Текст книги "Струны"

Автор книги: Дэйв Дункан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

Вот вам, пожалуйста, впал в транс!

Ну и пусть его. Сам факт близости Седрика успокоил головную боль, исчезло и неприятное ощущение, что чего-то не хватает. К тому же Элия и сама не знала, о чем говорить с этим мальчишкой, а уж он-то и тем более.

– Я и не знал, сэр, что у вас есть внук, – заметил Квентин.

Хейстингз взглянул на него поверх бокала, обвел глазами остальную компанию:

– Так никто ничего не записывает? Всемирная система средств массовой информации кисло подтвердила, что да, никто ничего не записывает; филины скромно отвернулись, некоторые из них даже сняли головные повязки с камерами.

– Ну так вот… – Хейстингз сделал драматическую паузу, глубоко вздохнул и продолжил:

– А я что, должен был вам докладывать?

Полный восторг всех – за исключением Квентина. Однако старейшина (??) мировой журналистики быстро оправился, воздел седые кустистые брови и внимательно осмотрел мальчика.

– А сколько тебе лет, Седрик?

Тот с трудом отцепил взгляд от Пандоры:

– Девятнадцать, сэр.

Ровесник – искренне удивилась Элия. Она считала, что этот мальчик значительно младше, просто такой уж вымахал длинный.

– И ты – сын Джона Хейстингза Хаббарда?

– Да, сэр.

И само собой, внук старушки Агнес! Это вполне объясняло интерес к нему журналистов – хотя и не объясняло предчувствия и тревоги Элии. В парне было что-то такое.., но, конечно же, не в физическом смысле. Незрелый ребенок, нескладный и, скорее всего, не слишком умный. Абсолютно не ее тип. Откуда же эта только ей видимая аура?

Остальные телевизионные акулы не вмешивались в проводимое Квентином интервью, однако пристально следили за реакцией Генерального Секретаря.

После нескольких секунд молчания Седрик снова вперил обожающий взор в Пандору – и тут же, словно по сигналу, Квентин задал очередной вопрос:

– Твои родители погибли при несчастном случае. Лопнула струна, так, кажется?

– Да, сэр.

– “Дуб”. Мир с кодовым названием “Дуб”.

– И вы это помните?

– Нет, – качнул головой Квентин. – На тебя есть досье.

То самое, о чем Норт предупреждала Джетро; по Седрику успели собрать материалы. 5СВС располагает великолепной библиотекой, а у Квентина, конечно же, есть заушник.

– И они шли с ночевкой?

Стандартная техника перекрестного допроса, но мальчишка, разве же он это поймет? Вопросы сыпались один за другим, и каждый раз Седрик отвечал: “Да, сэр!»

– Короче говоря, они, группа из шести человек, ночевали в мире второго класса с кодовым названием “Дуб”, и следующее окно не появилось. И все, конец, возобновить контакт не удалось.

У Седрика, похоже, шевельнулись какие-то подозрения:

– Мне так рассказывали, сэр.

Поздно, милый, поздно. Квентин уже готов захлопнуть ловушку.

– Но что же делал в мире второго класса сельскохозяйственный рабочий?

– Сельско.., мой отец был разведчиком!

– Нет, – сочувственно покачал головой Квентин. – В досье не может быть ошибок.

– Дедушка! – взмолился Седрик.

Ты бы головой-то крутил поосторожнее, съехидничала про себя Элия. А то вот бы мы сейчас картину увидели – цыпленок, сам себе свернувший шею.

Хейстингз задумчиво играл пустым бокалом.

– Джон был стажером, учился на разведчика. – Он слегка усмехнулся и взглянул на Квентина. – Эта молодежь ничего не помнит и не знает, но ты-то, Питер, должен бы. Трансмензор только-только появился на свет. И Институт – тоже. Тогда еще не было целой армии профессиональных разведчиков. Первый захват планеты осуществлен в двадцать втором году, к двадцать шестому мы еще не наловчились прыгать с планеты на планету, как с кочки на кочку, – не мы, конечно же, а подручные Агнес.

Он снова обвел группу глазами. Седрик согласно кивал, то же делали и двое-трое журналистов, остальные застыли в напряженном ожидании.

