Текст книги "Прощание с первой красавицей"
Автор книги: Диана Бош
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 9
Это утро отличалось от всех остальных тем, что ехать на работу мне отчаянно не хотелось. Я уже всерьез подумывала о том, чтобы позвонить и сказаться больной, как позвонили из редакции. Оказалось, больше некому встретить делегацию из Италии, и мне надлежало нестись сломя голову в аэропорт.
Надо сказать, я люблю аэропорты, люблю отлеты и прилеты, а еще больше люблю встречать гостей. Потому я расположилась на одном из свободных мест в зале ожидания не без удовольствия. Единственное, что огорчало – телевизор оказался за спиной, а вместо него перед носом торчали электронные часы, беззвучно отщелкивающие время. Я достала купленные по дороге журналы и гамбургер и приступила к культпросветному завтраку.
Информация, почерпнутая из прессы, оказалась довольно занятной. Вскоре я уже знала, что австралийскому утконосу зачем-то понадобилось иметь десять половых хромосом, вместо того, чтобы довольствоваться двумя, как люди, а американские ученые мечтают построить экологически чистые здания по образцу термитников. Последняя идея меня лично не вдохновила: термитник, запечатленный на фото, выглядел не слишком живописно и отбивал всякое желание жить в подобном доме. Но больше всего порадовала статья о различиях в мужской и женской психологии. Из нее я выяснила, что подавляющее большинство мужчин слушает своих жен лишь первые десять секунд. А я-то по наивности полагала, что только мне так с Даниилом «повезло». Хотя надо отдать моему мужу должное, он иногда может напрячься и слушать дольше. Секунд пятнадцать.
Нужный рейс должен был прибыть в девять тридцать. Я подняла взгляд на электронные часы и обмерла: они показывали десять сорок восемь. От испуга я резко вскочила, забыв, что на коленях у меня лежит ворох разных вещей, и все посыпалось на пол.
– Вы не скажете, который час? – спросила я у девушки рядом.
– Девять пятнадцать, – удивленно ответила та, показывая кивком на электронное табло, на котором и впрямь было именно это время.
Недоуменно пожав плечами, я хотела снова сесть и приняться за чтение, как вдруг догадка обожгла меня: именно это время было в моем сне, Евгений просил запомнить цифры 10 и 48. Я достала телефон, собираясь звонить, но трубка вдруг ожила сама.
– Прохлаждаешься? – спросил противный скрипучий голос. – А лучше бы домой поторопилась…
Ни один набранный номер не отвечал – ни домашний, ни мобильный Альбины – няни Андрюши, ни телефон Даниила, что было вообще странно. Мертвея от ужаса, я побежала к выходу из аэропорта. Мне уже было плевать и на делегацию из Италии, и на нагоняй, который за невыполнение задания ждал меня на работе.
К дому я подъехала, сопровождаемая машинами ГАИ – нарушила пару раз в спешке правила движения. Я понеслась по лестнице наверх, милиционеры, судя по топоту, кинулись за мной. Дверь в квартиру оказалась приоткрыта, и изнутри сильно тянуло газом. На полу в комнате сидел Андрюша, окруженный поломанными спичками, малыш пытался зажечь огонь. Я вырвала из его рук коробок, перекрыла газ и, схватив ребенка на руки, разрыдалась.
Дальнейшее помнилось смутно: кажется, кто-то из гаишников открыл окна, другой настойчиво куда-то звонил, а третий искал что-то в аптечке. Все это время я сидела, судорожно прижимая к себе сына, и монотонно раскачивалась, словно баюкая его, а Андрюшка обнимал меня за шею и плакал. В общем, я была в таком состоянии, что даже не заметила, как два санитара вынесли из квартиры носилки с Альбиной.
Когда приехал Даниил, ребенка у меня отобрали. Потом мне сделали какой-то укол в руку и уложили спать.
– Доброе утро. – Даниил поставил на тумбочку чашку с кофе. – Как ты себя чувствуешь?
– Отлично. – Я села, протерла глаза и глянула на часы. – Это что, я проспала? – И тут же испуганно вскочила, бросилась одеваться.
– Не торопись, у тебя больничный.
– Да? А что случилось?
