Текст книги "Схороните мое сердце у Вундед-Ни"

Автор книги: Ди Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)

Когда генерал Карлтон узнал, что появился шанс принудить Мануэлито к сдаче, он послал четырех тщательно отобранных в Боске навахов (но не Херреро Гранде), чтобы повлиять не непокорного военного вождя. Они не убедили Мануэлито. В одну из июньских ночей после этого разговора Мануэлито и его группа исчезли из Квелитас и вернулись в свои убежища вдоль Литл-Колорадо.

В сентябре Мануэлито узнал, что его давний союзник Барбончито взят в плен в каньоне Челли. Теперь он, Мануэлито, был последним богатым (rico), продолжавшим борьбу, и он понимал, что солдаты будут искать его повсюду.

Этой осенью индейцы навахо, бежавшие из Боск-Редондо, стали возвращаться в родные места, рассказывая ужасы о жизни их народа в резервации. Это гиблая земля, говорили они. Солдаты загоняли их штыками на обнесенные валом участки, где вожди солдат всякий раз их пересчитывали, а число записывали в книжечку. Вожди солдат обещали им одежду, одеяла и хорошую пищу, но обещаний своих так и не выполнили. Все тополя и мескитовые деревья уже вырублены, так что для топлива остались одни их корни. Чтобы укрыться от дождя и солнца, индейцам приходится рыть ямы в песчаной земле, покрывая их сверху и выстилая изнутри циновками из травы. Они живут в норах, подобно степным собакам. С помощью немногих орудий, которые им дали солдаты, они вскопали землю в пойме реки Пекос и посеяли зерно, но разливы, засуха и насекомые сгубили урожай, и теперь все недоедают. Из-за скученности, в которой жили индейцы, болезни вскоре начали поражать слабых. Это – гиблое место, и, хотя под бдительным присмотром солдат бежать трудно и опасно, многие рискуют жизнью, лишь бы вырваться.

Тем временем Звездный Вождь Карлтон уговорил викария Санта-Фе исполнить «Те деум» в честь успешно осуществленного армией перемещения навахов в Боск. В отчетах своему начальству в Вашингтоне генерал изображал Боск «превосходной резервацией… ничто не препятствует им, [навахам], стать самым счастливым, самым преуспевающим и обеспеченным народом среди индейцев Соединенных Штатов… Во всяком случае… нам дешевле кормить их, чем сражаться с ними». Звездный Вождь видел в своих пленниках лишь рты и тела. «Эти шесть тысяч ртов нужно накормить, эти шесть тысяч тел нужно прикрыть. Но если Принять в расчет великолепную страну с ее пастбищами и полезными ископаемыми, которую они уступают нам – землю, богатства которой трудно оценить, – то не покажется ли ничтожная сумма, единовременно затраченная на поддержание жизни индейцев, сущими грошами в сравнении с их наследственными природными богатствами?»

Ни один сторонник теории «предначертания судьбы» не поддерживал ее более велеречиво: «В данном случае исход целого народа из земли предков является не только впечатляющим, но и трогательным зрелищем. На протяжении многих лет они храбро сражались с нами, они защищали свои горы и огромные каньоны, проявляя героизм, состязаться в котором любой народ почел бы за честь; но когда они наконец поняли, что им тоже не миновать судьбы своих братьев, которые племя за племенем отступали от восточных пределов перед неумолимым прогрессом нашей расы, они сложили оружие и как храбрецы, достойные нашего восхищения и уважения, пришли к нам, веря в наше великодушие, в то, что им, принесшим нам в жертву свою прекрасную страну, свои дома, уклад жизни и освященные веками традиции, – им не будет отказано в скудном вспомоществовании, плате за по-царски богатые владения, цену которым они знают не хуже нас».

Мануэлито, однако, не сложил оружия, и генерал Карлтон слишком высоко ценил его, как вождя, чтобы не реагировать на подобное упорство. В феврале 1865 г. гонцы-навахи из форта Уингейт доставили Мануэлито послание от Звездного Вождя, в котором генерал предупреждал Мануэлито, что он и его группа будут изловлены и истреблены, если сами не явятся с миром до наступления весны. «Я никому не делал зла, – ответил гонцу-навахо Мануэлито. – Я не покину своей страны. Я хочу умереть здесь». Но в конце концов он согласился еще раз переговорить с кем-нибудь из вождей, находившихся в Боск-Редондо.