– Раз за разом мы находили эти маленькие уютные мирки – и каждый из них казался нам второй Землей. Вы, торопыги, объявляли о них в экстренных выпусках. Вот ты, Питер, когда ты в последний раз упоминал в передаче о каком-нибудь мире второго класса?

Господи, они ж не слушают его, они ему внимают, как пророку. Специалист высочайшего класса!

– Поэтому и занимались этой работой люди, которых сейчас бы не подпустили к ней и на пушечный выстрел. Мой сын был профессиональным ковбоем, участвовал в родео – ни одной неломаной кости во всем теле. Равно как и в черепе. А там были сплошные прерии, на этом Дубе, и какие-то животные, смахивавшие на лошадей. – Он помолчал. – И везде, буквально во всем – смертельная концентрация сурьмы. Но это мы выяснили потом, когда струна уже лопнула. Анализы задержались.

– Но ты, Седрик, ты же ничего этого не помнишь?

Молодец, Квентин! Рви добычу полегче, которая под силу.

– Нет, сэр. Я был тогда младенцем.

– Младенцем, говоришь? Несчастный случай произошел в двадцать шестом году. Двадцать четыре года назад.

Кое-кто из слушателей удивился, но в большинстве своем они этого ждали. И снова голова Седрика повернулась к Хейстингзу, который только что принял от официанта полный бокал.

– Да, Питер, так оно, пожалуй, и есть. – Он задумчиво посмотрел на искрящуюся жидкость, сделал небольшой глоток. – Это случилось как раз во время второй африканской заварушки – ну да, в двадцать шестом.

– Но как же, дедушка…

– Сейчас не время читать лекции про птичек и бабочек, – оборвал внука Хейстингз. – Спроси у своей бабушки – она лучше подкована в технических вопросах.

Седрик отшатнулся, оглушенный всеобщим хохотом.

Жестоко, очень жестоко! Ну как он может издеваться над собственным внуком?

Внуком ли?

Сходство, конечно же, есть, но далеко не такое сильное, как если бы подозрения этой компании были справедливы, а подозрения у них есть – вон как глазки-то блестят. Подпольное клонирование не только было серьезным преступлением, но и воспринималось обществом как нечто позорное – ну еще бы, ведь оно доступно только богатым из богатых. Оправдайся подозрения телевизионных шакалов, разразился бы огромный скандал, Хейстингз бы рухнул, а вместе с ним, пожалуй, и вся хрупкая структура ооновской гегемонии.

Старик попросил сохранить эти разговорчики в тайне. Но вот Седрика самого он в тайне не сохранит, поздно уже, поздно, а значит, мальчик не клонированный, «только сам-то он этого не знает – вон как побледнел.

И тут вмешался лысый шут Франклин Фрэзер.

– Да ты, парень, сплошная загадка. Тайна, покрытая мраком неизвестности. – Седрик настороженно повернулся. Вот-вот, учись жить с такими типами! – Раз уж все это неофициально – ты не мог бы сказать, где прятался все эти годы?

В разных углах зала поднялся возмущенный ропот, но Седрик, похоже, этого не замечал.

– В Мидоудейле, сэр. Это такое место на западе, в горах.

Фрэзер понимающе кивнул:

– А в каком штате?

– Не знаю, сэр. Мы спрашивали, но они нам не говорили.

На многих лицах появились многозначительные улыбочки, но Седрик снова ничего не заметил. Он взглянул на Пандору Экклес и чуть не расплылся в улыбке:

– Доктор Экклес, а я ведь знаком с Глендой. Как она там?

Пандора уронила канапе себе на колени. Поднялся переполох, официант побежал за салфеткой, Пандора трещала, как заведенная, о своей всегдашней неосторожности. Затем порядок был восстановлен.

– ..Я такая впечатлительная и легковозбудимая, – продолжала Пандора. – Мне просто не терпится узнать, что же такое сообщит нам сегодня…

– Панда, милочка, – громко пропел Фрэзер, – ответь, пожалуйста, доктору Хаббарду.

