Текст книги "Шарм, или Последняя невеста (СИ)"
Автор книги: Диана Билык
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 21. Генри
Вот так помощь может обернуться неприятностью, напряжением и несправедливой обидой. Хоть Лера и делает вид, что все нормально, я вижу, как зыркает на меня из зеркала. Ревнует? Как такое возможно?
– Надолго вы нашу Лерочку забираете? – лелейно говорит Валентина, а мне хочется скривиться от неприязни, но сдерживаюсь.
Падчерица еле заметно вздрагивает и сильнее закрывает лицо распущенными волосами.
– Я ее силой держать не буду, – отвечаю спокойно. – Захочет в любой момент поедет домой.
Валерия оборачивается, отсекает мой взгляд и говорит размеренно, но я чувствую, как в ней кипит ярость:
– Это вряд ли. Доброго вам здравия, дорогая матушка, – последнее сквозь зубы. С сестрой не прощается и, прихватив рюкзак, просто выходит на улицу.
Короткое: «Хорошего дня» и я иду за Лерой, но за дверями она внезапно встает, как испуганная лошадь, и вручает мне рюкзак.
– Минуту, – шепчет и, высоко поднимая ноги в снегу, исчезает за домом. Через несколько секунд вылетает с пачкой бумаг. Я не задаю вопросов, логика подсказывает мне, что она не просто так прятала документы. Меня оберегала, выполняла просьбу оставить все в секрете. И отчего это так приятно? Даже теплее стало на морозе, а под ребрами чаще заколотилось сердце.
Открываю девушке дверь авто и замечаю, что она как-то странно уводит от меня правую щеку. Наклоняет неосознанно голову, чтобы волосы просыпались гуще именно с этой стороны.
Пока пристегиваю ее, нарочно заползаю в салон до пояса, скрытно наблюдаю и замечаю что-то темно-вишневое на бледном лице. И губы мне кажутся более алыми, словно ее…
Вот же сука мачеха!
Осторожно защелкиваю ремень и прикрываю дверь. Тише, спокойно. Вдох-выдох.
Обхожу авто намерено позади, сгребаю с капота немного свежего снега и умываю лицо. Мне нужно успокоиться, потому что недостаток сна и нервы сильно бьют по душевному равновесию. Я едва держу ноги на месте, а кулаки в карманах, чтобы не сорваться сейчас же и не поколотить тетку за рукоприкладство. Пока отец в больнице, мачеха много себе позволяет, а Лера защититься не может. Я не дурак, все же ясно, как белый день.
Когда сажусь, девушка смотрит в противоположное окно. Прячется, накрывая ладонью лицо. Кажется, что такой небрежный жест, просто кулачок под щеку подставила, но моя наблюдательность вылавливает в ее глазах тревогу и боль: Лера не признается мне о проблемах, я ведь чужой. Боится, что засмею? Что не пойму?
В дороге мы молчим. Валерия держит договор в руках, а меня живьем едят мысли о том, что она пережила за последние часы. А если бы я удалил смс, а если бы не вернулся домой за телефоном? Кожа руля скрипит под пальцами, а зубы хрустят от напряжения. Но я не буду ковырять больное, не буду спрашивать, пока Лера сама не захочет поделиться.
Сворачиваю к дому и, пока девушка идет ко входу, тихо прошу Егора привезти свежих фруктов и еще женскую одежду. Строго, но так, чтобы слышал только охранник, приказываю к моему дому не пускать две личности, и, когда он согласно кивает, спешу открыть дверь Валерии.
Она топчется у входа и кусает губы.
Набирает воздух, чтобы что-то сказать, а я перебиваю:
– Не за что.
– Генри, я не успела почитать, – приподнимает бумаги. – И они побывали в снегу.
– Да, я заметил. Проходи, сейчас все расскажешь, – забираю договор и, швыряя его на тумбу, осторожно касаюсь маленького плеча, но она все равно шикает от боли. Стискиваю пальцы и снова крошу зубы. Эта тварь ее не только по лицу била!
– Да не о чем разговаривать, – отступает девушка немного вглубь дома. Скукоживается, слово кислица от прикосновения. – Мне просто нужна помощь, а просить больше не у кого. Я согласна на все, даже читать договор не буду.
