Текст книги "Все совпаденья не случайны"

Автор книги: Диана Бош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Пока Юля, рассуждая так, носилась по магазину, скупая попадающийся под руку товар, Никита поднялся к Каранзину, позвонил в квартиру и, помявшись на пороге, решил художника не ждать. Нет смысла терять время, дожидаясь под дверями, – вдруг Каранзин придет за полночь? Лучше всего примчаться, как только Юля позвонит.

Тем более у него есть еще одна реальная зацепка: клочок бумаги с сохранившимся на нем обрывком фразы «…ико-философской концепции». Зачем-то же нужно было убийце вырывать листок из руки мертвой женщины?

Эльза сидела в темной, холодной комнате и вспоминала.

Все началось около трех месяцев назад. Какие-то странные звонки, дыхание в трубке, сопение и поскрипывание. Причем сначала звонили на сотовый телефон, потом практически сразу – на домашний. И это пугало.

Эльза и сама не могла понять, почему она сразу отнеслась к подозрительным звонкам слишком серьезно, ведь, казалось бы, проще всего объяснить их злым баловством. Но, едва услышав очередной звонок телефона, она с трепетом протягивала руку к трубке, заранее зная, что наткнется на молчание.

Ей очень хотелось поделиться своими страхами с Никитой, да все никак не удавалось. В то время у него начались какие-то неприятности с бизнесом, и ему банально было не до жены. Напряжение нарастало, и как-то раз, оказавшись недалеко от студии, где преподавала Ольга, Эльза решила к ней зайти.

– И что? Ты не знаешь, как это трактовать? – удивилась подруга, пуская дым кольцами.

Эльза отрицательно тряхнула головой.

– Ну, ты даешь, мать. Вот я гляжу на тебя и не пойму: ты сама на себе крест поставила, или твой Кит тебя так прикрутил?

– Ты о чем? – напряглась Эльза.

– Я о том, что любая другая женщина знала бы, как толковать необычные звонки, но только не ты. Да, да! Вот скажи, чего ты уцепилась за него, за своего Никиту? Неужели не видишь, сколько интересных мужиков вокруг?

– Мне это не интересно, – попыталась защищаться Эльза.

– Полового влечения нет? – поддела ее Ольга.

– Может быть.

– О, Господи, только не пори чушь! – всплеснула руками подруга. – Когда княгиню Меттерних спросили, в каком возрасте женщина перестает влюбляться, она ответила: «Спросите кого-нибудь постарше, мне только шестьдесят». А ты мне рассказываешь про отсутствие влечения…

– Оля, давай сменим неприятную тему.

– Внимания Никита тебе мало уделяет, детей у вас нет, – продолжала, как будто не слыша, Ольга. – Кстати, чего не завели до сих пор? Ты ведь всегда мечтала о ребенке, а вы девять лет в браке. Еще год-другой, и тебе будет элементарно поздно рожать.

– Ты жестока.

– Я реалистична.

– Глупости, сейчас рожают и в сорок, и в сорок пять.

– И даже в пятьдесят, а отдельные энтузиастки – в шестьдесят. Так что я тебя поздравляю, у тебя масса времени, – саркастически усмехнулась Ольга.

– Оля, я пришла к тебе посоветоваться, а не выслушивать нотации.

– А я тебе совет и даю: бросай на фиг своего Никиту, пока совсем не забыла, что ты женщина.

– Я не забыла.

– Забыла! Потому что та, которая помнит, не стала бы в панику из-за анонимных звонков впадать.

– Почему же? – Эльза начала злиться.

– Потому что первым делом бы решила, что звонит влюбленный в нее мужчина, который не решается по тем или иным причинам подойти. Да, и ничего в этом странного нет: ты же замужем, вот он и тянет время, может быть, ждет, что ты сама догадаешься, кто он.

– Бред.

– И ничего не бред. Я на твоем месте давно бы уже Никите изменила.

– Ты на своем месте со своими проблемами разберись! – вспылила Эльза и, взяв сумочку, быстро пошла к двери. – Не трудись, провожать не надо, – кинула она напоследок Ольге. И дверью хлопнула так, что, должно быть, ноты с пианино попадали. Ну и пусть, нечего советы, каких никто не просит, давать.