– Ты правда ничего не помнишь?
Я на мгновение замерла. Потом вчерашние события всплыли в памяти, и я похолодела.
– Это что, был не сон?
– Ну, мать, ты даешь… – вздохнул Дан. – То сны за реальность принимаешь, то реальность за сон.
– Вялотекущая шизофрения, – мрачно подсказала я. – И где Альбина? Как она могла?!
– Альбина в больнице. С черепно-мозговой травмой. Сын у моей мамы.
Я не поверила своим ушам.
– Что?!
– Да. Поэтому я настоятельно тебя прошу: никуда не выходи из дому. И не открывай дверь незнакомым. А лучше вообще никому.
– Ты шутишь? – не поверила я.
– Абсолютно серьезен.
– Но почему?
– Диана, ты начинаешь меня всерьез беспокоить: туго стала соображать. Потому что тебя кто-то пытался испугать. Или убрать.
– Что?! – подскочила я.
– Нет, а ты что подумала? Может, решила, что кто-то неудачно пошутил? Кстати, дверь квартиры была открыта аккуратно, судя по всему – ключом. Вот тоже интересный момент: у кого могли быть ключи от нашей квартиры?
– У тебя.
– Плохо подумала. Думай еще.
– Не знаю, – буркнула я.
– Хорошо, тогда спрошу по-другому: кто мог сделать дубликаты ключей?
– Да кто угодно!
– Не понял… – Голос мужа стал угрожающим.
– Будешь на меня голос повышать, вообще не стану ничего говорить, – мстительно прищурилась я. – Никогда никому я ключи не давала. С другой стороны, моя сумка всегда в кабинете валяется. Не таскать же ее с собой каждый раз, когда я к редактору иду.
– Почему бы и нет! – рявкнул Дан. Слезы сами по себе крупными градинами закапали у меня из глаз.
– Ну, прости, – пошел на попятную муж.
Вполне насладиться его раскаяньем мне не удалось, потому что зазвонил телефон. Даниил, послушав пару секунд, тут же заорал:
– Кто? Когда? Сейчас еду!
Потом он повернулся ко мне.
– Сиди дома и не высовывайся. Я скоро вернусь.
Может быть, после всего происшедшего я и сидела бы смирно дома, если бы не одно «но»: очень не люблю, когда мне приказывают, тем более в таком тоне. Да и желание разобраться во всех странностях было так велико, что я с легкостью пренебрегла повелением Дана. Тем более что у меня возникла новая идея.
В общем, дождавшись, когда машина супруга выедет со двора, я быстро оделась и побежала по ступенькам вниз.
Я решила посетить кладбище. Но сделать это нужно было до того, как Даниил вернется домой, иначе скандала не избежать.
Я купила по дороге цветы, припарковала машину на стоянке перед воротами и пошла по центральной аллее. Тетя Шура оказалась права: кладбище разрослось как в ширину, так и в длину и простиралось чуть не до горизонта. Это было похоже на город мертвых и производило такое удручающее впечатление, что мне стало не по себе.
«Может, все-таки надо было послушаться Дана и остаться дома?» – подумала я, ускоряя шаг. Хорошо еще, что могила бабушки находится в самом начале кладбища, нужно только отсчитать третью аллею и повернуть направо.
На березку передо мной опустилась ворона, посмотрела на меня черным глазом и каркнула. Я испуганно вздрогнула и ускорила шаг. Остановилась только около бабушкиной могилы. Кусты сирени и жимолости пышно разрослись, на надгробии лежали осенние листья и комья грязи. Наскоро все убрав, я полила цветы и огляделась.
Раньше справа, невдалеке от бабушкиной могилы, был похоронен некто Чудинов, погибший на заводе от удара лопнувшего троса, а слева – женщина, не дожившая два года до своего столетнего юбилея. Теперь же рядом появились две маленькие могилки. На одной из них из-под многочисленных венков выглядывал краешек деревянной таблички. «Вера Стрельцова», – прочитала я, раздвинув венки. На второй скромненько лежали несколько цветочков и надпись была совсем краткой: Игорек. Вот прямо так, без фамилии.
Сердце неприятно защемило, стало жаль девочку Веру и совсем крошечного Игорька, пришедших на свет только для того, чтобы сразу кануть в небытие.