– Нет, – прикрываю распахнутую на улицу дверь, пресекая попытки мороза заполонить гостиную. – Даже без помолвки я рад подставить плечо помощи, Лера. А документы почитаешь, но немного позже, и примешь решение. Сначала нам обоим нужно отдохнуть. Давай, – стягиваю куртку. Берет и перчатки она сама аккуратно кладет на полочку, снова прячет лицо под кудрями, но я пресекаю это движение и приоткрываю щеку.
Все, что получается выжать из себя, когда вижу расцарапанную и отекшую кожу:
– Вот же тварь!
– Я просто… – начинает Лера.
– Даже не говори мне, что упала. Я все равно не поверю. Твоя мамашка заплатит за это.
– Так же как ты заплатил ей за меня? – говорит, потупив взгляд.
– Уже сообщила? – сцепляю зубы.
Лера кивает и смотрит в пол.
Вот же связался! Но я не из тех, кто будет жалеть. Тем более, если о девушке заботиться, вряд ли сбежит, значит, я удержу ее. Осталось только не влюбиться.
– Лера, я тоже нуждаюсь в поддержке и этого не скрываю. Мы можем друг другу помочь. Почему нет? – нежно веду пальцами поверх царапины и гематомы, но не касаюсь.
Суматошно думаю, что мне нужно сделать в первую очередь. Вот же гадость какая. Наклоняюсь и слабо касаюсь израненных губ Валерии своими. Я бы забрал боль, если бы мог. Я не должен был утром ее отпускать, но кто знал, что у них в семье все так плохо…
Валерия шире раскрывает глаза, будто удивлена моим вниманием. Упирается ладонями в грудь и уводит голову в сторону, снова подставляя мне здоровую щеку. Будто ей стыдно за то, что ее унизили.
– Только за нарушение договора слишком большая цена, тебе не кажется? – говорит поникшим голосом. Я знаю, что она мне не до конца доверяет. Когда тебя окружают одни предатели, поверить в добрые намерения сложнее всего. – Я первый пункт только прочитала. У меня не будет миллиона, чтобы выплатить неустойку, Генри. Это просто бессмысленно.
– Я вычеркну это пункт, – тихо говорю и не отпускаю ее. Совсем не хочется. Она теплая, маленькая и трепетная.
– Но тогда не будет наказания. В чем смысл? Ты ведь лишаешь себя защиты… если я нарушу договор.
– Ты же еще не читала. Вдруг там нечего нарушать?
– То есть фраза «ты меня возненавидишь» упоминала первый пункт?
Прыскаю и, вырывая себя из ее душистых объятий, веду Леру к холодильнику.
– Нет.
Достаю лед, заворачиваю его в полотенце и заставляю девушку сесть. Лера подчиняется, не сводит с меня лазурных глянцевых глаз. Царапины на щеке не глубокие, но как же мне хочется ту тварь, что их оставила, задушить. Наверное, это написано на моем лице, потому что Лера смотрит с опаской, даже отстраняется и вжимается в спинку стула, будто боится, что я ее тоже ударю.
– За что она тебя так? – шепчу, осторожно прикладывая лед.
Стараюсь улыбаться мягко и немного поглаживать ее плечо, чтобы расслабить и научить мне доверять.
– За то, что не смогла меня полюбить, – отвечает девушка тихо и, всматриваясь в мои глаза, коротко сглатывает.
Глава 22. Валерия
Генри ведет себя сдержанно и немного холодно, но я замечаю, как напряжены его скулы, и слышу, как стучат зубы. Волнуется? Злится?
Лед снимает жар со щек, но тупая боль все равно заставляет меня вздрагивать от прикосновений. Каждый раз Генри вздрагивает со мной, но упорно обрабатывает перекисью царапины, ласково дует на ранки, хотя я к боли привыкла, и в конце цепляет на мое лицо маленькую полоску пластыря.
– Почему три месяца? – спрашиваю, когда мужчина отходит к кофемашине и запускает программу. Замечаю, как дрожат его пальцы.
– Мне кажется, что этого времени достаточно, чтобы узнать друг друга, – он не поворачивается и пожимает плечом. Тянется за чашками, достает из холодильника баночку со сливками.
– Я не первая, да?
От последнего вопроса Север замирает, чашка падает боком на стол, и густые сливки забрызгивают темный кардиган.
А у меня перед глазами его объятия с сестрой. Ну, бред же! Может, она сама к нему на шею бросилась по совету мамаши? Ох, как же внутри горит от одной мысли, что Генри не такой, как кажется. Вдруг я ему нужна не потому что нравлюсь? Глупо… Шарм все перепутал. Как понять правдивы чувства мужчины или нет?
