Текст книги "Эхо в Крови (Эхо прошлого) - 2(СИ)"

Автор книги: Диана Гэблдон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Уильяму хотелось – с силой и страстью, скручивавшей ему позвоночник узлом – быть при нападении в авангарде.

На самом деле он знал, что это маловероятно. Он был совершенно незнаком со своими войсками, и отнюдь не впечатлен их наружностью. Ни один здравомыслящий командир не поставил бы такие роты на переднюю линию – разве только они должны были послужить в качестве пушечного мяса.

Эта мысль остановила его на мгновение – но лишь на мгновение.

Хоу отнюдь не был "расточителем мужчин"; он слыл человеком осторожным, иногда это даже приводило к ошибкам. Отец его об этом предупреждал. Однако лорд Джон при этом не упомянул, что именно это соображение стало главной причиной его согласия на присоединение Уильяма к штабу Хоу – но Уильям и так это знал.

Его это ничуть не заботило; он уже подсчитал, что шансы самому увидеть значительные события у него по-прежнему были гораздо лучше с Хоу, чем если бы он продолжал барахтаться в болотах Северной Каролины с сэром Питером Пэкером.

И все-таки...

Он медленно повернулся, огляделся по сторонам. Море казалось ему сплошной массой из английских кораблей, земля перед ним кишела солдатами.

Полный впечатлений от увиденного, он никогда бы не признал этого вслух – но здесь шансов у него явно было "под завязку."

Он понял, что стоит, затаив дыхание – и сознательно, очень осторожно перевел дух...

Приплывшая сюда на опасных плоскодонных баржах, на берег выгружалась артиллерия, сопровождаемая толпой бранящихся солдат.

Передки орудий, зарядные ящики, тягловые лошади и волы, необходимые, чтобы их перетаскивать, выплескивались на берег взбудораженным, забрызганным песком и грязью стадом, ржавшим и мычавшим в знак протеста; их выгружали на берег немного южнее.

И это была самая большая армия, какую он когда-нибудь видел.

«Сэр, сэр!» Он посмотрел вниз, и увидел коротенького, с пухлыми щеками, парнишку-рядового, пожалуй, не старше, чем сам Уильям, очень встревоженного.

"Да?"

"Ваш эспонтон, сэр. И – ваш конь прибыл,"– добавил рядовой, указывая на стройную, светло-гнедой масти лошадь, чьи поводья он держал в руках. "Комплимент от капитана Грисволда, сэр."

Уильям взял у него эспонтон, легкую полупику семи футов длиной; ее стальной полированный наконечник тускло поблескивал под этим облачным небом – и вместе с ее тяжестью почувствовал в руках острую, нервную дрожь.

"Благодарю вас. А вы...?"

"Ох. Перкинс, сэр!" Салютуя, рядовой поспешно ударил себя костяшками пальцев в лоб. "Третья рота, сэр; Хакеры, так они нас называют."

"Неужели? Что ж, мы надеемся предоставить вам немало возможностей, чтобы оправдать ваше имя."

Перкинс смотрел на него бессмысленно .

"Спасибо, Перкинс,"– Уильям знаком показал солдату, что тот свободен.

Он взял лошадь под уздцы; радость вскипала в его сердце.

Это была самая огромная армия, какую он когда-либо видел. И он был ее частью.

ЕМУ ПОВЕЗЛО больше, чем он думал, больше, чем вообще могло повезти – хотя и не так, как он надеялся.

Его роты должны были идти во второй волне наступающих, после двигающихся в авангарде пехотинцев и под охраной артиллерии.

Это еще не гарантировало участия в боевых действиях, но, тем не менее, давало ему хороший шанс – если американцы окажутся хоть в половину такими бойцами, какими слыли.

Было уже за полдень, когда он поднял свой эспонтон в воздух и закричал: "Шагом марш!"

Давно назревающая гроза наконец разразилась брызгами дождя, принеся долгожданное облегчение от жары.

***

ЗА БЕРЕГОМ бахрома леса сменилась широкой красивой равниной.