Чтобы успокоиться, я присела на лавочку и вытащила сигарету.
– Кар! – на куст передо мной спикировала ворона.
– Тьфу, нечистая! – плюнула я, выкинула сломанную сигарету и поднялась.
Я шла к выходу с кладбища и лихорадочно соображала, что же делать дальше. Наконец план возник. Нужно во что бы то ни стало узнать, что произошло с девочкой по имени Вера Стрельцова, и может быть, тогда мне удастся понять, что именно угрожает мне.
Несколько купюр и масса личного обаяния позволили мне беспрепятственно выяснить адрес Веры, а заодно и дату смерти ребенка. Выходило, что сегодня как раз девять дней со времени кончины девочки. По дороге к дому Веры я заехала в магазин и купила приличествующий случаю черный наряд и шляпку. Оставалось придумать легенду своего появления. Это оказалось самым трудным: я ведь ничегошеньки о девочке не знала. Поломав голову и сочинив несколько бледных и, наверное, неубедительных версий, я решила положиться на авось.
Дом был спрятан в тени старых акаций и казался тихим и уютным. От таких маленьких чистых двориков, от аккуратных окошечек с беленькими ситцевыми занавесочками всегда веет чем-то патриархальным. Чудится, стоит попасть туда, и перенесешься в свое собственное детство, где сладко пахнет пирогами и домашним теплом, где еще нет боли и отчаяния потерь, и ты не знаешь о том, что страшнее всего в жизни терять тех, кого любишь.
Нужная квартира обнаружилась на втором этаже, напротив лестницы. Дверь была открыта, и изнутри доносились тихие голоса. Я осторожно вошла и остановилась, ожидая, не выйдет ли кто в прихожую.
На кухне хлопотали женщины. Ко мне они интереса не проявили – равнодушно скользнули взглядом.
«Скорее всего это нанятые кухарки, – подумала я. – От них ничего не узнаешь, только время зря потеряю».
– Валечка, ты поплачь, тебе легче станет, – долетело до меня, и в коридоре появились две женщины, одна из них, высокая жилистая брюнетка, поддерживала под локоть другую, беленькую и худенькую. – Нельзя же так! Девять суток минуло, а ты ни слова не проронила. Пожалей себя, дочери своей ты уже ничем не поможешь.
Маленькая женщина словно не слышала спутницу. Она смотрела перед собой невидящим взором, в глазах ее застыла вселенская скорбь.
– Вы кто? – раздалось за спиной. Меня взяли за локоть, и я стремительно обернулась.
– Мне… – замямлила я, застигнутая врасплох.
И тут взгляд мой упал на фотографию в траурной рамке. На ней девочка в розовом платье, похожая на крохотную принцессу, стояла у рояля.
– Я из музыкальной школы, – быстро нашлась я. – Знаете, мы в детском саду тестирование детей проводили, и Верочка просто великолепные результаты показала. Я думала, новая звезда растет, а тут такое горе. Вот пришла сразу, как узнала.
Признаться, я ожидала всего, чего угодно. Возможно, сейчас женщина разразится бранью и выгонит меня с позором. Но та только молча кивнула. Вдохновленная неожиданным успехом, я перешла к расспросам:
– А что все-таки случилось с Верочкой? Мне как-то скупо рассказали…
– Отравилась она, – вздохнула незнакомка. – Играла с девочками… матери дома не было… – Из глаз женщины закапали слезы, она суетливо промокнула их передником и высморкалась.
– Вы извините, что спрашиваю, – смутилась я.
В ответ женщина безнадежно махнула рукой:
– Да не вы одна. Случай-то особый… Если бы не равнодушие людей, девочка осталась бы жива.
В общем дело обстояло так. Одна из подружек Веры предложила поиграть в больницу. Девочки достали из аптечки лекарства, разложили таблетки по кукольным стаканчикам. Сначала кукол «лечили» да зверюшек плюшевых, а потом сами проглотили таблетки. От них детей стало в сон клонить, и девочки разошлись по домам. У одной мама дома оказалась. Увидела, что обычно шустрая и неугомонная дочь улеглась спать средь бела дня, попробовала ее разбудить – и не получилось. Вызвала «Скорую». У второй девочки бабушка застала внучку спящей. Сначала тоже значения не придала, потом, когда сон слишком затянулся, заволновалась и за соседом-врачом сходила. А про Верочку никто и не вспомнил. Если бы кто-нибудь ее матери позвонил, ребенка удалось бы спасти. А так… Когда мать с работы пришла, девочка уже в коме была.
