Текст книги "Все совпаденья не случайны"

Автор книги: Диана Бош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Таисия отрицательно затрясла головой:

– Нет!

– Тогда – за что? Да и почему вы решили, что это именно он? Может быть, какой-то ваш поклонник приходил.

– Нет у меня никого! – зло ответила Тая, вытирая слезы.

– Может, бывший?

– Говорю – нет, значит, нет! – Таисия отвернулась к окну и обиженно засопела.

– Ладно, ладно, не сердитесь, – похлопал ее по коленке Лямзин. – Я вам верю. Сейчас поедем к вашему родственнику Антону Каранзину, а дальше будет видно.

Женщина вскинула на него удивленные глаза и аккуратно сняла его руку со своего колена.

– Каранзин, открывайте! – барабанил в дверь участковый Прошкин.

На стук из соседней двери высунулась голова в косынке, повязанной, как у гоголевской Солохи, и бойко спросила:

– А шо вин зробыв? Напывся та избыв когось?

– Гражданочка, вы давно Каранзина видали? Третий раз захожу, а его все дома нет.

– Бáчила, – кивнула голова, – вчера.

– Когда? – опешил участковый.

– Вчера, – ответил ему звонкий голосок, и в щелку между бабкой и дверью просунулась чистенькая веселая мордашка. – Моя бабушка так слово «вчера» произносит.

– А, понятно. В котором часу видали, говорите?

– Дык, кажись, як с работы прийшов…

– Бабушка путает, – встрял в разговор мальчонка, – приходил он сегодня. Я видел в окошко, как он шел, его еще фарами автомобиля осветило, и он рукой закрылся. А потом в открытый люк что-то бросил. Постоял немного и быстро пошел в подъезд. Больше на улицу не выходил.

– А ты откуда знаешь, что не выходил? – удивился участковый. – Ты что, специально следил?

– У меня комната прямо возле входной двери, и, когда дядя Антон дверь открывает, мне слышно, – пояснил мальчик. – А я сегодня весь вечер за компом просидел, хотел пятый уровень в игре пройти.

– Прошел?

– Не-а, надоело, все срываюсь и срываюсь. А тут слышу, бабуля с кем-то разговаривает, я и вышел помочь.

– Каранзин, открывайте! – опять забарабанил в дверь Прошкин.

Послышались шаги, и на лестничную клетку поднялась Юля.

– Что-то случилось? – весело спросила она. – Вы зачем Антона разыскиваете?

– А вы кто будете, гражданочка? – повернулся к ней участковый.

– Я соседка, Юлей меня зовут. Кстати, сегодня к нему уже приходил мужчина, о чем-то хотел с Каранзиным поговорить. Собирался даже ждать его.

Стоявший поодаль Лямзин, приехавший вместе с участковым и Борисовым, сразу напрягся и инстинктивно наклонился вперед.

– Как он выглядел? Случайно не высокий такой, в светлом плаще?

– Да, именно, – растерянно пробормотала Юля, не ожидавшая такого интереса к заурядному, с ее точки зрения, событию.

– А что он говорил?

– Сказал, что жену ищет, а Антон может знать, где она. Вроде жена у него пропала.

Лямзин досадливо ударил кулаком по стене и гаркнул:

– Ломай дверь!

– Да вы что, Эдуард Петрович, я ж права не имею, – испугался участковый. – А вдруг он упился и спит?

– Чувствую я, что не спит. – Лямзин пришел в возбуждение, как борзая, учуявшая дичь. – Мы за преступником по следам идем, куда он – туда и мы, а в одном месте он уже оставил после себя труп. Ломай, тебе говорю!

– Пидаждить, у менэ есть… – Солоха, в миру оказавшаяся Аленой Марковной, шаркая тапками, споро понеслась к себе в квартиру.

– Переведи, – кивнул Лямзин мальчику.

– Бабушка сказала, что не надо дверь ломать, у нее есть ключ.

– Вот видишь, – удовлетворенно крякнул Лямзин, – а ты боялся. Все само собой происходит, как в сказке.

– В страшной.

– Вон, дывысь, ключ. Его, Антошки! – вернулась бабулька.

