Текст книги "Новые Дебри"
Автор книги: Диана Кук
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)
Она увидела, как взрослые встают, расходятся, кто-то гасит костер. Собрание закончилось, скоро все начнут укладываться.
Беа демонстративно зевнула.
– Пора спать.
Агнес попыталась удержаться и не зевнуть по ее примеру, но все-таки сдалась. Они улеглись, Агнес в ногах. Беа хотелось, чтобы она переползла выше и уснула в ее объятиях, как делала, когда была младше, но просить не решилась – не хотела услышать от нее отказ. Так что она стала ждать, когда порыв холодного воздуха возвестит, что и Глен ложится к ним, но уснула еще до его прихода.
* * *
Они уже видели, что у гряды прежний сухой ландшафт заканчивается, и подобно узникам, привыкшим жить в неволе, боялись расстаться с ним, с тем местом, которое так отчаянно стремились покинуть. Беа оглядывалась через плечо почти так же часто, как глазела на возвышающиеся впереди округлые холмы. Она знала, что по другую сторону от них совершенно иной мир. Думала, что это наверняка граница Рудников. Земля находилась преимущественно в активном пользовании, труд был автоматизирован, но Беа знала, что где-то же должны жить рабочие, без которых нельзя обойтись. И рабочие эти – скорее всего, люди, которым не по карману даже самая тесная конурка в Городе. Которых вытеснили оттуда, выдавили высокие цены еще несколько поколений назад. Теперь они проводили в казармах или малобюджетных жилищных комплексах всю свою погрязшую в долгах жизнь. Все, что происходило за пределами Города, всегда казалось вроде как загадочным. Тот тип из Промзоны, с которым она трахалась, объяснял, что жилье ему досталось даром, по службе, и в это верилось с трудом. Беа впечатлилась. Ей показалось, он этим гордится.
Сильный ветер настиг их у самого края плайи, и они решили сделать привал на ночь. Никаких признаков Поста или других строений они так и не увидели. Зато обнаружили следы цивилизации. Брошенный металлолом и несколько деревянных столбов, провода с которых давным-давно исчезли, только ястребы сидели на верхушках, высматривая добычу. Опрокинутый стол для пикника в полыни. От непогоды он стал почти белым и оброс лишайником умбиликарией, которую они обобрали и съели.
Сидя на краю плайи, Беа смотрела, как мелкий песок с пересохшего дна озера свивается в недолговечные смерчики, поначалу воодушевленные и бойкие, а потом угасающие словно от понимания, что нечему здесь радоваться. Гряда вздымалась справа от нее, а со стороны равнины высокие валы бурых туч вдали крепко держали в объятиях горизонт. Пыльные бури. До них было так далеко, что Беа отличала одну бурю от другой. Всего насчитала три. Их фронты выстреливали вперед змеиными языками, стремительно метались из стороны в сторону, выясняя, где находятся. Хвосты волочились по земле, как мешки с песком.
Беа слышала, как у нее за спиной Агнес болтает с птицами, прячущимися в полыни. Агнес всегда разговаривала с затаившейся живностью, хоть Беа и объясняла ей: эти существа именно потому и прячутся от нее, что она говорит с ними. «Им хочется считать, что ты не знаешь, что они там», – втолковывала Беа.
«А я хочу, чтобы они знали, что я их вижу. Чтобы поняли, что прятаться надо лучше».
Против этой логики Беа было нечего возразить.
Она смотрела, как Агнес бесшумно порхает среди кустов, щебечет без умолку и машет руками, а птицы, заложники безумных выходок ее дочери, пронзительными голосами жалуются в ответ. И вспоминала времена, когда Агнес не могла поднять голову с подушки, покрытой пятнами крови. И как часто ей приходилось опрометью бежать к частному врачу, который жил в том же здании и по экстренным случаям задирал цену. Все те ночи, когда она лежала на полу рядом с кроваткой Агнес, прислушивалась к каждому ее вздоху и когда слышала одышку, у нее замирало сердце. Сколько раз слезы успевали навернуться на глаза, когда паузы между затрудненными вдохами Агнес непомерно удлинялись. Это было невыносимо.