По наблюдениям Элии, он обращался к Пандоре впервые за все это время.

– Что? – распушила перышки звезда топографического экрана. – Я хочу спросить Генерального Секретаря…

– Седрик задал тебе вопрос. – Теперь Фрэзер говорил еще громче. – Вопрос о ком-то по имени – как там? – Гленда.

– Гленда Гарфилд, – кивнул Седрик. – Двоюродная сестра доктора Экклес. Мы с ней очень.., мы с ней дружили. – Он густо покраснел и с надеждой взглянул на Пандору.

Пандора побледнела. В зале стало тихо, как в склепе.

Напряженное молчание присутствующих не насторожило мальчика, разве что озадачило.

– Она уехала с полгода назад. А на следующий день позвонила и сказала, что отправляется в круиз по всему миру. – Седрик резко смолк, а когда заговорил снова, его голос звучал тихо, жалко. – Так как она.., как она там?

Белая, как мел, Пандора молчала, на ее шее обозначились бледно-розовые, едва различимые шрамы.

Франклин торжествующе улыбнулся и допил свое шампанское.

– Полгода назад? Вот, значит, куда это ты испарилась, Панд очка. Я слышал краем уха, что ты взяла отпуск и уехала. Мы все за тебя радовались.

И ты вернулась такой посвежевшей, помолодевшей, просто другая женщина.

В гробовой тишине Пандора подняла дрожащие пальцы к щеке; сама она этого, похоже, не замечала. Элия содрогнулась от отвращения. Теперь побледнел и Седрик.

– Ой.., ой, Господи, – прошептал он. – Питомник. Господи ты Боже мой, питомник. Вот что это, значит, такое…

Может быть, он смотрел в эти глаза. Целовал эти губы…

Седрик издал странный захлебывающийся звук, казалось, еще секунда – и его вытошнит.

Франклин Фрэзер благодушно улыбался.

Дверь распахнулась, на пороге стояла Агнес Хаббард.

Ее пепельно-серый костюм имел более свободный покрой, чем того требовала мода, но все же четко обрисовывал прекрасно сохранившуюся фигуру. Цвет лица – выше всяких похвал, а прическа словно только что вышла из-под руки высококлассного ювелира. О более чем почтенном возрасте Агнес свидетельствовала разве что некоторая скованность движений да высокомерная, почти вызывающая манера держать голову. Личность! Личность с большой буквы, сильная, почти гипнотическая, – и зал дружно поднялся ей навстречу. Элия много раз видела, как падают ниц перед Касом банзаракские фанатики-роялисты, но даже на нее произвел впечатление искренний, неподдельный трепет этой циничной, даже враждебной толпы перед директором Института.

Седрик, это зеленое недоразумение, взметнулся с пола, нелепо размахивая не четырьмя, а словно сорока четырьмя конечностями, в три огромных (ни дать ни взять – испуганный жираф) прыжка достиг трибуны и выкрикнул чуть ли не прежде, чем остановился:

– Уважаемые леди и джентльмены – директор Хаббард!

Несчастный мальчишка натужно изобразил некое подобие улыбки, попытался ретироваться, но Агнес шагнула вперед, сделала рукой некий магический пасс, и он остановился, замер, окаменел. Ну словно ведьма из телевизионной сказки, завораживающая свою жертву!

Хаббард говорила без бумажки и без экрана-суфлера, во всяком случае этого не было заметно. Она положила руки на трибуну, кивнула, и все сливки мировой журналистики послушно сели в ожидании Слова.

– Леди и джентльмены из средств массовой информации. – В высоком голосе – легкая, почти незаметная язвительность. – Для начала я хочу поблагодарить всех вас, откликнувшихся на мое приглашение, сделанное в самую последнюю минуту. Дело в том, что я имела некоторые личные причины организовать эту конференцию именно сегодня, седьмого апреля.

Все присутствующие застыли в напряженном внимании – все, кроме Седрика. Он беспокойно переминался с ноги на ногу, хмуро поглядывал на аудиторию и – весьма запоздало – пытался расчесать свои огненные волосы пятерней.

– Если вспомнить историю Международного института межзвездных исследований…

В задних рядах кто-то страдальчески застонал.