Видимо, привлеченная нашим разговором, к нам направилась одна из женщин. Судя по внешнему сходству с моей собеседницей – ее сестра. У нее были властный, выдающийся вперед подбородок, цепкий взгляд стальных глаз, уверенная размашистая походка.
«Сейчас меня перекусят пополам и размажут по стенке за ложь», – поняла я.
– Извините, меня, кажется, зовут, – скороговоркой протарахтела я и кинулась в подъезд.
– Эй! – донеслось до меня сверху. Судя по грубовато властному тону, голос принадлежал Мадам-Большой-Подбородок. – Эй, вы кто?
Лучше всего в такой ситуации сделать вид, что ничего не слышишь. Тогда, если тебя схватят за руку, можно с чистой совестью сказать: «Ах, это вы мне кричали? Извините, задумалась». К счастью, криками сверху дело и ограничилось, никто вдогонку за мной не бросился, и я преспокойненько села в машину и укатила. Теперь можно было обдумать то, что я узнала.
Евгений в моем сне сказал, что девочка от него для меня весточку передаст. Но я никак не могла сообразить, что все это должно означать. Верочка отравилась лекарством – меня, возможно, уже пытались отравить. А дальше-то что? Неужели еще раз отравить попытаются?
Дома Даниила еще не было, но не успела я вздохнуть с облегчением, как в подъезде раздался его голос. Пришлось быстро накинуть поверх уличной одежды халат. Он вошел в квартиру, продолжая устраивать кому-то разнос по телефону.
– Так найдите, черт возьми! За что я вам деньги плачу?! Шевелитесь, да поскорее!
Что муж сказал дальше, разобрать не удалось, потому что Даниил заговорил тише и вошел в кабинет. Я на цыпочках подкралась к двери и приложила ухо к замочной скважине, но кроме невнятного бормотания ничего не услышала. Подождав, когда муж закончит телефонный разговор, я осторожно постучала.
– Да, – устало откликнулся Дан.
Я приоткрыла дверь и, не заходя, заныла:
– Данюша, можно мне уже выходить? Ну, пожалуйста! Очень надо!
Я сделала ударение на слове «очень» и, подойдя ближе, по-собачьи преданно уставилась в глаза супруга.
– А? Что? – наконец очнулся он от своих мыслей.
– Я спрашиваю, выходить-то мне уже можно? – терпеливо повторила я. – Или я все еще под домашним арестом?
– Какой домашний арест? – непонимающе спросил Дан.
– Тот, что выражался в твоей бесцеремонной фразе: «Сиди и не высовывайся». И я, между прочим, несмотря на всю оскорбительность данного обращения, как правильная жена все-таки сижу. У меня так анемия начнется, без свежего-то воздуха. Посмотри на цвет моего лица!
– А куда ты хотела пройтись?
– Любимцеву проведать. Ей, должно быть, очень одиноко.
«Статистика – полная ерунда, – угрюмо думала я, наблюдая за тем, как лицо Даниила превращается в маску с двумя морщинками между бровей. – Он явно меня не слышит, а я в десять секунд уложилась. Думаю, он перестал слушать еще на третьей».
– Бедная Любимцева лежит там одна, – продолжала я вслух, – и никому нет до нее дела. Как это ужасно!
«Ой, кажется, я с патетикой переборщила», – занервничала я, наблюдая, как Даниил кружит по комнате с мрачным видом. Но он вдруг остановился, подумал немного и кивнул:
– Ладно, поезжай. Но только туда и обратно.
– Как прикажете, Ваша Честь, как прикажете! – обрадовалась я. – Да любой ваш каприз…
Окончание фразы я не договорила, скрывшись в ванной. Там со сноровкой бывалого солдата скинула халат и оправила одежду, бывшую под ним. Затем выскочила, схватила сумку и телефон и понеслась по лестнице.
