Текст книги "Эффект преломления"

Автор книги: Диана Удовиченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Ах, это… сейчас.

Упырь ухватил двух ближайших боевиков за ноги, преобразился, легко взмыл в небо, полетел над тайгой и пропал. Вскоре вернулся, утащил еще два трупа. Последним стал мужик с вырванной ногой и сама конечность. Потом Чонг загнал джип в лес.

– Вот и все. Теперь их долго не найдут.

Я не стал уточнять, каким образом он спрятал тела. Уселся за руль.

– Кстати, Бэй, скорее всего, пошел в тайгу, – сказал китаец, усаживаясь рядом. – Я там еще у опушки следы видел. Потом они исчезли, видимо, он взлетел.

– Что ему делать в тайге? На браконьеров охотиться?

– Не знаю, – протянул Чонг. – Но, похоже, он целенаправленно шел из города сюда. Зачем только?

Из истории рода Батори

Замок Чахтице, июль 1585 года от Рождества Христова

– Тужься, тужься, госпожа! Уже головка показалась…

Эржебета послушно тужилась, выталкивала из себя что-то словно бы невероятно огромное. Обливалась п о том, изнемогала от боли и жары. Казалось, тело сейчас не выдержит – лопнет, разорвется на куски. Закушенные губы кровоточили, ноги сводило судорогой от напряжения. Кровь на лице, кровь на постели…

Дарволия, засучив рукава, стояла над госпожой, держа туго скрученный кусок полотна.

– Держись, госпожа, тяни на себя – легче будет. И не останавливайся, не останавливайся! Ребеночка удушишь!

В окно заглядывало горячее солнце, шумели деревья, лето было в разгаре. В душной комнате время замерло, прислушиваясь к стонам роженицы.

Наконец Эржебета издала дикий крик, и следом раздался плач ребенка. Дарволия перехватила дитя, подняла, показывая графине:

– Девочка, госпожа! Да красавица какая – волосики черненькие, личико белое, чисто ангелочек…

– Анна. Аннушка, – едва выговорила Эржебета и тут же уснула.

Проспала целый день, очнулась ночью. В комнате стояла тишина, нарушаемая лишь сопением Дарволии, прикорнувшей на скамейке в ногах кровати. Дитя унесли, окровавленное белье сменили.

В окно лилось расплавленное серебро. Полнолуние.

Эржебета улыбнулась. Теперь у нее есть дочка, Аннушка, маленькая частица ее самой…

То ли Бог наградил за доброе дело, за то что пригрела безродного Фицко, то ли лечение мольфарки помогло. В двадцать пять лет зачала Эржебета, когда уже не надеялась дождаться.

Она была благодарна Ференцу за долготерпение. Не бросил бесплодную жену, не сменил, не попрекнул ни разу. Зато сейчас он будет вознагражден. Конечно, жаль, что не сын первым родился. Ну да ничего, Эржебета чувствовала: у нее будут еще дети. Много детей. И Ференц будет доволен своей большою семьей. Лишь бы с ним все было хорошо. Вечно на войне ведь…

Серебряный свет касался большого зеркала на стене, сгущался в амальгаме куском мрака. Из него соткался, шагнул в комнату черный силуэт. Эржебета спокойно смотрела на своего личного демона. Ее переполняло такое счастье, что даже Черный человек был не страшен.

Он присел на край кровати, коснулся ледяными пальцами лба графини, заговорил. Эржебета смотрела в пустоту капюшона, и глаза ее наполнялись безумием.

– Не хочу! – вдруг громко крикнула она. – Не хочу, ты врешь все! Поди прочь!

Проснулась Дарволия, зажгла свечу, подбежала к хозяйке, которая билась на кровати. Зарычали за дверью псы Фицко.

– Борись, госпожа! – говорила мольфарка. – Борись ради дочери! Давай, как я учила…

Губы Эржебеты беззвучно зашевелились, складывая незамысловатые слова. Черный человек отступил, растворился в зеркале.

Наутро выяснилось, что у графини нет молока. Она даже расплакалась от досады – желала сама кормить дочку, хоть и негоже знатной даме этим заниматься.

– Эка невидаль, госпожа! – уговаривала Дарволия. – Оно и к лучшему. Грудь не испортите. Сейчас дитятку козьего молочка дадим, а потом и кормилицу наймем. Самую лучшую возьмем, не сомневайтесь. Благо крестьянки рожают, что твои кошки.