– Лера, много вопросов, – говорит Генри остывшим голосом: низким, гудящим. Стаскивает кофту, не расстегивая, через голову и остается в серой рубашке, что плотно обнимает его широкие плечи. – Ты должна понимать, что я – взрослый мужчина и прошел долгий путь, – он поворачивается, бросает в меня короткий острый взгляд и, сложив руки на груди, приседает на край стола. – Есть вещи, о которых я не хочу говорить и не люблю вспоминать, потому прошу отнесись с пониманием. Не задавай мне личных вопросов. Рано еще.
– А как мне знать, что этот вопрос личный, а другой нет: ты список составишь? К договору прикрепишь? – я понимаю, что иду по минному полю. Мы – чужие люди, и у Генри свои причины что-то скрывать, но я должна убедиться, не вешаю ли я на свою шею еще одно ярмо, не ступаю ли я из одной пропасти в другую. Вдруг он только кажется хорошим? И мне страшно…
Север молчит и смотрит на меня. Устало закатывает глаза и, когда сигнал на машине оповещает о том, что кофе готов, отворачивается со вздохом облегчения.
Поднимаюсь и подхожу ближе. Генри не спал всю ночь, я не могу ему позволить это сделать. Накрываю его руку своей, по телу пробегает стрела дрожи, что превращает мой голос в сип:
– Не нужно.
Он застывает, как будто его тоже прошибло невидимым током. Я даже замечаю, как на шее вздрагивают крепкие мышцы, и жилка начинает активно пульсировать.
– Что? – хрипло и настороженно спрашивает Север и немного поворачивается.
– Отдохни. Не пей кофе. Ты не спал всю ночь, сделаешь только хуже. Я подожду, сколько нужно подожду. А потом мы сможем нормально поговорить.
– А ты? – он говорит, чуть опустив голову. Не смотрит на меня, дерет золотом глаз кафельную панель.
– Я музыку послушаю. У тебя есть вай-фай?
– Конечно. Пароль: девять двоек.
Север расслабляет плечи, только когда я отнимаю руку и отхожу в сторону.
– Вот и отлично, – шепчу и осторожно, выудив из шкафа полотенце, убираю остатки сливок со стола. Генри стоит рядом, и от его близости у меня темнеет в глазах. Он так пахнет, он так притягивает меня, но я не могу показать это: слишком быстро. Не поверит, да и шарм… будь он сто раз неладен!
Меня мучают сомнения, тело все еще ноет от ударов, но мужчина на ногах много часов, а с его особенностью закрываться – это рискованно. Я просто подожду несколько часов, они ничего не поменяют.
– Лера, – Генри встает рядом. – Мой дом – твой дом. Делай тут, что хочешь , только на третий этаж не ходи: там сплошной мусор, ноги сломать можно.
– Ты слишком добр ко мне, Север, – говорю через плечо и замечаю какие глубокие у него глаза. Даже глубже, чем мне казалось сначала.
– Ты меня плохо знаешь, – он отходит в сторону, тушуется, а я все еще чувствую спиной его тепло. – Я не очень общительный, потому мне сложно.
– Иди, я все понимаю, – добавляю в догонку, когда Генри замирает в дверях, будто сомневается, оставлять меня одну или нет.
Он долго смотрит, темная челка немного прикрывает лоб, а в золотистых глазах читается неподдельная благодарность. Эта минута, что протягивает между нами невидимую нить, разбрасывает по моим плечам шальную волну щекотливых мурашек. Шарм уже глубоко проник под кожу, я даже не замечаю, как новые и новые порции вливаются в кровь. Просто любуюсь мужчиной, потому что Север – для меня и рыцарь, и спаситель, и жених. Никто так не беспокоился обо мне, никто не берег. И мне уже плевать на то, что не полюбит, главное, что он – хороший человек. Я верю в это.
Генри кивает, будто соглашается со своими мыслями, и стремительно уходит из кухни в холл. Почти сразу ритмичные шаги появляются на лестнице и исчезают в глубине дома.
Какое-то время я стою в центре кухни и разглядываю чисто-белую посуду. Все ровное, классическое, без всяких излишеств, без рисунков и вычурных форм. И стол, и стулья: все белое, как снег за окном.