Она не забыла, какие чувства вызывали у нее разговоры с Гленом. После очередного экстренного обращения к врачу, за круглым столиком с полупустыми бокалами, почти нетронутым ужином, макаронами, остывшими на ее вилке, так и пролежавшей на столе там, куда она была брошена, едва послышалось «мама!». Все еще играла приглушенная музыка. Агнес спала. Благополучно. Глен читал краткую лекцию о переездах ради выздоровления – когда-то распространенных, но с тех пор полностью забытых. О санаториях, о том, как люди спешили в далекие края, чтобы поправиться. Подышать свежим воздухом. Обрести здоровье вдали от мест, обременивших их болезнью. «Да это-то здесь при чем?» – отмахнулась она, прислушиваясь к звукам из комнаты Агнес. Они с Гленом в то время еще не были женаты, хотя и знали, что поженятся. В Агнес он уже влюбился. И когда стал подробно излагать суть исследований и своей идеи, Беа откликнулась: «Похоже на безумие». «Оно самое, – согласился он. – Но, если мы останемся, она умрет». И это прозвучало так категорически, так однозначно, что Беа ощутила сказанное как пощечину. Они уставились друг на друга, не говоря ни слова. Ей казалось, что прошло несколько часов. Хорошо бы в голове у нее вертелись другие мысли. Вроде «ну вот, даже думать не надо – само собой, так мы и сделаем». Или «все что угодно». Но на самом деле она думала: «Значит, придется нам рисковать своей жизнью, только чтобы спасти ее? А это обязательно или у меня есть выбор?» Она взглянула на Глена и увидела на его лице то самое решительное выражение. То самое «другого выхода нет». И поймала себя на том, что ее взгляд стал растерянным, бегающим. Она думала о том, с каким нетерпением ждала, когда они втроем будут жить одной семьей здесь, в этой уютной квартире. Думала о проектах, очередность которых уже выстроила, и о том, что теперь не сможет выполнить их. О крупных контрактах, которые образовались после того разворота в журнале. О карьерном сдвиге. Думала о своей матери и о том, что ее придется оставить. Если они решатся, Беа заранее знала, что мать на такое не пойдет. А она все еще нуждалась в матери. Разве нет? Неужели ее потребности уже ничего не значат? Беа передернуло от собственной черствости. Она ударила себя сбоку по голове, чтобы растрясти в себе гуманизм. Думать в первую очередь о дочери. И не замечала, что продолжает бить и бить себя, пока Глен не схватил ее за запястье и не прижал ее руку к телу, не обнял ее; только тогда она ощутила на лице горькие слезы. Всхлипы она глушила, уткнувшись в его плечо. «Это и есть материнство?» – думала она яростно и несчастно, пытаясь отпустить саму себя, чтобы освободить руки для Агнес.
Песчаные смерчи на плайе теперь поднимались выше и плясали дольше и ближе к тому месту, где сидела Беа. В воздухе пахло пылью. Когда она попыталась дышать ртом, чтобы избавиться от запаха, на зубах заскрипел мелкий песок с затхлым привкусом. Она огляделась. Они в облаке тумана или уже сумерки? Прищурилась, высматривая солнце, и разглядела его, мутно просвечивающее высоко в небе. Обернулась в сторону далеких пыльных бурь и увидела теперь только одну большую. Мечущийся язык раздулся в облако на горизонте. Только теперь весь горизонт был этим облаком и придвинулся слишком близко.
Беа встала.