Лямзин открыл дверь, вошел и начал осматриваться. Участковый, все еще переживавший из-за незаконного проникновения в жилище, тоже вошел, но стал чуть позади Лямзина, рядом с Борисовым. В щель между ними тут же протиснулась Алена Марковна, за ней – Таисия, и завершила цепочку Юля.

В квартире было темно и тихо, женщины в благоговейном страхе жались друг к другу и озирались по сторонам. И тут торжественность момента нарушил Лямзин – крикнул так, что все в испуге вздрогнули:

– Каранзин, вы дома?

Наступила такая тишина, что стало слышно дыхание стоявших в прихожей людей. Лямзин протянул руку и нащупал выключатель, тот громко клацнул. Тусклая лампочка осветила ободранные обои, старую, выщербленную тумбочку и металлическую вешалку из тех, которые цепляют якобы на время, но так и оставляют навсегда. Следователь прошел вперед, зажег свет в обеих комнатах, осмотрел их и немного занервничал.

«Неужели промахнулся?» – подумал он.

Конечно, серьезных неприятностей ошибочно вскрытая квартира принести не должна: все-таки подозрение на убийство! Но сам факт ошибки… Проигрывать Лямзин не любил.

Он сделал пару глубоких вдохов, обычно помогавших ему успокоиться, прикрыл глаза и вдруг четко понял, где искать. Нет, пожалуй, глагол «понял» тут подходил мало, скорее это было какое-то смутное ощущение. Импульс. Вспышка. Расплывчатое видение. Эдуард Петрович решительно подошел к туалету, зажег свет и толкнул дверь. Семенившие следом за ним женщины дружно заглянули внутрь и, заорав, бросились врассыпную.

– Ну вот, а ты говорил – нельзя ломать… – повернулся Лямзин к участковому. – Висельник!

Может быть, в последнее мгновенье, уже спрыгнув вниз и почувствовав удушье, Каранзин отчаянно попытался спастись, но от безуспешных барахтаний петля затянулась еще сильнее, и тяжелеющее тело намертво застряло в узкой щели.

Пока участковый вызывал опергруппу, а Лямзин с Борисовым осматривали квартиру, Алена Марковна увела женщин к себе. Дверь не закрыла, так что Лямзину каждый раз, когда он проходил мимо квартиры, было видно, что там происходит.

Алена Марковна налила всем по рюмке самогона. Выпили, не чокаясь, закусили огурцами.

– Все, хватит. Я больше не буду, мне еще домой ехать, – прикрыла свою стопку рукой Таисия.

– А я выпью. Марковна, наливай! – Юля, бодрясь, придвинула свою рюмку. – Понимаю, гадость, но нужно как лекарство. Ты бы тоже выпила, Тая, вон трясет-то тебя как!

Таисия немного поколебалась, потом махнула рукой:

– И правда. Хуже все равно не будет – так пакостно на душе, что дальше некуда.

Она выпила и вся как-то сжалась в комок, от ее позы и выражения лица веяло беспомощностью маленького котенка, заблудившегося в лесу: страшно, одиноко и холодно.

Лямзин, наблюдая за ней, достал сигарету и прикурил. Кроме тетки Катерины да ее бывшего мужа Антона, родни у Таисии больше не было, насколько ему удалось узнать. И вот две смерти в один день – испытание не для слабонервных. От такого, бывало, и крепкие мужики ломались, а тут – слабая женщина. Но это еще полбеды, главное – теперь убийца вполне может охотиться за ней самой, что никак нельзя сбрасывать со счетов.

Лямзин затянулся и набрал телефон отдела.

– У меня еще один труп по делу в Алтышниковом переулке. Повешение, мужчина. Есть все основания полагать, что это убийство с имитацией самоубийства. Вызвали районную оперативную группу, ждем, – доложил он, продолжая наблюдать за Таисией.

Она как раз встала и, пройдя немного вперед, вдруг покачнулась. Лямзин инстинктивно дернулся, как будто мог успеть поддержать.

– Эдуард Петрович, может, вам с городского телефона поговорить? – прямо перед ним вырос Прошкин.