Почему-то было очень обидно, в носу защипало, и Эльза, усевшись на лавочке в сквере, от души дала волю слезам.

Пока она с наслаждением жалела себя, за ней наблюдали. Липкий противный взгляд пристал к коже, и Эльза, забыв даже припудрить покрасневший от слез нос, завертелась волчком, пытаясь понять, откуда на нее смотрят. Детишки катались с пластиковой горки, молодые мамы, собравшись кучкой, обсуждали подскочившие цены на молоко, седая старушка грелась на солнышке, подставив лучам лицо и закрыв глаза… Казалось, ровным счетом никому не было дела до Эльзы. Но ощущение недоброго присутствия не проходило.

Так ничего и не поняв, она быстрыми шагами вышла из парка и села в первое подвернувшееся такси. Стало легче, но осадок от пережитого страха еще долго оставался.

Между тем звонки не прекращались, а у Никиты все продолжались неприятности.

Теперь Эльза ходила обедать одна и, сидя у окна в небольшом уютном ресторанчике, грустила, вспоминая те недавние времена, когда каждую свободную минуту Никита старался провести с ней.

Как-то раз, когда она вяло ковыряла вилкой слишком зажаренную рыбу, за окном мелькнуло знакомое лицо. Антон Каранзин – она сразу узнала его.

Вскочив, Эльза бросила на столик деньги и, опустив на нос солнцезащитные очки, побежала на улицу. Равнодушная толпа обтекала ее, как валун в горной реке, но Антона нигде не было видно. Как сквозь землю провалился.

В следующие несколько дней Эльза постоянно думала о нем. В художественном училище Каранзин подавал явные надежды, ему прочили большое будущее, а потом он как-то исчез с горизонта. Интересно было бы узнать о его жизни, удалось ли ему чего-то добиться за прошедшие годы.

А еще – и Эльза гнала мысли об этом – ей показалось, на лице Антона лежала печать безысходности. Такие лица бывают у людей, которые стоят на грани, которых только мгновение отделяет от последнего шага в бесконечность. Она старательно уверяла себя, что ей только померещилось: или стекло исказило черты, или свет так неровно упал. Но на душе было неспокойно и хотелось чем-то помочь.

Ночной звонок раздался, когда Эльза, закончив картину, собиралась вытереть кисти. В это время ее редко кто тревожил, хотя временами случалось: все знали, что она ложится далеко за полночь. Иногда у звонивших были действительно серьезные причины, но чаще – хотелось просто поплакать в жилетку.

Эльза, обладая от природы хорошо развитой интуицией и склонностью к психоанализу, да еще и будучи в курсе всех событий в жизни своих подруг, обычно догадывалась, кто звонит. Но в тот раз появилась только противная тянущая боль где-то в желудке. И еще возникло ощущение опасности, но как-то неявно, словно туманное пятно поблизости.

Поколебавшись немного, она все-таки сняла трубку. К счастью, это оказался Антон Каранзин с просьбой встретиться немедленно. Значит, у него произошло что-то серьезное, раз сам разыскал и решился позвонить… Наскоро поправив макияж, она накинула пальто и, выбежав из дома, направилась к кафе «Сокол», где была назначена встреча.

В желтом свете фонарей Эльза долго стояла, озираясь по сторонам. Холод заползал под тонкое пальто, она зябко ежилась, переминаясь с ноги на ногу, а Антон все не шел, только запоздалые прохожие торопились домой. Она уже устала ждать и собралась уходить, когда улица вдруг резко опустела. Только сгорбленная фигура какого-то измученного жизнью гражданина виднелась поодаль, но ему явно было не до одинокой женщины, ждущей кого-то под фонарем.

В этот момент сзади послышалось тщетно сдерживаемое тяжелое дыхание, такое, будто человек только что бежал. Эльза обрадованно обернулась, решив, что явился наконец Каранзин, и обмерла от ужаса.

Это был он. Человек из супермаркета. Тот самый, который когда-то сказал, что у него больна жена, и попросил Эльзу купить нужные продукты и отнести их к машине. Хотя «попросил», пожалуй, не совсем верно, точнее было бы сказать – приказал.