В конце февраля Херреро Гранде и еще пять вождей из Боска договорились о встрече с Мануэлито возле торговой фактории Зуни. Было холодно, и земля была покрыта глубоким снегом. Обняв своих старых друзей, Мануэлито повел их назад в холмы, где прятались его люди. Всего лишь около сотни мужчин, женщин и детей уцелело от группы Мануэлито; у них еще оставалось несколько лошадей и немного овец. «Вот все, чем я владею в этом мире, – сказал Мануэлито. – Поглядите, какая жалкая горстка. Вы видите, как они бедны. Мои дети едят корни палмиллы». Помолчав, он прибавил, что его лошади не в состоянии добраться до Боска. Херреро Гранде отвечал, что не в его власти отложить срок сдачи. Он по-дружески предупредил Мануэлито, что тот рискует жизнью своих людей, если не придет и не сдастся. Мануэлито заколебался. Он сказал, что, пожалуй, согласится ради женщин и детей, но тут же прибавил, что ему потребуется месяца три, чтобы привести в порядок скот. В конце концов он прямо заявил, что не может покинуть свою страну.

«Мой бог и моя мать живут на Западе, и я не покину их. Обычай моего народа запрещает нам переходить три реки – Гранде, Сан-Хуан и Колорадо. Не могу я покинуть и горы Чуска. Здесь я родился. Я остаюсь. Мне нечего терять, кроме жизни, ее они могут прийти и взять, когда захотят, сам же я не двинусь с места. Я никогда не делал ничего дурного американцам или мексиканцам. Я никогда не грабил. Если меня убьют, прольется невинная кровь». Херреро сказал ему: «Я сделал для тебя все, что мог; я дал тебе самый добрый совет. И теперь я расстаюсь будто и не с тобой, а с твоим прахом».

Через несколько дней в Санта-Фе Херреро Гранде сообщил генералу Карлтону об упорстве Мануэлито. Ответом Карлтона был резкий приказ начальнику форта Уингейт: «Полагаю, что, если Мануэлито… удастся схватить, его группа, несомненно, пойдет на соглашение; если же вы сумеете договориться с индейцами в поселке Зуни, где он часто бывает и торгует, они помогут вам его захватить… Во что бы то ни стало схватите Мануэлито. Содержите его в кандалах и тщательно охраняйте. Взять его в плен или убить на месте было бы благом для тех, кого он возглавляет. Я бы предпочел, чтобы его взяли в плен. Если он попытается бежать… его следует застрелить».

Однако Мануэлито был слишком ловок, чтобы попасться в западню, расставленную для него Карлтоном в Зуни, и ухитрялся избегать ее в течение весны и лета 1865 г. В конце лета Барбончито и несколько его воинов бежали из Боск-Редондо; говорили, что они находятся у апачей, на земле Сьерра-дель-Эскаделло. Так много навахов ускользнуло из резервации, что Карлтон выставил постоянные сторожевые посты в радиусе сорока миль вокруг форта Самнер. В августе генерал приказал начальнику гарнизона убивать всякого индейца, застигнутого без пропуска вне резервации.

Когда осенью 1865 г. в Боске вновь не удалось собрать урожай, армия стала снабжать навахов мукой, крупой и свининой, которые были признаны непригодными для солдат. Смертность вновь возросла, равно как и число попыток бегства.

Несмотря на то что жители Нью-Мексико уже открыто осуждали генерала Карлтона за положение дел в Боск-Редондо, он продолжал охоту на навахов. Наконец 1 сентября 1866 г. Мануэлито, вождь, которого он так разыскивал, приковылял в форт Уингейт вместе с двадцатью тремя измученными воинами и сдался. Они были в лохмотьях, тела их были истощены. Они все еще носили кожаные ремни на запястьях, предохраняющие руку от удара тетивы, но у них уже не было ни боевых луков, ни стрел. Одна рука Мануэлито беспомощно висела – он был ранен. Вскоре явился Барбончито с 21 воином и сдался во второй раз. Военных вождей больше не было.