– Уйди, уйди, – замахал рукой на участкового Лямзин, стараясь разглядеть, что там с Таисией. Алена Марковна, обняв женщину за плечи, отвела к кушетке и усадила, подложив под голову маленькую подушку. – Ты постой-ка в дверях, никого не впускай в квартиру, а я пойду соседок опрошу, может, кто знает чего. Да, и еще вот что: надо в канализационный люк слазить, посмотреть, что туда Каранзин кидал. Мальчонка серьезный, не думаю, чтобы фантазировал. Короче, проверьте, это может оказаться полезным для следствия. Опергруппа еще не прибыла?

Участковый отрицательно затряс головой, и Эдуард, кивнув, двинулся в сторону Солохиной квартиры.

Тем временем Юля, не остановившись на двух рюмках, выпила еще, изрядно разомлела и поплелась к себе. Там она достала визитку Лаврова, положила ее под резиновую ножку телефона и набрала номер.

– Алле, – заплетающимся языком произнесла девушка, – вы просили позвонить, когда Антон Каранзин вернется домой.

– Да? – нервно откликнулся Никита. – Есть новости?

– Есть, – кивнула Юля трубке и икнула. – Антон дома. Но вам уже ничего не скажет.

– Почему? – изумился Лавров.

– Потому что он – труп.

Юлька снова икнула и нажала на рычаг, а потом еще долго не могла правильно положить трубку. Ее вдруг развезло не на шутку, то ли потому, что пила натощак, то ли от страха. Все-таки она женщина нервная, а тут еще эта нелепая смерть Антона…

Телефон Юля все-таки свалила, и из-под него веером рассыпались квитанции и всякие полезные бумажки, да так и остались лежать на полу. Девушка пнула несколько из них ногой и, обреченно махнув, поплелась на кухню заваривать чай.

– Надо было меньше пить, – бормотала она, насыпая две чайных ложки заварки в чашку. – И чего меня повело? Наклюкалась на голодный желудок, как алкашка…

Она поставила маленький чайничек на огонь и, подперев щеку рукой, уставилась в окно. Стало грустно и жалко себя. Два воробья делили на подоконнике что-то, кажется, корку хлеба. В конце концов, уронив ее, оба порхнули вниз.

В дверь настойчиво позвонили.

– Не пойду открывать, пусть думают, что меня нет дома, – шмыгнула носом Юля и смахнула слезу.

Но звонивший оказался настойчив, и не только не собирался уходить, но еще и начал колотить со всей дури кулаком по створке.

– Вот хулиган! Нахал просто какой-то! – возмутилась Юлька. – Сейчас выйду и уши надеру, чтоб неповадно было портить чужое имущество. Ишь, лупит, как очумелый, так еще, чего доброго, и дверь сломает.

Девушка решительно направилась в коридор, рывком распахнула дверь и замерла. На пороге стоял не абстрактный хулиган, а вполне пристойно выглядящий майор Лямзин.

– Что ж вы так колотите? – укоризненно покачала она головой. – Вот уж никак на вас не могла подумать, такой вроде бы с виду приличный человек, а чуть дверь с петель не снесли.

– Петли крепче ставьте. Чего не открываете? Знаю же, что дома. Подумал, может, спать легли, или с сердцем плохо – всякое, знаете ли, бывает…

Юля опять икнула и прикрыла рот рукой:

– Ой, извините, немного перебрала.

– Вот именно, – согласился Лямзин, – потому и решил, что стучать погромче надо.

В этот момент зашипела сбежавшая вода.

– О, черт! – в сердцах высказалась Юлька и понеслась на кухню. Она быстро выключила огонь, налила в чашку кипятка и прикрыла миниатюрной крышкой. – Чаю заварить вам?

– Да, – просто ответил Лямзин и сел без приглашения на стул. – Юля, вы сказали, что видели мужчину в светлом плаще. Что-нибудь еще можете о нем рассказать? Ну там что-то особенное заметили или видели, куда он потом пошел.

– Особые приметы… – протянула Юлька. – Да какие приметы? Мужчина как мужчина, приятный очень. Я даже разговаривала с ним.

– Разговаривали? И о чем?

– Так о жене его. И об Антоне. Сказал, что жена у него пропала, а Антон, дескать, может знать, где она. Просил, как только он появится, сообщить, даже визитку мне дал.