Легкий тюль беспокойно колышется, когда я подхожу ближе. Двор широкий, справа пристройки – беседка и какое-то небольшое здание, слева – сад, сейчас голый и редкий, только снег шапками расселся на молодых ветках. Чуть вдали, за растянутым полем за двором, спуск к реке, что сейчас больше похожа на вытянутую атласную ленту, а за ней виднеются черные коряги диких деревьев.
Нахожу в сумке телефон. Мне нужно выговориться, высвободить боль и гнев. Я умею это делать по-своему: словами. Я – блогер. В сети меня знают, как Мики Вайт и никто не догадывается, чья я дочь и чья теперь невеста, пока неофициально. Я просто пишу то, что на душе, а читателям нравится.
Когда-то я мечтала стать пианисткой, но не сложилось… И хорошо, что Генри не помнит этого скандала. Позор, после которого я никогда не буду играть. Да, мне было всего шестнадцать, но я помню все так четко, словно это случилось вчера. Или сегодня.
Открываю новую заметку и выливаю все, что на сердце:
«Стать силой. Стать свободой. Стать покоем.
Но разве возможно это, когда вокруг одни разочарования? Когда очередной предатель сменяет другого, когда близкие становятся врагами, а лучшие друзья оказываются где-то там за стеной прошлых лет? Как идти дальше, когда те, от кого ждешь поддержки – отворачиваются, а незнакомые чужие люди обнимают невидимым покрывалом заботы и предлагают руку помощи? Ты говоришь последним «спасибо» и глотаешь слезы, потому что не можешь поверить в такую расстановку сил. Почти как, если бы рыба стала птицей, или белая шашка превратилась в черную.
Пусть, пусть, пусть…
Заслужила. Где-то позволила больше, где-то слепо открыла душу. Мало любила, мало верила, мало отдавала. Но разве любовь не должна быть безграничной, не должна исцелять, не должна раскрывать сердца?
Наверное, я просто не умею жить. Не понимаю простых вещей. Не умею любить достаточно хорошо.
Стать пустотой. Стать глубиной. Стать тишиной.
Да, мерной тишиной, в которой удобно спрятаться. И чтобы больше никто не посмел влезть в эту личную темноту. Никому не позволить себя ранить, чтобы не писать унылые строки, а нести в мир только светлое и вечное. Лучше быть льдом, чем тлеть, бесконечно тлеть от обид и несправедливости. И надеяться, что очередной ледокол от руки друга или близкого человека не ударит в сердце. А если замахнется, чтобы намертво, с одного маха. Кто знает, где оно спасение?».
После долго отвечаю на комментарии подписчиков и, устроившись на диване, незаметно засыпаю.
Глава 23. Генри
Просыпаюсь от хлопка. Голова кружится, словно я попал в вечную карусель. Приходится придерживаться стенки, чтобы не упасть и добраться до ванны, но прохладная вода быстро приводит в чувства.
– Валерия… – что-то тревожное пробирается под ребра и заставляет меня сбежать по ступенькам в гостиную.
На выходе меня встречает Егор. Стряхивает с плеч крошки снега и сообщает:
– Гостья уехала к отцу в больницу.
– Вот же… Нельзя было ее отпускать! – озираюсь в окно: темень уже. – И ты позволил ей ехать одной в такое время?
– Так она ушла еще светло было. Сказала, что тут недалеко.
– Идиот!
Охранник встряхивает квадратной головой, но принимает обидное слово с достоинством.
– Что прикажешь делать? – поджимает губы.
– Готовь авто, я не сяду за руль сейчас. Устал ужасно.
– Конечно.
Когда широкая спина исчезает в дверях, я матерюсь во все горло. Неужели Лера почитала договор и просто ушла, но бросаю взгляд на кухонный стол: бумаги как лежали сложенные вчетверо, так и лежат. Рядом салат, золотистые отбивные и тушеная картошка в глинянном горшочке. Аромат домашней еды скручивает живот голодным спазмом. Хватаю мясо и замечаю крошечную записку на столе: «Я должна отца увидеть. Скоро вернусь». Подпись «З». И точка.
Глотаю отбивную, потому что голоден, как дикий зверь, запиваю водой, быстро мою руки и бьюсь головой о шкаф. Легче не становится, под ребрами царапается мерзкая лапа плохого предчувствия.
