Текст книги "Под угрозой шантажа (Начнем сначала)"

Автор книги: Диана Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Такое признание слишком трудно было принять спокойно. У нее не хватало сил думать о нем сейчас. Ей потребуется время, чтобы осознать все то, что он сказал. Селина отвела глаза от его почти гипнотизирующего взгляда. Судорожно допивая вино, она решила сменить тему. Голосом, начисто лишенным эмоций – так по крайней мере ей казалось, – Селина поинтересовалась:

– Кстати, о Доминике – ты видел его? Приступит ли он опять к работе? И когда?

Его, кажется, разочаровало то, что его рассказ не тронул Селину. А она понимала, что обидела его, но ничего не могла с собой поделать. Опустив взгляд на пальцы, она старалась не смотреть на Адама. Он же промолвил безупречно ровным тоном:

– Я видел его. И дал ему несколько дней – при условии, что он вернет все до последнего пенни из тех денег, которые «одолжил» под свою зарплату. У него не будет карманных денег следующие десять лет. Он придет в свой офис в понедельник, где получит по заслугам. – Адам поднялся, и Селина с опаской взглянула на него, уловив перемену в его настроении. – Не думаю, что он снова собьется с пути. Он осведомлен о том, чем чреваты для него подобные шалости.

Его глаза стали холодны как лед. Селина посмотрела в них и быстро отвела взгляд. Вот уж несладко быть в числе его врагов.

Адам встал.

– Извини, мне надо поработать в своей комнате. Сегодня вечером мы больше не увидимся, так почему бы тебе не одеться во что-нибудь более теплое и не дрожать?

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Ей следовало принарядиться в атласный халат. Ей было слишком жарко. Тонкая ткань охладила бы ее разгоряченную кожу. В нем она выглядела бы чувственно, эротично. Если бы она облачилась в тот халат, интересно, снял бы его с нее Адам? Коснулся бы ее возбужденного тела своими длинными пальцами, занялся бы с ней любовью?

Нет, нет – разумеется, нет. Ее голова металась по подушке. Она видела его лицо – очень близко. Худые, резко высеченные черты аскета. Выражение глаз презрительное. Вопреки всем его ласковым словам, когда они приблизились к заветной черте, он отверг ее. Никогда не хотел и никогда не захочет ее. Но ей следовало покрасоваться перед ним в атласном халате.

Селина крутилась под плотно подоткнутым вкруг нее одеялом. Высвободила руку. Холодный ветер обвеял пылающую кожу, и спутанные мысли-видения улетучились. Она погрузилась в глубокий, дарующий отдых сон. Как вдруг услышала его влекущий голос, зовущий ее по имени, снова и снова повторяющий ее имя.

Веки Селины затрепетали, и она ощутила обжигающее клеймо его ладони на холодной коже плеча. Она напряглась, когда он нежно потрепал ее по плечу. Адам произнес ласковым, глухим голосом:

– Вставай, дорогая. Мы уезжаем.

Уезжаем? Она приложила все силы, чтобы заставить себя оторваться от подушек. Широко распахнула глаза и увидела его, возвышающегося над нею. Он казался суровым и неумолимым. Черную шерстяную рубашку Адам заправил под ремень, подчеркивая стройную талию. На мгновение девушка запаниковала: неужели сегодня – рабочий день и она проспала? Затем вспомнила, что наступило воскресенье. Тогда ее глаза заискрились светом. Она села, облизнув пересохшие губы.

– Что ты сказал?

Он никогда не входил в ее комнату. Никогда не приближался к ней – с тех пор, как показал, где в его доме ей придется спать. И если он собирается таким образом мучить ее, по глотку отпивая из чаши мести…

Она будто окаменела, инстинктивно готовя себя противостоять атаке, которую он мог бы предпринять, чтобы одержать верх. Селина поправила спавшую бретельку шелковой ночной рубашки. И увидела его глаза, следящие за ее движениями. Как понять, что он испытывает? Отвращение?

Он резко поднялся и пересек комнату, чтобы отдернуть занавески. И повернулся к ней:

– Мы уезжаем. Чудесное утро! Я хочу показать тебе кое-что.