– Визитку?! – Лямзин едва не подпрыгнул. – Что ж вы раньше молчали? Давайте ее сюда!

Юлька нарочито равнодушно пожала плечами и поплелась в коридор, где так и валялись беленькие и желтенькие прямоугольники разлетевшихся бумажек. Она, стоя на коленях, собрала их аккуратной кучкой и растерянно пробормотала:

– А нету… Странно, я же ему только что звонила, сказала, что Антон помер. Куда ж его визитка могла подеваться?

– Поищите еще раз, как следует, – занервничал Лямзин. – Это очень важно. Вполне возможно, вы видели реального преступника и можете помочь задержать его.

– Преступника? – переспросила Юлька, растерявшись. – Не-ет, он не похож.

– А вы что, много преступников на своем веку видали? – саркастически усмехнулся Лямзин.

Юлька задумалась.

– Пожалуй, не много. Точнее, ни одного. Но в кино показывают…

– Вот только не надо про кино! А у меня работа такая: с преступниками общаться. И поверьте, приятная внешность – еще не гарантия безопасности. Ищите визитку.

– Да она куда-то исчезла, – жалобно сказала Юлька и шмыгнула носом.

Конечно, плакала девушка не из-за нужной Лямзину, но отсутствующей визитки, а потому, что очередной потенциальный жених оказался мифом. Она-то уже успела нафантазировать себе, как позвонит Никите Лаврову и пригласит посидеть, помянуть Антона, а ей говорят, что тот – преступник. Пожалуй, ни с чем мы не расстаемся так тяжело, как со своими иллюзиями, потому что слаще их только мечты. Юлька сейчас теряла и то, и другое.

– Все равно, думаю, вы ошибаетесь. Не похож он на бандита, он на порядочного похож.

– На порядочную сволочь, – процедил сквозь зубы Лямзин. – У меня сегодня второй труп, и везде мы приезжаем чуть-чуть позже. Едва не застаем убийцу на месте преступления. Так что мой совет – поищите как следует визитку. А пока не найдете, дверь незнакомым людям не открывайте и на улицу без особой нужды не ходите.

Лямзин говорил так отрывисто и зло, что Юлька испугалась. Глаза у нее расширились, подбородок задрожал, а глаза опять наполнились слезами. Она вдруг как-то поверила Лямзину и от мысли, что могла стать очередной жертвой, почувствовала дурноту.

– Извините, что напугал, но иначе поступить не мог. Отдыхайте, а в случае чего – звоните мне. Можно даже домой. – Майор быстро написал на обороте визитки свой домашний телефон. – Вы меня поняли? Если тот мужчина объявится – немедленно звоните, в любое время суток.

Оставив Юлю переваривать полученную информацию, Лямзин направился к Прошкину. Предварительный осмотр квартиры Каранзина и опрос свидетелей пока ничего не дал, и Эдуард Петрович нервничал. Он спустился на площадку между этажами и, подойдя к окну, принялся выбивать пальцами по стеклу барабанную дробь. Затем достал сигарету, закурил и, обернувшись в сторону открытой двери квартиры Каранзина, прокричал:

– Прошкин, а в канализационном люке что-нибудь нашли?

– Так некого посылать, оперативная группа еще не приехала, – равнодушно отозвался тот, выходя на лестничную клетку и спускаясь к Лямзину. – А сам я не полезу.

– Знаешь, Прошкин, почему ты до сих пор в участковых ходишь? – зло прошипел Лямзин, сминая в гармошку окурок.

– Почему?

– Потому что ты вот не полезешь, а я – полезу.

Щелчком выкинув окурок в приоткрытую фрамугу, майор сбежал по лестнице вниз и огляделся. Уже стало довольно темно, люков во дворе несколько, но из них открыт только один, именно тот, на который указывал мальчик, внук Алены Марковны.

Лямзин прошел к служебной машине и, пошарив в бардачке, вытащил фонарик. Снял плащ, аккуратно сложил, повесил на спинку сиденья и мрачно посмотрел на брюки. Почему-то с брюками ему не везло: стоило надеть новые, как обязательно находился какой-нибудь вонючий колодец, в который необходимо спуститься. За старые и поношенные опасаться не приходилось – в них день проходил без приключений. Лямзин уже начал склоняться к мысли, что для него работает личная примета: надел новые брюки – предстоит грязная работа. Почему бы и нет? Берут же жители туманного Альбиона с собой зонт, чтобы прогнать дождь.