Она слышала, как возятся позади Дебра и Хуан, готовя ужин. Остальные разбрелись в поисках растопки и воды. Быстро обернувшись, чтобы бежать к лагерю, она увидела, что за ее спиной стоит Агнес, загипнотизированная облаком, сжавшая в кулачки опущенные вдоль тела руки. Беа кинулась к Агнес, схватила ее за стиснутый кулак, потащила за собой к лагерю. Агнес споткнулась, Беа взглянула на дочь. Ее рот был открыт, губы шевелились, и Беа поняла, что не слышит ничего, кроме рева, который начался так тихо и нарастал настолько постепенно, что она замечала лишь, как усиливается давление в ушах. Она закричала Дебре и Хуану, но не услышала собственного голоса. А они уже бежали прочь. Закинув Агнес к себе на спину, Беа понеслась в ту сторону, куда ушли остальные за водой. И смотрела прямо перед собой, в землю, чтобы не споткнуться, а кусты, через которые она ломилась, раздирали ветками ей ноги. Агнес уткнулась лицом ей в шею, и только теперь, когда ее губы были почти у самого уха Беа, та наконец расслышала ее. Агнес плакала. Беа ощущала на шее горячие слезы и слюни. А потом она уже не видела ничего, не могла выпрямиться, кожа словно горела от уколов тысяч иголок и беспорядочных ударов содрогающихся камней. Она споткнулась о куст полыни, рухнула на колени, Агнес перелетела через ее голову, все ее лицо исказилось от вопля, но ни единого звука не донеслось сквозь вой ветра. Беа поползла, вслепую пытаясь отыскать дочь, и наконец схватилась за ее ногу. Подтащив Агнес поближе, она накрыла ее скорчившееся дрожащее тельце собой.
Ветки, комья земли и камни обрушивались на Беа, рев вдруг стал приглушенным, и у нее мелькнула мысль, что ей, должно быть, засыпало уши песком. Она согнулась так, чтобы спиной прикрывать обе их головы, нащупала растущую вокруг нее и над ней стену мусора и обломков, угрожающую накрыть ее, будто теперь, когда они остановились, их хоронили заживо. Плотнее обхватив всем телом Агнес, она заскрежетала зубами под натиском бури. А потом способность чувствовать хоть что-нибудь милосердно покинула ее.
* * *
Беа услышала невнятный щебет птицы над головой. Учуяла затхлый запах мочи в их с Агнес гнезде. Кто-то из них двоих обмочился.
Она с трудом разлепила склеившиеся веки. Тауи нерешительно стоял перед ней, разглядывая ее черным пытливым глазом. Прыгнул, нахохлился, и над его перьями взлетело в воздух облачко пыли. Беа подняла голову и застонала. Птица упорхнула.
При попытке выпрямиться с Беа повалился какой-то мусор. Казалось, позади нее обрушилась песчаная стена. Редкостный подарок бури, иначе камнями ее забило бы насмерть.
Под ней зашевелилась Агнес.
– Ты описалась, – невнятно и укоризненно сказала девочка.
Беа откатилась в сторону, чтобы дать дочери встать. Агнес поднялась на ноги и отряхнулась. Но, когда подняла голову, ее глаза вдруг расширились, она оцепенела.
Беа вскочила на ноги перед Агнес, опасаясь очередной угрозы вроде стада бизонов, грозящего затоптать их. Но Агнес смотрела, не отрываясь, на землю и небо.
Солнце садилось за гряду холмов, дневной свет быстро угасал. В небе наклонно и лениво всплывал розово-перламутровый полумесяц. И казался таким огромным, словно это всходила половина другой земли. Вокруг громоздились кучи песка, из которых жалко торчали ветки полыни. Земля перед ними там, где раньше была плайя с сухими неровными трещинами и кустами, теперь походила скорее на лунный ландшафт, кратеры на котором заменяли торчащие пучками над песком верхушки полыни. Новые дюны приглушили звучание мира. Они прислушались, чтобы различить гудение сумеречных насекомых, трель тауи, звуки, которые мог издать кто-нибудь из остальных, но не услышали ничего, даже пыльной бури, прощально повиливающий хвост которой Беа все еще различала на горизонте.
Несмотря на протесты Агнес, она ощупала и осмотрела ее. Ее дочь осталась невредима, а самой Беа казалось, что у нее истерзано все тело.
Они двинулись вперед медленным, преувеличенно осторожным шагом гуляющих по Луне, песок разъезжался под их ногами. А когда достигли твердой почвы, до которой не добралась буря, ринулись вперед резво, будто вырвались из когтей ловца.
Они прошли мимо того места, где готовили еду Дебра и Хуан, и не увидели ничего, кроме опрокинутого Чугунка, деревянных мисок, безнадежно испорченной еды.
Беа поискала взглядом пруд, куда ушли остальные, но не увидела никаких его признаков. Потом два низко летящих пятнышка постепенно стали снижаться и наконец готовиться опуститься на землю поодаль, но не слишком далеко. Они хлопали крыльями, вскидывали головы, свешивали ноги и вскоре пропали из виду, а Беа повела Агнес в том направлении, где приземлились пятнышки, надеясь найти там воду.