Почему с Лерой так остро? Я словно по краю пропасти иду, боюсь шевельнуться, чтобы не нарушить видимый покой Вселенной. Мне кажется еще один вдох, еще один взгляд, и меня просто разломает на части. Как я выдержу больше девяноста дней?
Прячу договор в шкаф, позже с этим разберемся. Сейчас Валерию бы найти. А если она просто решила уйти, а я навязываюсь? Ведь если девушка не удержится рядом добровольно, смысла нет начинать. Ей не нужны мои деньги, не нужны шмотки, дорогущие гаджеты или украшения. Лера совсем другой человек, потому силой привязать к себе я не смогу. Она даже договор не открыла, пока я спал, значит, помолвка ей неинтересна совсем.
Егор появляется в дверях:
– Готово, можно ехать.
Сажусь на стул и сцепляю перед собой пальцы.
– Отбой. Сама вернется.
– Вы уверены?
– Вполне. Можешь ехать домой, Егор. Дальше я сам. Кто сегодня на дежурстве?
– Жора.
– Скажи, чтобы Валерию пускал в любое время суток.
Охранник не отвечает, просто уходит. Он выполнит мою просьбу, я знаю, повторять не нужно.
Через час или два мое сердце отказывается дружить со мной. Таскаю с собой телефон, глаз не отвожу от экрана, жду весточки от желанной невесты, но сеть молчит. Лера будто растаяла в городской суете, забыла обо мне, открестилась. А если поняла, что я ей не нравлюсь? Если деньги ей не нужны, чем смогу удержать: заботой? А если мачеха ее перехватила? Вдруг что-то случилось?
Еще через час, когда время уже переваливает за девять вечера, я набираю ее сам. Но номер недоступен.
Набираю другой телефон.
– Егор, узнай, в какой больнице лежит отец Валерии.
– Так в десятой же. Она сама сказала.
Рычу в сторону, прикрывая трубку рукой.
– За вами приехать? – спрашивает охранник.
– Нет. Я справлюсь.
– Если что, я на связи, мигом примчусь.
– Спасибо, пока отдыхай. До завтра, – и отключаюсь.
Я не люблю сильную опеку: в охране у меня трое ребят. Один личный, приходит в будние дни и проводит со мной рабочие часы, и двое дом охраняют.
У меня нет загородных особняков или вилл в Европе. Мне лично ничего не надо. Знаю, что посади я монетку в саду, наутро вырастет денежное дерево: вот такая легкая рука. Деньги, которые приносят комфорт, но не счастье. Ведь последнее не купишь, не заслужишь процентами от сделки с хорошим инвестором. Не положишь в карман, как пачку долларов. Не удержишь, перечислив на счет небесной канцелярии миллион.
Мчу по ночному городу, стараясь не вдавливать педаль газа до предела, чтобы добраться до больницы целым. Сейчас я думаю не о себе, а о девушке. Черт! Как же мне не пускать ее в сердце, если она полностью заполонила мои мысли, тело и душу? Не знаю, что делать, но иду по наитию. Рискую жизнью ради незнакомой девушки. Сперва хочу помочь ей, а потом о себе можно побеспокоиться.
Наверное, я даже готов замертво рухнуть, только бы почувствовать себя желанным и дорогим. Не знаю. Это глупо, но вот такие дурные мысли лезут в голову, пока я добираюсь до больницы.
Приемный покой уже заперт, посетителей не пускают. Я даже не сомневался, что так будет. Но за несколько хрустящих бумажек старенькая медсестра вываливает информацию, что светловолосая девушка приходила в реанимационное отделение и ушла часа два назад.
Стою возле окон больницы, набираю снова и снова номер Леры… От слабости и тяжести в груди прижимаюсь плечом к стене. Над головой угрожающе нависают сосульки, снег валит, как ненормальный.
А если Валерия, моя Золушка, замерзла где-нибудь за углом, просто потому что не смогла добраться домой? Да, домой, потому что я ее заберу себе, даже если придется шагнуть в неизвестность.
Промерзаю до кости. Я просто не знаю, где ее искать. Решаюсь ехать к мачехе – она должна знать, где падчерица. Более того, я уверен, что Валерия пропала по ее вине. Если эта стерва хоть пальцем тронет мою невесту, я эту змеюку убью.
Когда сажусь в авто, сквозь шум двигателя и мой рык в салон пробивается сигнал смс.