– Нигде не задерживайся! – догнал меня внизу крик Дана.
Глава 10
Примерно через час, пыхтя и отдуваясь, я волокла сумку с гостинцами на пятый этаж больницы, где лежала Любимцева. Последний этап давался особенно тяжело. «Веселые» все-таки порядки в наших медицинских учреждениях! Если лифт даже и есть, то его все равно что нет: посетителям приходится подниматься пешком. А ведь иногда и больным тоже!
Когда Андрюша был совсем маленьким, мы попали с ним в детскую хирургию. В палате на седьмом этаже оказалось жарко и душно, а на улице, в тени деревьев, все-таки можно было дышать. И я брала сына на руки и шла в больничный двор, наплевав на свою травму шеи, оставшуюся в память об аварии, из-за чего у меня часто случались такие головные боли, что мне трудно бывало открыть глаза.
Вместе со мной те же семь этажей несколько раз в день преодолевали и другие чадолюбивые мамаши. Две санитарки, сидевшие церберами возле лифта, взирали на живой ручеек мадонн с младенцами на руках с тупым безразличием, лениво сплетничая и что-то жуя. Видимо, вредные тетки полагали: пациенты не баре, походят и пешком.
И еще. Врач сказал, что операция, по поводу которой сын попал в больницу, должна длиться полчаса, и я металась по палате, то и дело глядя на часы. Двадцать восемь, двадцать девять, тридцать минут… Я кинулась наверх, но за дверью операционного блока никого не было видно. Следующие полчаса я не жила, а медленно умирала от страха за свое дитя.
Андрюшку забрали у меня из рук, не позволив остаться с ним до тех пор, пока не подействует наркоз. Малыш отчаянно кричал и тянул ко мне руки, а я фальшиво улыбалась, не в силах ничего изменить. Ему было страшно, очень страшно моему ребенку, и я чувствовала себя предательницей.
До сих пор не могу понять, кому это нужно? Почему нельзя дать маленькому пациенту наркоз при матери, чтобы тот уснул в полной уверенности, что она рядом? Я готова была на все, чтобы только мальчик не переживал, но, увы: кроме меня, спокойствие ребенка больше никого не интересовало.
Наконец, ровно через час мучительного ожидания через анфиладу стеклянных дверей я увидела медсестру, толкавшую перед собой каталку. Андрюшенька вдруг вскинул ручки вверх, я кинулась к нему – и почувствовала ледяной холод его кожи.
– Он еще под наркозом, спит, – торопливо произнесла медсестра, увидев мой испуг.
– А почему мальчик… такой холодный? – запинаясь, произнесла я.
– Так холодно же в операционной. Так надо, – словно извиняясь, объяснила девушка.
Личико сына было бело-синим, и на нем застыла гримаса страха и боли. Я ревела, мне хотелось прижать ребенка к себе и согреть своим теплом, а дурацкий лифт все не ехал и не ехал.
Молоденькая медсестричка смотрела на меня с состраданием, сама едва не плача, потом вдруг, видно поняв мое желание, спросила:
– Хотите его взять? Я помогу, тут всего два этажа. И будет даже быстрее, чем на лифте. – И девушка в сердцах стукнула кулаком по кнопке подъемника, застрявшего где-то на первом этаже.
Конечно, я хотела. Я очень хотела! Так, что если бы не боялась навредить своему ребенку, уже бы давно сама схватила его на руки.
Юная медсестра помогла мне взять дитя, подоткнув одеяло так, чтобы оно не волочилось по полу, а я сняла туфли на каблуке и пошла босиком. Двигалась медленно, очень медленно, боясь споткнуться и навредить малышу, и те два пролета показались мне бесконечными…
На пятом этаже больницы, где лежала Любимцева, стоял забинтованный с ног до головы человек и курил. Я поставила на подоконник рядом с ним сумку и полезла в карман за запиской с номером палаты, как вдруг «мумия» повернулась и произнесла голосом Яковлева:
– Здравствуй, душа моя.
От неожиданности я едва не рухнула на пол.
– Игорь Семенович, ты?! Что случилось?
– Пустяки, душа моя. Сломаны два ребра. Все остальное цело, лишь слегка подпорчено.