В разные концы Карпат устремились слуги – выискивать для графской дочки кормилицу: чистую, здоровую, добрую. Вскоре в замковом дворе толпились молодые крестьянки с детишками на руках. Всякой хотелось получить хорошую работу.

Эржебета потребовала, чтобы женщин по очереди приводили к ней. Она никому не могла доверить выбор кормилицы для Анны. Одетая в белую батистовую рубаху, возлежала на подушках, держа новорожденную и строго глядя на входящих крестьянок. Дарволия стояла рядом, время от времени что-то говорила на ухо госпоже.

– Эта не годится, слишком молода, – говорила Эржебета. – Наверное, и с ребенком-то не справится…

– А эта старовата что-то. Молока, думаю, мало…

– Эта грязна…

– Глупа…

– Худа…

Ни одну из крестьянок она даже близко не подпустила к Анне. Мольфарка не уговаривала госпожу, лишь смотрела пристально на женщин, словно искала кого-то.

– Так, гляди, и кормилиц не останется, – шептала Агнешка, когда очередная крестьянка уходила ни с чем.

Они с Пирошкой устроились неподалеку от спальни Эржебеты, делая вид, что подметают пол.

– Так может, и не нужна ей кормилица-то? – предположила Пирошка. – Может, для виду выбирает.

– Может, и не нужна. А сама ребеночка кровью будет кормить, лидерку выращивать.

– А ребеночек-то здоров?

– Хорошенькая девочка, здоровенькая, красивая, – одобрительно кивнула Агнешка, у которой уже было трое детишек.

– Жалко дитятко, загубит его ведьма, – загрустила Пирошка, которой не так повезло, как товарке: из-за худобы и длинного носа ее никто замуж так и не взял.

– Не говори, – вздохнула Агнешка. И вдруг дернула подружку за рукав: – Гляди, гляди, какая баба идет!

По лестнице поднималось настоящее страшилище. Огромного роста, выше всякого мужика, в плечах – косая сажень. Женщина была толста и неуклюжа, да к тому же еще ряба. С широкого, покрытого оспинами лица угрюмо смотрели маленькие бесцветные глазки, широкий рот кривился то ли в улыбке, то ли в гримасе, открывая большую щербину в передних зубах. Она прижимала к себе маленький сверток.

– Где здесь дитятко? – спросила она, подходя к служанкам.

– Какое дитятко? – испуганно спросила Агнешка.

– Графское, которое кормить надо, – пробасила бабища.

– А, так ты в кормилицы наниматься пришла? – сладко пропела Агнешка. – Вон туда ступай, милая…

Тяжелым шагом женщина двинулась к спальне графини.

– Надо же, – фыркнула Пирошка. – Этакое чудище, а туда же, в кормилицы…

Эржебета смотрела на переминавшуюся возле двери большую женщину.

– Как тебя зовут?

– Йо Илона, – низким голосом ответила крестьянка.

– Илона. Илонушка… Как мою кормилицу. Кто у тебя, Илонушка? – Графиня кивнула на ребенка.

Крестьянка ухмыльнулась:

– Девочка, госпожа.

Дарволия разглядывала Илону, внимательно слушала беседу и чему-то улыбалась.

– Возьми мою дочку, – предложила вдруг Эржебета, чувствуя, как теплеет на сердце, как спокойствие разливается в душе.

Илона положила своего ребенка в изножье кровати, подошла и бережно приняла Анну. Ее огромные руки держали девочку с трепетной осторожностью, лицо расплылось от умиления:

– Красавица наша, ясная звездочка…

Она расстегнула рубаху, вытащила набухшую, в синих прожилках, грудь, и дала новорожденной. Девочка тут же принялась сосать. Дарволия бросила на Эржебету настороженный взгляд – как-то графиня стерпит такую вольность? Но та лишь улыбнулась:

– Ты принята, Йо Илона.

Эту ночь Эржебета спала спокойно, зная, что Анна в надежных руках. А на следующий день смотрела служанок для новорожденной. Когда десять девок для детских покоев были отобраны, настало время назначить над ними старшую. Эржебета обратила внимание на молодую рыжеволосую женщину по имени Дорота, которую все звали Доркой. Так же, как и с Илоной, графиня ощутила умиротворение и узнавание. Служанка тоже, казалось, что-то почувствовала.