– Вот черт, хотел же утром старые надеть, – пробормотал Эдуард. – И чего не послушался тихого гласа интуиции? Интересно, а если б надел – был бы труп или нет? А вдруг бы день оказался спокойным? Чушь какая-то лезет в голову, ей-богу…

Он вздохнул и, присев, осветил внутренности канализационной шахты. Узкий пучок света упал на какой-то хлам внизу и на стенки, покрытые плесенью. Лямзин крякнул, матюгнулся и аккуратно, стараясь не слишком прикасаться к лестничным перекладинам одеждой, полез вниз.

– Чувствую себя мусорщиком, – бормотал он себе под нос, роясь в хламе и присвечивая фонариком. – А собственно, кто я такой? Я и есть мусорщик.

От дурной привычки разговаривать с самим собой Лямзин безуспешно пытался избавиться лет двадцать, с того момента, как понял, что это вполне может приносить неприятности, но так до конца ее и не победил. В итоге пошел на компромисс: теперь он позволял себе эту слабость, только если был абсолютно уверен, что его никто не услышит.

Откинув в сторону пустую сигаретную пачку, целлофановый пакет, полный какой-то дряни, и старую, с обломанными руками и ногами, куклу, Лямзин уже хотел возвращаться на поверхность, как вдруг луч фонарика осветил бумажный уголок, торчавший из щели между трубами. Не веря до конца своей догадке, осторожно потянул за край – и вытащил деньги в банковской упаковке с надорванной бумажной лентой.

Лямзин посветил фонариком и присвистнул:

– Не может быть, баксы! Вот так нищий художник! Да уж, разве их, художников, поймешь? Один миллион алых роз дарит, другой деньги и вовсе в канализацию спустил. Хорошенькое дело получается! Выходит, он шел домой, по дороге выкинул в люк деньги, а потом вдруг взял – и повесился? Или его повесили… Все-таки странно как-то все. Ей-богу, без денег было бы спокойнее. Может, кинуть их обратно в шахту? Ладно, шучу я, шучу.

Так, разговаривая сам с собой, майор вылез из люка и, обуреваемый любопытством и новыми идеями, порысил в подъезд. Вечер выдался прохладный, и Эдуард Петрович в одном пиджаке изрядно продрог.

В квартире Каранзина уже работала опергруппа.

Сев за стол Лямзин еще раз осмотрел пачку, затем пересчитал деньги – получилось четыре тысячи девятьсот долларов. Значит, сегодня у Каранзина была пятитысячная пачка, сто долларов из нее он потратил, остальные выкинул.

– Борисов, что-нибудь интересное нашли? – крикнул он в дверной проем.

– Недописанный портрет матери, – хмыкнул Борисов. – Точнее, есть только набросок и надпись с другой стороны холста. Это важно?

Лямзин пожал плечами, как будто его можно было увидеть, потом опять крикнул, глядя на цифры, написанные наспех на бумажной ленте банковской упаковки:

– У меня тут номер телефона есть, проверь, кому принадлежит. Хотя, впрочем, не надо, я сам узнаю. А деньги какие-нибудь нашли?

– В кармане пальто – сто двадцать рублей сорок шесть копеек, – откликнулся Борисов.

– И все? – изумился Эдуард.

– Все. Да откуда у него могут быть деньги? В этом доме вша на аркане да таракан в сарафане.

– В каком сарафане? – задумчиво спросил Лямзин, пытаясь объяснить для себя в тот момент странное поведение покойного художника.

– В дырявом, – откликнулся один из прибывших оперов и чихнул. – Боже мой, тут год, наверное, не убирались, такая пыль кругом.

– Я думаю, что два, – ответил Эдуард. – Как жена ушла от него, так больше и не убирались.

Майор недоумевал: зачем человеку, постоянно испытывавшему нужду, выбрасывать деньги и затем лезть в петлю?

«А может быть, его и убили за эти деньги? – подумал Лямзин. – Почему бы и нет? Он был должен, решил не отдавать… Хотя тогда версия с убийством выглядит еще более дурацкой».