Перед ними лежали волнующиеся травы, пестрея полевыми цветами, неожиданно яркими в этом тусклом, дождливом освещении. Далеко впереди он заметил взлетающих из травы птиц – голубей? или перепелов? отсюда было слишком далеко, чтобы рассмотреть – те стайками взмывали в воздух, несмотря на дождь, по мере того, как марширующие солдаты поднимали их с насиженных мест.

Его роты шли недалеко от центра, на линии наступления, стройной колонной змеясь позади него – и он мысленно возблагодарил генералу Хоу.

Как младший офицер ставки, он имел право перевестись в курьерскую службу – мотался бы сейчас туда-сюда между ротами в поле, передавал приказы из штаб-квартиры Хоу, да разносил по командным пунктам пакеты от двух других генералов, сэра Генри Клинтона и лорда Корнуоллиса.

Но, учитывая позднее прибытие, он не знал здесь ни офицеров, ни расположения армейских частей, и был в полном неведении относительно того, кто тут был кем – не говоря уж о том, кто и где обязан находиться на каждом этапе похода.

В качестве гонца он был бы совершенно бесполезен.

Однако генерал Хоу, улучив момент в суматохе предстоящего набега, не только приветствовал его с большой любезностью, но и предложил ему на выбор: сопровождать капитана Грисволда, исправляя службу по усмотрению капитана – либо взять под свою команду несколько рот, осиротевших с потерей собственного лейтенанта, недавно слегшего в лихорадке.

Он ухватился за этот шанс – и теперь гордо сидел в седле, с пикой-эспонтоном в ременной петле, готовый вести людей в бой.

Тут он слегка переместился в седле, наслаждаясь ощущением новенького красной шерсти мундира на плечах, аккуратностью волос, собранных на шее в косичку, жесткостью кожи на кантах высокого, подпирающего горло воротника и легкостью собственного офицерского горжета, этого крошечного серебряного воспоминания о старинных римских доспехах.

Формы он не надевал уже почти два месяца – но, даже промокший под дождем до нитки, свое к ней возвращение ощущал, как некий славный апофеоз.

Рядом с ними скакала рота легкой кавалерии; он услышал крик их офицера и увидел, как они выдвинулись вперед и свернули к дальней рощице. Неужели что-то заметили?

Но нет. Огромное облако черных дроздов взметнулось над рощей, галдя так неистово, что многие лошади иcпугалиcь и занервничали.

Тем временем конные солдаты методично опустошали рощу, с саблями наголо лавируя между деревьев и срубая ветви – но только для вида. Если раньше кто там и прятался, так они давно ушли – и кавалеристы, подстегивая друг друга бравыми выкриками и лихим свистом, поскакали обратно, дабы вновь присоединиться к наступающим.

Он снова расслабился в седле и выпустил крепко сжатую рукоять своего эспонтона.

Нет, американцев в поле зрения не было – да и не могло быть.

В своем «разведывательном» путешествии он видел и слышал достаточно, и знал, что лишь настоящие Континенталы сражаются организованным порядком. Он видел учения милиции на сельских площадях, делил кров и пищу с мужчинами, принадлежавших к таким ополченцам. Никто из них не был солдатом; он наблюдал за ними в учебных группах – они были забавны, неуклюжи, едва умели ходить строем, не говоря уж о гусином шаге – зато почти все были искусными охотниками, и он повидал слишком многих, бивших диких гусей и индеек с одного выстрела, влёт, чтобы разделять общее презрение к ним большинства британских солдат.

Нет – уж если бы американцы оказались поблизости, первым предупреждением стали бы его люди, безмолвно падающие замертво.

Он дал знак Перкинсу, чтобы тот передал унтерам приказ – держать людей начеку, оружие заряженным и изготовленным к бою. Увидел, как дернул плечом капрал, получив распоряжение – кажется, посчитал это прямым оскорблением.

Тем не менее приказ он исполнил, и чувство напряженной неловкости Уильяма понемногу отпустило.

Его мысли вернулись к недавней поездке; он обдумывал, когда – и где – сможет теперь встретиться с капитаном Ричардсоном, чтобы доложить ему о результатах разведки.