Мужчина впился взглядом в ее зрачки, потом быстрым движением провел рукой перед лицом и произнес только одно слово:

– Спать.

Нет, Эльза не заснула тут же как убитая, она все видела и понимала, но полностью потеряла способность возражать. Горло свело будто спазмом, не давая закричать, ей показалось, что она задыхается, и в глазах потемнело.

Потом резко пахнуло хлороформом, и она отключилась.

Дозвониться Эльзе никак не удавалось. Антон нервничал и мучил своих знакомых просьбами помочь ему узнать номера телефонов ее соседей. Художник давно уже ничего так страстно не хотел, и, вероятно, его нервозность сыграла с ним дурную шутку. Резкий переход от всегдашнего вялого, полусонного состояния к кипучей энергичности воспринимался людьми как начало у него белой горячки, и потому помогать Каранзину никто не спешил. Наконец бывшая любовница его школьного друга – к счастью, по-прежнему работающая в милиции, – сжалилась и разыскала адрес Эльзы и нужные телефоны. Антон принялся методично обзванивать всех, но никто из соседей ничего вразумительного не сказал.

И все-таки в конце концов информатор нашелся – судя по голосу, человек пожилой и интеллигентный.

– Я по поводу соседки вашей, Эльзы, – вдохновенно врал Антон. – Прилетел сегодня из Австралии, привез для нее маленький презент от друзей. И еще мне сказали, что у нее можно будет остановиться переночевать, но уж вечер на носу, а я все дозвониться не могу. Не сходите ли к ней, не узнаете, может, телефон у нее испорчен? Чтоб мне попусту-то не ехать…

– Вынужден вас разочаровать, молодой человек, – с готовностью откликнулся старичок, – лучше не теряйте времени и ищите себе другой ночлег: на гостинице сэкономить не получится.

– Почему? – слегка опешил от натиска Антон.

– У меня, видите ли, бессонница, и я вчера наблюдал, как Эльза за полночь куда-то уходила. Ночью, знаете ли, слышимость гораздо лучше, чем днем, так вот я с полной уверенностью могу сказать, что она не возвращалась. Да и днем я несколько раз к ней по-соседски – за солью да за спичками – заходил, но так и не застал.

– Спасибо за совет, – пробормотал Антон, понимая, что самые его дурные предчувствия подтверждаются.

Перед глазами замелькали лица, сценки – черный господин, Эльза, свет фонарей, улица, автомобиль, – вызывая головокружение и тошноту. Антон до боли сжал виски руками и застонал. Круговерть образов остановилась, но со дна души поднялась темная муть раскаяния и начала подступать к горлу. Дрожащими руками он натянул свое пальтецо и, сгорбившись, побрел домой.

– Я ничтожество, – бормотал Каранзин, тяжело переставляя ноги, – я – жалкий неудачник. Мне предрекали великое будущее, а я малюю рекламные вывески и дешевые картинки. Я любил женщину – и не смог признаться ей в любви. Я не смог ее забыть, но даже не пытался найти. Я пошел на подлог, пытаясь подсунуть своей душе копию вместо подлинника, и эта копия растоптала мне душу. Я жалкий подражатель, не способный создать ничего своего. Да, да, да, и даже не спорьте со мной!

Единственный слушатель его эмоционального монолога – серая дворовая кошка, недавно окотившаяся в подвале, спорить с ним и не собиралась. Она юркнула за мусорный бак и с опаской наблюдала оттуда за неуравновешенным прохожим.

– Кто я? – вопросил Антон у неба. И, махнув безнадежно рукой, сам себе ответил: – Иуда. За тридцать сребреников душу продал. Да, я не хотел, не знал, но разве это делает мою вину меньше? Она была для меня светом, мечтой, недосягаемой звездой, и вот теперь я должен жить с мыслью, что предал ее, вмешался в ее судьбу. А может быть, даже перечеркнул ее жизнь. Что, если ее убили? – От пришедшей в голову мысли Антон замер. – Да, да, конечно же! Именно потому ее телефон не отвечал!

Ему стало трудно дышать, и он рванул ворот рубахи так, что посыпались пуговицы. Затем полез в карман, вытащил пачку денег и бросил в зияющую черноту открытого канализационного люка.

– Иуда повесился на осине, когда понял, кого предал… – прошептал Антон.