В этот момент несколько молодых оперативников, пыхтя и отдуваясь, пытались вытащить уродливо изогнутое, закоченевшее тело Каранзина. Лямзин заметил их возню, когда они, изрядно взмокшие, уже выкрутили труп из щели и положили на пол. Тело раскачивалось на паркете, как деревянная детская лошадка, и одному из милиционеров стало дурно. Он выскочил из квартиры, судорожно дыша и хватаясь за стены.

– Разрешите представиться, эксперт Акимов, – раздался в коридоре голос. – Что вы тут делаете?

– Да вот, труп вытаскивали. Еле-еле извлекли, – смущенно пояснил один из оперов.

Акимов так удивился, что у него едва очки не подпрыгнули на носу.

– Да как же вы его вытащили? Он же согнутый до такой степени, что и представить трудно. Ну, герои, это практически никому не под силу. В первый раз, что ли?

– Так и есть, в первый, – опустил голову опер.

– Запомните, у закоченевшего трупа сухожилия надо подрезать, чтобы он распрямился, – нравоучительно сообщил эксперт, – а так тащить – пупок только зря надрывать. Эх, молодежь!

Он засучил рукава и, достав из чемоданчика скальпель, начал профессионально надрезать сухожилия, комментируя каждое свое действие. А молодые ребята завороженно смотрели, как сведенное, будто судорогой, тело распрямляется и обретает наконец покой.

Глава 6

Звонок телефона застал Никиту на лестничной клетке в тот момент, когда он только-только вставил в замочную скважину ключ. Влетев в квартиру, Лавров схватил трубку, надеясь услышать Эльзу, но его ждало разочарование.

– Алле, вы просили позвонить, когда Антон Каранзин вернется домой. – Соседка художника Юля говорила, слегка запинаясь, старательно выговаривая слова непослушным языком. – Антон дома. Но вам уже ничего не скажет. Потому что он – труп.

Девушка уже давно бросила трубку, а Никита все стоял, вперив невидящий взгляд в пространство. Внезапно появилось странное чувство, будто кто-то набросил ему на горло веревку и медленно затягивает ее. И еще появилась назойливая мысль, что с гибелью Каранзина пропала возможность узнать что-то очень важное. Лавров положил трубку, достал из кармана пистолет, покрутил в руках, размышляя, стоит ли прятать его. Потом уверенными шагами направился в спальню.

Когда в кабинете делали навесной потолок с точечными светильниками, разбросанными по всей площади, решили каждую лампу поместить в центр квадратной плитки. Никите было совершенно безразлично, как все будет выглядеть, в обстановке жилища он всегда полагался на вкус Эльзы, но эта идея его заинтересовала. Еще точно не зная, зачем, он попросил мастера сделать одну из плиток двойной. Потом подумал: много в узеньком пространстве, конечно, не поместить, но деньги и драгоценности вполне можно. Правда, тайник после ремонта так и стоял пустой, потому что гораздо удобнее было пользоваться сейфом – расположен ниже и всегда под рукой. Но сейчас Лаврову почему-то захотелось спрятать оружие именно туда. Он принес стремянку, аккуратно вынул плитку, стараясь не повредить провод, ведущий к лампочке, и положил в тайник пистолет.

Дом без жены был пугающе уныл и пуст. Никита не мог отделаться от ощущения, что все происходящее – дурной сон и сейчас из мастерской выйдет смеющаяся Эльза. Ему даже показалось, будто слышны ее шаги. Если бы не привычка всегда и везде сдерживать свои эмоции, даже когда никто не может видеть предательской слабости, Лавров бы разрыдался. А так – только сжал зубы до ломоты.

В детстве Никита часто болел. Это были затяжные периоды – и месяц, и два, и три. Матери давали больничный только на три дня, а после Никиту оставляли одного, наказав строго-настрого дверь никому не открывать и вести себя хорошо. Еда стояла на столе в термосах, общение же заменял телевизор.

