациях, поведении руководства подтверждение своим подозрениям.
Наконец, спустя шестьдесят тяжелых, прошедших в мысленной лихорадке дней, час икс настал. Кипу бумаг шеф бросил мне на стол уже поздно вечером, перед самым уходом домой. Криво усмехнулся и, не прощаясь, с размаху захлопнул дверь. Я почувствовала по выражению его лица, по издевательской усмешке на губах, что среди бумаг скрывается и мой бизнес-проект. Но главное – шеф не мог сказать о нем ничего хорошего! Я бросилась лихорадочно разбирать документы, отыскивая среди них свой монументальный труд, на который я растратила целый год своей жизни, приличную сумму денег, море усилий и даже самою себя.
Резолюция, наложенная мелким и невероятно корявым почерком Петра Кузьмича, была простой и лаконичной: «Деточка, используй ЭТО по назначению. В сортире!»
Сказать, что я была шокирована, – нет. Я была уничтожена, убита. А самое ужасное – не могла ни черта понять: я же не просто несла какую-то околесицу! Все выверено, высчитано. Все цифры, доводы, предложения сделаны на основании моего тайного, проведенного за собственный счет исследования немецкого рынка. Я так надеялась, что этот проект сделает из меня человека, что Маргарита Рубина перестанет в конце концов быть просто записью в личном деле работника, которое хранится в отделе кадров, а станет живым, замечаемым другими сотрудником компании «РусводК»! И еще – до смерти, до умопомрачения мне тогда нужны были деньги.
Я больше не могла приходить каждый вечер домой и видеть там следы бурной деятельности ублюдка-отца. К тому времени он уже довел до могилы бабушку, сделав последние годы ее жизни, когда она не могла больше работать и вышла в семьдесят с лишним лет на пенсию, невыносимыми. Шагу, без преувеличения, не давал ступить. Она в собственной квартире, по сути принадлежавшей только ей и никому больше, вынуждена была прятаться от него в дальней комнате, закрывшись на замок. Ни на кухню, ни в туалет, ни из дома отец ее целыми днями не выпускал. Стоило бабушке сделать попытку прокрасться хотя бы в уборную, как он вырастал словно из-под земли и буквально пинками загонял ее в комнату обратно: «Пошла к себе, старая карга!» Дошло в итоге до того, что мама оставляла бабушке в ее комнате обед в термосе и железное ведро, чтобы та могла справить нужду.
Эти бесконечные унижения слабых женщин перед мужским ничтожеством настолько выводили меня из себя, что я только из-за матери удерживалась от попыток набить родителю морду. Иначе давно уже превратила бы поганую рожу своего папани в кровавое месиво. И с радостью ощутила бы на собственных костяшках его горячую, наполовину разбавленную этиловым спиртом кровь. Но, слушаясь маминых уговоров, приходилось только скрипеть зубами и оплакивать безвозвратно исковерканную и оскорбленную скотиной-отцом бабушкину судьбу.
А я ведь уже все давным-давно рассчитала. Через загс, по обоюдному согласию, отец нам развод ни за что не даст и добровольно менять квартиру, в которой не заработал ни на единый гвоздь, не станет. Значит, я накоплю денег. Потащу мать в суд. После судебного решения и получения имущественного предписания на раздел жилья мы с мамой переоформляем нашу квартиру как коммунальную на три отдельных лицевых счета, а потом свои две трети квартиры продаем. (И за что этому поганцу государство отдает целую треть?! За то, что избивал нас всю жизнь и калечил наши души?!) У нас с мамой как раз по комнате – моя оформлена как бабушкино наследство – получается. Лучше было бы, конечно, продавать целиком квартиру – так цена будет раза в два выше, но отец, ублюдок, никогда не согласится. Поэтому придется действовать иначе: направить ему по почте уведомление о том, что мы с мамой предлагаем выкупить у нас две трети квартиры (таковы правила), и, не дождавшись ответа, через месяц продавать квартиру «третьим лицам». А я вот возьму и из вредности потом найду в покупатели самых жутких, грязных и многодетных хачиков с рынка. Пусть даже это дешевле обойдется, чем в среднем по Москве. Черт бы уже с ним! Доплачу из накопленных денег – ну, еще займу, возьму кредит, и мы с мамой купим новую квартиру на другом конце города, поближе к моей работе. И так, чтобы этот ублюдок никогда в жизни не узнал, как нас найти. Пусть почувствует, что значит вариться в естественной среде, когда тебя не ублажают, не кормят и не опекают со всех сторон! А если эти самые новые хозяева комнат решат учинить над ним расправу, чтобы завладеть квартирой целиком, – я им даже слова дурного не скажу. Он давно это заслужил!