Дома Каранзин набрал номер домашнего телефона Эльзы, и вдруг трубку сняли.

– Позовите, пожалуйста, Эльзу, – заплетающимся языком попросил художник, замирая от надежды и страха.

– Кто вы? – закричал мужчина на другом конце провода. Ему тоже было страшно, очень страшно, Антон понял это по голосу. – Ради бога, только не кладите трубку! Скажите, вам что-нибудь известно о ней?

Не дослушав, Каранзин нажал на рычаг. Потом достал с антресолей пыльную веревку и дрожащими руками натер ее мылом – как нужно делать, он читал когда-то в исторических романах. Потом залез на унитаз и завязал узел на ржавой облупленной трубе, наверху которой торчал допотопный сливной бачок. Затем сделал петлю и, просунув в нее голову, шагнул вниз.

– Прости меня, Лиззи…

Глава 5

Долгий, утомительный день приближался к концу.

Последнее время Лямзина мучила бессонница, он вдруг просыпался среди ночи и так и лежал до самого рассвета, ворочаясь и вздыхая. Иногда, оставив попытки заснуть, Эдуард поднимался, делал сладкий кофе и садился к телевизору: так время пролетало незаметней и ночная бодрость не казалось слишком мучительной. Все было бы хорошо, если бы не одно «но»: как только нужно было собираться на работу, Лямзина одолевала сонливость, и рот не закрывался от зевоты.

Весь день потом слипались глаза, все раздражало, хотелось поскорее прийти домой и завалиться спать. За рабочим столом Лямзин с тоской вспоминал коричневый плюшевый диван, клетчатый плед и пушистую диванную подушку, в которую так приятно было бы сейчас зарыться лицом и уснуть под негромкий рокот телевизора.

Увы, дома сон снимало как рукой. Наскоро приготовив ужин и усевшись с бутылочкой пива смотреть матч, Эдуард забывал о своих дневных намерениях выспаться, засиживался допоздна, а на следующий день все начиналось сначала.

В конце концов хроническая бессонница привела к тому, что он стал отключаться в любом месте и в самое неподходящее время. Причем, что характерно, тогда ему удавалось заснуть мгновенно.

Усадив Таисию с собакой на заднее сиденье машины, Лямзин удобно устроился рядом с водителем и сонно пробормотал:

– Ну, давай, поехали. Сначала Тихову домой завезем, а потом – к бывшему мужу Каранзиной. Надо будет потрусить его как следует, не может быть, чтоб он совсем ничего не знал. Собачка-то обивку не попортит?

– Она смирная, – заверила Таисия.

Но Эдуард не услышал ответа. Ему уже грезились горы, небо и цветущие кусты шиповника…

На солнечной лужайке паслось стадо – черно-белые коровы и лениво жующий жвачку бык. Лямзин снова, как прошлым летом, когда отдыхал у брата в Сочи, продирался сквозь заросли шиповника, стараясь поймать удачный кадр. Толстые буренки мычали и настырно поворачивались задом, мешая создать современную пастораль, он изодрал себе ноги в кровь, но пару десятков кадров снял. И пусть из них потом выйдет два или три – это того стоит.

Отсмотрев снимки, Лямзин зачехлил фотоаппарат и направился к оставленному на дороге автомобилю. И тут его ждал сюрприз. Пока он фотографировал одних коров, другие, вероятно, оскорбившись, отбились от стада и окружили лямзинскую машину. Попытки прогнать противных животных ни к чему не привели, и Эдуард всерьез начал опасаться за сохранность полировки.

Как оказалось, царапин он боялся зря, потому что бывают и более крупные неприятности. Привлеченная возмущенным мычанием сородичей подтянулась остальная часть стада, и вскоре вокруг машины колыхалась плотная коровья биомасса. Лямзин бегал, кричал, махал руками, оттягивал буренок за рога, но ничего не помогало. Наконец удалось чуть-чуть приоткрыть дверцу и втиснуться на водительское сиденье. Возможно, отчаянное мигание фарами и нетерпеливые гудки все-таки помогли, но коровы немного раздвинулись, и образовался узкий коридор.