Некоторое время они шли в тишине, после чего услышали гогот гусей. И тогда увидели его – пруд у подножия невысокого откоса. Но не тот, к которому шли. Тот был просто растекшимся родником, обросшим по краям камышом и ваточником. А этого они раньше не видели – он прятался за горизонтом. Маленький, почти идеально круглый, с мутной и желтоватой от минералов и гнили водой, но в ней плескались два гуся, две утки и несколько поганок. Беа увидела звериные тропы, ведущие к краю воды и от него. Пруд казался уединенным и защищенным, хоть надежной защиты в Дебрях не было нигде.
Беа взглянула на Агнес.
– Какая же ты грязная, – сказала она. Бронзово-рыжеватые волосы Агнес склеились. Кожа поблескивала – облепившие ее мелкие песчинки отражали свет.
Агнес застенчиво улыбнулась, пряча смех.
– А сама-то… – Отколотый зубик придавал ее улыбке невозможную дурашливость, от которой у Беа щемило сердце.
– Давай-ка поищем что-нибудь для костра, а потом окунемся, пока не зашло солнце, – предложила она и взяла Агнес за руку.
* * *
Обсыхая, они дрожали в ознобе, и Беа пришлось признать, что мысль насчет купания была неудачная. Глупо это – пережить страшную пыльную бурю только для того, чтобы замерзнуть насмерть, искупавшись после нее.
Для костра они собрали ветки и сухую траву, теперь искали, что бы приготовить на огне. Беа хотелось мяса и жира, чтобы защититься от холода, дыхание которого теперь ощущалось в воздухе. У пруда паслись гуси, Беа с Агнес затаились в невысокой траве, вооружившись рогаткой. Повсюду вокруг квакали лягушки, и Беа думала, что на худой конец можно поймать несколько штук, изжарить и обглодать ножки и мясо вокруг слизистых брюшек. Агнес притихла, стала задумчивой, и Беа сосредоточила все внимание на гусях, стараясь получше узнать их, прежде чем что-нибудь предпринимать. Купание людей их не спугнуло. Хороший знак. Но, если сейчас они всполошатся и улетят, они с Агнес останутся голодными.
Девочка настороженно вскинула голову. Беа решила, что она услышала что-то подозрительное, но девочка широко раскрыла глаза и спросила:
– Это Карл сделал?
– Что сделал?
– Ветер.
– Нет, конечно, детка. А почему ты так решила?
– Потому что он как-то говорил, что нам надо разделиться. Вот мы и разделились.
«Удивительно, какой серьезной она кажется, – думала Беа, – будто впрямь верит, что это Карл взбаламутил песок». И вдруг по ней прошел холодок. На самом деле мысль не так уж абсурдна, осознала она. Было что-то тревожное и настораживающее в многочисленных умениях Карла. В том, каким он стал полезным. Ребенку он вполне мог показаться способным на что угодно.
– Нет, солнышко, – сказала Беа, – это не он. Просто совпадение.
– Что это?
– Ну, – начала Беа, – это когда какие-то вещи кажутся связанными одна с другой, а на самом деле все не так.
– Странно. А разве не все связано?
– Вообще-то нет, не все.
Агнес еле слышно возразила:
– Нет, все.
– Понятно, что ты так считаешь, потому что здесь все кажется связанным. Но поверь мне. Там, откуда я родом, связано не все. Иногда кое-что просто случается. – Она кивнула, чтобы закончить мысль. Но на самом деле была обескуражена. Сама идея, что происходит нечто превосходящее их самих, постепенно начинала доходить до нее.
Они притихли, слушая, как две лягушки ищут друг друга в воде.
– А баба жила в доме?
– Когда была молодой.
– Я бы хотела жить в доме.
Беа поморщилась.
– Правда?
– Они красивые, – сказала Агнес. Сказала дерзко, утверждаясь в новом для нее ощущении правоты.
– Откуда ты знаешь?
Ей казалось, Агнес в жизни не видела домов. Может, приняла Посты за жилые дома? Но они ведь даже не особенно красивые.