– Благодарствую, ваша светлость, – поклонилась она. – Уж я вас не подведу, верой и правдой служить буду. Только уж будьте милостивы, возьмите еще мою сестру. Она девка хорошая, расторопная, чистая. Ката, выходи!

Дорка вытолкнула вперед застенчивую молодую девушку с длинной, до пояса, белой косой. Едва взглянув на нее, Эржебета кивнула и откинулась на подушки. Все на месте. Круг замкнулся.

– Круг замкнулся, – сказал ночью Черный человек. – Ты обречена.

Графиня закрыла глаза и зашептала беззвучно. Как учила Дарволия.

На другой день ей стало плохо. Старая болезнь опять дала о себе знать.

– Ну а чего ж хотела госпожа? – говорила мольфарка. – Ребенка носила, столько крови в родах потеряла. Вот и аукнулось.

Эржебета лежала на подушках, ощущая, как уходят последние силы. Даже дышать было тяжело.

– Ничего, ничего, госпожа, – утешила Дарволия. – И на этот раз вылечим ваш недуг. Надо только средство сильное. Свежую кровь.

Замок Чахтице, август 1585 года от Рождества Христова

– Ох, болезные, – причитала Пирошка, – ох, на горе пришли из деревни в замок…

– Как-то им теперь, – подхватила Агнешка. – В подвале колдуньи-то…

– Вот ведь смотри, совсем недавно их из деревни в услужение взяли, и тут же в подвал… Чем они так уж успели провиниться?

– Да какая вина… захотелось лидерке проклятой – и отвели девок на муки.

– Подобраться-то туда можно? – вытаращила глаза Пирошка. – Хоть одним глазком глянуть.

– Тю, дурная! Чтоб и тебя туда посадили? – фыркнула Агнешка. – Нет уж, видать, такая судьба у девок. А наше дело крайнее: ничего не видим, ничего не слышим.

К подвалу, где держали трех новых служанок, действительно невозможно было подойти. Тяжелая кованая дверь была заперта на большой замок, а перед нею день и ночь караулил Фицко со своей сворой – десятью огромными, свирепыми черными псами.

– Прячься! – прошипела Агнешка, толкая подругу в темный угол.

Мимо прошла Дарволия, держа перед собою большой глиняный горшок, в котором курились какие-то едко пахнущие травы.

– Пойдем посмотрим, Агнеша! – взмолилась Пирошка. – Душа у меня не на месте. Может, там ничего страшного-то и нету, а мы напридумывали…

– Ладно, что с тобой делать, – проворчала товарка.

Дождавшись темноты, они подкрались к окошку, которое выходило из подвала в укромный угол двора. Встали на колени, заглянули внутрь.

Это было гораздо страшнее, чем картина, увиденная служанками много лет назад. Три девки лежали посреди подвала на топчанах, графиня терзала их тела большими щипцами, вырывая куски плоти. Несчастные были связаны, а для надежности каждую из них держали – Йо Илона, Фицко и Дорка. Рты у служанок были завязаны, и девки могли только хрипеть, когда их касалось безжалостное железо. Тела всех трех были покалечены так, что живого места почти не осталось. Свежие раны сочились кровью.

Дарволия бродила по подвалу, окуривая каждый уголок и бормоча заклинания.

– Прут! – крикнула графиня, надевая рукавицу, и Фицко услужливо вложил ей в ладонь раскаленную полосу железа.

Зашипела под каленым металлом плоть, удушливо запахло паленым мясом. Девки заметались, заходясь в хрипе. Пирошка не выдержала, зажала рот рукой, побежала прочь.

– Видала теперь? – догнала ее Агнешка. – Ведьма она и убийца! А ты молчи, коль не хочешь на их месте оказаться…

Трое суток спустя темной ночью из замка через потайной ход вынесли три свертка в запачканной кровью холстине.

В ту же ночь в дом отца Иштвана Мадьяри постучались. Заспанный священник отворил дверь и отшатнулся: на пороге стоял омерзительный горбун, окруженный стаей черных псов. Фицко, вспомнил отец Иштван, его зовут Фицко, это слуга графини Надашди. Выглядел уродец так пугающе, что отец Иштван хотел было запереться от греха подальше, да не успел.