Есть доля иронии в том, что всего лишь через восемнадцать дней после сдачи Мануэлито генерала Карлтона отстранили от командования военным округом штата Нью-Мексико. Гражданская война, которая дала власть Звездному Вождю Карлтону, уже больше года как кончилась, и гражданам Нью-Мексико порядком надоели и сам генерал, и его высокомерие.

Когда Мануэлито попал в Боск, новым суперинтендантом резервации был А. Б. Нортон. Этот суперинтендант исследовал почву в резервации и пришел к заключению, что она непригодна для выращивания зерновых из-за имеющихся в ней примесей щелочи. «Вода здесь грязная и солоноватая, едва терпимая на вкус и нездоровая, по утверждению индейцев, так как четвертая часть их погибла от болезней». Резервация, прибавляет Нортон, стоила правительству миллионы долларов. «Чем скорее ее оставят, удалив с нее индейцев, тем лучше. Я слышал, что за всем этим крылись какие-то соображения… Не думаете ли вы удовлетворить индейцев, лишив их элементарных жизненных удобств, без которых существование белого немыслимо нигде? Мог ли здравомыслящий человек выбрать под резервацию для восьми тысяч индейцев такое место, где вода почти не пригодна для питья, почва бедна и бесплодна, а единственным топливом служат корни мескитового дерева, которые к тому же нужно везти за 12 миль?.. Если они и останутся в такой резервации, то не по доброй воле, их придется всегда удерживать здесь силой. Так верните их домой! Или отправьте в такое место, где у них будет свежая вода для питья, достаточно топлива, чтобы не погибнуть от холода, и где почва сможет хоть как-то прокормить их…»

В течение двух лет инспектора и чиновники нескончаемой вереницей шествовали через резервацию. Некоторые выказывали искреннее сострадание, других главным образом интересовало сокращение расходов.

«Мы пробыли там несколько лет, – вспоминает Мануэлито. – Много наших людей сгубил тамошний климат. Большой человек из Вашингтона держал совет с нами. Он объяснял, как белые наказывают тех, кто не подчиняется закону. Мы обещали подчиняться законам, если нам разрешат вернуться в свою страну. Мы обещали соблюдать этот договор… Четыре раза мы давали это обещание. Мы все сказали договору „да“, и большой человек дал нам хороший совет. Это был генерал Шерман».

Когда вожди навахов впервые увидели Великого Воина Шермана, они очень испугались: у него было такое же лицо, как у Звездного Вождя Карлтона, суровое, волосатое, с жестким ртом, но глаза были иные, глаза человека, который сам страдал и понимает боль чужих страданий. «Мы сказали ему, что постараемся запомнить все, что он нам говорил, – вспоминает Мануэлито. Шерман сказал: „Пусть все ваши люди посмотрят на меня“. Он встал, чтобы мы все могли его видеть. И сказал, что, если мы будем поступать как должно, мы сможем глядеть людям в глаза. Потом он сказал:

„Дети мои, я отправлю вас домой“».

Прежде чем покинуть резервацию, вожди должны были подписать новый договор (1 июня 1868 г.), начинавшийся словами: «Отныне и впредь все войны между сторонами, подписавшими это соглашение, прекращаются навеки». Первым подписал Барбончито, затем Армихо, Дельгадито, Мануэлито, Херреро Гранде и семь других вождей.

«Долгими были дни и ночи, прежде чем пришло время идти домой, говорит Мануэлито. – За день до отправления мы отошли от резервации на небольшое расстояние в направлении дома, так нам не терпелось двинуться в путь. Потом мы вернулись, и американцы дали нам немного скота, и мы поблагодарили их за это. Мы велели возничим стегать мулов, потому что мы спешили. Когда из Альбукерке мы увидели вершину нашей горы, нам не верилось, что это наша гора, и нам хотелось сказать что-нибудь нашей земле, так мы ее любили, а некоторые старики и женщины плакали от радости, добравшись до родных мест».