За два года службы в «РусводКе» я, отказывая себе во всем – даже не обедала никогда, не говоря уж об удовольствиях вроде театра, кафе и кино (поездку во время отпуска в Германию даже с натяжкой удовольствием назвать было нельзя), – накопила часть суммы, нужной для того, чтобы совершить вожделенный обмен жилья. И еще что-нибудь я очень надеялась получить – в качестве премии, прибавки к зарплате или как угодно еще, – предложив своему руководству бизнес-план по Германии.
Получила, бл-л-лин, прибавку! По мозгам.
Домой я в тот день не поехала: проплакала часа два за столом, а потом внезапно кончились силы, словно я была шарик и из меня выкачали воздух. Кое-как составила вместе три стула и легла на них спать прямо у входа в кабинет шефа. И пусть с утра меня видит здесь он или кто угодно. Да пошли они все!!!
Глава 3
Работать дальше с Петром Кузьмичом я не могла: обида, скопившаяся за пару лет незначительных, но беспрестанных унижений и явного презрения с его стороны, теперь обрела вполне живую плоть. При одном только виде шефа лицо мое морщилось в недовольной гримасе. Я вспомнила этому гаду все! И как он забывал отпускать меня домой, уехав из офиса: у нас было принято сидеть на работе до тех пор, пока ты нужен руководителю. Я же не знала, вернется он еще или нет! И как гонял меня за салатами в ресторан на первом этаже, при этом намертво забывая снабдить деньгами. А эта чертова зелень стоила там столько, сколько я не могла себе позволить потратить за неделю. И как иногда мы работали до двенадцати часов ночи, а ему и в голову не приходило предложить мне вызвать за счет компании такси – я неслась как угорелая, чтобы успеть на последний поезд в метро, а потом короткими перебежками, замирая от ужаса, пробиралась через темные дворы. Да много чего еще! Последней каплей в чаше моего и так весьма уже долгого терпения стало то, что подготовленный мною бизнес-план шеф, оказывается, даже не удосужился полистать! Все странички, кроме верхней, оскверненной его резолюцией и пылью за два месяца лежания на письменном столе, были девственно чисты. Без пометок, без следов прикосновения чьих-то пальцев, без заломов от переворачивания страниц и прочих признаков того, что их хоть кто-нибудь читал! Ну конечно, что там смотреть-то: какая-то козявка безмозглая ерунды всякой понаписала! Сомневаюсь, что он помнил хотя бы о том, что я, между прочим, вместе с его сыном заканчивала университет. Шефу было все равно – что вуз, что ПТУ, что средняя школа: работает же «деточка», и ладно!
Заявление об увольнении я отдала ему из рук в руки на следующий же день: не могла же снова положить его среди долгоиграющих бумаг и два месяца ждать, когда он соизволит хотя бы посмотреть. Другой работы у меня на примете, конечно, не было. Но и насиловать свою личность, и так уже весьма пострадавшую, я больше не могла. Петр Кузьмич, прочтя заявление, удивленно вскинул брови и пригласил меня присесть. Впервые за два с лишним года работы! Вот так новость! Никогда еще я не удостаивалась чести сидеть в его кабинете. Все указания записывались мною в ежедневник по стойке «смирно», после чего я тут же бросалась их исполнять. Где уж тут рассиживаться?!
– Почему, ты можешь сказать? – совершенно невинно спросил меня он. – Рита, меня устраивает, как ты работаешь.
– Да?! – теперь уже удивилась я – оказывается, он знает, как меня зовут! И даже замечает, что я хорошо работаю. – А меня уже нет. Мы взаимно исчерпали друг друга – я и ваша компания.