– Из журнала. – Она смело призналась в том, что лазила в тайник Беа.
В припрятанном журнале были новые тренды в дизайне и развороты со снимками современных стильных квартир вроде оформленной ею, но в число самых популярных изданий среди уцелевших этот журнал вошел благодаря разворотам с винтажем, которые публиковал каждый месяц. С архивными снимками. Из прежних времен. Со старинными поместьями, просторными пентхаусами, фермами в роскошно-рустикальном стиле, с передними верандами, лужайками и даже с небесно-голубыми бассейнами, с пейзажами, которые было так приятно разглядывать, с мансардами, со всевозможными домами для любого климата и погоды. Удивительно было смотреть на эти снимки сейчас. На все то, чего больше не существовало.
– Ты права, те дома были очень красивы. Но их уже нет.
– А почему нет?
– Это серьезный вопрос.
– И что?
– Просто нет, и все. Теперь все такие места в Городе, и ты же помнишь, выглядят они совсем не так.
– А какими они были?
– Там, где жила баба?
– Да, когда она росла.
Рассказы о детстве матери Беа складывались в похожую на сон картину, которая существовала в ее памяти в виде скорее ряда моментальных снимков, нежели как фильм. Беа дорожила ими, возможно, именно потому, что они были такими далекими и чуждыми. Настолько недосягаемыми. Когда ее мать росла на обсаженной дубами улице, застроенной домами на одну семью, мир был совсем другим. Тогда они находились в середине шкалы времени, а не на резко обрывающемся конце. Потому и воспоминания казались сладкими. Добрыми сказками. Беа старалась пореже развлекать Агнес рассказами о Городе, хоть дочь и часто просила напомнить о нем. Но Беа не хотела, чтобы Город приобретал мифический оттенок. Теперь они живут здесь, незачем Агнес задумываться о том, как живется где-то еще. Однако эти описания дома там, где больше нет домов, были как любимая книжка со сказками на сон грядущий, с выцветшими рисунками и потрепанными страницами. Для развития воображения. Безобидно, считала Беа.
Она позвала:
– Сядь рядом.
Агнес переползла поближе.
– Раньше я часто слышала такие рассказы от твоей бабушки. Как ты уже знаешь, там было красиво. Старые дома, и в каждом множество чудесных узорчатых вещей на дверях и на потолках. А еще там были такие штуки, назывались «камины», – для того чтобы разводить костер прямо внутри дома.
– Так странно.
– Да. И очень приятно. Перед домами были большие дворы, и люди, которые там жили, сажали цветы, красивые кусты и деревья, и весной все это приятно пахло. Прилетали птицы и пчелы, прибегали скунсы из леса и пугали бабу, и белки цокали ей, когда она проходила мимо их дерева.
– Как здесь, – изумилась Агнес.
– Да, почти как здесь. С тех пор прошло много времени. А раньше баба часто ходила в парк дальше на той же улице, и там был большой пруд, на пруду жили гуси, и она смотрела на них.
– Рядом с местом, где спала?
– Да, чуть дальше по улице от ее дома. И она смотрела на гусей и думала, как им повезло – у них есть такой чудесный пруд, очень тихий. Иногда рано утром она приходила туда, а над прудом поднимался туман, и листья лилий казались серебристыми.
Она как будто описывала картину или то, что видела своими глазами. Беа не знала, где заканчиваются воспоминания матери и начинаются ее собственные.
– И мы здесь такие видели. – В голосе Агнес проскользнуло раздражение. Старание не впечатляться.
– Видели. И еще много прекрасного. Вот об этом и речь. Я смотрю на гусей здесь и вижу то, что у них было тогда. Такое исключительное, уникальное. Должно быть, те гуси считали, что им повезло. И наверняка знали, что у других гусей все не так хорошо. А ты как думаешь?
– Не знаю.
– Ну, угадай.
– А в других местах есть гуси?
Беа полагала, что гуси должны были водиться везде, только не в Городе. Но что теперь, не знала. А как же те, другие земли в активном пользовании? Целые города теплиц, холмы на местах захоронения отходов, моря ветряков, Лесонасаждения, Серверные фермы. А земли, заброшенные давным-давно? Жаркий Пояс, Паровые земли, Новый Берег. Неужели и они могли быть исключительными и уникальными? И многие из них были одно время. С трудом верилось, что могли остаться до сих пор. Ей были ненавистны мысли обо всех этих местах – какими они когда-то были, какими теперь стали. Беа пожала плечами.