– Ее светлость прийти просили, – басом проговорил карлик. – Погребальный обряд провести…

Погребальный обряд? Посреди ночи? Священник не имеет права отказывать в свершении таинств. Отец Иштван взял молитвенник и двинулся вслед за Фицко. Тот легкой тенью скользил по темноте, за ним бесшумно неслись демонические собаки. Горбун уводил священника все дальше от дома, и – внезапно понял отец Иштван – от замка Чахтице.

Он уже решил, что карлик замыслил недоброе, и мысленно молился о спасении, как вдруг Фицко остановился и сказал:

– Здесь.

Горбун раздвинул еловые лапы, и перед отцом Иштваном открылась небольшая поляна. Посреди нее была вырыта яма, вокруг которой с факелами в руках стояли служанки госпожи Надашди – Дорота, Йо Илона и Ката.

– Где же сама графиня? – спросил священник.

– Не господское это дело – чернь хоронить, – хохотнул Фицко. – Да ты ступай, ступай к могилке, святой отец. Тебе за это воздастся.

Уже не сомневаясь, что его ждет страшное, отец Иштван шагнул к яме. На дне ее он в свете факелов сумел разглядеть три свертка, полуприсыпанных землей. С одного из них сдвинулась холстина, и наружу высунулась посиневшая, покрытая ужасными ранами рука.

– Давай, святой отец, – голос Фицко звучал угрожающе. – Читай. Сколько нам еще здесь торчать?

Отец Иштван дрожащим голосом прочел молитву. Фицко наскоро забросал яму. Йо Илона сунула священнику тяжелый, приятно позвякивающий кошель:

– Золото.

Тут же три служанки растворились во мраке. Фицко исчез последним, напоследок бросив:

– Забудь эту ночь…

С этими словами горбун растаял вслед за женщинами, с ним в темноту скользнули собаки. Казалось, не было никаких похорон, был лишь страшный сон, а все эти люди отцу Иштвану примерещились.

Только холм могильный был. Священник, спотыкаясь, бросился прочь. Полночи он проплутал по лесу. Выбрался уже на рассвете, забежал в дом, закрылся на засов и долго просидел, сжавшись в комок.

Утром пришла служанка, посмотрела на хозяина, всплеснула руками:

– Святой отец! Что с вашими волосами?

Черные пряди отца Иштвана перемежались теперь седыми…

Так никто и не узнал о той истории, никто не увидел одинокую могилу в лесу. Только через неделю в замок пришли из соседней деревни три крестьянина с женами.

– Где наши дочери? – спрашивали они, стоя посреди замкового двора. – Пропали девки. Вот узнать мы пришли, все ли у них ладно.

К крестьянам вышла Дарволия, строго произнесла:

– Умерли они. Болели сильно. Ступайте прочь.

– Ой, горюшко! – заголосила одна из женщин. – Да как же умерли?! Как болели? Моя Анка здорова была, что твоя кобыла!

Вторая подхватила, завыла третья. Мужья их молча утирали глаза. Замковая челядь пробегала мимо горюющих родителей, отводя взгляды – всем было жалко девок, и слуги знали, что происходит в графском жилище, да боялись сказать. Только цыгане смотрели без сочувствия, еще и скалились, кривили смуглые лица, передразнивая несчастных.

– Ладно уж, здорова. Сегодня здорова, завтра заболела, – проворчала Дарволия, – нате вот вам, на помин…

Она сунула каждой женщине в руку по золотой монете. Слезы стали иссякать: для полунищих крестьян это были огромные деньги.

– Хоть могилку покажите, – всхлипнула одна из матерей.

– Нельзя. Госпожа запретила. – Мольфарка махнула рукой. – Ступайте с богом.

Крестьяне ушли, зато по деревням поползли новые слухи, один другого страшнее. Да и как людям было не говорить, если вскоре после исчезновения трех служанок госпожа выздоровела, стала краше и моложе прежнего?

– Как она так умудрилась? – удивлялась Пирошка. – Ведь не девочка уж.

– Как-как… выпила из девок кровь и жизнь и снова молодая стала, – отвечала Агнешка.

Больше ни смертей, ни исчезновений в замке не случалось. Постепенно люди успокоились, однако судачить не перестали.

А в конце месяца случилось то, чего с нетерпением ждала Эржебета. Рано утром графиня проснулась от цоканья конских копыт по камню, зычных мужских криков и грубого смеха. Счастье затопило душу, когда она узнала голос Ференца.