– Подожди-подожди, – Петр Кузьмич посмотрел мне прямо в глаза. Странный у него был взгляд – пронзительный, даже какой-то интимный, – но с твоей стороны будет непорядочно бросить меня вот так. Одного.
– ??
– Да, – он почувствовал, что ситуация, как обычно, возвращается на круги своя и удобно ложится в его руки. – Ты думала, я ничего не замечал? Ошибаешься, деточка. Рита, – тут же поправился он. – Просто это была элементарная проверка на вшивость.
Я хотела крикнуть, что в гробу я видела такие проверки, что плевать мне на него, если он давно наплевал на всех нас! Но язык уже прилип к нёбу, выдавая синдром корпоративного служащего. Подчиненного. Раба. Твари дрожащей.
– И ты ее прошла, – елейным голосом продолжил начальник, – а потому я считаю, что самое время повысить тебе зарплату. На двести долларов устроит?
Я попыталась открыть было рот, чтобы сказать, что деньги тут роли не играют, что дело в отношениях между людьми, в достоинстве каждого человека, что мне важен был мой проект, мой выстраданный, мой наболевший бизнес-план, труд над которым отправлен коту под хвост, но не успела.
– Хорошо-хорошо, – опередил он меня, – на триста. Мы же с тобой уже сработались. Жалко поломать все вот так. Правда?
Я молча кивнула головой, не в силах противостоять его невероятной воле, поднялась со стула, забрала свое заявление и вышла. Через минуту мы уже писали письма, искали документы, делали звонки так, будто ничего не произошло. А в следующем месяце я получила новую зарплату и продолжила с еще большим остервенением копить на свой обмен. Поскольку теперь я не лазила целыми днями по зарубежным сайтам, прекратила телефонные переговоры с Лешей, забросила в самый дальний ящик стола учебники по маркетингу и продажам, времени у меня образовалось уйма. И я штудировала чуть ли не все существующие в Москве газеты, где встречались хоть какие-нибудь объявления о недвижимости. Маму в принудительном порядке я направила в суд. Не помогли ни ее традиционное «Стыдно от людей», ни философское «Так ведь вместе прожита жизнь», ни малодушное «Доченька, страшно же, что будет». На все ее страхи-слезы мне было откровенно наплевать. Моя жизнь на самом взлете! А я уже успела намучиться так, что осталось лишь два желания: избавиться от папани – и в петлю головой!
Документы о разводе и разделе квартиры мы получили весной. Отец, как узнал, страшно напился и буянил всю ночь. Мы сидели с матерью, закрывшись в бывшей бабушкиной комнате на замок, и устало вздыхали: о том, чтобы выспаться перед работой, уже не могло быть и речи. На рассвете я услышала страшное и долгожданное: «У меня нет больше дочери!» – и последующее падение пьяного тела на пол в коридоре, вздохнула с облегчением и тут же уснула. Утро на работе я начала со звонков потенциальным покупателям наших с мамой частей квартиры и продолжала это дело целый месяц, пока не убедилась в том, что никто особо не стремится приобретать себе жилье в придачу с моим отцом. Тогда я вспомнила давнюю мысль о том, чтобы продать наши с мамой комнаты хачикам с рынка по дешевке, и отправилась в ближайшие выходные по московским рынкам расклеивать объявления. Через три недели у меня на крючке был Анвар со старой и молодой женами, а также четырьмя детьми на одну комнату и Мурат с младшей сестрой, папой и мамой для другой. Меня такой расклад устраивал, хотя я и серьезно проигрывала в деньгах. Папаня во время показов квартиры и переговоров о купле-продаже сидел в своей комнате притихший, опасаясь даже высунуть нос. Внутренне я уже ликовала. Денег мне пришлось занимать у знакомых и брать в банке кредит под бешеный процент – фатально не хватало, – но зато мы с мамой нашли замечательную двухкомнатную квартиру в районе метро «Аэропорт», в только что построенном доме. И главное, практически в противоположном конце Москвы. Как мне удалось собрать нужные деньги, оформить документы, со всеми договориться и провести в конце концов все эти сделки, я уже вспомнить не берусь. По-моему, это был своего рода гражданский подвиг. Те, кто знает, что такое паспортные столы, органы опеки, БТИ, нотариусы, договоры купли-продажи, поймет, о чем я говорю. А тем, кто не знает, объяснять на пальцах не решусь. Ну да не суть. Главное, я сделала это! Анвар и Мурат обрели собственное жилье в Москве – очень круто, – а мы с мамой получили долгожданную и такую сладкую свободу. Лишь после того как мы переехали в свою новую квартиру, я поняла наконец, что значит хотеть вернуться с работы домой. И это было неописуемое счастье! Жалко, что бедная моя бабуля Надя до него не дожила.