Большую часть наблюдений он затвердил наизусть, а в дороге записывал только то, что должен был, и что было закодировано в маленьком томике Нового Завета, который дала ему с собой бабушка. Книга все еще лежала в кармане гражданского сюртука, оставленного им на Стейтен-Айленде. Теперь, когда он благополучно вернулся в лоно армии, возможно, ему придется изложить свои замечания в соответствующих отчетах?

Он мог бы...

Что-то подняло его в стременах, как раз вовремя, чтобы уловить вспышки и треск мушкетных выстрелов из лесочка слева.

"Держись!"– закричал он, заметив, что его люди начинают опускать оружие. "Ждать!"

Отсюда было слишком далеко, а прямо перед ними, ближе к лесу, расположилась еще одна колонна пехотинцев.

Они качнулись в ружейном порядке – и выпустили по лесу залп; первый ряд припал на колено, и второй выстрелил поверх их голов.

Из леса раздался ответный огонь; он увидел, как один или два человека упали, кто-то в шеренге зашатался, но линия снова сомкнулась.

Еще два залпа, вспышки ответного огня, уже разрозненные – краем глаза он заметил движение и, повернувшись в седле, обнаружил целую партию лесорубов-вудсменов в охотничьих рубашках, бегущих с противоположной стороны рощицы. В роте перед ним их заметили тоже.

Команда сержанта – и, примкнув штыки, они ринулись вслед за ними, хотя Уильяму было ясно, что им никогда не догнать убегающих вудсменов.

Подобные стычки случались постоянно, в течении всего дня, по мере того, как армия продвигалась вперед.

Павших подбирали и перевозили в тыл – но их было немного.

В какой-то момент один из бойцов роты Уильяма был обстрелян – и он почувствовал себя кем-то богоподобным, почти божественным, когда отдал приказ атаковать – и они хлынули в лес, как поток гневных шершней, со штыками наперевес, и даже убили одного мятежника, тело которого вытащили потом на поляну.

Капрал предложил повесить его на дереве, в назидание другим повстанцам, но Уильям твердо отклонил предложение как недостойное, и велел оставить человека лежать на опушке леса, где он мог быть найден своими товарищами.

Ближе к вечеру пришел приказ по линии марша, от генерала Клинтона.

Они не будут делать привала и разбивать лагерь. Короткая остановка, сухой паек – а затем продолжать наступление.

По рядам пробежал шепоток удивления, однако солдаты не возроптали. Все они пришли сюда сражаться; и марш возобновился с еще большим упорством.

Шел дождь, иногда, урывками – и с наступлением угрюмого, зловещего заката раздражение стрелков в цепи постепенно утихло.

Было не слишком холодно, и, несмотря на то, что одежда его промокла и запачкалась, Уильям все равно предпочел бы эти холод и сырость духоте и подавленности дня накануне.

По крайней мере, дождь остудил пыл его лошадки, которая оказалась той еще штучкой; существо это было нервное, пугливое, и ему поневоле пришлось усомниться в добрых намерениях капитана Грисволда, одолжившего ее ему.

Наконец, утомленный этим бесконечным днем, мерин перестал останавливаться на каждом шагу, шарахаясь от снесённых ветром ветвей и пугливо дергая поводья, и побрел дальше, прижав уши в усталом смирении.

Для первых нескольких часов ночного марша это было совсем неплохо.

Однако после полуночи груз напряжения и бессонницы начал сказываться и на мужчинах. Солдаты спотыкались и мешкали, и чувство подступающей со всех сторон темноты и напряженности между собой легло на их лица.

Уильям подозвал к себе Перкинса. Рядовой с мягкими детскими щечками появился, мигая и позевывая, и шагал рядом с ним, положив руку на кожаное стремя, пока Уильям терпеливо объяснял ему, чего он от него хочет.

"Спеть?"– переспросил Перкинс с сомнением. "Ну, думаю, могу и спеть, да, сэр. Правда, только псалмы. Или гимны."

"Не совсем то, что я имел в виду..."– сказал Уильям. "Иди, попроси сержанта... Милликин, не так ли? Ирландец? Все, что он сам любит, если это будет достаточно громко и бодро."

В конце концов, они не пытались скрывать своего присутствия; американцы уж точно знали, где они находятся.

"Да, сэр,"– задумчиво сказал Перкинс, и отпустив стремя, растаял в ночи.