Окрыленный первым успехом, Лямзин газанул. Но не успел он толком разогнаться, как пришлось ударить по тормозам. Вероятно, едва не попавшая под колеса буренка была любимой женой рогатого мачо, потому что бык как-то вдруг напрягся, явно поглядывая в сторону Лямзина, потом наклонил голову вперед и – понесся на машину.

Буммм!

– Аааа!!! – заорал Лямзин и выскочил наружу. – Ты что ж, скотина, делаешь?!

Бык спокойно потрусил обратно. На правом переднем подкрылке зияла солидная вмятина.

Пока Лямзин долго и цветасто матерился, вспоминая маму быка, маму его мамы, маму его хозяина и всех мам, вместе взятых, бык неторопливо развернулся, ковырнул копытом землю и, взяв разгон, пошел на второй таран. В этот раз досталось заднему крылу, и Лямзин с изумлением обнаружил, что знает гораздо больше мата, чем предполагал. Бык же, вероятно, оказался ярым противником слов, загрязняющих русский язык, потому что ноздри его гневно раздулись, он выпятил рога и начал атаку лоб в лоб.

– Ах, ты так? Ну, сейчас ты узнаешь, почем фунт лиха! – озверел Лямзин и, нырнув в салон, понесся навстречу быку.

Как выяснилось, тот был вовсе не так крут, как казался самому себе, потому что в последний момент нервы его сдали, и он трусливо ушел от удара, свернув в сторону.

Лямзин отъехал подальше и, нервно оглядываясь на быка, достал из кармана сотовый телефон. В груди у него все бурлило: надо же, какая-то скотина – и так порихтовала его нежно оберегаемый автомобиль.

– Что у вас здесь происходит? Быки по дорогам ходят, на мирных граждан нападают! – гаркнул Эдуард в трубку, услышав разморенный ответ дежурного по отделению. Судя по голосу, тот как раз дремал на своем месте, клюя носом в экран монитора.

Возникла пауза. Вероятно, дежурный пытался стряхнуть с себя полуденную лень. Удалось ему это плохо, он вяло произнес:

– Деньги вымогают, что ли?

– Какие деньги? – опешил Лямзин. – Бык на меня напал, говорю!

– Ну, не знаю, какие деньги. Вам виднее, – равнодушно огрызнулся дежурный, – может, задолжали кому.

– На меня бык напал, машину мне разбил, – прошипел Лямзин, – а вы мне зубы заговариваете.

На том конце провода подумали и спросили:

– Чем машину побил?

– А чем он может побить? – с издевкой отреагировал Лямзин.

– Ну, битой, монтировкой, прикладом, наконец. – Дежурный явно проснулся и получал удовольствие от посвящения собеседника в подробности способов криминальных разборок, голос его окреп.

– Какой битой? Он же бык! – нетерпеливо прервал его Эдуард Петрович. И «ласково» добавил: – Рогами он мне машину разбил. Ро-га-ми! При этом пускал пар из ноздрей и рыл землю копытом.

– Так на вас что, настоящий бык напал? – Дежурный тоненько захихикал.

– Нет, искусственный! – разозлился Лямзин. – Хочу, чтобы вы у меня заявление приняли, желаю возмещения ущерба и оплаты морального вреда. Пришлите на место происшествия оперативную группу!

– С кого – возмещение ущерба и вреда? – удивился дежурный, вложив в голос всю доступную ему иронию. – С быка?

– С хозяина, – устало огрызнулся Лямзин.

До дежурного наконец дошло, что звонящий не шутит и меры принимать придется. Но жара… обеденный перерыв… лень… Поэтому он мобилизовался и деловитым тоном произнес:

– Где вы находитесь? На месте происшествия, надеюсь, остались?

– Отъехал в сторону, – помрачнел Лямзин, чувствуя подвох.

– Значит, уехали, – довольно констатировал дежурный. – В таком случае мы обязаны наложить на вас штраф.

– Вы что, шутите? – оторопел Эдуард. – Значит, по-вашему, я должен был стоять там и смотреть, как рогатая тварь уделывает мою машину, превращая ее в отбивную? А если бы он и меня покалечил? В конце концов, оставаться там было опасно для моей жизни. Приезжайте и составляйте протокол.