Яркое зимнее солнце ворвалось в комнату, и Селина подтянула одеяло к подбородку, откидываясь на подушки. Ее щеки зарозовели. Он, очевидно, решил, будто она нарочно выставляет себя напоказ, приглашает на ласку своей полной грудью, которую так плохо прятал облегающий, почти прозрачный, кремовый шелк ночного одеяния.

Взгляд Адама озадачил ее. Когда он направился к двери, она ответила резко и отчетливо:

– А что, если я не пожелаю ехать?

Он проигнорировал это маленькое восстание. На его лице не отражалось ничего, когда он обернулся на миг, чтобы взглянуть на нее.

– Надень что-нибудь теплое и удобное. И не трать на это весь день.

Селина отвернулась прежде, чем он успел закрыть за собой дверь. Ее планы не имели для него никакого значения. Адам ясно показал, кто здесь хозяин. Он мог заставить ее сделать что угодно, хоть прыгнуть через кольцо, если пожелает. Пока в его власти было разорить Мартина, своей воли она не имела.

И тем не менее он любил отца, вчера вечером он говорил о нем с такой теплотой, злился, что от него скрыли болезнь Мартина. Как-то все это странно. Сколько фактов не стыкуется, не поддается осмыслению!

Невзирая на его наказ поторапливаться, Селина не стала спешить, решив принять ванну вместо душа. Ее мозг лихорадочно работал, пытаясь разгадать загадку, которую являл собой Адам Тюдор.

Если он искренне привязан к Мартину, при чем тогда его намерение сделать отца банкротом? И если поверить его словам, будто он хочет жениться и завести детей, зачем выбирать в жены ту, которая ему безразлична?

Кто-то лжет. Скорее всего, Адам.

Как ни пыталась Селина найти ответы на терзающие ее вопросы, она была вынуждена признать одно – замуж за Адама тем не менее выйти придется, нельзя же просто умыть руки и наблюдать, как ее дядя теряет все.

Осознав наконец, что вода остыла, Селина поднялась из ванны, схватила нагретое пушистое банное полотенце с батареи и обернула вокруг себя. И тут с ужасом призналась себе: неодолимое влечение к Адаму парализовало ее волю. И хотя они не любят друг друга, замуж за него она выйти хочет, жаждет принадлежать ему. Сделает все, чтобы сексуальное притяжение, уважение и симпатия стали взаимными.

Но как можно испытывать подобные чувства к человеку, который не гнушается шантажа? Человеку, грозившему разорить собственного отца, если она отвергнет его притязания? Анализируя отношения с будущим мужем, Селина опять вернулась к тому, откуда исходило его брезгливое презрение. Он знал, как легко ему разбудить в ней женщину, и это охладило его пыл. Она прочла в глазах жениха презрение, когда тот отрывал ее от себя. Он не сумел свыкнуться с мыслью о том, чтобы завязавшиеся между ними отношения были доведены до логического конца. Чего он хочет от нее? К чему все это?

Она расправила плечи и сказала себе, что напрасно тратит время, пытаясь разложить все по полочкам. Адам никогда бы не пришел к ней без задней мысли и не стал бы говорить с нею. Он играет с ней, как кот, мучающий мышь и получающий от сего занятия удовольствие. В разреженном воздухе ответа не найти. И потому во избежание ненужных волнений ей необходимо вести себя как обычно. То есть раз он заявил, что она должна провести с ним сегодняшний день, значит, так она и сделает. Но ее согласие отнюдь не означает, что она обязана наслаждаться его обществом.

Приняв к сведению его намек, Селина облачилась в теплую твидовую темно-коричневую юбку, кожаные сапоги и свободный кремовый шерстяной свитер. Пышную рыжевато-каштановую гриву девушка заплела в косу. Нанесла на лицо дневной крем, легко тронула губы бледно-розовой помадой. Ну вот, она готова.

Не стоит ни о чем расспрашивать его, решила она и вошла в кухню. Адам как раз закрывал крышкой плетеную корзину. Пикник? В январе? Между тем она не имела намерения спрашивать. Он реализовывает свой план, и она вынуждена подчиниться – желает она того или нет. Полное отсутствие интереса – единственный доступный ей отпор, напомнила себе она.