– Я знаю только, что гуси есть здесь, – сказала она, указывая на птиц. – И от гусей на пруду у бабы они отличаются только тем, что гусям в парке ничто не угрожало. Они вели себя глупо. Бродили по лужайкам у домов и по улицам. Переводили гусят через дорогу. А грузовики останавливались, пропуская их. Гуси не боялись. Там, где жила баба, не водились хищники, а люди старались защищать животных. Думаю, гуси об этом знали. Здесь же гуси осторожны, потому что у них есть хищные враги, и мы – одни из них.
– Что стало с прудом?
– Его засыпали, гуси улетели, а вскоре после этого уехала и баба.
– Еще до того, как родилась ты?
– Задолго до того.
– Куда улетели гуси?
– Не знаю. В никуда. Некуда было лететь. Может, сюда. Может, это они и есть.
– Тогда они старые.
– Наверное.
– Интересно, узнала бы их баба, если бы она была здесь.
Беа ощутила вспышку гнева при мысли, что рядом нет ее матери. Раньше она этого не сознавала. «Матери обязаны быть рядом со своими детьми», – утверждал голос у нее в голове. Да, она взрослая, но что еще у них есть, кроме семьи, друг друга, череды женщин? Ее мать убило то, что бабушка Беа, ее мать, поначалу не согласилась уехать с ней в Город. Что ее бабушке совместная жизнь в Городе казалась недостойной того, чтобы ее вести. А она здесь, вместе с Агнес. Не то чтобы ей этого хотелось, но она решилась. И матери, впервые подумала Беа, сжав челюсти, следовало быть здесь.
Она подняла рогатку, вложила в резинку подходящий камень. Два гуся были настолько зачарованы прудом и друг другом, что даже не услышали щелчка. И лишь когда камень выбил из одного облачко перьев, другой взвился в воздух с несчастным гоготом, оставшись одиноким.
Агнес забрела в воду, чтобы вытащить птицу.
– Ты сделаешь мне подушку? – спросила она, когда вернулась, разглаживая перья и размазывая по ним кровь.
Беа забрала у нее гуся, перерезала ему горло, чтобы убить наверняка и спустить кровь.
– Я сделаю тебе самую мягкую из подушек, родная моя.
* * *
Пока они облизывали пальцы дочиста, Беа заметила, что Агнес дрожит. Ночь ожидалась холодная, а у Беа были при себе далеко не все шкуры, на которых они обычно спали. Большую часть их скарба носил Глен. Костер от холода уже не спасал.
Беа спросила:
– Может, нам стоило бы поискать остальных?
Агнес помотала головой:
– Мне нравится здесь с тобой.
У Беа дрогнуло сердце. Она подыскала подходящие по размеру камни и положила их в костер, чтобы согреть для постели.
– Почему мы жили в Городе, если он такой плохой?
– Потому что там жили все.
– Кроме твоей бабы.
– Ну, моя бабушка тоже переселилась туда, когда ее вынудили покинуть дом. Некоторое время она жила с нами. Пока не умерла.
На небе замерцала первая звезда. Луна смелее выглянула из своего логова.
– Тебе нравится Город? – спросила Агнес.
– Иногда, – сказала Беа.
– А что тебе в нем нравится?
– О, да все хорошее.
– Например?
– Ну, еда. В Городе еда другая. Больше для удовольствия, чем для того, чтобы появились силы. Конечно, теперь все уже по-другому, но, когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, еда была главным удовольствием.
Агнес перевела взгляд на свои руки, и Беа вдруг сообразила: девочка, возможно, даже не знает, что такое удовольствие. Или знает, но понятия не имеет, как это называется. Слишком многое из того, что они делали изо дня в день, было просто жизнью. Они не облекали ее в слова.