Вот так навахи вернулись домой. Когда определялись границы новой резервации, значительная часть их лучших пастбищ досталась белым поселенцам. Жизнь не обещала быть легкой. Нужно было прилагать усилия, чтобы выжить. Но как бы плохо ни обстояли дела, навахи вскоре узнали, что они еще не самые несчастные среди индейцев Запада. Для остальных тяжелые испытания еще только начинались.

 

ПО СВЯЩЕННЫМ ЗАКОНАМ Я ЖИЛ

По священным законам
Я жил.
В небеса я
Глядел.
По священным законам
Я жил.
И конями
Богат я.
 

III. ВОЙНА ВОРОНЕНКА

Белые всегда старались заставить индейцев отказаться от своей жизни и жить подобно белым людям: обрабатывать землю, тяжко трудиться – словом, делать все, как они; а индейцы не знали, как это делать, да и не хотели знать… Если бы индейцы попытались заставить белых людей жить подобно индейцам, белые воспротивились бы; воспротивились и многие индейцы.

Вамдитанка (Большой Орел), из племени сиу

Почти за тысячу миль от страны навахов, во время той же великой Гражданской войны между белыми людьми, навсегда лишились своей родины и индейцы санти-сиу. Санти подразделялись на четыре клана – мдевкантон, вахпетон, вахпекуто и сиссетон. Они были лесными индейцами, но поддерживали тесные связи со своими братьями по крови, жившими в степях, – индейцами янктон и тетон и, так же как они, гордились своим племенем. Санти были «народом окраины», на их попечении была граница владений племени сиу.

За десять лет, предшествовавших Гражданской войне, более 150 тыс. белых поселенцев проникли в страну санти, нарушив тем самым когда-то «постоянную индейскую границу» на левом ее фланге. Подписав два мошеннических договора, лесные сиу лишились девяти десятых своей земли и были стеснены на узкой полосе территории вдоль реки Миннесота. С самого начала торговцы и агенты кружили вокруг них, как стервятники над скелетами убитых бизонов, постоянно обманывая их, не доплачивая большую часть обещанной ежегодной компенсации, ради которой индейцы согласились уступить свои земли.

«Многие белые люди часто оскорбляли индейцев и обходились с ними жестоко, – говорит Большой Орел. – Возможно, они находили тому оправдания, но индейцы не согласны с этим. Многие белые, завидев индейца, всегда вели себя так, будто хотели сказать:

„Я лучше тебя“, – а индейцам это не нравилось. Возможно, у белых были причины так думать о себе, и все же дакоты (сиу) не могли поверить, что на свете бывают люди лучше их. Кроме того, белые люди оскорбляли определенным образом индейских женщин и бесчестили их, чему, уж конечно, нет оправдания. Все это привело к тому, что многие индейцы невзлюбили белых».

Летом 1862 г. отношения между санти и белыми людьми резко ухудшились. Почти вся крупная дичь ушла с территории резервации, и, когда индейцы пробирались на свои прежние охотничьи угодья, на которые теперь претендовали белые поселенцы, часто случались неприятности. Уже на второй год земля давала скудный урожай, и многие индейцы вынуждены были идти к торговым агентам и брать у них продукты в кредит. Индейцы санти уже научились ненавидеть систему кредита, потому что не могли проверить счета. Когда индейцам присылали из Вашингтона их ежегодную компенсацию, торговцы первыми требовали возмещения, и государственные чиновники выплачивали им ту сумму, на которую они претендовали по своим счетам. Некоторые санти научились вести счета, и, хотя по их записям они должны были намного меньше, чем по счетам торговцев, государственные чиновники не признавали их записей.

Та-ойа-те-дута (Вороненок) очень рассердился на торговцев летом 1862 г. Вороненок был вождем мдевкантонов, как были до него его отец и дед. Ему было шестьдесят лет, и он всегда носил одежду с длинными рукавами, целиком скрывавшими его руки, усохшие вследствие плохо залеченных ран, которые он получил в битве еще юношей.

Вороненок подписал оба договора, лишившие его народ обманом земель и денег, обещанных за них. Он был в Вашингтоне и виделся с Великим Отцом, президентом Бьюкененом; он сменил набедренную повязку и одеяла на брюки и куртку с медными пуговицами; он стал прихожанином епископальной церкви, построил дом и начал заниматься земледелием. Но летом 1862 г. разочарование Вороненка обернулось гневом.