Уильям проехал еще несколько минут в задумчивости, а потом услышал, как Патрик Милликин затянул высоким, отчаянно громким ирландским голосом непристойную песенку.

По рядам мужчин рябью пробежал смех, и к тому времени, как тот добрался до первого припева, кто-то из них к нему присоединился.

Ещё два стиха – и они уже ревели ее с вожделением, все вместе, не исключая самого Уильяма.

Конечно, они бы не выдержали еще нескольких часов на марше, с полной боевой выкладкой – но к тому времени, как запас любимых песен был исчерпан, а дыхание восстановлено, никто уже не спал – и они с энтузиазмом пошли по второму кругу.

Перед самым рассветом на Уильяма пахнуло морем, перекрыв болотистый запах марширующей под дождем грязной шеренги. Мужчины, и так уже насквозь мокрые, начали продираться через ряд мелких приливных бухточек, заводей и проток.

Еще через несколько минут гул пушечного выстрела взломал ночь, и болотные птицы с тревожными криками взмыли в светлеющее небо.

***

В ТЕЧЕНИИ СЛЕДУЮЩИХ ДВУХ ДНЕЙ Уильям так ни разу и не понял, где же они находятся.

В депешах и срочных сообщениях, которые поступали из штаба в армейские части, то и дело мелькали такие названия, как "Перевал Ямайка", "Флэтбуш" и "Гованус-Крик" – но, возможно, с тем же успехом в них могли поминать "Юпитер" или "Обратную сторону Луны"– во всех значениях этих слов.

Он действительно видел Континенталов, наконец-то. Целые полчища. Болота ими так и кишели.

Первые несколько столкновений были жестоки, но скоро роты Уильяма были отведены в тыл, для поддержки; только раз они оказались достаточно близко к огню, отражая встречное наступление группы американцев.

Тем не менее он пребывал в состоянии постоянного возбуждения, пытаясь увидеть и услышать все сразу, опьяненный запахом порохового дыма, даже когда плоть его содрогалась от пушечных разрывов.

Когда на закате стрельба прекратилась, он взял немного печенья и сыра, но так их и не попробовал, а мгновенно заснул от полного изнеможения.

Во второй половине второго дня они нашли себе какую-то прогалину позади большого каменного фермерского дома, занятого британскими и Гессенскими частями под артиллерийскую огневую точку; стволы пушек торчали из окон наверху, влажно поблескивая от постоянных дождей.

Теперь проблемой стал отсыревший порох; патроны были в порядке, но если порох, засыпанный в запальные стволы, оставался в них больше чем на минуту, он начинал твердеть и делался совершенно негодным.

Для того, чтобы загрузить стволы, приходилось откладывать до последнего момента, до самой стрельбы; и каждый раз, сцепив зубы, Уильям в тревоге ожидал, когда будет отдан приказ.

С другой стороны, иногда никаких сомнений не было.

С хриплыми криками кучка американцев выскакивала из-за деревьев рядом с передним фасадом дома и атаковала двери и окна.

Мушкетным огнем солдаты, засевшие внутри, снимали нескольких, но на смену им тут же приходили другие; казалось, сам дом приходит им на помощь, когда они начинали карабкаться в разбитые окна.

Уильям автоматически осадил коня и поехал направо, как можно дальше, чтобы получить общий вид задней части здания.

Ну конечно, большая группа нападавших была уже там – некоторые совершали свое восхождение на стену с помощью плюща, который покрывал всю заднюю стену дома.

"Сюда!"– проревел он, разворачивая коня и размахивая эспонтоном.

"Олсон, Джеффрис, сзади заходи! Заряжайте – и огонь! как только будете в зоне поражения!"

Двое из его роты уже бежали к нему, на ходу зубами разрывая пакеты, но партия зелено-мундирных гессенцев их опередила; они хватали американцев за ноги и вытягивали их из плюща на землю, сбрасывали в общую кучу.

Сделав круг, он ринулся на другую сторону, посмотреть, что происходит впереди – и появился там как раз вовремя, чтобы увидеть, как британский артиллерист выпадает из одного из распахнутых верхних окон.

Человек приземлился, одна его нога неестественно подвернулась, и он так и остался лежать, крича от от невыносимой боли.