– Чай горячий, если хочешь, можешь выпить. – Его голос звучал не очень естественно. Квадратные плечи застыли под мягкой кожаной курткой, которую он надел поверх черной шерстяной рубашки. Он явно был недоволен тем, как долго она собиралась.

Селина как ни в чем не бывало пожала плечами. Сделала себе бутерброд и съела его, расположившись за столиком. Пока запивала бутерброд двумя чашками чая, он успел отнести корзину в машину и вернуться. Адам прислонился к двери в кухню; ключи от автомобиля позвякивали в его руках, в то время как Селина неторопливо завершала свою трапезу.

– Если пытаешься досадить мне, ничего не получится, – с улыбкой заметил он, когда невеста поставила чашку на блюдце. Но глаза его оставались холодными. Селина догадалась: он говорит неправду. По каким-то причинам разработанный им сценарий наступившего дня очень важен для него.

Внезапно Селина устыдилась своего детского упрямства. Она прошла мимо Адама в холл и достала из шкафа свою кожаную куртку. Ну почему было не подумать о нем? Учесть его чувства?

День обещает быть чудесным, отметила Селина, когда они выехали за пределы Лондона. Небо – безоблачно, незамутненной голубизны; воздух живителен, ни ветерка. Настоящий подарок небес, ведь зимой так часто бывают отвратительные дни. Глупо злиться и отвечать на его искреннюю словоохотливость брюзжанием и передергиванием плеч. Или притворяться заинтересовавшейся скучной дискуссией, которую передавали по радио – Селина включила радио сразу же, как только села в «мерседес».

Она убрала звук и бросила взор на его бесстрастный профиль. Увидела, как уголки губ поползли вверх, когда она спросила:

– Куда мы едем?

Он словно злорадствовал из-за того, что она таки пошла на поводу у любопытства.

– В Котсволдс, – ответил он. И, прежде чем она смогла задать новый вопрос, продолжил: – Я подумал, неплохо бы сегодня навестить Мартина, но решил, что это может подождать.

– Ванесса будет в восторге! – Нотки сарказма затихли под дрожью беспокойства. Селина всегда была намного ближе к дяде, чем к тете. Тем не менее Ванесса сделала для нее немало хорошего, и она всегда будет ей благодарна.

– Не беспокойся. Когда-нибудь Ванесса примет меня в свою семью, – заверил он.

– Так вот зачем нужен наш брак! Для того, чтобы проникнуть в семью, в которую тебя не пожелали принять почти сорок лет назад? – Селина понимала, что это не так, но все равно съязвила. Адам обладает слишком сильным характером. Он безжалостный деспот и не станет бежать от опасности. И, даже не глядя на него, она почувствовала, как губы его растянулись в улыбку.

– Будь реалисткой, дорогая! Ты точно знаешь, почему мы женимся. Я изложил тебе все обстоятельства вполне доступно – незачем повторяться.

Нет, не вполне, мысленно заспорила она, прикусив нижнюю губу. Слова бессмысленны, когда о себе заявляют действия. Он не желал ее, хотя утверждал обратное. Он всегда уворачивался от ответа. И потом – чего стоит один его укоризненный взгляд! Адам активно понуждал ее сожительствовать с ним, добавляя конфузящую ее правдоподобность к той лжи, которую она наговорила об их страстной взаимной любви. Даже большую часть времени, которое она провела в его доме, он обращался с ней как с невидимкой.

Селина бессознательно покачала головой. Вероятно, никогда ей не понять его истинных намерений.