Накинув шаль прямо на рубаху, подбежала к окну. Он уже соскочил с коня, рассматривал повозку, с которой что-то выгружали. Видно, трофеи боевые. Вокруг гарцевали гайдуки.

Сердце рвалось к любимому – едва птицею не выпархивало из груди. Побежала бы, не чуя ног, кинулась на шею, прижалась бы…

Не стала. Негоже графине простоволосой бегать, подобно деревенской девке. Хлопнула в ладоши:

– Одеваться! Причесываться! Стол собирать!

Прославленного в боях супруга положено встречать при полном параде, за богато накрытым столом. Только вот Ференц не желал признавать правил. Смеющимся голосом кричал:

– Эржебета! Выгляни на миг, душа моя!

Она не выдержала, снова побежала к окну, хихикая, как девчонка. За нею спешила служанка, придерживая на весу длинные черные пряди, которые расчесывала.

– Смотри, Эржебета, какие подарки я тебе привез за рождение дочери!

Слуги вытаскивали из повозок тяжелые сундуки, ставили под окно, распахивали прямо во дворе. Блестело под утренним солнцем золото, переливалась серебряная и золотая утварь, радовали глаз пушистые меха, дорогие шелка и парча, сверкали драгоценные камни…

– Это все тебе, любимая! – широко раскинув руки, кричал счастливый Ференц.

Эржебета улыбалась, а на глазах выступили слезы. Вернулся. Не нужны ей никакие подарки, лишь бы он всегда возвращался с войны.

– А это, любимая! Смотри! Никогда ты такой штуки не видела!

Возле Ференца стояла странная вещь – будто железный футляр, ростом с человека. Граф распахнул его – Эржебете предстало утыканное острыми шипами, покрытое ржавыми пятнами нутро.

– Что это? – звонко крикнула она.

– Железная дева! Для пытки! Вот ослушается тебя служанка – сунь ее туда и посмотри, что случится! – хохотал граф.

– Это надо ж, чего удумал, кровопийца, – тихо проговорила Агнешка, которая вместе с Пирошкой оказалась во дворе и застала приезд Ференца.

– Ох, Агнеша, да неужто нас еще и этим мучить будут?

– Даже не сомневайся! Видела же ты, как лидерка проклятая трех девок насмерть запытала? И еще скольких теперь запытает…

Один из всадников, сопровождавших Ференца, спешился, неслышно подошел к служанкам, остановился за спиной и теперь внимательно слушал их разговор.

Наконец Агнешка, что-то почуяв, обернулась. Ойкнула, покраснела, побежала прочь. За нею ушла и Пирошка.

Дьёрдь Турзо задумчиво глядел им вслед, пытаясь понять, что из услышанного правда, а что – ложь.

ГЛАВА 7

Владивосток, май 2012 года

Дождь хлестал по лобовухе с такой силой, что дворники еле справлялись. Мы проехали Уссурийск.

Чонг сокрушенно разглядывал дырявый кожаный плащ и что-то насвистывал себе под нос. От одежды на нем остались одни обрывки – это еще по-божески, после такого-то обстрела. Я мысленно собирал воедино всю доступную информацию.

По городу летал гигантский нетопырь, убивал людей, потом убрался в тайгу. У Чжана сидит еще один, а пропало их несколько. Кстати…

– Чонг, ты можешь точно сказать, сколько ваших упырей исчезло?

– Не упырей, а киан-ши, – назидательно произнес китаец. – Проявляй толерантность. Я же не называю людей бурдюками с кровью.

– Ну так сколько?

– Кроме Джанджи и Бэя, пятеро. Но сейчас трудно сказать. Может, и еще были, просто мы не отследили.

Отлично! Допустим, их было всего семь, будем оптимистами. Двое из пропавших уже превратились в зверей, но при этом сохранили зачатки человеческого разума, раз осталась способность говорить. Значит, можно ожидать появления еще как минимум пяти монстров, а то и больше. Надо ускоряться с расследованием, такими темпами от Владивостока мало что останется.

Понять бы, что с ними происходит и где они находятся все это время. Тогда можно будет обезвредить оставшихся.

– Чонг, ваши… киан-ши склонны к отшельничеству? Может, у вас есть что-то типа монастырей для… киан-ши?