Один из парней Уильяма, тот, что был ближе, бросился вперед и подхватил его за плечи – лишь для того, чтобы тут же быть подстреленным кем-то из дома. Он согнулся пополам – и упал, только шляпа откатилась в кусты.

Остаток дня они провели в каменном доме; четыре раза американцы делали набеги – и дважды в этом преуспели, отбросив обитателей дома и ненадолго захватив орудия – но оба раза вновь были захвачены свежей волной британских войск, и изгнаны прочь – или перебиты. Уильям ни разу не бывал ближе, чем на двести ярдов, или около того, от самого дома, но однажды ему все же удалось вклиниться с одной из своих рот между домом и идущими на штурм отчаянными американцами, одетыми как индейцы и вопящими неистовей, чем банши.

Один из них поднял длинную винтовку и выстрелил, казалось, ему прямо в глаз – но промахнулся. Уильям выхватил шпагу, намереваясь наехать на него и попросту затоптать копытами, но чей-то выстрел ударил мужчину в грудь, тот кубарем покатился по земле и остановился, уткнувшись лицом в небольшой пригорок.

Уильям подогнал коня поближе, посмотреть, мертв он или нет; повстанцы уже бежали, огибая дальний угол дома, по пятам преследуемые англичанами.

Гнедому ничего не оставалось: кое-как приученный к звукам мушкетного огня, теперь он нашел, что артиллерийские залпы его нервируют – а пушки заговорили как раз в этот, конкретный, момент. Мерин плотно прижал уши к черепу, и рванул с места.

Уильям еще держал шпагу в одной руке, на другую были намотаны поводья; внезапный рывок выбросил его из седла, и лошадь, которую он все время нахлестывал слева, выдернула его правую ногу из стремени и скинула его на землю.

Едва не теряя сознания, он успел при падении выпустить из рук шпагу и приземлился на одно плечо, перекатившись через голову.

Орудия в доме умолкли; американцы, должно быть, снова были внутри и сошлись с артиллерийскими экипажами в рукопашной. Он выплюнул грязь и попробовал сделать осторожные выводы – подумал с тревогой, что теперь находится на линии огня из верхних окон.

Слева от себя он заметил американца, который пытался его застрелить: тот по-прежнему лежал в мокрой траве. С опаской поглядывая на дом, Уильям подполз к мужчине, лежавшему неподвижно, лицом вниз. Он хотел увидеть его лицо, даже не зная, по какой причине – он и сам не мог бы этого сказать.

Он встал на колени и подхватил человека за плечи, притянул его к себе.

Мужчина был несомненно мертв, убит выстрелом в голову. Полуоткрытые рот и глаза опустились и обвисли, а тело казалось странно тяжелым, и отчего-то хлюпало. Одет он был в некое подобие милицейской формы; Уильям разглядел на куртке деревянные пуговицы с выжженными на них буквами "PUT".

Это должно было что-то означать – но ошеломленный разум не увидел в них никакого смысла.

Осторожно уложив тело обратно в траву, он встал и поплелся за своей шпагой. Колени его вели себя... своеобразно.

На полпути к тому месту, где лежала шпага, он остановился, обернулся – и вернулся обратно.

Опустился на колени, с похолодевшими пальцами и внезапно опустевшим животом, и закрыл ему мертвые глаза – от дождя.

***

ЛАГЕРЬ ОНИ РАЗБИЛИ НОЧЬЮ, к большому удовольствию всех мужчин. Ямы под полевые кухни были вырыты, поварские фургоны доставлены, и запахи жареного мяса и свежего хлеба наполнили влажный воздух.

Уильям только присел поесть, когда Перкинс, этот горевестник судьбы, возник перед ним с виноватым видом и с сообщением: быть с докладом в полевом штабе генерала Хоу, немедленно. Прихватив с собой буханку хлеба и дымящийся кусок жареной свинины, чтобы было что в нее положить, он помчался, дожевывая уже на ходу.

Он застал трех генералов и всех их штабных офицеров, собравшихся вместе и глубоко погрузившихся в обсуждение результатов дня. Генералы сидели за небольшим столом, заваленным кипами донесений и спешно разработанных карт.