Адам нарушил молчание:

– Не будь слишком сурова к Ванессе за ее сопротивление нашему браку. Я для нее как прокаженный. И ты в курсе ее опасений, само собой. Когда наша встреча произошла, она убедила тебя, что я конченый человек, верно? – Он отвел глаза от дороги, чтобы пристально вглядеться в ее глаза, и она кивнула. Взор Селины упал на сильные руки, лежащие на руле. – В любом случае трудно ее обвинять. Моя мать и Мартин достаточно толковали мне о ее чувствах. Очевидно, отец отчаянно влюбился в Ванессу еще до того, как узнал, что мать беременна. Когда она написала ему, что ждет ребенка, Мартин испугался. Не только потому, что на него сваливалась огромная моральная и материальная ответственность. Но и потому, что он встретил женщину, которую – понял – будет любить всю жизнь. Женщину, согласившуюся стать его женой едва ли не сразу после их знакомства. Единственное, что он мог сделать в подобной ситуации, – это признаться во всем своей невесте. Конечно, ее задел и рассердил такой свадебный «подарок». Но она простила жениха, поскольку он совершил свой грех до того, как встретил ее. – Голос Адама стал суше. Теперь Селина знала, что за внешней суровостью скрываются глубокие чувства. – Между прочим, отношения матери с отцом длились всего одну ночь. Тем не менее Ванесса простила отца с условием: никогда не видеться ни с моей матерью, ни со мной. Таким образом, ежемесячная субсидия при посредстве адвоката оказалась единственным контактом.

– Мартин нарушил обещание, – размышляла Селина вслух. – Догадывалась ли о том Ванесса?

– Думаю, нет. И знаешь, когда мать рассказала обо всем, мне полегчало. Отец не сдержал своего слова, данного женщине, которую обожал, поскольку нуждался в общении со мной. Он дал мне ощущение безопасности, осознание того, что я никогда не буду забыт: именно это было необходимо парню десяти лет. – Он ослепительно улыбнулся, затем добавил серьезнее: – Между тем Ванессе не очень-то везло. За десять лет их брака у нее случилось три выкидыша, прежде чем родился Доминик. И каждый раз душевная травма ее усугублялась осознанием того, что существую я и у Мартина уже есть живой и здоровый сын. Надо полагать, это оказалось выше ее сил. И я считаю совершенно закономерным, что, произведя на свет сына, она окружила его безмерной любовью. Ей и в голову не могло прийти, что Доминик способен совершить нечто предосудительное.

– Вот так она и испортила его. – Селина начала понимать, почему Ванесса словно бы и не видела племянницу, сосредоточив все свое внимание на сыне. Она ничего не знала о тех ранних выкидышах тетки: у Ванессы не было обыкновения делиться бедами с племянницей.

Адам кивнул.

– Да, истинная правда. Из-за этого я чувствую свою вину. Если бы я лучше управлялся с делами, Мартина, вероятно, не хватил бы удар.

Она взглянула на него сузившимися глазами. Правы ли ее тетя и кузен в том, что Мартина напугала встреча с Адамом, раз он понимал: сын может разорить и, по всей видимости, разорит его? А как быть с чуткостью и близостью к отцу, в которой он признался ей раньше? Как расценивать сейчас его слова? Он признает, что враг собственному отцу?

Адам подавленно произнес:

– Мартин первый заподозрил хищение. Разумеется, он знал о том, сколько получает Доминик. Знал и то, что сын живет не по средствам. Для того чтобы положить конец неприятной истории, требовалось выявить расхождения в бухгалтерском балансе, что оказалось вовсе несложным. Мы договорились: если наши подозрения подтвердятся, я приеду в загородный дом и скажу Доминику, что нам все известно. – Он резко вздохнул. – Когда Мартин получил мое предложение, он уже владел ситуацией. И взвесил все proи contra. Но сильнее всего его удручало то, что придется оповестить Ванессу, сказать, что их сын – вор. Помимо того, он был вынужден на деле признать мои финансовые интересы. Я убедился в том, что тревога из-за реакции Ванессы довела отца до приступа. Я хотел уладить проблему иначе, переведя Доминика в свой офис. – В его голосе послышалось раскаяние. – Однако Мартин настоял на более неформальной встрече в доме, пытаясь утрясти неприятности без вмешательства банка и суда, что было бы оптимально. Мне не стоило слушать его. Я должен был предвидеть реакцию отца на проделки его младшего сына.