Упырь покачал головой:

– Наши любят общество. А монастыри… Говорят, есть где-то тихое местечко, только для избранных. Но там пропавших точно нет, мастер Чжан знал бы. Да и не стали бы они уходить без разрешения главы клана, это нарушение кодекса киан-ши.

Значит, были похищены? Могли, конечно, замыслить какое-нибудь восстание, да уж больно способ странный. Нет, скорее всего, их поймали и где-то удерживали насильно. Морили голодом, пока не озвереют. А потом? Просто выпустили? Зачем?

Ответ напрашивался сам собой. Видимо, мастер Чжан прав, это очень похоже на провокацию. Кто-то хочет столкнуть людей и киан-ши.

Пока я размышлял, Чонг достал планшетник, потыкал в него, и на экране появился мастер Чжан в компании обезьянки.

Чонг что-то быстро проговорил по-китайски.

– Мы будем беседовать на русском, – спокойно сказал глава киан-ши. – У нас нет секретов от Ивана.

Его демонстративное благородство меня ничуть не впечатлило. Политик, мать его.

Чонг вкратце изложил происшедшее.

– Понятно. – Лицо мастера Чжана осталось бесстрастным, обезьяна же недовольно скривилась. – Я пошлю рейнджеров прочесывать тайгу, а еще отправлю вертолеты для поддержки с воздуха.

– Скажите там, пусть не обращают внимания – неподалеку от Климовки трупы на деревьях развешаны. Это я улики прятал.

Мастер Чжан кивнул:

– По поводу тех, кто на вас напал, я подумаю, дам задание службе безопасности. Может быть, накопают что-нибудь. А вот у наших ученых уже есть первые результаты. В крови Джанджи обнаружены ионы серебра, и…

– Ерунда, не может быть, – перебил я. – Серебро убийственно для вампиров, это непреложный закон, исключений быть не может. А уж если ввести его прямо в кровь…

Мартышка недовольно заверещала, возмущенная таким неуважением. Мастер Чжан сделал вид, что не заметил моей грубости.

– Соединение серебра было введено в малой концентрации. Этого недостаточно, чтобы убить, но достаточно, чтобы изменить. Именно присутствием этого вещества в крови Джанджи объясняется его звериный облик. Как охотник, вы, несомненно, знаете, – старик доброжелательно кивнул мне, – что серебро обнажает истинную сущность вампира, лишает способности оборачиваться человеком.

Я задумчиво кивнул.

– Наши ученые считают, что такие инъекции можно делать только в лабораторных условиях, под тщательным наблюдением, с применением сложной и очень дорогой аппаратуры. Мы полагаем, дети нетопыря стали объектами какого-то эксперимента.

– То есть надо искать лабораторию или клинику…

– Мы предпринимаем шаги в этом направлении. Моя служба безопасности отслеживает лаборатории, больницы, исследовательские институты, где были бы возможны такие опыты. Задача осложняется тем, что лаборатория может находиться где угодно, в любой точке мира.

Старик был прав. Что мешает неизвестным экспериментаторам переправлять киан-ши самолетом, скажем, в Эквадор, видоизменять их, а потом возвращать во Владивосток? Только знать бы, зачем…

– Начали мы, конечно, с самого простого, – добавил мастер Чжан. – Пока отслеживаем клиники Владивостока и Приморья. У меня все. Вопросы, пожелания?

Чонг молчал.

– А Джанджи не удалось разговорить? – спросил я.

Мартышка злобно зафыркала, вытянула лапу и показала средний палец.

– Нет, – ответил мастер Чжан. – Все старания оказались бесполезны. Его даже подвергали пыткам и угрожали уничтожением. Но нетопырь молчит.

Старик вежливо распрощался с нами, экран планшетника потух.

Вся эта загадочная упыриная история начинала меня потихоньку доставать. Хотелось есть, в душ и отоспаться.

Мы подъезжали к Радово, и я уже предвкушал долгожданный отдых, когда мне позвонила Маша.

– Иван, тут снова Катынина пришла, – извиняющимся тоном проговорила она. – Сидит целый день, рыдает, отказывается уходить.

Твою ж мать… Душ и сон пришлось отложить. Я развернулся и поехал в город. Чонг ничего не сказал, только понимающе хмыкнул. Но в офис пошел вместе со мной.