Чуть не роняю телефон, пока открываю окошко.
«Мостовая, 45» от Леры.
Что. Она. Там. Забыла?
Но раздумывать некогда, я просто давлю на газ и вылетаю на проспект. До зала бракосочетаний, который сейчас закрыт, ехать больше двадцати минут.
Глава 24. Валерия
Пока Генри отдыхает, я успеваю приготовить кушать, написать несколько статей-набросков, побродить по сайту с книгами и даже смотаться в душ и обсохнуть.
Кудри завились крупными волнами и разлеглись на всю спину. Хотела заплести их, но потом передумала. Генри они нравятся, буду использовать женское оружие. Почему нет?
Немного постояла возле зеркала, стараясь понять, что удерживает Генри рядом со мной. Он так всматривается в глаза, так дышит рядом, что у меня низ живота согревает от одних воспоминаний об этом. А его поцелуи… А его шальной взгляд, когда выскочил из машины… Неужели, все это только реакция на шарм? Чувствует ли он меня настоящую? А если я ошибаюсь, и Генри сможет увидеть меня достойной и без этого морока? Или я снова себя успокаиваю, как и с Васей?
Пластырь пришлось поменять – он сильно промок, потому я хозяйничаю на кухне, будто в своем доме. Север – мой жених, он мне дал зеленый свет, потому я стараюсь изо всех сил не тушеваться и не стесняться. Привыкаю к мысли о замужестве.
Интересно, есть ли в договоре пункт о сексе… я даже потянулась его почитать, но остановилась: не буду без Генри – дело принципа. Так и оставляю бумажку на столе и иду исследовать дом дальше.
В коридоре натыкаюсь на разбитые цветочные вазочки: спасаю фикус и светлый плющ, пересадив их временно в пакетики. Потом попрошу Генри купить несколько горшков.
В холле чисто и просторно. Камин поглядывает на меня темным неживым глазом. Я брожу из угла в угол и не могу решить, что делать дальше. Идти в другие комнаты не решаюсь: все-таки смущение и неуверенность меня немного тормозят. Да и не хочу разбудить Генри, пусть отдыхает сколько ему захочется.
Около шести набираю тетю Лесю и договариваюсь, что прибегу к ним на полчасика в гости. Отключаюсь и решаю, что сначала зайду к отцу. Там совсем рядом. И отсюда недалеко, за час вернусь, Генри и не заметит, что меня не было.
Прежде чем уйти оставляю для него короткую записку, чтобы не волновался. Мачеха вряд ли станет меня теперь искать и тревожить: она знает, что я под защитой, не посмеет просто.
Снег валит, застилая дороги и тротуары молочной дымкой. Я наслаждаюсь мягкостью сапог и кутаюсь в новую курточку. Тепло внутри от ласки и заботы жениха, и мне так хочется отблагодарить его за это. Я что-нибудь придумаю.
У отца пробыла совсем мало. Он снова спал. Я тихо посидела рядом, сжимая его руку, а затем ушла с обещанием вернуться поскорее. И когда я сбегаю по хрустящей дороге к жилому району, на сердце становится горько-тоскливо. Я даже замираю у билборда с рекламой каких-то духов и, пока жду зеленый светофор, с третьего раза вчитываюсь во фразу: «Блистайте. Жизнь начинается сегодня!». Сердце в груди, словно зажато в огромный кулак – как оно еще биться ухитряется? Хочется развернуться и побежать к отцу, так мне становится тревожно и беспокойно, но я все же иду дальше и носками загребаю свежевыпавший снег. Все равно с меня помощи никакой, я должна к Генри вернуться поскорее. Он поможет. Поможет.
Дверь в дом Волжиных распахивается после первого звонка.
– Что с лицом? – тетя всплескивает руками и целует с двух сторон мои румяные щеки.
– Елку украшала неудачно, – натурально улыбаюсь я и вру дальше: – Чуть не свалилась с табуретки.
Тетя Леся мотает светлыми короткими волосами и прищуривается. Не верит, но ей лучше не знать, что Валентина творит. Еще отцу проболтается, а ему нельзя волноваться.
– Ладно. Заходи. Артур сейчас тортик принесет.
– Я ненадолго, мне еще к папе.
– Как он? – хозяйка пропускает меня в кухню и приглашает сесть. Разливает цветочный чай, а я наслаждаюсь домашним теплом и покоем.