Теперь мне нужно было немного прийти в себя и отдохнуть: разрушенные надежды на продвижение бизнес-проекта, продажа и покупка жилья, войны с отцом и переезд вымотали меня настолько, что я перестала ориентироваться в пространстве. Словно отключилась на время, отказалась от восприятия бытия. К реалиям жизни вернул меня неожиданный – хотя для большинства, полагаю, весьма заурядный – случай.
В одну из пятниц шеф снова засиделся на работе допоздна. Я уже зевала за своим монитором так, что была прямая угроза вывихнуть челюсть. Но раз не уходит Петр Кузьмич, куда же денусь я?! Надо сидеть. Он появился передо мной неожиданно, как возникшая из ниоткуда тень, – вообще-то обычно, чтобы дать задание, он использовал селекторную связь, а тут собственной персоной: «Рита, вы не могли бы ко мне зайти? У меня что-то странное с компьютером». Сказать, что я удивилась, нельзя. Я просто внутренне замерла от неожиданности и потеряла дар речи. Ко мне – по имени и на «вы»?! Однако, как я поняла уже гораздо позже, вежливость, прямо скажем, не свойственная Петру Кузьмичу, была использована как психологический прием. И нужного эффекта – моего неосмотрительного впадения в ступор – шеф добился.
Я, словно сомнамбула, подошла к компьютеру в кабинете шефа, села в кожаное кресло, которое было жарким от тела начальника, – он практически только что с него встал. Это ощущение чужого тепла показалось мне стыдным, неприличным – я опустила глаза и, кажется, покраснела.
– Что у вас случилось? – спросила я, тупо уставившись в монитор, на котором застыл текст какого-то письма.
– Шрифт посмотри вот тут, в третьем абзаце, – Петр Кузьмич глупо хмыкнул, – соскочил.
– А, так это ж элементарно. – Я немного успокоилась. Выделила «соскочивший» абзац, выставила на панели инструментов «Times New Roman», размер 14, как и в остальном тексте, и собралась уже встать и уйти, как почувствовала, что кресло медленно, но настойчиво едет назад. Ну и я вместе с ним, несмотря на внутренний протест и поселившийся в груди испуганный холод.
Петр Кузьмич выкатил меня из-под прикрытия массивного рабочего стола, развернул к себе, наклонился и начал целовать. Я дернулась и застыла. Мысли скакали в голове, как бешеные блохи: буду сопротивляться – выгонит с работы, буду терпеть и морщиться – тоже не поздоровится. Что делать-то, что?!
– Я за тобой три года внимательно наблюдаю, – шеф задыхался от вожделения, – ты молодец. Целеустремленная. Не трепло.
– Н-но вы ж-ж-ж н-н-е… – я все никак не могла сообразить, что делать дальше.
– Кстати, – Петр Кузьмич решительно прервал мое бессмысленное жужжание, – дашь потом еще разок свой бизнес-план посмотреть? Что-то я в прошлый раз сути не уловил.