– Ты заправлял делами лучше кого бы то ни было – по мнению Мартина, – обеспокоенно резюмировала Селина. – И он рассчитывал, что все будет в порядке. Правильно? – Она поняла: ее нервы расшатаны. Адам не говорил этого, но теперь она знала: что бы ни случилось, он не станет разорять собственного отца, отнимать все, заработанное им. Его искренняя привязанность к Мартину была столь сильной, что просто не позволила бы ему так поступить.

Селине стало необычайно легко. Ее радовало сознание того, что Адам не настолько безжалостен. Ведь боль от его притворства сидела глубоко у нее внутри.

Селина повернулась к окну, не желая показывать внезапно навернувшиеся слезы. Они съехали с автострады, объезжая Глочестер. И сейчас направлялись к холмам по все более сужающимся объездным путям, через старые деревни с их своеобразием, мимо отстоящих друг от друга каменных поместных домов с их причудливыми окнами, блестящими как алмазы в утреннем свете солнца.

Его угрозы не означали ничего, ровным счетом ничего.

Они не были женаты. И отнюдь не соглашение привело к этому итогу. Не поддерживающий контактов со сводным братом, преступившим закон, и ничем себя не запятнавший, Адам искал какой-то выход – упрямо, но честно. Доминик не заслуживал настойчивого стремления старшего брата замять дело. Она могла отказаться выйти за него замуж, сознавая, что даже в подобном случае Тюдору не удастся навредить семье или бизнесу.

Так отчего же она не высказала своих сомнений? Почему нежелание говорить сковало ей язык? И почему она не испытывает праведного гнева? Уж не потому ли, что он обращался с ней словно с марионеткой, танцующей под его мелодию шантажа? Жених затерроризировал невесту и загнал в угол угрозами, которые, как она только что узнала, и не собирался осуществлять?

Ничего, абсолютно ничего больше не трогало ее. Даже собственная реакция на разбившуюся вдребезги уверенность: она свободна, свободна как птица.

Мысли переполняли ее, но каким-то мизерным уголком сознания она отметила, что машина свернула с дороги и они очутились посреди перелеска, вившегося через долину. Долину окружали пологие, поросшие деревьями холмы. Адам нарушил молчание:

– Почти приехали.

– Куда? – машинально отозвалась Селина ничего не выражающим голосом. Ее больше не заботила цель их поездки. Ее стало удивлять, что Адам ничуть не потерял своего лоска из-за того, что его сатанинские планы, как выяснилось, остались пустыми угрозами.

– Домой. – Он произнес слово «домой» с горделивой уверенностью. Но как и все, что он говорил, это можно было трактовать двояко. Его дом – Селина знала доподлинно – находился в Лондоне. Уж не намеревается ли он жить где-то здесь после их бракосочетания?

Бракосочетания! Отчего она еще думает о союзе с ним, хотя может вполне спокойно просить его оставить ее в покое? И почему терзается сожалениями? Но разве она не вправе хотеть близости с ним – той, какая бывает между мужчиной и женщиной?

Селиной овладели чересчур неприличные, интимные мысли, чтобы их сносить. И едва за последним поворотом дороги ее взору предстало какое-то строение, она сосредоточила на нем все свое внимание.

Она увидела небольшой каменный дом. Он казался безопасным, гостеприимным, уютным, вот таким и должно быть семейное гнездо. Дом в долине между холмов – да, он выглядел как настоящий дом.

– Прелесть! – восторженно воскликнула она, когда Адам ставил машину перед каменными воротами. За ними виднелся заброшенный сад. Он на миг склонил голову, благодарный за ее отклик, и объяснил:

– Мартин приобрел его для моей матери, когда узнал, что я должен появиться на свет. Она не могла оставаться там, где жила раньше, и потому он настоял на поиске дома, где она чувствовала бы себя счастливой. Мама выбрала это место, и отец подарил ей здешний дом. Свои первые восемнадцать лет я провел тут, а после смерти матери унаследовал дом.

– И она стала здесь счастливой? – не удержалась Селина от вопроса, чуть нахмурившись. Могла ли столь неразборчивая в связях, как ей говорили, женщина, раба собственного сексуального влечения, быть счастлива в таком уединенном месте?

– Она была вполне довольна.