Уильям нашел себе местечко среди штабных офицеров и чинно встал, прислонившись спиной к стенке большой палатки.

Сэр Генри горячо настаивал на нападении на Бруклинские высоты уже следующим утром.

"Мы легко могли бы их оттуда выбить,"– говорил Клинтон, помахивая рукой на стопки депеш. "Они уже потеряли половину своих людей, если не больше – их и было не так много, когда все начиналось."

"Отнюдь не легко,"– возразил милорд Корнваллис, поджав толстые губы. "Вы бы видели, как они сражаются. Да, мы могли бы их выбить, но какой ценой. Что вы говорите, сэр?"– добавил он, почтительно обращаясь к Хоу.

Губы у Хоу почти исчезли, осталась лишь белая линия, напоминавшая о прежнем их присутствии на лице.

"Я не могу позволить себе еще одну такую победу, как последняя,"– отрезал он. "Даже если бы мог – я ее не хочу."

Его глаза оторвались от стола и скользнули по лицам юнцов, стоящих у стены. "Я потерял весь свой персонал на этой проклятой горе в Бостоне,"– сказал он уже тише. "Двадцать восемь офицеров. Всех."

Глаза его задержались на Уильяме, самом младшем из присутствующих младших офицеров, он покачал головой, как бы про себя – и повернулся к сэру Генри.

"Остановите боевые действия,"– сказал он.

Уильям видел – сэр Генри явно был недоволен, но просто кивнул.

"Предложить им условия?"

"Нет,"– коротко сказал Хоу. "Вы говорите, они потеряли почти половину своих людей. Никто, кроме сумасшедшего, не станет воевать без причины. Они – или вы, сэр. У вас есть какие-то наблюдения?"

С самого начала Уильям понял, что Хоу адресовал это замечание ему; круглые глазки впились ему в грудь, как мелкие дробины.

"Я полагаю..."– начал он, но спохватился и ответил прямо:

"Да, сэр. Ими командует генерал Патнэм. Там, у ручья. Он, возможно, не... сумасшедший, сэр,"– добавил он осторожно -"но его называют человеком упрямым."

Хоу остановился, глаза его сузились.

"Упрямый,"– повторил он. "Да. Должен сказать, он таков и есть".

"Он был одним из командиров у Бридс Хилл, не так ли?"– возразил лорд Корнуоллис. "Американцы драпали оттуда достаточно шустро."

"Да, но..."– Уильям осекся, парализованный совместными взглядами трех генералов. Хоу нетерпеливо сделал ему знак продолжать.

«Со всем уважением, милорд,»– сказал он, и был рад, что голос у него не дрогнул,– «Я... слышал, что американцы не покинули Бостона, пока не исчерпали боеприпасов до последнего патрона. Думаю, что... это не так, я уверен. И, со всем почтением к генералу Патнэму – позади него на холме никого не было.»

"И вы считаете, что они и в настоящее время там." Вопросом это не было.

"Да, сэр." Уильям старался не смотреть на стопку депеш на столе сэра Уильяма слишком многозначительно. "Я в этом уверен, сэр. Я думаю, что почти все Континенталы находятся на острове, сэр."

Он постарался, чтобы это не прозвучало вопросом; накануне он многое слышал от проходивших мимо основных частей, но это могло и не быть правдой. "Если Патнэм у них командующий..."

"Откуда вы знаете, что это Патнэм, лейтенант?"– прервал его Клинтон, глядя на Уильяма рыбьими глазами.

"Я недавно вернулся из... разведывательной экспедиции, сэр, с которой прошел через весь Коннектикут. Мне там приходилось слышать, от многих людей, что милиция собирается сопровождать генерала Патнэма, который должен присоединиться к силам генерала Вашингтона возле Нью-Йорка. И я видел пуговицу на одном из убитых повстанцев, возле ручья, во второй половине дня, сэр, с высеченным на ней 'PUT'. Так они называют его, сэр, генерала Патнэма: "Старый Пат."

Генерал Хоу выпрямился, прежде чем Клинтон или Корнваллис смогли вставить слово.