– Приедем, – вздохнул дежурный, – часа через два-три. Но не обещаю, может, и до вечера просидите, оперативная группа одна и только что уехала.

И бросил трубку.

Мрачно посмотрев на погасший экран телефона, Лямзин снова набрал номер.

– Извините, любезный, запамятовал, как вы представились?

– Дежурный Копылов.

– Ага, дежурный Копылов, значит. А я – майор Лямзин из МУРа, приятно познакомиться. В свете полученной информации мне все равно до вечера ждать?

– Что ж вы сразу не сказали? Для своих людей, так уж и быть, пойдем на уступки: приезжайте сюда, здесь протокол и составим. Только быка с собой захватите. А то как мы без обвиняемой-то стороны нарушение оформим? – И он довольно загоготал.

– Да как скажешь, – пробормотал Лямзин, засовывая мобильник в карман. – Думаешь, от дяди Эдика так просто отделаться? Жизни ты еще мало видел, щегол…

Он вытер со лба пот, достал из багажника буксировочный трос и, перекрестившись, пошел на быка. Тот, сдрейфивший в лобовой атаке, был явно деморализован и пасся на лужайке, активно работая челюстями. Видимо, поднимал себе настроение, заедая поражение сочной травой. Мотнув головой, бык коротко и стыдливо взмыкнул при виде Лямзина, дал накинуть себе на рога петлю и поплелся следом смирно, как овца.

Довольный Лямзин закрепил трос на буксировочном крюке, сел в автомобиль и неспешно поехал по направлению к поселку. Настроение поднялось, и Эдик запел, немного фальшивя и раскачивая в такт головой:

– Сердце красавицы, склонно к изме-е-не и к перемене, как ветер мая…

– Му-у-у, – отозвался плененный бык.

– Му-у-у-у-у-у, – протяжно вторил ему нестройный хор коровьих голосов.

Лямзин с ужасом обернулся и обмер: все стадо шествовало за ним в кильватере. В поселок они так и вошли: впереди Лямзин на «вороном коне», следом – бык и весь его «гарем». Учитывая, что коров было много, процессия растянулась на полкилометра.

Тем временем дежурный скучал, подперев кулаком щеку и глядя в окно. Летняя жара, мухи… Тут еще сержант Охрименко бутерброд с чесночной колбасой достал, и по помещению пополз ядреный дух. Копылов поморщился, отодвинул штору и не поверил своим глазам: на площадь торжественно въезжал автомобиль, за которым тянулось немалое деревенское стадо.

– Йо! – эмоционально выразил свое мнение дежурный.

Охрименко повернулся на звук его голоса и уронил с хлеба колбасу.

Тем временем Лямзин припарковал автомобиль в тени и, войдя в дежурку, торжественно объявил:

– Вот, привел, как вы и велели. Причем, заметьте, у мерзавца даже краска на рогах не успела облететь. Прошу занести в протокол…

Лямзин пошевелился во сне и тревожно почмокал губами, пытаясь закричать. Давние события во сне трансформировались и получили совершенно другое развитие: бык несся за Лямзиным, дыша в затылок и заставляя удирать со всех ног. С разбега нырнув в заросли шиповника, Эдик чувствовал себя почти спасенным, как вдруг едва не закричал от ужаса: у его любимого автомобиля кто-то срезал крышу, превратив в кабриолет. Мало того, на заднем сиденье сидела голая мертвая женщина с кроваво-красной бумажной бабочкой на шее и, усмехаясь, смотрела на Лямзина.

Именно в тот момент бык догнал его и совершенно внятно, человеческим голосом произнес:

– Ты, главное, не торопись. Спешка, она не одно дело испортила.

– А? Что? Кто сказал? – Лямзин дернулся и, проснувшись, обеспокоенно завертел головой.

– С пробуждением, Эдуард Петрович, – откликнулся водитель.

– Да, да, я знаю, задремал. Но кто про спешку сказал?

– Никто, все молчали.

– Вы тоже ничего не говорили? – повернулся Лямзин к Таисии.

– Я что, по вашему мнению, к понятию «все» не отношусь?

– Мне тетя ваша снилась, – не отвечая на ее колкость, грустно сказал Лямзин. – Мертвая сидела, но была, как живая…

– Видать, к дождю, – крякнул водитель, включая «дворники».