– О, господи… – только и смогла выговорить я. – Что же ты здесь стоишь? Тебе ведь надо лежать!
– Сколько дней уж лежу, надоело.
– Сколько? Ты же от Вики уходил целый и невредимый!
– Не дошел, – хмыкнул Яковлев.
– Фу, Игорь Семеныч, что ж я из тебя все как клещами тащу? – возмутилась я. – Можешь рассказать толком, что с тобой произошло?
– А нечего рассказывать. Шел домой, собирался сразу лечь спать. У самого дома меня подкараулили. Двое. Свернул за угол и сразу получил дубиной по башке. Упал. Дальше били ногами. Кто и за что – не знаю.
– Но должны же они были хоть что-то тебе сказать?
– Должны, – согласился Яковлев. Подумал и добавил: – Но не сказали.
– Игорь Семеныч, ты мне врешь, – жалобно заныла я, – и тем самым подвергаешь мою жизнь опасности. Я не смогу быть осмотрительной там, где должна. Ну, посуди сам, какой смысл тебя бить, если ты все равно не знаешь, за что?
– Для острастки, наверное, – пожал плечами Яковлев, – в надежде, что я сам догадаюсь, за что избит.
– Ага, – уныло ответила я, – так я и поверила. Преступники тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо. А ну, как ты не поймешь, кто тебя предупредил, и подумаешь на кого-нибудь другого? Или твой враг страдает манией величия, полагая, что он у тебя – один-единственный?
Яковлев засмеялся:
– Честно, душа моя, я не в курсе, кто постарался. Может, объявится еще. Вот тогда тебе и сообщу.
– Ладно, – вздохнула я, – не хочешь говорить, не надо. Пошли в палату, будем продукты делить. Ты, наверное, здесь совсем изголодался? Вот теперь мне хоть понятно стало, чего меня вдруг в магазин понесло, и я набрала харчей на мотострелковую роту. Я подсознательно чувствовала, что покупать надо не на одного, а на двух человек.
Перед палатой Яковлев остановился, опасливо огляделся по сторонам и тихо сказал:
– Подожди. Я сейчас тебе незаметно передам кое-что на хранение, а ты спрячь куда-нибудь подальше. Если вдруг что-то со мной случится, сама разберешься, что с этим делать.
И только я открыла рот, чтобы задать возникшие у меня вопросы, как он распахнул дверь. В палате пахло пивом, рыбой и давно немытым мужским телом. Невольно задержав дыхание, я поморщилась и подумала, что у бедного Яковлева в такой обстановке должно сильно страдать его чувство прекрасного. Всегда элегантный, подтянутый, окруженный ароматом изысканного парфюма и вдруг оказался в помещении, где запахи, как в конюшне.
Два соседа Игоря Семеновича по палате, увидев меня, замерли. Потом один из них, молодой неопрятный бугай, присвистнул:
– Вот это кадры! Я и не знал, что такие не только в кино бывают. Семеныч, познакомь!
– Остынь, Петруха, у нее трое детей, – ласково отбрехался Яковлев.
– Врешь… – протянул Петруха, недоверчивым взглядом окидывая мою фигуру. – Девушка, вам муж нужен?
– Нужен, – потупив глазки и зардевшись, ответила я. – Только Игорь Семеныч неправду сказал, у меня не трое детей…
– Ха, ну что я говорил! – удовлетворенно хлопнул ладонью по коленке Петруха.
– Их у меня пятеро, – скромно продолжила я. – Два раза по двойне было. А продукты дорогие, такую ораву очень трудно прокормить…
И я замолчала, с надеждой в глазах ожидая ответа. Петруха стих. Видимо, его мозги были не предназначены для информации такого объема, и теперь она там не помещалась. Пока парень находился в коматозном состоянии, мы с Яковлевым быстро поделили продукты, часть он убрал к себе в тумбочку, а с остальными подсунул мне диск в бумажном конверте. С изрядно полегчавшей сумкой я выскользнула из палаты и отправилась искать Любимцеву.
Нашла я ее довольно быстро. Она лежала на кровати у окна и грызла яблоко, читая какую-то бульварную газетенку.
– Ой, Дианка, привет! – обрадовалась Людмила Анатольевна.