– А что такое удовольствие, ты знаешь. – Беа притянула ее к себе и погладила по спине. Агнес прикрыла глаза. – Видишь, как это приятно? Могу поспорить, тебе сейчас тепло и надежно. Это и есть одно из удовольствий. – Беа медленно просунула пальцы в подмышку Агнес и пощекотала ее. Агнес взвизгнула, расхохоталась и в шутку набросилась на Беа. – И вот эти дурацкие ощущения – тоже удовольствие.
Агнес уткнулась лицом в живот Беа, обхватила ее за талию костлявыми руками. Сквозь одежду Беа кожей чувствовала ее горячее неглубокое дыхание.
– Есть самые разные удовольствия – от утешения до восторга, – продолжала она, прижимая дочь к себе. – Еда может быть и тем и другим.
– А какая еда тебе нравилась больше всего?
– Наверное, смотря когда. Если бы ты спросила меня, когда я была в твоем возрасте, я назвала бы пиццу. Ты помнишь пиццу?
Агнес покачала головой.
– Такой большой, круглый, теплый, легко жующийся хлеб с тягучим сыром? А сыр помнишь? А пасту из помидоров? Помнишь помидоры?
Агнес улыбнулась. Теперь она их вспомнила.
– А теперь я, пожалуй, скучаю по овощам.
– По каким овощам?
– Всяким. Дикую зелень и клубни мы здесь находили. Но ты представить себе не можешь, какие овощи у нас были раньше. Самых разных цветов, но я особенно скучаю по зеленым. С удовольствием съела бы прямо сейчас целую тарелку овощей.
– И я тоже.
– И жареной картошки. И чего-нибудь со сливками. Соскучилась по сливкам. И по молоку. Охотно выпила бы стакан молока. Раньше ты любила молоко. Ты помнишь?
– Да. Я любила ледяное молоко.
– Ты любила мороженое.
Агнес прикусила губу и умолкла.
– Почему мы не живем там? – наконец спросила она, явно силясь вспомнить.
– От тамошней жизни ты заболела.
– Больше я уже не болею.
– Правильно.
– Мы живем здесь только поэтому?
– Нет.
– А почему еще?
– Ну, вообще-то Глену хотелось побыть здесь. Все это переселение – его затея.
– А тебе хотелось побыть здесь?
Беа невольно рассмеялась.
– Почему ты смеешься?
– Потому что это большой вопрос.
– А маленькие вопросы бывают?
– Бывают, и большие, и маленькие. Как и большие и маленькие ответы. А это – большой вопрос с большим ответом.
– Это значит, что ты мне не скажешь?
Беа улыбнулась. Моя догадливая дочь, подумала она.
– Тебе надо было сюда, а мне надо было с тобой, – ответила она. – Вот я и здесь. – Это был ее маленький ответ. С большим ответом дело обстояло намного сложнее. И, вероятно, значения он не имел.
Агнес нахмурилась.
– Но если мне уже лучше, значит, ты уедешь?
Беа ответно нахмурилась.
– Нет, разумеется.
– Разве ты не скучаешь по Городу? – продолжала расспросы Агнес.
– Я же тебе говорила – иногда. – Беа понимала, что ответ не удовлетворит Агнес, но что еще она могла добавить? – А ты-то хочешь жить там? – спросила она у дочери.
Агнес пожала плечами. Такой искренний жест. Откуда у нее могло взяться собственное мнение?
– Чем тебе нравится здешняя жизнь? – спросила Беа.
Агнес снова пожала плечами, но на этот раз уже не так искренне. На этот вопрос у нее имелись ответы, но не было никакой возможности хотя бы попытаться высказать их.
– Давай попробуем по-другому: что в здешней жизни тебе не нравится?
Агнес задумалась.
– Пума не понравилась.
– И мне тоже.
– И змеи не нравятся, – добавила девочка.
– Все змеи или только гремучие?
Агнес нахмурилась.
– Все они, – ответила она шепотом, будто боясь, что они подслушают.
– Ну, а в Городе змей нет, – сказала Беа и задумалась о том, насколько это правда. И о том, какой маловероятной ей показалась мысль, что где-то вообще нет змей, – теперь, когда она знала все тайные уголки, в которых они могут водиться.
Эти сведения, похоже, оставили Агнес равнодушной. Она поняла, что змеи – лишь маленький ответ на большой вопрос.