Его ответ озадачил Селину. Ванесса говорила: мать Адама – холодная и расчетливая интриганка. Как могла такая особа быть довольна, поселившись тут?

Селина с готовностью согласилась на предложение Адама размять ноги и подышать воздухом до того, как войти внутрь.

Она отстала на шаг, когда он прошел мимо дома по тропинке, ведущей в мирную долину. Глубоко дыша, Селина ощущала, как легкие наполняет чистый свежий воздух. Она решила радоваться дню, природе и не думать о загадках. У нее возникло чувство, что если она сумеет преодолеть преграды двусмысленности вокруг Адама Тюдора, то наконец поймет, что же он за человек.

Осознание того, что с ней происходит, устрашило девушку. За десять дней она нисколько не приблизилась к пониманию поступков Адама, скорее, наоборот, стала понимать еще меньше. Ведь раньше она попросту считала его зловещим шантажистом, а теперь…

Хватит думать о нем. Она замедлила шаг и осмотрелась. Долина в мертвый зимний сезон должна была бы вызывать уныние. Но, к своему удивлению, Селина ничего подобного не испытывала. Вероятно, благодаря яркому голубому небу, тепловато-коричневой коре обнажившихся деревьев и желтизне пожухлой травы. Этот болезненно-нежный цвет, разлитый повсюду, обещал весеннее возрождение… Вот почему ее внезапно охватила глупая исступленная радость. А вовсе не из-за того, что Адам взял ее за руку, когда тропинка неожиданно сделала крутой поворот, огибая каменистую осыпь.

– Давай вернемся, – сказал он, едва спуск закончился и тропинка нырнула в густой кустарник. – Через двадцать минут мы будем дома. Я разведу огонь, а ты приготовишь кофе.

Перспектива казалась такой заманчивой, и Селина не стала возражать, когда он сжал ее руку, а потом просунул под свой локоть. Теперь она держала его под руку и при ходьбе их бедра соприкасались. Ощущение было приятным.

Селина шла, стараясь не думать ни о каких проблемах. Когда они достигли небольшого домика, она уже по-настоящему успокоилась и чувствовала бодрость после прогулки.

Адам проводил невесту в кухню.

– Сперва главное, – изрек он, подключая электричество и воду. – Если ты как следует порыщешь, то найдешь все, что нужно для кофе. А я займусь камином. – Он исчез в дверном проеме, а когда Селина поставила на плиту чайник, вернулся с охапкой поленьев. – А ты хорошо здесь смотришься. – Улыбка сверкнула и сделала его суровые черты совершенно неотразимыми. Адам удалился в гостиную, а Селина застыла в растерянности, чуть не высыпав кофе мимо чашки.

Она огляделась, кухня была просторной. Судя по всему, ею пользовались и как столовой. Викторианские сосновые шкафы и стол, виндзорские стулья и в красно-белую клеточку занавески создавали теплую домашнюю атмосферу. Может, он действительно уже представляет, как я веду здесь хозяйство и обслуживаю его? Он разжигает старомодную плиту, пока я суечусь рядом, вымешиваю тесто или мою его любимые кастрюли? Мы вдвоем – в этом замкнутом пространстве?

Селина отбросила неприятную мысль. Я – деловая женщина, напомнила она себе, и у меня всегда была прислуга. Кроме того, представить нас с Адамом супружеской парой невозможно. То, чего он требует, отдает фальшью.

Тогда почему же мне так больно? Он относится ко мне несерьезно, устанавливая жестокие правила в собственной игре.

А чего стоит непреодолимая тяга к нему? Это просто распущенность. Он целует, обнимает, чтобы я растаяла, но нет, я вывернусь, утешала себя девушка. Чем скорее порву с ним, тем лучше.

Селина не понимала себя. Почему она не заявила о своем намерении порвать с ним, узнав, что он обманывал ее? Нужно всего пару недель не видеть его, чтобы забыть о его существовании.

Но, едва сформулировав эту мысль, Селина осознала, что лжет самой себе. Адам – мужчина, которого не вычеркнешь из памяти. Однако такая правда слишком тяжела.