В июле несколько тысяч санти собрались в Верхнем агентстве на реке Йеллоу-Медисин, чтобы получить ежегодную компенсацию, гарантированную им договорами, и на эти деньги закупить продовольствие. Деньги не прибыли, и распространился слух, что Великий совет (конгресс) в Вашингтоне истратил все свое золото на Гражданскую войну и не сможет больше высылать деньги индейцам. Поскольку их народ голодал, Вороненок и еще несколько вождей отправились к своему агенту Томасу Гэлбрайту и спросили, почему им не могут выдать продовольствие со складов агентства, который набит съестными припасами. Гэлбрайт ответил, что не может этого сделать до прибытия денег, и вызвал около сотни солдат для охраны склада. 4 августа пятьсот индейцев санти окружили солдат, а в это время остальные вломились в склад и стали выносить мешки с мукой. Вождь белых солдат Тимоти Шихен сочувствовал индейцам. Вместо того чтобы стрелять в них, он стал убеждать Гэлбрайта выдать им свинину и муку в долг до прибытия денег. Гэлбрайт так и поступил, после чего санти ушли с миром. Однако Вороненок не хотел уходить, пока агент не пообещает ему выдать такое же количество продуктов индейцам Нижнего агентства в тридцати милях вниз по течению реки, возле Редвуда.

Хотя поселок, в котором жил Вороненок, был рядом с Нижним агентством, Гэлбрайт заставил его ждать несколько дней, пока 15 августа в Редвуде не состоялся совет. Ранним утром этого дня Вороненок и несколько сот голодных индейцев мдевкантон собрались на совет, однако с самого начала было ясно, что Гэлбрайт и четыре торговца из Нижнего агентства не намерены выдавать продукты из своих запасов до прибытия денег в счет ежегодной компенсации.

Разгневанный новым нарушением обещания, Вороненок, обращаясь к Гэлбрайту, сказал от имени своего народа: «Мы ждали долго. Деньги наши, но мы не можем получить их. Нам нечего есть, а склады полны еды. Мы просим тебя, агент, назначь нам условия, на которых мы сможем взять продукты со склада, иначе мы сами придумаем, как спасти себя от голодной смерти. Когда люди голодают, они предприимчивы».

Вместо ответа Гэлбрайт повернулся к торговцам и спросил их, как они поступят. Торговец по имени Эндрю Мирик презрительно заметил: «По мне, коль они голодны, пусть жрут траву или собственное дерьмо».

С минуту сидевшие вокруг индейцы молчали. Затем последовал взрыв гневных восклицаний, и, поднявшись, санти все, как один, покинули совет.

Слова Эндрю Мирика привели в ярость всех индейцев, на Вороненка же они подействовали, как порыв жаркого ветра на свежие ожоги. В течение многих лет он старался соблюдать условия договоров, следовать советам белых людей и вести свой народ по их тропе. Теперь, казалось, он потерял все. Его народ изверился в нем, считая его виновником своих несчастий, а теперь торговцы и агенты тоже были против него. А еще раньше, этим же летом, индейцы мдевкантон Нижнего агентства обвинили его в том, что он предал их, лишил их земли, подписав договоры. Вместо Вороненка они выбрали своим верховным вождем индейца по имени Скитающийся Град. Если бы Вороненку удалось убедить Гэлбрайта и торговцев выдать продукты его людям, ему бы удалось вернуть их уважение, но он потерпел неудачу.

В былые дни он мог бы восстановить свое главенство, начав войну, но договоры обязывали его воздерживаться от каких бы то ни было враждебных действий как против белых, так и против других племен. Отчего это, удивлялся он, американцы так много говорят о мире между белыми и индейцами, между индейцами и индейцами, а сами ведут такую жестокую войну с «серыми мундирами», что у них даже не остается денег на уплату мелких долгов индейцам санти. Он знал, что некоторые молодые люди его клана открыто говорили о войне с белыми и об изгнании их из долины Миннесоты. Теперь самое время сражаться с белыми, говорили они, потому что много «синих мундиров» ушло сражаться с «серыми мундирами». Вороненок считал эти разговоры глупыми: он бывал на востоке и видел мощь американцев. Они повсюду, они подобны саранче, они убивают своих врагов из огромной грохочущей пушки. Война против белых людей немыслима.