– ..Хотя теория суперструн была разработана как раздел физики элементарных частиц еще в восьмидесятых годах прошлого века.., в две тысячи втором году работу, формулировавшую теорию трансмензора.., классическая работа Пака Чу и Жан-Марка Ласки, опубликованная в “Физикл Ревью”…

Ее профессиональная улыбка освещала зал, словно луч прожектора. Элия давно уже не слышала ничего, кроме мерного дыхания своего соседа, Уиллоби Хейстингза.

– .. Возможность коммутировать любое из четырех измерений привычного нам пространства – времени с любым из дополнительных измерений суперпространства, не проявляющихся при обычных…

Лекция тянулась и тянулась, вязко и утомительно. Кое-кто из сидящих сзади начал Покашливать. Агнес Хаббард остановилась на полуслове и вздернула подбородок, словно строгая учительница младших классов; нарушители спокойствия испуганно стихли.

Элия вспомнила первую свою поездку в Западную Африку, горячий ветер, называемый туземцами “харматтан”. Ветер этот приносил столько статического электричества, что волосы ее поднялись дыбом и стали потрескивать. Вот и здесь нечто в этом роде – в зале неумолимо накапливался заряд. Информационные звезды не привыкли к такому обращению. Элия была уверена, что Хаббард намеренно издевается над своими слушателями, да и сами слушатели придерживались того же мнения.

– .. Какой поднялся шум, когда Генеральная Ассамблея предоставила нам мандат. – Прожекторный луч улыбки скользнул над головами журналистов, высветил Уиллоби Хейстингза. – Это произошло в две тысячи двадцатом, так что через несколько месяцев наш Институт отметит свой тридцатилетний юбилей. Третьего июня резолюцию ратифицировали, и я стала директором.

Хаббард сделала паузу, явно наслаждаясь озадаченными физиономиями журналистов.

– А сегодня мне исполнилось семьдесят пять лет. Аплодисменты, жидкие, как снятое молоко.

– Это очень подходящий момент, чтобы вспомнить все достигнутое, подумать о планах на будущее.

Нет! Если Хаббард объявит сейчас об отставке, изменится все будущее Элии. Она может так никогда и не узнать, что скрывается за тем пылающим словом. Она может так и остаться здесь.., да нет, какая ерунда. Сатори обязательно предупредило бы о близкой опасности, а раз этого не было, ожидаемая всем залом новость будет какой-то другой.

– ..Не было ни одного катастрофического несчастного случая, ни одной вынужденной остановки. Комплекс непрерывно расширялся, теперь мы имеем сеть из двадцати четырех релейных спутников и снабжаем энергией всю Землю. Наш исследовательский филиал, Международный институт межзвездных исследований, идентифицировал свыше пятидесяти тысяч планетоподобных объектов. К настоящему моменту на тысяче пятистах двух ППО обнаружена та или иная форма жизни, девяносто из них обладают поверхностными условиями, настолько близкими к земным, что мы классифицировали их как миры второго класса.

– Ну, ну, давай дальше! – прошептал кто-то сзади, но Хаббард и не собиралась торопиться.

– При тщательном исследовании выяснилось, что ни один из этих девяноста не может поддерживать жизнь людей в течение сколько-нибудь продолжительного времени. Вы и сами прекрасно знаете все проблемы и разочарования, с которыми нам пришлось столкнуться, – загрязнение тяжелыми элементами, правые аминокислоты, вирулентные аллергены. Сколько раз я была почти уверена, что вскоре смогу оповестить мир о долгожданном, эпохальном открытии – и столько же раз лабораторные исследования выявляли какой-нибудь новый сатанинский трюк природы.

А что было с Этной? Или с Вороном? Какие ужасы ожидали человека на Дарвине и Палтусе?