Катынина сидела в приемной и всхлипывала. Вокруг валялось множество смятых бумажных платочков. Увидев меня, дама разразилась рыданиями.

– Так целый день, – пожаловалась Маша. – Только пытаюсь ее спровадить или говорю, что ты не приедешь, – начинает плакать. Уже не знаю, что делать. И валерьянкой поила, и ново-пасситом даже. Все бесполезно.

– Мадам! – Чонг подскочил к Катыниной, ногой размел мусор и, изящным жестом откинув дырявые полы плаща, опустился на одно колено. – Мадам! Очарован, потрясен, сражен вашей красотою! Позвольте представиться: Чонган Ли Кунг, ваш покорный слуга. Позвольте ручку…

От удивления дама даже перестала плакать и попыталась спрятать руки за спину. Но Чонг с ловкостью фокусника завладел ее ладонью и принялся нацеловывать:

– Поражен, польщен знакомством, ах, вы великолепны, я в восхищении…

– Это что еще за клоун? – шепотом спросила Маша.

– Так… клоун вот, – неопределенно ответил я. – Ты держись от него подальше, хорошо?

Судя по выражению лица, она и не собиралась приближаться к Чонгу. Тот же потихоньку перешел к вылизыванию смуглой длани Александры Вениаминовны. Женщина с ужасом смотрела на упыря, но зато больше не рыдала.

Пора было взять ситуацию в свои руки. Я молча похлопал Чонга по плечу. Взглянув мне в глаза, упырь все понял и отлип от Катыниной, пробормотав:

– Это жестоко, жестоко…

– Чего вы хотели? – спросил я у дамы. – Кажется, мы уже все обговорили.

– Вы должны мне помочь! – Из глаз Александры Вениаминовны снова хлынули слезы.

– О, дорогая, дорогая, не плачьте! – огорченно воскликнул Чонг. – Готов выпить ваши слезы, и не только…

Теперь я уже похлопал себя по боку, по тому месту, где располагалась кобура с водяным пистолетом.

– Злодейка-судьба в лице моего товарища препятствует нам, – объявил чокнутый упырь. – Я не могу жить с этим! Прощай, любимая…

Он схватил со стола нож для разрезания бумаг и вонзил его себе в грудь. Весьма натурально согнулся, захрипел, пустил из уголка губ кровавую слюну, рухнул бездыханным. Рядом свалилась в обморок Катынина.

Маша побледнела, потом, видя, что я никак не реагирую на происходящее, спросила:

– Это… то, о чем я думаю?

– Да, – с сожалением признал я. И, заметив в ее глазах подозрительный восторг, добавил: – Извини, ничего поделать не могу и тебе не позволю. Распоряжение сверху.

– Вот это да, – изумилась секретарша. – А что…

Она не успела договорить, как Чонг неслышно поднялся на четвереньки и пополз к Катыниной.

– Хватит уже паясничать. – Я слишком устал, чтобы злиться. – Маша, приведи ее в порядок, что ли.

Девушка взяла с подоконника брызгалку, которой поливала цветы, пшикнула на Катынину. Та застонала и открыла глаза. Я подхватил ее, усадил на диван. Чувствуя злость и некоторую ответственность за дурацкую выходку Чонга, процедил:

– Хорошо, рассказывайте.

– А что это было?.. – пробормотала бледная женщина.

– Фокус, просто фокус. Видите ли, мой друг – иллюзионист.

Чонг торжественно поклонился.

– А теперь все же расскажите, в чем дело.

– Мне никто не верит! – заявила Александра Вениаминовна. – Они думают, я сошла с ума! Смотрят как на идиотку!

Она снова расплакалась. Да сколько ж в ней этих слез?

– Если станете дальше реветь, то и я на вас так буду смотреть. Соберитесь с мыслями. Кто Не верит? Во что не верит?

– В то, что за мной следят… – выдохнула Катынина.

В это я как раз был готов поверить. Жена крупного предпринимателя, наверняка наследница. А муж пропал… Странно, что остальные не принимают это всерьез.

– Мужа убили, наверняка убили, – прорыдала женщина. – А теперь и меня готовятся…

– По каким признакам вы определили слежку?

– Ночью кто-то ходит по саду. В окнах мелькают тени. А еще… – Александра Вениаминовна перешла на трагический шепот, – я видела глаза! В окне. Лица не видно, а они… горят!