– Привет последователям Распутина! – поздоровалась я голосом телевизионной шоу-women. – Во всем мире есть только два человека, стрескавших цианид и не подавившихся, – Людмила Любимцева и Григорий Распутин.
– Да ладно тебе, Дианка… – засмеялась Любимцева.
– Правда, у вас обоих был сообщник, – заговорщицки подмигнула я, – которого в других случаях обзывают «белой смертью», но в данном он нес жизнь. Кстати, ты уже знаешь, что именно в сахаре был обнаружен цианистый калий?
– Да? – изумилась Любимцева. – Это что же, выходит, отравить хотели Вику?
– Или всех нас. Но, поскольку сахар разрушает цианид, ты легко отделалась, не отправившись безвременно на небеса.
– Знаешь, мне Викин Шурик всегда не нравился, – ни с того ни с сего ляпнула вдруг Любимцева. – Какой-то он подозрительный. И глазки все время бегают…
– Ему-то это зачем? – удивилась я.
– Не скажи. Если поискать, мотив всегда найдется. Вот ты, например, интересовалась его предполагаемым мотивом?
– Я – нет. Мне парень не кажется подозрительным. И потом, мотивы искать – дело милиции, а не мое.
– А вот и нет! Ты сама должна быть заинтересована. Между прочим, чай, который я выпила, делала ты.
У меня вытянулось лицо.
– Хочешь сказать, что я сама себя чуть не отравила? Хотела покончить жизнь самоубийством?
– Не-ет, – засмеялась Любимцева, – я имею в виду, что отравили твой чай, хоть и выпила его я.
– Людмила Анатольевна, ты совсем запуталась. Меня травить Шурику вообще нет никакого смысла.
– А о тебе никто и не говорит. Отравить все-таки, как мне кажется, хотели Вику. Она же у нас такая беззащитная…
Я хихикнула:
– У меня о ней несколько иное мнение. Но если ты настаиваешь, пусть будет так. Тогда мотив грохнуть Вику мог быть буквально у каждого.
– Глупости! – уперлась Любимцева. – Я всех перебрала, Шурик – самая подходящая кандидатура.
– Да ну? А давай-ка переберем всех еще раз.
– Давай. Какой может быть мотив у Игоря? Он влюблен в Вику так давно, что уже и забыл, наверное, когда поцеловал ее в первый раз. С какой стати ему ее убивать?
– Вот именно! Если бы мне столь долгое время морочили голову, я бы уже давно мучителю крысиного яду подсыпала. Шучу. Неужели ты думаешь, что Яковлев в восторге от поведения Вики? – спросила я.
– Ну, если столько лет терпел… – задумчиво протянула Любимцева. И, помолчав немного, добавила: – Хотя, конечно, любое терпение когда-нибудь, да кончается.
Заметив, как посуровело ее лицо и загорелись праведным гневом глаза, я сочла за благо остановить Людмилу.
– Эй, эй, не увлекайся! Не забудь, что мы всего лишь играем. А в рамках этой игры мотив есть и у тебя, и у меня.
– У меня?! – ахнула Любимцева. – Да какой же у меня мотив?
– А Славик? Забыла?
Славик был другом, точнее любовником Любимцевой, которого она как-то раз привела в бар, где того заметила Вика и, недолго думая, отбила. Их роман был краткосрочным – уже через неделю наша непостоянная красотка увлеклась другим. Но Любимцева Славика так и не простила, хотя и долго переживала разрыв, а своих новых кавалеров больше с Викой не знакомила.
– А, – махнула она рукой, – так это когда было…
– Всего лишь в прошлом году. Чем твой мотив хуже моего или Яковлева?
– Ну, ты и придумала! – всплеснула руками Любимцева. – Да Славик козел, очень надо из-за него грех на душу брать.
– Это ты сейчас так говоришь, а год назад локти кусала.
Любимцева загрустила, видно, вспомнив.