– По-моему, нам надо поспать, – сказала Беа. – Так холодно, и ты дрожишь.
Агнес кивнула:
– Я мерзну.
Беа вынула камни из костра и завернула их в две опустошенные сумки.
– Горячие, – предупредила она.
Они съежились под их единственной шкурой, Беа свернулась в клубок вокруг Агнес, обе прижали к груди по горячему камню.
Несколько раз за ночь Беа просыпалась и видела луну каждый раз на новом месте в небе. Она словно звала, хотела, чтобы ее заметили. Смотри, теперь я вот здесь.
Посреди беспокойного сна глаза Беа вдруг разом открылись, сон как рукой сняло, она насторожилась. Прислушалась и отчетливо различила то же самое, что услышала сквозь сон. Что-то двигалось поблизости. Что-то большое. Может, медведь, мелькало у нее в голове. Плохо дело. Пума. Еще хуже, но пуму я бы не услышала, ведь так? Если бизон, то по крайней мере он не попытается нас съесть, но может затоптать. Кто бы это ни был, он высокий. Он сделал еще шаг, и она подумала: Не такой уж и большой. Может, волк? Вапити?
Она напряглась, готовясь схватить Агнес и бежать или закрыть собой спящую дочь.
Потом послышался треск и кто-то охнул.
– Кто здесь? – шепотом спросила она.
– Беа?
– Карл?
Он заковылял к ним и сразу же чуть не наступил в золу их костра.
– Сюда. – Она подняла руку, чтобы он не наступил на нее. Он схватился за нее, придвинулся ближе и присмотрелся.
– И правда ты, – с облегчением сказал он.
– А ты думал, медведь, который знает, как тебя зовут?
– После сегодняшнего… – начал он и не договорил.
Беа поняла. Теперь она увидела, что у него при себе тюк с вещами. Встала и забрала его. Внутри была шкура – размером побольше и потеплее.
– О, спасибо. – Она укрыла шкурой Агнес.
– Еды у меня нет, – сообщил он, и она уловила в его голосе безграничную усталость.
– Почему ты не лег где-нибудь спать?
– Нарвался на неприятности.
– На какие?
– Не уверен, но кто-то точно шел по моим следам.
– И ты явился сюда? – Она повысила голос и инстинктивно придвинулась ближе к Агнес.
– Теперь уже все в порядке, но пришлось идти и идти, а я в то время не знал, куда. Потом увидел, как над головой пролетел гусь, и попытался найти место, откуда он поднялся.
Карл со стоном уселся.
– Ты ранен?
– Не то чтобы, но я, кажется, порезался, пока блуждал в темноте.
– А где Вэл?
– Не знаю. Я сказал ей держаться рядом, но она, конечно, не стала.
Он разломал ветку на части, бросил их на золу, и мгновенно язычки пламени появились там, где ветка коснулась подернувшихся пеплом, но сохранивших жар углей.
– Что ж, я уверена, это она нарочно, – сказала Беа.
Он издал краткий и резкий смешок.
– Ага, нарочно, вот только ничего из этого не вышло. – Он покачал головой, и Беа фыркнула, удивившись тому, с какой легкостью – и к месту – он ополчился на свою союзницу. Поспешно прикрыв рот, она бросила взгляд на Агнес, но та будто бы в самом деле спала, дыхание расслабленно выходило из горла. Беа отметила, что впервые подумала про Карла и Вэл вот так, как сейчас. Да, они были парой, мало того – союзниками, и это отличие казалось важным.
– Вот это был дурдом, – сказал Карл, явно испуганный тем, что они повидали.
– Я перепугалась.
– Так ведь и я тоже, Беа. Никогда в жизни мне не было так страшно. – Он перевел дыхание. – Но это же уму непостижимо. Ландшафт изменился до неузнаваемости.
Из-за облаков выглянула луна.
Беа всмотрелась в лицо Карла при лунном свете. Его лоб пересекали две сочащиеся кровью царапины. Она подавила в себе порыв потянуться к ним, ощупать, обработать.
– Кто-то из наших наверняка ранен, – сказала она. – Или еще хуже.
Он кивнул.
– Беспокоишься за Глена?
– Да. А ты – за Вэл?