Он точно знал, куда бить. Он вообще все на свете знал и как никто другой манипулировал людьми. После упоминания о бизнес-плане в голове пронеслась какая-то мутная, в обычных обстоятельствах ненавистная мною женская народная мудрость: «От меня ж не убудет», и я начала робким языком, попавшим нежданно-негаданно в царственный рот всемогущего Петра Кузьмича, отвечать на поцелуй. Шеф воспрял духом и, схватив меня огромными ручищами за талию, выдернул из кресла. Я стояла перед ним, покачиваясь, как былинка, обняв его за потную шею. Когда он протиснул широкую ладонь в мои брюки, а заодно и сразу в трусы, я представила себе, что стою связанная по рукам и ногам. Что, как бы я ни желала, прочные путы не дадут мне пошевелиться. И если уж я оказалась в таком положении перед этим человеком, он имеет надо мной полную власть, имеет право делать все. Ладонь его добралась до цели и с силой сжала меня в горсть. Кажется, я потеряла сознание – то ли от боли, то ли от невесть из каких уголков сознания вынырнувшего вожделения…
После этого случая работать с шефом стало несравненно легко. Петя теперь чаще улыбался, никогда меня не ругал, вместо «Ты опять, деточка, забыла» говорил: «Ритонька, мы с тобой вот что не вспомнили». И все в таком духе. Человека как подменили. А я глупо радовалась его обновленному состоянию. Да что там, радовалась – гордилась как последняя дурочка, приписывая все положительные перемены в нем исключительно себе! Мы оставались в его кабинете каждый вечер. Он выплескивал в меня все накопившееся за день: усталость, радость, злость, успех, раздражение, страсть. Он старательно и умело доставлял наслаждение мне. Сложно сказать, превратилось ли мое отношение к нему в любовь, но что-то очень похожее на это чувство было. Правда, не так уж долго.
По отношению к близким людям Петр Кузьмич оказался заботливым и нежным человеком. Только теперь я начала понимать, о чем говорил мой однокурсник Ярик, когда утверждал, что у него замечательный отец, каких еще поискать. Петя, случайно узнав, что я недавно меняла квартиру и у меня остались долги, тут же выдал мне нужную сумму. Я отказывалась брать, но он настоял – говорил, что обижу его отказом. Он и просто так стал часто «подкидывать» мне деньги: то в ящик письменного стола, то под клавиатуру компьютера – кажется, это доставляло ему удовольствие.
Какое именно удовольствие заключалось в оплате чужих услуг, я поняла, только когда сама стала пользоваться мальчиками легкого поведения. Похоже, это мое желание чувствовать перед другими свое превосходство, прежде всего материальное, только усилилось и приобрело новую форму в общении с Егором: мне безумно нравилось везде за него платить.
А тогда я лишь удивлялась, откуда такая щедрость, и вздыхала: «Эх, где ж ты раньше-то, милый, был?» Когда я как одержимая экономила каждую копейку, не позволяла себе купить лишнюю пару чулок, не говоря уж об остальном. Теперь деньги полились, в моем понимании, рекой – я даже практически не тратила свою зарплату: в этом не было никакой нужды. Купила на Петины подношения новую мебель в нашу с мамой квартиру, начала хорошо и дорого одеваться, приучила себя к фитнес-клубам и салонам красоты. А Петр Кузьмич в свою очередь гордился переменами во мне. «За последние полгода ты просто расцвела, красавицей стала. Это потому, что ты меня полюбила, правда?» – заискивающим тоном вопрошал он. «Конечно, правда!» – ответствовала я, не в силах, однако, сдержать кривой улыбки. Да если б у меня два года назад не было всех этих денежных, семейных и прочих проблем, я б такой юной красоткой была, закачаешься! И не сидела бы в твоей приемной с серым от усталости и недоедания лицом, завязанными в узел от отсутствия возможности подстричься волосами и в дешевеньких, с рынка, костюмах. Идиот! И все равно я его почти любила.
О предстоящем собрании акционеров Петр Кузьмич меня заранее не предупредил – о том, что мне предстоит выступить с докладом по своему бизнес-плану, а еще лучше сделать для наглядности презентацию в Power Point, я узнала, когда печатала под его диктовку служебную записку на имя генерального директора. На словах «Прошу Вас включить в повестку дня очередного собрания акционеров презентацию проекта продвижения компании «РусводК» на рынок Германии. Докладчиком прошу назначить Рубину Маргариту Семеновну» я запнулась пальцами о клавиши и застыла.
– Как?! – других слов у меня не находилось.
– Так, – Кузьмич пожал плечами. – Я все прочитал. Неплохая работа. Не хоронить же ее – пусть дедушки наши поразмыслят. Думаю, заинтересуются.