В воскресенье 17 августа Вороненок посетил епископальную церковь возле Нижнего агентства и прослушал проповедь преподобного Семюэля Хинмана. По окончании службы он пожал на прощание руки прихожанам и вернулся в свой дом, расположенный в двух милях от агентства вверх по реке.

Поздней ночью Вороненка разбудили голоса и шум: несколько индейцев вошли в его спальню. Он узнал голос Шакопи. Случилось что-то очень важное, какая-то беда. Шакопи, Манкато, Целебная Бутылка и Большой Орел – все были здесь, и Вабаша, по их словам, вскоре прибудет для совета.

В тот солнечный день четверо голодных юношей из группы Шакопи переправились через реку, чтобы поохотиться в Больших лесах, и там случилась беда. Вот что рассказал об этом Большой Орел: «Они подошли к ограде дома белого поселенца и нашли там куриное гнездо, в котором было несколько яиц. Один из них взял яйца, но другой сказал: „Не бери их: они принадлежат белому человеку, мы попадем в беду“. Первый рассердился, так как был очень голоден и хотел съесть яйца. Он швырнул их на землю и ответил: „Ты – трус. Ты боишься белого человека. Ты боишься взять у него какое-то яйцо, хотя умираешь от голода. Да, ты – трус, и я всем расскажу об этом“. Другой сказал: „Я не трус. Я не боюсь белого человека и, чтобы доказать тебе это, войду в этот дом и застрелю его. Хватит ли у тебя смелости пойти со мной?“ Тот, кто назвал его трусом, сказал: „Хорошо, я пойду с тобой, и мы посмотрим, кто из нас храбрей“. Тогда два их спутника заявили: „Мы пойдем с вами и тоже будем отважны“. Они все двинулись к дому белого человека, но тот, встревожившись, ушел в другой дом, где было еще несколько белых мужчин и женщин. Четверо индейцев последовали за ним и убили трех мужчин и двух женщин. Потом они запрягли лошадей, принадлежавших второму поселенцу и, примчавшись на стоянку Шакопи… рассказали о том, что они сделали».

Выслушав рассказ об убийстве белых людей, Вороненок обругал четырех юношей, а затем не без сарказма осведомился у Шакопи и прочих индейцев, почему они пришли за советом к нему, если теперь их верховным вождем избран Скитающийся Град. Вожди заверили Вороненка, что он по-прежнему их военный вождь. Теперь никому из санти не избежать смерти, сказали они. Таков обычай белого человека: карать всех индейцев за преступление, совершенное одним или немногими из них. Пожалуй, санти следует нанести удар первыми, а не дожидаться, пока придут солдаты и убьют их. Лучше напасть на белых людей сейчас, когда они сражаются между собой далеко на юге.

Вороненок отверг эти доводы. Белые люди слишком сильны, сказал он. Однако он допускал, что поселенцы будут жестоко мстить, так как убиты женщины. Сын Вороненка, присутствовавший на совете, рассказал впоследствии, что лицо у отца осунулось от волнения, на лбу выступили крупные капли пота.

Наконец один из молодых воинов крикнул: «Та-ойа-те-дута (Вороненок) трус!»

Из-за слова «трус» произошло убийство; оно было вызовом даже для голодного мальчишки, боявшегося взять яйцо у белого человека. От такого слова не мог отмахнуться и вождь индейцев сиу, даже если он почти вступил на тропу белого человека.

Вороненок ответил (так запомнил его сын): «Та-ойа-те-дута– не трус, но и не глупец! Бежал ли он когда-нибудь от своего врага? Бросал ли он своих воинов на военной тропе, чтобы вернуться в свой вигвам? Если он отступал от ваших врагов, он шел последним по вашему следу, повернувшись лицом к оджибвеям и защищая ваши спины, как медведица защищает своих детенышей! Или у Та-ойа-те-дута нет скальпов? Взгляните на его боевое оперенье! Вот связки скальпов ваших врагов на шесте его вигвама! Вы называете его трусом? Та-ойа-те-дута – не трус, но и не глупец. Воины, вы подобны малым детям; вы не ведаете, что творите.