– Я поняла, что ты имеешь в виду, – грустно сказала она. – Вика человек непростой, характер у нее не сахар, и у каждого могут найтись к ней претензии. Агента она как-то раз довольно грязно подставила, Аду, его жену, высмеяла при всех, с Ковалевым гуляла… Может, только у Светланы нет мотива, и то, кто ее знает…
– Ладно, Люда, не бери в голову, тебе сейчас вредно напрягаться. Кому надо, пусть и думают, а ты скорее поправляйся, хорошо? Кстати, чего ты так надолго здесь зависла?
– Язва у меня обострилась. Решила подлечиться чуток, на работу я всегда успею.
В этот момент дверь резко распахнулась, с грохотом ударившись о стену, и перед нами появился разъяренный Даниил. Лицо его было бело от злости, белки глаз вращались, и Любимцева судорожно перекрестилась:
– Батюшки святы, архангел Даниил!
Соседка Любимцевой по палате с перепугу запуталась в платье, которое успела натянуть только до половины, и заорала:
– Между прочим, воспитанные люди сначала стучат!
Не обращая на нее ни малейшего внимания, Даниил подлетел ко мне и, цапнув за руку, завопил:
– Что, черт возьми, происходит? Почему ты не отвечаешь на телефонные звонки? И вообще, черт возьми, тебе самой не пришло в голову позвонить мне?
Я, поморщившись, вырвала из его пальцев руку и полезла в сумку.
– А у меня нет телефона, – удивленно сказала я.
– Да ты что? – елейно произнес Дан. И тут же снова завопил: – А где же, черт возьми, твой телефон?
– Во-первых, перестань чертыхаться, а во-вторых, хватит на меня кричать! – возмутилась я. – Подумаешь, потерял меня на какие-то полтора часа, а устроил целую трагедию.
– Полтора часа?! – поперхнулся от негодования Дан. – Тебя не было три!
Я посмотрела на часы.
– Не преувеличивай, до трех часов не хватает целых двадцати минут. Кстати, у меня создается впечатление, что мой мобильник ты воспринимаешь как радиомаячок, по которому в любой момент можно определить местонахождение объекта. Я не окольцованная птичка!
– Я беспокоюсь за тебя! – взревел Дан.
Благоразумней всего было промолчать, что я и сделала.
– Муж волнуется, Диана, – не выдержала Любимцева, – его тоже можно понять.
– Это еще не повод для воплей, – вздохнула я. И добавила примирительно: – Наверное, телефон остался в машине. У меня, когда я подъехала к больнице, сумка раскрылась, вот трубка, видимо, и выпала.
Даниил обессиленно сел, опершись руками на колени и свесив голову. Мы с Любимцевой молчали. Наконец, после долгой паузы, мой муж устало произнес:
– Извини, просто я очень боюсь за тебя. А знаешь что… Я много раз тебе обещал посетить «Грот Дианы», вот и давай поедем туда сегодня.
– Дан, я тебя люблю! – взвизгнула я.
Мне давно хотелось попасть в этот ресторанчик, о котором я слышала много интересного.
Когда мы спустились в больничный двор, я по рассеянности забыла о своей машине и направилась к автомобилю Даниила. Он же, прекрасно все помня, пошагал к моему и оттуда ехидно наблюдал, как я переминаюсь с ноги на ногу, ожидая его.
– Девушка, вы не меня ждете? – крикнул супруг, усмехаясь.
Я смущенно двинулась к нему.
Взяв у меня ключи, Дан открыл машину, наклонился и, пошарив под сиденьем, извлек оттуда сотовый телефон.
– Ну, вот видишь, – обрадовалась я, – он действительно выпал.
– О чем ты бы и не вспомнила, если б не я, – хмыкнул Дан.
– Мне положено быть рассеянной, я творческий работник. Не всем же быть такими собранными и деловыми, как ты! – огрызнулась я.
Дома без Андрюшки было пусто, и я, заскучав, позвонила свекрови. Та заверила меня, что все просто великолепно, ребенок играет и нет нужды его срочно забирать.
– Отдыхайте спокойно, – заявила мать моего мужа.
Золотая все-таки у меня свекровь!
Я метнулась к шкафу – оценить, что можно надеть в ресторан. Потом побежала в ванную, оттуда – на кухню, выпить кофе. Дан, меланхолично жуя, следил за мной.
– Можешь не торопиться, мне еще на работу надо съездить. Так что в твоем распоряжении уйма времени.