Сомкнув губы, Селина схватила две чашки кофе и вихрем понеслась в гостиную. Но все ее попытки казаться «айсбергом» и сообщить Адаму, что она немедленно исчезнет из его жизни и позволит разорить собственного отца, разбились в пух и прах. Девушка увидела тепло смеющихся зеленых глаз. Адам поднялся от камина. И она тотчас испытала знакомую слабость, как только его пальцы побежали по ее коже. Адам взял одну из чашек.

Я – дура, обругала себя Селина, закрывая глаза и надеясь скрыть от него недовольство собой. В довершение всего она увидела, что Адам расположился на ярком ворсистом ковре, перед потрескивающими в камине бревнами. Девушка, не выпуская чашку из рук, прошла на середину комнаты, понуждая себя заинтересоваться чем-либо и отвлечь свое внимание от Адама.

Свою загородную резиденцию Адам обставил дорогой мебелью, однако судить о склонностях хозяина было трудно: здесь царило смешение стилей. Селина увидела превосходный антиквариат. Однозначно: каждую вещицу выбирали с тщанием и любовью. Селину страшно беспокоило присутствие жениха, и она засмотрелась на серию акварелей в рамках.

Акварели отличала та же прелестная незатейливость, что и работу, висевшую в городском доме Адама над камином: на ней тоже был изображен этот дом в этой самой долине. Лишь сейчас девушку осенило, почему место, куда она приехала, показалось ей смутно знакомым. Внизу каждой картины она прочла подпись: «Эллен Тюдор».

– Моя мать.

Селина подскочила. Адам подкрался сзади, застав ее врасплох. Его рука обхватила ее плечо, и он мягко проговорил:

– Расслабься, кошечка. Я не собираюсь тебя есть – по крайней мере не сразу. Каково твое мнение о картинах?

– Чудесно, – промямлила она. Однако хотела Селина сказать совсем другое. Она пыталась соотнести хитрую интриганку – со слов Ванессы – с той женщиной, чья манера письма отдавала такой милой сентиментальностью.

Адам недружелюбно заметил:

– К концу жизни мать, как художник с именем, сама могла назначать цену за свои работы. Но, излишне скромная и простодушная, она не умела наживаться на других. Хотел бы я, чтобы вы познакомились. Она была замечательной, ласковой и талантливой женщиной.

Неожиданно для нее самой Селину пронзила боль. Она тоже захотела познакомиться с Эллен Тюдор. И изумленно воззрилась на Адама, выпалив:

– Ванесса утверждала, что твоя мать – холодная интриганка, неразборчивая в связях. – Селина покраснела, коря себя за оброненные жестокие слова. Однако Адам только передернул плечами: он лучше знал собственную мать. Его голос утратил эмоции, когда он ответил:

– Меня это не удивляет. А чем еще она могла оправдать ненависть к женщине, родившей ребенка от ее мужа? Она, если ты помнишь, пережила три выкидыша до Доминика. Говорили, что у нее никогда не будет детей. Ей пришлось убеждать себя, что мать ребенка ее мужа – никудышная женщина. Как еще она могла вынести собственные разочарования и принять реальность?

Адам потянул девушку к камину, помогая ей выбраться из пут жакета. Она села на ковер, подогнув ноги и протянув руки к теплу пламени, в то время как последнее из ее сомнений испарилось. Она тихо спросила:

– Почему ты не продаешь дом? Память?

– Частично. – Он сел в кресло сзади нее, подставив колени так, чтобы девушка могла прислониться к ним спиной. Его руки опустились на ее плечи, а длинные пальцы нежно массировали мышцы, снимая напряжение. – Для меня это, скорее, укромное местечко, куда можно сбежать. Я наведываюсь сюда развеяться, когда устаю от города и проблем. Здесь обновляется мой дух и рождаются жизненно важные идеи.

Его пальцы теперь заботливо касались ее узких кистей. Постепенно Селина расслабилась не только физически, она чувствовала, что теряет и волю. И если не сдвинется с места сейчас, не сдвинется и потом.