Дождь пошел небольшой, мелкий, и «дворники» работали через раз, скрипя и щелкая при остановке. Таисия следила за струйками воды, медленно стекающими по стеклу, и думала, что так бегут по щекам чужие слезы. И ей самой хотелось плакать. Время так незаметно проходит, возраст ее уже к сорока подбирается. Когда, как получилось, что из веселой заводной девчонки, она превратилась в работящую лошадь, в жизни которой давно осталась только рутина? Где нужно было остановиться?

Единственный ее брак был гражданский. Скоропалительным, или – скоропостижным, как называла его Таисия.

Ей было девятнадцать, мужу столько же. Они учились вместе, встречались, а потом приняли решение жить семьей. Тогда Таисии казалось, что это навсегда, а то, что без печати в паспорте, так это чепуха. Многие живут, не расписываясь, разве дело в какой-то там бумажке?!

Но, видно, решение и впрямь было принято слишком поспешно, потому что вскоре стало ясно: желание любви Таисия приняла за истинную любовь. Что быстро началось, быстро и закончилось, оставив после себя чувство недоумения и классический горьковский вопрос: «А был ли мальчик?»

То, что мальчик все-таки был, Таисия вскоре поняла по округлившемуся животу и тошноте по утрам. А пока она сдавала анализы и ждала предстоящих родов, ее бывший муж готовился к свадьбе. С другой.

Нет, в первый-то месяц совместной с Алексеем жизни Тая чувствовала себя счастливой, недаром этот месяц называют медовым. Он у нее и был такой – сладкий, волшебный и совершенно неправдоподобный. Таисии постоянно казалось, что она попала в сказку и все происходит не с ней. Жаль только, что сказка быстро кончилась.

Через месяц, видимо устав от семейной жизни, молодой муж стал пропадать где-то по вечерам. Таисия, может быть, и сама хотела бы отвлечься от хлопот и посидеть где-нибудь с друзьями, но беда была в том, что Алексей ее никуда с собой не звал.

Сначала она терпела, надеясь, что это просто случайность, ее ненаглядный скоро одумается, потом стала укорять его. Наступил такой момент, когда терпение лопнуло, и Таисия устроила мужу скандал. На следующий день тот не пришел совсем. А она осталась одна с их еще не рожденным сыном. В том, что будет именно мальчик, Таисия не сомневалась. И будет он таким же голубоглазым и беленьким, как ее несостоявшийся муж.

Через неделю к ней пришла девушка, одетая как с картинки модного журнала, представилась старшей сестрой Алексея и заявила, что он не вернется.

– Не ищи его, не мешай, – говорила она, сверля Таисию взглядом. – Через месяц у него свадьба, а то, что было с тобой, – глупая ошибка.

– А это – тоже ошибка? – вспыхнула Таисия, показывая на живот.

Девушка равнодушно скользнула взглядом.

– Ребенку мы поможем. Купим все, что надо, не звери же мы. Но на остальное не рассчитывай – жить он с тобой не будет.

– А почему жил? – тупо, чувствуя, как от боли разрывается сердце, спросила Таисия.

– Мальчишка. Надоело общежитие, лень было самому себе готовить и носки стирать, вот и устроился. Ну, сама понимаешь.

Что она должна была понять, Таисия не успела разобраться, потому что в глазах у нее потемнело, и она потеряла сознание.

В тот раз жизнь ее крошечному ребенку удалось спасти: открывшееся кровотечение вовремя остановили. Но, видно, судьба такая у него была – ангелом на небо попасть. Через месяц, именно в тот день, когда ее ненаглядный праздновал свадьбу, Таисию с высокой температурой доставили в больницу – бог знает, где она подцепила краснуху. Маленький человечек родился раньше срока и, не прожив на земле и пяти минут, скончался.

Таисия замуж так и не вышла.

Сначала она сама не могла объяснить себе, почему так происходит: как только у нее в жизни намечаются какие-то перемены, она начинает вести себя как шальная, делает глупости, грубит, а потом, оставшись одна, плачет и жалеет себя. А недавно поняла (точнее, позволила себе понять): она боится любви. Боится, что, влюбившись, снова обожжется. И потом будет долго дуть на незаживающую рану.