Вы полны дьявольской воды белого человека. Вы подобны собакам во время Полной Луны, когда они, взбесившись, кусают собственные тени. Мы лишь малые, рассеянные стада бизонов; великие стада, покрывавшие некогда степи, перевелись. Поймите! Белые люди, как тучи летящей саранчи, когда она застилает небо, подобно снежной буре. Вы можете убить одного, двух, десяток, столько, сколько листьев в том лесу, но их братьев не станет меньше. Убейте одного, двух, десяток, и десять десятков придут убивать вас. Считайте свои пальцы целый день, и белый человек с ружьем в руках будет появляться быстрей, чем вы успеете загнуть палец.

Да, они сражаются друг с другом далеко отсюда. Слышите ли вы гром их пушек? Нет. Вам пришлось бы бежать два месяца до того места, где они воюют, и на всем пути ваша тропа проходила бы среди белых солдат, стоящих так же часто, как лиственницы в низинах оджибвеев. Да, они сражаются друг с другом, но, если вы нападете на них, они сообща повернут против вас и истребят вас, и ваших женщин, и ваших младенцев, как налетевшая на деревья саранча пожирает в единый день все их листья.

Вы – безумцы. Вы не видите лица своего вождя: ваши глаза полны дыма. Вы не слышите его голоса: ваши уши полны шумом вод. Воины, вы – младенцы, разум покинул вас. Вы умрете, как кролики, когда голодные волки охотятся на них во время Твердой Луны января.

Та-ойа-те-дута – не трус. Он умрет вместе с вами». Затем Большой Орел стал призывать к миру, но его криками заставили замолчать. Десять лет белые люди оскорбляли их: нарушенные договоры, утраченные охотничьи угодья, невыполненные обещания, невыплаченные компенсации, голод, в то время как склады полны продуктов, оскорбительные слова Эндрю Мирика – все это всколыхнулось и отодвинуло на задний план убийц белых поселенцев.

Вороненок послал гонцов вверх по течению реки, чтобы предложить вахпетонам и сиссетонам принять участие в войне. Разбуженные женщины стали лить пули, пока воины чистили свои ружья.

«Вороненок отдал приказ напасть на агентство на рассвете следующего дня и убить всех торговцев, – рассказывал впоследствии Большой Орел. – На следующее утро, когда вооруженный отряд начал атаку агентства, я пошел с ними. Я не повел свой отряд и не принимал участия в убийствах. Я пошел, чтобы попытаться спасти жизнь двум моим белым друзьям. Думаю, многие пошли по той же причине, так как у каждого индейца был белый друг, чьей смерти он не хотел, хотя, разумеется, ему дела не было до чужих друзей. К моему приходу почти все уже были убиты. Вороненок был в гуще боя, направляя действия… Мистер Эндрю Мирик, чья жена была индеанкой, отказавшийся выдать в кредит немного продуктов нескольким голодным индейцам и сказавший: „Пусть жрут траву“, теперь мертвый лежал на земле, рот его был набит травой, а индейцы со злой усмешкой говорили: „Мирик сам жрет траву“.»

Санти убили двадцать мужчин, взяли в плен десять женщин и детей, опустошили продовольственные склады, а прочие постройки подожгли. Остальные сорок семь белых (некоторым из них помогли спастись их друзья из санти), переправившись через реку, бежали в форт Риджли в тринадцати милях вниз по течению.

На пути к форту Риджли оставшиеся в живых белые повстречали отряд из сорока пяти солдат, который шел на помощь агентству. Преподобный Хинман, читавший накануне последнюю проповедь из слышанных Вороненком, посоветовал солдатам вернуться. Вождь солдат Джон Марш не обратил внимания на это предупреждение и попал в засаду, устроенную санти. Только двадцати четырем солдатам удалось уйти живыми и пробраться в форт.