Никита был разумным ребенком и понимал, что мама работает и не может постоянно находиться с ним дома, но ему отчаянно хотелось этого. Однажды, скучая, он стоял у окна и вдруг увидел ее. Бирюзовое пальто, такая же беретка, походка и маленькая серая сумочка в тон изящным ботинкам. Никита так обрадовался, что тут же подбежал к двери и прилип к глазку. Мальчик был уверен: мать отпросилась с работы, и теперь они вместе будут есть на кухне суп. Но время шло, а она не появлялась. Так Никита и простоял на табурете до самого вечера, рыдая и размазывая слезы по щекам. Ему казалось, что произошло несчастье: ведь только поэтому мама могла не прийти домой.

Вечером он долго еще не мог понять, что ошибся, хотя мама и уверяла сына в этом: слишком большим было сходство. Наваждение долго преследовало Никиту, пока однажды он не увидел случайно ту же самую женщину. Она и вблизи оказалась очень похожа на мать, вот только глаза у нее были безразличные и холодные. Скользнув взглядом по Никитке, гулявшему во дворе, женщина пошла дальше, а мальчик еще долго стоял, открыв рот и глядя ей вслед.

Эльза для Никиты была символом покоя и уюта. Он панически боялся потерять ее, не обнаружить дома или не дождаться, как когда-то не дождался свою мать. Страх подспудно жил в нем, и Никита, хотя старательно не признавался себе, эгоистично стремился не делить любовь к нему Эльзы ни с кем. Даже с собственным ребенком. Сейчас мысль об этом обожгла его, и ему стало стыдно.

Эльза забеременела, едва они только поженились. Маленькая квартирка под самой крышей, одна комната на двоих, где к тому же стоял мольберт и всегда пахло красками, кухня и ванная – вот и весь уют. Никите казалось, что ребенок будет лишним, они не смогут достойно воспитать его, дать все необходимое. Он думал, что стоит немного подождать, и только когда у них все будет – деньги, достаток, квартира, – тогда подумать о детях. И Эльза подчинилась.

Вскоре дела действительно пошли на лад. Никита открыл собственный бизнес и сумел подняться до существенных высот: его фирма, занимающаяся дизайном интерьера квартир и офисов, теперь выполняла самые дорогие и ответственные заказы. Он считал это в том числе и заслугой Эльзы – именно ее вера и любовь окрыляли и поддерживали его. Ради своей любимой жены Лавров был готов свернуть горы, только бы видеть ее счастливой.

Теперь были деньги, машины, квартира – а вот детей Бог не давал. Надо сказать, Никита не сильно и переживал – в его глазах ребенок по-прежнему был лишним претендентом на время и силы жены – и он эгоистично предпочитал не видеть грусть в глазах Эльзы. А когда она с головой ушла в творчество, и вовсе вздохнул с облегчением.

В самой большой и светлой комнате новой квартиры Никита оборудовал мастерскую для Эльзы, но ему и самому нравилось бывать там. Обычно он входил тихо, стараясь не мешать, садился в кресло у окна и наблюдал, как Эльза пишет, любовался движениями ее рук, наклоном головы….

Наверное, ангелы бывают разными. Его – и он был в том уверен! – пахнет миксом красок и волшебных духов.

Лавров обошел сейчас всю мастерскую по периметру, разглядывая и касаясь вещей Эльзы, будто видел в первый раз, потом раздвинул шторы и сел в кресло. Беготня, суета последних месяцев отступили, и его охватило смешанное чувство отчаяния и вины. Никита никогда не думал, что наступит такой момент, когда ему станет ясно: он совершенно ничего не знает о том, как жила его жена последнее время. Теперь он силился вспомнить, где они с Эльзой были, о чем говорили, но в памяти всплывала только карусель забот.

Большие мальчики не плачут, даже когда их никто не видит, – это Лавров усвоил еще в детстве. Но от страха, что ничего больше не повторится, хотелось кричать.

Никита встал и начал рассматривать картины. Две новых стояли у стены и еще одна – на мольберте, скрытая тканью. Он сдернул материал и невольно содрогнулся. Новая картина разительно отличалась от того, что Эльза писала раньше. Гремучая смесь сюрреализма и депрессионизма, насколько мог судить слабо разбиравшийся в живописи Никита, производила удручающее впечатление и вызывала страх.