"Упрямец,"– повторил он. "Что ж, может, и так. Тем не менее... приостановим боевые действия. Сейчас он находится в очень нелегком положении, и должен сам это знать. Дайте ему шанс все обдумать – провести консультации с Вашингтоном, если он все это любит. Возможно, Вашингтон окажется более разумным командиром. И если бы мы смогли добиться капитуляции всей Континентальной армии, без дальнейшего кровопролития... Я думаю, это стоит риска, господа. Но условий мы предлагать не будем."

Это означало, что, если американцы найдут в этом смысл, они сами пойдут на безоговорочную капитуляцию. А если они этого не сделают?

Уильяму приходилось слышать рассказы о битве при Бридс Хилл – разумеется, то были рассказы американцев, и, следовательно, он выбирал из них лишь некоторые крупинки «соли». Но по другим сообщениям, повстанцы ногти срывали, строя ограждения своих фортификаций – и даже отрывали подковки с каблуков обуви, чтобы стрелять ими в британцев, когда снаряды уже закончились.

Они отступили только тогда, когда пришлось бросать камни.

"Но если Патнэм ожидает подкрепления от Вашингтона, он будет просто сидеть и ждать"– сказал Клинтон, нахмурившись. "А мы тут будем закипать от нетерпения. Не лучше ли..."

"Это не то, что он имел в виду,"– прервал его Хоу. "Не так ли, Элсмир? Когда сказали, что за ним на холме никого не было?"

"Нет, сэр,"– сказал Уильям с благодарностью. "Я имел в виду... ему было что защищать. Что-то у него за спиной. Не думаю, что он ждет, когда остальная армия придет к нему на помощь. Я считаю, он прикрывает отступление."

Изогнутые брови лорда Корнуоллиса так и взлетели вверх. Клинтон бросил на Уильяма сердитый взгляд, который слишком поздно напомнил тому, что в пирровой победе у Бридс Хилл Клинтон был полевым командиром – и, судя по всему, к теме Израэля Патнэма оставался весьма чувствительным.

"А почему мы испрашиваем совета у мальчика, еще совсем не оперившегося... да видели ли вы когда-нибудь бой, сударь?"– спросил он Уильяма, и тот жарко вспыхнул.

"Я уже был в сражении, сэр,"– сказал он,"иначе меня здесь не было бы!"

Лорд Корнуоллис засмеялся, и по лицу Хоу скользнула мимолетная улыбка.

"Мы еще должны убедиться, что вы действительно чистых кровей, лейтенант,"– сказал он сухо."Но не сегодня. Капитан Рамсей?"

Он указал на одного из старших сотрудников, невысокого человека с очень квадратными плечами, тот выступил вперед и отсалютовал.

"Возьмите Элсмира с собой, пусть расскажет вам о результатах своей... разведки. Передайте мне все, что покажется вам заслуживающим интереса. А пока..."– он повернулся к двум своим генералам – "Приостановить военные действия, вплоть до дальнейших распоряжений."

ДАЛЬНЕЙШИХ ГЕНЕРАЛЬСКИХ ПРЕНИИЙ Уильям уже не слышал – его увел с собой капитан Рэмси.

Неужто я наговорил лишнего? – думал он по дороге. Конечно, генерал Хоу задал ему прямой вопрос; он обязан был ответить.

Но выдвигать свои ничтожные наблюдения, сделанные всего за какой-то месяц, против совместных знаний многих опытных старших офицеров...

Он поделился своими сомнениями с капитаном Рэмси, который, как ему показалось, сохранял вид спокойный, но вполне дружелюбный.

"О, у вас не было выбора, не ответить вы не могли,"– заверил его Рэмси. "Тем не менее..."

Стараясь идти в ногу с Рэмси, Уильям едва увернулся, чтоб не наступить в кучу мульего помета.

"Тем не менее?"– переспросил он.

Рэмси промолчал, но повел его через лагерь, аккуратно обходя стороной парусиновые навесы, хлопающие на ветру над головами мужчин, сидевших вокруг костров; те их время от времени окликали. Наконец они прибыли к собственной палатке Рэмси, и он придержал для Уильяма полог, приглашая его войти.

«Вы слышали о некой леди по имени Кассандра?»– сказал наконец Рэмси. «Думаю, какая-то гречанка. Не слишком популярная.»