– Хуже, – тихо говорю и ворую из вазочки печенье с изюмом.
После ужаса с мачехой, наверное, любое тихое место покажется раем. Я могла бы попросить тетю приютить на какое-то время, но мне стыдно. Ей хватает одного трудного ребенка. Куда сюда, в однокомнатную тесную квартирку, еще меня со своими тараканами?
– А как у тебя дела? – спрашивает тетя и присаживается напротив.
Я пожимаю плечами.
– Наверное, замуж выхожу.
– Как это «наверное»? – на пороге кухни появляется Артур. Высокий, худой, привычно морщит правый глаз и ведет головой, будто пытается расслабить шею.
– Потому что надо пройти помолвку.
– И кто это такой замороченный? – тетя складывает руки на столе и напряженно всматривается в мое лицо.
– Генри Север.
– Ох ты ж! – Олеся хлопает по столу ладонями и распахивает широко светло-серые глаза. – Почему он?
Артур тихо садится рядом и снова ведет головой.
Я опускаю руку на его колено и мягко говорю:
– Генри – очень добрый. Он меня не обидит. Вы не переживайте.
– Любишь его? – спрашивает парень, а в его голосе просыпается заметная дрожь. Пальцы вцепляются в столешницу, а костяшки белеют.
– Это неважно. Разве все выходят замуж по любви? – опускаю взгляд, чтобы не плавиться от осуждающих глаз тети. Она мне как мама, знаю, как беспокоится. – Я должна отцу помочь, вы знаете, какие у нас сейчас трудности. Север согласился поддержать.
– А он тебя любит? – добивает тетя, и мне остается только прикрыть глаза и отвлечь их на другую тему: например новую прочитанную книгу или поиски работы.
Когда я покидаю их дом, в душе тревога стынет и колотится. Хочется сорваться с места и побежать в сторону поселка Генри, но я задерживаюсь возле магазина игрушек и на последние деньги покупаю гирлянду и набор пластиковых блестящих елочных игрушек.
Напевая себе под нос «Jingle Bells», вылетаю из магазина прямо в лапы одному из мачехиных охранников.
Не пытаюсь вырваться: бесполезно. Молча соглашаюсь идти к машине и успеваю отключить в кармане телефон, чтобы не забрали.
– Здравствуй, доченька? – льет гниль мамаша и улыбается толстопузу, что сидит рядом. – А вот и наша Валерия. Красавица, правда?
Он наклоняется немного, присматривается маленькими красноватыми глазенками, в свете фонарей его лысина лоснится, будто оливковым маслом смазана. Я узнаю его: ведь это тот самый мужик, с которым Валентина зажигала на приеме.
– Что вам нужно? – только сейчас подозреваю неладное и начинаю брыкаться.
Мачеха пересаживается вперед, а меня заталкивают в салон к старику. От него несет потом и елким маслом, приходится нос прикрыть локтем.
– Это твой будущий муж, Лерочка, – оборачивается назад мачеха и сверкает злобным взглядом, а на губах растекается такая мерзкая улыбка , что я нервно сглатываю и не могу выдавить протест.
Машина срывается с места и летит в плотную занавесь снега.
– Но я помолвлена, – взвизгиваю, наконец, и прижимаюсь к стенке. Места так мало. Дышать так сложно. Что она творит? Это месть или очередная продажа?
– С кем? Никаких новостей нигде нет, кольца тоже. О чем ты, деточка?
– Мы не успели, – пытаюсь придумать хоть что-то, но понимаю, что меня, как мышь, загнали в ловушку.
– Теперь и не успеешь, – вклинивается пузан. – Беру, Валентина. Хороший бутон, – мужик мерзко облизывается и чешет вспотевший лоб и двойной подбородок. Пуговицы на пальто вот-вот треснут от величины живота.
– Григорий, я плохого не предлагаю, – мачеха довольно отворачивается и поправляет кожаные перчатки. – Поехали в ЗАГС. Я надеюсь там все готово?
– Еще бы, – криво и довольно улыбается мужик и пытается погладить меня по щеке.
Отстраняюсь.
Мне тошно от одного вида мужчины, а от прикосновения хочется заорать. Я хлестко отбиваю его пальцы и отворачиваюсь.
– Ничего, ты станешь смирной, как колечко наденешь, – шипит он на ухо, впуская сосиски-пальцы в мои волосы, а меня пробирает ледяным ужасом.