В центре полотна огромный человеческий глаз с белесой радужкой, окантованной темным, почти черным ободком, со зрачком, сжатым в крошечную точку. По нему как бы плывут образы: несущаяся машина, наполовину превратившаяся в зверя, две тонкие извивающиеся в судорогах фигурки и бредущая среди безликих крестов женщина в грязных лохмотьях – она тянет руки к младенцу, к голому тельцу, лежащему на надгробной плите, и на лице ее застыла гримаса боли. Картина действовала завораживающе, от нее невозможно было оторвать взгляд, но чем дольше смотрел Никита, тем большее его охватывало беспокойство.

«Все кончено, ничего нельзя изменить», – читалось ему в символах картины.

– Безнадега, – удрученно пробормотал Лавров и нервно закрыл картину тканью. – Что же мне сейчас делать? Где искать ключ к происходящему?

Он нервно переложил несколько тетрадей, лежавших аккуратной стопочкой на краю тумбочки, с места на место, потом схватил одну из них, пролистал, потряс вниз страницами в воздухе и, войдя в раж, принялся перетряхивать все, что попадалось под руку. Вскоре мастерская Эльзы представляла собой жалкое зрелище, но Никита не останавливался до тех пор, пока не перевернул вверх дном всю квартиру. После этого он без сил рухнул на диван и замер.

Ольга сказала, что неприятности у Эльзы начались три месяца назад. Тогда же у Никиты появились проблемы с банком – регулярно задерживалось поступление денег на счет, потом в неизвестном направлении ушла крупная сумма денег, и след ее никак не удавалось разыскать. Это еще не было катастрофой, но нанесло довольно ощутимый удар его бизнесу. Никита надеялся, что вскоре все образуется, но время шло, а ситуация становилась не лучше, а хуже. И вот теперь его фирму могло спасти только чудо.

– Да гори все синим пламенем! – вслух воскликнул Никита, и его голос в тишине пустой квартиры прозвучал как-то по-особенному зловеще.

Он подошел к компьютеру, включил его и достал из бумажника листок с загадочными словами. Набрав в поисковике: «философской концепции», он особенно не рассчитывал на успех, но вскоре на глаза ему попался отрывок из статьи со строками: «В своей эстетико-философской концепции личности Бахтин указывает, что подлинная жизнь человека совершается в точке его несовпадения с самим собой, в точке выхода за пределы бытия, которое можно предсказать помимо его воли…»

Никита перечитал их несколько раз, пытаясь вникнуть в суть и уловить возможный ход мыслей преступника, но от усталости никаких гениальных идей не возникало. Перед ним были обыкновенные, ничем не примечательные рассуждения журналиста, вряд ли способные испугать хоть кого-нибудь. Может, остальная газетная полоса содержит нужную информацию? Значит, нужно искать полный скан номера.

– Завтра же с утра отправлюсь в библиотеку, – досадливо пробормотал Лавров. – А теперь – спать, и так уже светает.

О том, чтобы пойти в спальню, где все напоминало об Эльзе, было страшно даже подумать: там точно не заснуть. Лучше уж на узком кожаном диванчике в кабинете. Никита достал небольшую подушку, мягкий клетчатый плед, лег, не раздеваясь, и уснул.

В то время как Никите начинали мерещиться первые сны, на другом конце Москвы, в квартире Таисии Тиховой, проснулся майор Лямзин. Ей даже не пришлось накануне слишком уговаривать его, он как-то сразу согласился поехать к ней, объяснив это заботой о свидетеле.

«А вдруг я еще чего-то не знаю, и убийца охотится за всеми членами семьи? Тогда Таисия, как последний ее представитель, в большой опасности», – думал Эдуард, стараясь от самого себя скрыть, что ему очень не хочется расставаться с девушкой.

Вероятно, его терзания отразились на лице, потому что Тая вдруг сказала:

– Да куда вы сейчас поедете, Эдуард Петрович? Поздно уже, а вам на другой конец Москвы добираться. А утром надо рано вставать. Я рядом совсем живу, квартира хорошая, в отдельной комнате могу постелить. Соглашайтесь.

– Ну хорошо, – изобразил Лямзин покорность судьбе, – только ужин, чур, за мной. С пустыми руками в ваш дом не пойду.

– Вот и ладно, – заулыбалась Таисия.