– К примеру, мир, получивший название “Париж”, познакомил нас с канцерогенной цветочной пыльцой. На Жирафе полностью отсутствовал такой необходимый микроэлемент, как цинк. Мы и сейчас не понимаем почему. Диккенс, невероятный мир, похожий даже не на Землю, а на рай самых смелых наших мечтаний, вращается вокруг крайне нестабильной звезды. Те, кто считает наши теперешние проблемы с ультрафиолетом серьезными, могут взглянуть на радиационные кривые Диккенса. Наше Солнце – миролюбивейшее из светил. А наши земные комары несравненно приятнее и дружелюбнее, чем смертоносные насекомые с Бобра. Постепенно начинало казаться, что какие-то дьявольские силы сговорились запереть человечество в этом крохотном мирке.

Слушатели нетерпеливо заерзали – вот сейчас она перейдет к долгожданному известию. “Первый класс” – вразнобой прошептали десятки людей во всех углах зала.

– Кроме того, – продолжила Хаббард, – сейчас самый подходящий момент вспомнить о восьмидесяти шести отважных мужчинах и женщинах, отдавших этим поискам жизнь. Среди них был и мой сын.

Она повернулась к Седрику. Седрик туповато кивнул.

А затем директор Хаббард заговорила совершенно о другом – и даже с другими интонациями.

– Вам всем хорошо известна организационная структура Института; он состоит из четырех основных отделов, каждым из которых “руководит один из моих заместителей. Доктор Уитлэнд занимается кадрами – нашим, как вы, конечно же, понимаете, драгоценнейшим достоянием. Доктор Мур – финансами, доктор Фиш – безопасностью, каждый из этих людей отдал Институту долгие годы верной, безупречной службы.

Ей пришлось слегка возвысить голос, удивленное перешептывание истомившихся журналистов постепенно переходило в негодующий ропот.

– Доктор Грант Девлин – относительно новичок, но и он великолепно показал себя на посту руководителя оперативного отдела. Однако мне неоднократно замечали, что Институт мог бы делать побольше для поддержания хороших отношений с вами, леди и джентльмены, – с информационным бизнесом, со средствами массовой информации. Некоторые недоброжелательные личности доходят до намеков, что в прошлом были эпизоды, когда я сама давала вам серьезные причины для обиды и раздражения.

Этот пассаж был вознагражден ироническим смехом зала. Элия улыбнулась, вспомнив многочисленные легенды об остром и безжалостном языке бессменного директора Института. Агнес Хаббард сверкнула самодовольной улыбкой:

– Вы пришли сюда, чтобы познакомиться с моим внуком, Седриком Диксоном Хаббард ом, которого я только что извлекла из совершенно не заслуженной им безвестности. Я хочу объявить, что отныне в Институте будет не четыре заместителя директора, а пять, что я назначила Седрика Диксона Хаббарда первым заместителем и возложила на него ответственность за связь со средствами массовой информации. Со всеми дальнейшими вопросами обращайтесь прямо к нему. Благодарю за внимание.

Она повернулась и вышла из зала.

Глава 10

Самп, 7 апреля

Четырнадцатилетний мальчишка почти всегда может побить десятилетнего, даже если тот крупнее. Рост доставлял Седрику много неприятностей – старшим ребятам всегда хотелось “отмолотить этого длинного”. Седрик никогда не лез в драку первым и даже не любил защищаться – его длинные грабки могли нанести противнику серьезные повреждения, а выбитые зубы или там сломанный нос вызывали у Бена и Мадж припадок не совсем понятной ярости – и все же, волей-неволей, он знал, что она такое, эта самая драка.

В частности, он знал, что такое – получить по яйцам. И вот сейчас – в точности то же самое ощущение.

Зал был парализован, оглушен.

Затем пришло понимание.

– Скажите этой шейле

, что она перепутала, что сегодня седьмое апреля, а не первое! – хрипло заорал кто-то, первым оправившийся от шока.

Судя по всему, Агнес Хаббард сама преподнесла себе подарочек на день рождения – за счет приглашенных.

А затем поднялся полный бедлам; многие угрожающе потрясали кулаками. В инстинктивном желании хоть чем-то отгородиться от разъяренной толпы Седрик прошел, пошатываясь, к трибуне и намертво в нее вцепился. К горлу его подкатывала тошнота, голова кружилась, мысли разбегались. Ну как это бабушка могла такое сделать? Зачем она оскорбила всех этих важных людей? А главное – зачем она бросила его, Седрика, этим людям на растерзание? За что? Ведь он ей ничего плохого не сделал.