Воодушевленный первыми успехами, Вороненок решил атаковать непосредственно Жилище солдат – форт Риджли. Прибыл Вабаша и его отряд, возросло и число воинов в отряде Манкато, доносили о новых союзниках, идущих от Верхнего агентства. Даже Большой Орел не мог дольше оставаться безучастным к войне, которую вел его народ

В течение ночи эти вожди и несколько сот их воинов продвинулись вниз по долине Миннесоты и ранним утром 19 августа стали собираться в прерии западнее форта. «Молодым людям не терпелось начать дело, – рассказывает Одеяло Молний, один из участников войны. – Мы были одеты, как подобает воинам – в боевой раскраске, набедренных повязках, в ноговицах, опоясанные широкими кушаками, в которых мы хранили пищу и боеприпасы».

Когда некоторые неопытные юноши увидели крепкие каменные постройки Жилища солдат и «синие мундиры», готовые к бою, они призадумались. Стоит ли атаковать столь укрепленное место? По дороге из Нижнего агентства они толковали о том, как легко было бы напасть на городок Нью-Ульм, что на реке Катнвуд. Городок на той стороне реки был полон складов с добычей, и в нем не было солдат. Почему бы им не попробовать свои силы в Нью-Ульме? Вороненок сказал им, что индейцы санти ведут войну, и, чтобы одержать победу, они должны разгромить солдат в синих мундирах. Если они смогут изгнать из долины солдат, тогда и все белые поселенцы покинут долину. Они ничего не достигнут, убив нескольких белых в Нью-Ульме.

Но несмотря на брань и просьбы Вороненка, молодые люди устремились к реке. Вороненок совещался с вождями, и они решили отложить штурм форта Риджли до следующего дня.

Вечером молодые люди вернулись из Нью-Ульма. «Мы напугали тамошних жителей, – сказали они, – но город слишком хорошо защищен, и, кроме того, страшная гроза с молниями явилась в небесах после полудня». Большой Орел обозвал их «мародерами», не имеющими вождя, и в ту ночь все согласились держаться вместе и атаковать форт Риджли на следующее утро.

«Мы двинулись на рассвете, – рассказывает Одеяло Молний, – перешли реку возле агентства, там, где переправа, и шли по дороге до вершины холма чуть дальше Фэриболтс-Крик, где остановились для короткого отдыха Здесь Вороненок объявил нам свой план нападения на форт.

При приближении к форту будет дан сигнал – три залпа, их произведут люди Целебной Бутылки, чтобы отвлечь внимание и огонь солдат и дать возможность людям Большого Орла с востока, а Вороненку и Шакопи с запада и с юга броситься на форт и взять его

К полудню мы достигли ручья Три-Майл и приготовили себе поесть. Поев, мы разделились на группы. Я пошел с пешими воинами на север. Оставив Вороненка, мы больше не обращали внимания на вождей – каждый действовал, как ему заблагорассудится. Оба отряда достигли форта почти одновременно нам было видно, как они двигались на запад с Вороненком на черном коне. Сигнал – три выстрела – был дан с нашей стороны людьми Целебной Бутылки. После сигнала люди на востоке, юге и западе не спешили подниматься. Стреляя, мы подбежали к строению рядом с другим, большим домом из камня. Вбегая туда, мы увидели возле больших пушек человека, которого все мы знали. Так как мы одни были на виду, он выстрелил в нас – заслышав наши выстрелы, он успел подготовиться. Если бы люди Вороненка стали стрелять после нашего сигнального залпа, они бы убили солдат, встретивших нас. Двое наших людей были убиты и трое ранены, двое из них потом умерли. Мы побежали обратно к ручью, так и не узнав, пошли остальные вперед или нет, однако они пошли, но большие пушки вынудили их отступить на всех направлениях. Если бы мы знали, что они пошли вперед, мы бы стали стрелять одновременно с ними и всех бы убили, так как солдаты находились на большом открытом пространстве между строениями. Мы сражаемся не так, как белые, у которых один командир; мы все стреляем, когда кому вздумается. План броска на здания форта был оставлен, и мы стреляли по окнам, в основном по окнам больших каменных строений – мы думали, что в них много белых.