Это меня тоже не смутило. Охотник на нечисть чего только не насмотрится за свою карьеру. Впрочем, глаза и у людей бывают.

– Вам следует нанять телохранителя. Я дам адрес хорошей фирмы…

– Наняла уже! Кучу наняла, – всхлипнула Катынина. – Они ничего не замечают. Один даже предложил обратиться к психотерапевту. С-скотина! А я им, между прочим, деньги плачу, и немалые…

Я ребят понимал: попробуй сладь с такой истеричкой. Явно ведь паранойя, если видит то, чего профи не видно. Сам уже начал подумывать, не вызвать ли психиатричку, как вдруг…

– А еще вчера кто-то висел на дереве вверх ногами! – взвизгнула женщина.

Мы с Чонгом переглянулись и слаженно зашагали к двери в соседний кабинет.

– Скоро вернусь, а ты пока приведи ее в порядок, – сказал я Маше. – Ну придумай что-нибудь…

В кабинете Чонг снова связался с мастером Чжаном.

– Вы не поручали своим подданным следить за некоей Александрой Вениаминовной Катыниной? – спросил я.

Старик ответил после недолгого раздумья:

– Нет, впервые слышу.

Я поблагодарил и распрощался. Мы посовещались еще минут пятнадцать, потом вернулись в приемную.

В поведении Катыниной произошли разительные перемены. Теперь она весело хихикала, перемежая смех иканием.

– О, мальчики! – Увидев нас, Александра Вениаминовна кокетливо прищурилась. – Поедем ко мне… сауна, бассейн… все дела… За бабки не волнуйтесь, заплачу.

– Что ты с ней сделала? – строго спросил я Машу.

– Успокоила, как могла, – пожала плечами секретарша, вертя в руках пустой стакан.

Я принюхался:

– Так… Мой «Хеннесси». И сколько?

– Да полный налила, – покаялась Маша. – А потом еще половину.

Удивляясь способностям дамы, проглотившей за пятнадцать минут полтора стакана коньяку, я подхватил ее под мышки:

– Поехали, мы согласны.

– О-о, – восхитилась Катынина. – А ты сильный…

– А уж я-то какой сильный, – осклабился Чонг. Выдернув женщину у меня из рук, взвалил ее на плечо, подмигнул: – Идем.

Александра Вениаминовна, вися вниз головой, заливалась радостным смехом. Чонг выскочил из приемной и понесся вниз по лестнице. Пришлось бежать за ним – мало ли, что психу в башку взбредет? Поужинает дамой, а мне потом отвечай.

Но китаец сдержался. Запихнул красотку в машину, и мы поехали в пригород, в дом Катынина. Правда, к тому моменту, как добрались до трехэтажного особняка, Александра Вениаминовна уже дремала. Хорошо хоть адрес успела назвать.

Пришлось растолкать дамочку, чтобы представила нас охране. Пробормотав что-то вроде: «Это мои сладкие мальчики, пропустить и не приставать», – Катынина окончательно отключилась.

Мы занесли ее в дом, свалили на первый попавшийся диван и пошли осматривать сад. Здесь прогуливался вооруженный охранник.

– Где окна спальни хозяйки? – спросил я, предъявляя удостоверение.

– Вон, – тот ткнул пальцем, – на третьем этаже, вторые слева.

– Третий этаж. Глаза видела, – многозначительно произнес Чонг.

Я согласно хмыкнул:

– Где расположимся? Можно вон в тех кустах.

– Давай ты в кустах, а я на дереве, – предложил киан-ши. – В случае чего опять спасу твою шкуру… то есть приму превентивные меры.

– А для чего ты еще нужен? – проворчал я, устраиваясь в пышных зарослях сирени, которые немедленно обдали меня потоком дождевых капель.

Ждать пришлось до полуночи. Ровно в двенадцать, когда охранник, ходивший по периметру, был с другой стороны дома, я услышал шуршание травы под чьими-то ногами.

Вскоре увидел совершенно голого мужика. Он подошел к стене дома, немного постоял и вдруг, как ящерица, ловко пополз вверх. Добравшись до окон Александры Вениаминовны, посмотрел в них минут пять, разочарованно вздохнул и тем же путем спустился. Потом пробежался вдоль деревьев, выбрал подходящее, подпрыгнул и повис вниз головой, в точности как киан-ши.