– Поздно уже, – наблюдая, как Лямзин нервно поглядывает на часы и ерзает на сиденье, произнесла Тая, отрываясь от своих воспоминаний, – ваша жена, наверное, волнуется?

– Хотите выяснить, женат ли я? – буркнул Лямзин, и Таисия покрылась неровными красными пятнами. – Не женат, и никто меня не ждет, а домой хочу, потому что устал.

Таисии ехать домой не хотелось, особенно сейчас. Она даже побаивалась оставаться одна – навалится тоска, опять начнут всякие ужасы мерещиться. Пойти, что ли, в бар? Да засидеться там допоздна, пока уже сил не останется ни на что, и только тогда отправиться домой и завалиться спать. Но если она пойдет в бар, то обязательно переберет калорий… и придут лишние килограммы.

Кажется, она произнесла последние слова вслух, потому что Лямзин вдруг обернулся и спросил:

– Что?

– Нет, нет, ничего! – всполошилась Таисия, никогда ранее не имевшая привычки говорить сама с собой вслух. – Вон туда, налево, пожалуйста.

Во дворе она вышла из машины, не дожидаясь, пока Лямзин откроет ей дверь, сухо попрощалась и засеменила к подъезду. Пес жался к ее ногам, боязливо оглядываясь и скуля. Уже у самого порога зачем-то обернулась, с удивлением обнаружив, что Лямзин так и смотрит ей вслед. Водитель, открыв капот, копался в моторе автомобиля.

Едва Таисия вошла в подъезд, на первом этаже тут же приоткрылась дверь, и худосочная соседка ехидно прищурилась:

– О, явилась наконец. А тут хахаль твой тебя все дожидался, дожидался… И не дождался!

– Какой хахаль? – отмахнулась Таисия. – Вечно вы все путаете, тетя Клава, уже скоро год, как сплю одна.

– Тьфу, срамница! – возмутилась соседка. – Могла бы мне, старой бабке, такого и не говорить!

– Почему? – равнодушно осведомилась Таисия. – Вы мне завидуете?

– Э, чему тут завидовать…

– Как чему, тому, что у меня еще есть перспектива спать не одной.

– Мало тебя батька в детстве порол, – покачала головой соседка. И добавила: – И что этот красавец в тебе, пигалице, нашел? Сам высокий, статный, волосы кудрявые, глаза, как у сокола. И одет так заметно: длинный плащ, из дорогой ткани брюки…

– Ч-что?! – перебила, с перепугу начав заикаться, Таисия. – С-светлый плащ?

– Светлый, светлый, – довольная произведенным впечатлением подтвердила соседка. – Вот видишь, а говорила – не знаешь.

Ничего не отвечая, Таисия попятилась, а потом бросилась со всех ног бежать. Собака от неожиданности села, потом коротко тявкнула и кинулась за ней вдогонку.

– Стойте, стойте! – истерически закричала, выскочив из подъезда, Тая, размахивая руками. – Он здесь, он убьет меня, не уезжайте!

Водитель в тот момент начал разворот, но по знаку Лямзина заглушил мотор и открыл дверь.

– Что случилось? За вами кто-то гонится?

– Он… здесь… приходил… – Таисия слегка отдышалась и завопила: – Он убьет меня! Тетку убил и меня убьет!

– Садитесь обратно в машину, по дороге все мне расскажете, – кивнул на заднее сиденье Лямзин. – И не дрожите вы так, а то и убийца не понадобится, сами от страха помрете.

Таисия судорожно кивнула, захлопнула за собой дверцу автомобиля и, почувствовав себя под защитой, разрыдалась. Через несколько минут начала рассказывать, перемежая слова всхлипываниями и истерическими стенаниями. Из ее бессвязной речи Лямзин только и смог разобрать, что она напугана визитом мужчины, описание которого совпадало с показаниями свидетелей. И этот мужчина хотел непременно найти Таисию, но вовремя был остановлен доблестными бабульками, дворовыми стражами порядка.

– Он точно приходил, чтоб меня убить, – убежденно заявила женщина.

– Почему? – возразил Лямзин. – Вас есть за что убивать? Может быть, вы были посвящены в какие-нибудь теткины тайны?