Рывок в сторону от Адама потребовал больше сил, нежели она предполагала, но удался ей, что она мотивировала так: огонь чрезмерно горяч. Она устроилась в кресле по другую сторону камина. Но сдержанная улыбка Адама давала понять: он не верит ей. Он точно знал, почему она высвободилась из его объятий. И она вымолвила скоро, с придыханием, стремясь изгнать желание, которое бесстыдно взыграло в крови:

– Расскажи о своей матери. Почему Мартин женился не на ней, а на Ванессе?

– Потому, что не любил ее, – просто объяснил он. – Эллен всегда понимала это и мирилась, поскольку не имела иного выбора. – Он красноречиво развел руками. – Представь ее девятнадцатилетней. – Пронзительный взгляд прищуренных глаз держал девушку в плену, заставляя задуматься над сказанным. Она лишилась матери, когда ей сравнялось шесть. Ее воспитывал один отец. Они жили на уединенной, окруженной холмами ферме в Уэльсе. Мама никогда не говорила мне о деде – полагаю, он был грубым старым ортодоксом. Мама не имела возможности учиться живописи: дед не желал и слышать о подобном времяпровождении. Ей пришлось расстаться со своей мечтой и помогать отцу по хозяйству, пока не появился Мартин. Он как раз сдал экзамены по экономике и решил провести выходные за городом, в ожидании результата. Получив кров и стол на ферме моего деда, Мартин остановился там. Эллен, естественно, прислуживала ему. Разумеется, этого оказалось достаточно, чтобы двое молодых людей подружились. Узнав о расстроенных планах Эллен, Мартин предложил ей помощь. Дал домашний адрес и пообещал: если она когда-нибудь захочет оттуда бежать для осуществления заветных целей, он похлопочет насчет работы и жилья для нее. Тогда она сможет учиться живописи в вечерней школе.

Он поддержал ее из сострадания к ней и негодования на ее отца. Но к тому времени Эллен безнадежно в него влюбилась. Конечно, она не видела от моего деда никакой доброты и потому толику заботы Мартина восприняла как драгоценность.

Она не знала, почему он проявил к ней столько участия. Она поделилась с ним только для того, чтобы разрядить ситуацию, которая грозила выйти из-под контроля. Однако в действительности Эллен ожидала от Мартина резкости либо нежелания говорить с ней. Боялась, что он посоветует вернуться к плите – там, мол, ей место.

– Должно быть, у нее была несчастливая жизнь, – слабым голосом подытожила Селина. Но Адам покачал головой.

– Она относилась к числу тех чистых людей, которые умеют находить счастье повсюду. Между тем счастье отвернулось от нее в последнюю ночь небольшого отпуска Мартина. Она делала на холмах наброски, потеряв счет времени, и припозднилась с ужином. Дед грозился разорвать всю ее «отнимающую время пачкотню», если она еще раз забудет о своих домашних обязанностях. Дед добавил, что молодой человек, выказавший к ней такой интерес, отбывает на следующий день: она сошлась с ним, а он уезжает. Заперев кур на ночь и чуть не плача, она увидела Мартина, пересекающего двор. Он спросил о причине ее грусти, и она поведала ему о последней ссоре с отцом. Мартин предложил пройтись и вновь посоветовал вырваться из оков быта, чтобы попытаться обрести свободу. Так как она успела полюбить его, а он уезжал, слезы навернулись опять. Мартин старался утешить ее – и… Они стали близки.

Адам встал подбросить в камин дров и воззрился на пляшущие языки пламени.

– В реальной жизни не всегда все кончается счастливо, – глубокомысленно изрек он. – Мартин испытывал угрызения совести за содеянное. Он оставил Эллен, подтвердив готовность помогать ей всю оставшуюся жизнь. А Ванесса – единственная женщина, которую он обожал и обожает. Остальное тебе известно. Сомневаюсь, что Эллен когда-либо пыталась встрять в его отношения с Ванессой. Я был свидетелем того, как зажигались глаза матери, когда отец приходил навестить меня, и как она внимала каждому его слову. Тем не менее мать никогда не озлоблялась. Она растила меня – его сына: в этом заключался смысл ее жизни. Казалось, ей хватало меня.