– Но я не умею перед людьми! – я хотела сказать, что не смогу так вот запросто встать перед многоуважаемым собранием и вещать как ни в чем не бывало.
– Да брось ты! – отмахнулся шеф. – Диплом в университете защищала? То же самое. Только намного проще: никто тебя по теории гонять не будет.
– Господи, так ведь там же небожители, полубоги, ты что, не понимаешь?! – от волнения я перешла на «ты», чего никогда не позволяла себе в рабочей обстановке.
– Это что, оскорбление?! – Кузьмич возмутился. – Ты забыла – я-то ведь тоже постоянно присутствую на совещаниях акционеров. И ничего. Не слишком-то ты меня застеснялась.
– Простите, Петр Кузьмич, – я взяла себя в руки. – Обязательно подготовлюсь и выступлю.
– А я и не сомневался, – Петя развернулся на каблуках и зашел в свой кабинет.
В конференц-зале все было готово к проведению годового собрания акционеров. Папки с логотипом компании перед каждым креслом, бутылки «Перье», стаканы. Огромный белый экран натянули у дальней стены. У входа поставили крошечный стол с ноутбуком и проектором – мое лобное место. Я, в лучшем своем костюме и дорогих туфлях на «шпильке», дрожала как осиновый лист. В зал не заходила – во-первых, многоуважаемые гости еще только собирались, и во-вторых, слушать все, что будет сказано на собрании, мне не полагалось. Когда придет время, секретарь меня вызовет. Все просто. Я же не одна из них – так, девочка по вызову.
Вот уж чего не помню, так это как я защищала свой проект. Как дрожащие пальцы попадали по клавишам и меняли на экране графики, разноцветные кружочки, пирамидки, таблички – наглядные уловки маркетологов, желающих запудрить людям мозги и привлечь к своим словам внимание. Как дрожащие губы произносили въевшиеся за время написания проекта в плоть и кровь слова. Как глаза тщетно скользили по пуленепробиваемым лицам седовласых хозяев жизни в надежде уловить хоть лучик одобрения, хоть каплю сочувствия. Ой, наивная! Испытание подошло наконец к концу. Никто не задал мне ни единого вопроса, никто в знак понимания не кивнул – меня просто вежливо выперли из кабинета, чтобы «обсудить». На вопросы, я так думаю, должен был ответить более близкий им по рангу Петр Кузьмич. Он же козявку никому не известную на собрание притащил – с него и весь спрос. Окончания заседания я ждала с еще большим волнением, чем его начала, – ушла к себе и теперь, не скрывая нервного состояния, мерила шагами свой закуток, то и дело забредая в кабинет шефа, не хватало свободного пространства.
Петр Кузьмич вернулся через три часа. Усталый, практически выжатый как лимон.
– Дай коньяку, а? – попросил он, плюхнувшись на кожаный диван в своем кабинете.
Я сломя голову побежала на кухню, достала из бархатной коробки «Хеннесси», пузатый бокал, сварила чашку кофе. Когда я поставила поднос перед Петром Кузьмичом на журнальный столик, он с трудом, как будто приходя в себя, открыл глаза.
– А-а-а. Спасибо, – он подумал немного, потом усмехнулся в усы: – Себе-то бокал принеси, коллега.
Сердце подскочило внутри меня и три раза ударилось о горло. Я задохнулась, ловя ртом воздух. Сердце опомнилось, призвало себя к порядку и легло на положенное ему место. Но было уже поздно: я начала оседать на пол. Петр Кузьмич своевременно скорректировал мои движения, и я буквально упала рядом с ним на диван.
– Ладно уж, – смилостивился шеф, вставая, – сам принесу.
Мы пили долго. Говорили еще дольше. Он советовал. Уточнял детали. Говорил, что нужно подумать о длительной командировке в Германию. Велел срочно писать предложение дистрибьюторам и готовить образцы. Впервые – я это четко отметила – Петр Кузьмич говорил со мной не как с прислугой или несмышленой девчонкой, а как с равной по разуму. Сама-то я, откровенно сказать, никогда себя глупой не считала, но, оказывается, сколько всего нужно было совершить и преодолеть, чтобы это поняли другие!