***

АРМИЯ, ПОСЛЕ ВЫПАВШИХ НА ЕЕ ДОЛЮ ИСПЫТАНИЙ, беспробудно спала, и Уильям поступил точно так же.

"Ваш чай, сэр?" Он заморгал, совершенно дезориентированный и все еще бродивший в сонных мечтах по домашнему зоопарку герцога Девоншира, рука об руку с орангутангом. Но приветствовал его вовсе не орангутанг, а круглолицый и озабоченный рядовой Перкинс.

"Что?"– тупо спросил он. Перкинс, казалось, плавал в какой-то дымке, и сколько он ни моргал, она не рассеивалась; а когда сел, чтобы взять из рук Перкинса дымящуюся чашку, то обнаружил и причину этого – сам воздух был пронизан тяжелым густым туманом.

Все звуки казались приглушенными, словно размытыми, хотя обычно шумы пробуждающегося лагеря были слышны далеко вокруг.

Не удивительно – когда он, спустя несколько минут, высунул голову из палатки, то увидел, что землю устилает густой ползучий туман, просочившийся в лагерь с болот.

Но теперь это было не важно. Армия никуда не спешила. Депеша из штаб-квартиры Хоу официально приостановила военные действия; и делать им было нечего, только ждать, пока американцы проявят благоразумие и капитулируют.

Армия потягивалась, зевала и искала, чем бы развлечься. Уильям был с головой занят горячей азартной игрой в кости с капралами, Ярнеллом и Джеффрисом, когда Перкинс, задыхаясь, примчался снова:

"Вас приветствует полковник Спенсер, сэр – и еще вы должны быть с докладом у генерала Клинтона."

"Да? И зачем?"– требовательно спросил Уильям. Перкинс выглядел озадаченным; ему и в голову не пришло спрашивать посыльного – зачем.

"Просто... Думаю, он хочет вас видеть,"– отрапортовал он, изо всех сил стараясь услужить начальству.

"Большое вам спасибо, рядовой Перкинс,"– сказал Уильям не без сарказма; тот от облегчения просиял и поспешил ретироваться, не испросив у него даже разрешения.

"Перкинс!"– заорал он, и рядовой обернулся, показав ему круглое перепуганное лицо. "Куда?"

"Что? Э-э... что угодно, сэр, я имел в виду?"

"В каком направлении мне искать штаб генерала Клинтона?" – спросил Уильям, тщательно изобразжая терпение.

"О! Этот гусар... он приехал из..." Перкинс медленно, точно флюгер, вращался на месте, старательно хмурясь и пытаясь сосредоточиться. "Отсюда!"– указал он. "Я видел позади него этот пригорочек."

Туман все еще густо лежал у земли, но гребни холмов и вершины деревьев были уже видны, и Уильям без труда разглядел пятнистый бугор, к которому обращался Перкинс; отсюда он выглядел странно бесформенным и неровным.

"Спасибо, Перкинс. Свободен,"– добавил он быстро, пока Перкинс не успел удрать сам. Он еще понаблюдал, как рядовой исчезает в зыбкой массе тумана и тел, затем покачал головой и отправился в роту, передать бразды правления капралу Эвансу.

***

МЕРИНУ ТУМАН НЕ НРАВИЛСЯ. Уильяму он не нравился тоже.

Туман оставлял у него странное чувство неловкости, как будто кто-то дышал ему в шею.

Правда, туман был морской: тяжелый, промозглый и холодный, но не душный. Он то рассеивался, то сгущался, и все время находился в движении.

Тропинку Уильям видел всего на несколько футов вперед, и мог разглядеть лишь смутные очертания холмика, указанного ему Перкинсом, хотя его вершина продолжала то появляться, то исчезать, словно по какому-то фантастическому заклинанию из волшебной сказки.

Чего мог хотеть от него сэр Генри? – подумал он. Был ли он единственным, за кем послали, или целью встречи было проинформировать офицеров колонны о некоторых изменениях в стратегии?

А может, люди Патнэма наконец сдались. Они должны были это сделать, разумеется; в нынешних обстоятельствах у них не было никакой надежды на победу, им самим это должно быть ясно.