Он поднял голову и увидел глаза. Десятки разъяренных глаз, сотни, а еще стеклянные глаза объективов – и все они смотрели на него. А за этими глазами – миллионы, нет – миллиарды глаз, глаза всей планеты. И все они смотрят на него.

Он еще сильнее, до боли в пальцах, сжал край трибуны и заставил себя смотреть в зал. Ничего страшного не будет. Никто его не убьет – при миллиардах-то свидетелей. Это, давшееся с неимоверным трудом, умозаключение позволило Седрику вздохнуть чуть свободнее.

И вдруг – совершенно неожиданная тишина, толпа раздалась, пропуская Хейстингза. Его лицо приобрело пепельно-серый оттенок, за эти минуты Генеральный Секретарь словно усох – и одряхлел. Он остановился рядом с трибуной и поднял на Седрика погасшие, совершенно старческие глаза. Зал затаил дыхание.

– Уйдем отсюда, мальчик. Пошли со мной.

Седрик безуспешно попытался проглотить застрявший в горле комок. Он смотрел в подернутые тусклой пленкой глаза и молчал.

Серые, ну точно как у меня. А он и вправду мой дедушка? Неужели такой человек может не знать, что у него есть внук? А если не дедушка, тогда его клонировали, чтобы получился я, и он должен об этом знать. Опять непонятно. Все непонятно, абсолютно все.

Седрик ожидал, что мир окажется более логичным местом. Подумав еще немного, он покачал головой.

– У нее крыша съехала, – устало сказал Хейстингз.

Теперь все объективы были устремлены на него. Эти слова слышали сотни миллионов, миллиарды услышат их чуть позднее.

– От случившегося сегодня не может быть никакой пользы – ни ей самой, ни кому бы то ни было другому. Ей пора на пенсию. Она сошла с ума.

Седрик продолжал молчать, скованный то ли жалостью к старику, то ли страхом.

– Пошли со мной, – хрипло повторил Хейстингз.

А ведь он ходит на протезах. По спине Седрика побежали мурашки. Груда запасных частей в холодильнике, – так, кажется, говорил Бен. Предостерегал. Седрик не хотел расставаться со своими ногами, отдавать их кому бы то ни было. Пусть чересчур длинные, пусть тонкие, как спички, – все равно он предпочел бы их сохранить. Интересно, куда подевались собственные ноги Хейстингза и когда это было? Девятнадцать или там двадцать лет назад? Он покачал головой.

– Клянусь, я и представления не имел… – Старик неуверенно смолк.

– Понимаешь, дедушка, у меня тут еще дело. – Седрик тоже хрипел, со стороны могло бы показаться, что он передразнивает собеседника. – Спасибо, я пока останусь.

Хейстингз медленно покачал головой и направился к двери.

За ним потянулась и часть журналистов.

– Дело, говоришь? – выкрикнул, пробиваясь к трибуне, Франклин Фрэзер. Свекольно-красное лицо над небесной голубизной костюма, агрессивно выпяченный подбородок. Он остановился прямо напротив Седрика; филины суетились, выискивая наилучший ракурс. – Так ты знал обо всем этом заранее?

Седрик облизнул пересохшие губы. Он должен был понять. Доктор Багшо когда еще говорил, что живые телохранители положены только бабушке и ее заместителям. Система сказала, что у него допуск первого класса. Ведь мог же догадаться – и догадался бы, не будь идея такой бредовой.

– Директор сказала, что я буду работать по связям со средствами массовой информации, но насчет заместителя директора – нет, я не знал.

– Хорошо, сынок. Где ты получил свою докторскую степень?

Седрик ощутил непреодолимое желание заплакать.

– Нигде.

– Ну а магистерскую? – Фрэзер не верил своим ушам.

– Я не окончил даже начальной школы. Понимаете, там, откуда я…

– Ладно, оставим. А вообще есть у тебя хоть какая-нибудь подготовка для этой работы?

– Нет, – покачал головой Седрик, страстно надеясь жалкой своей беспомощностью хоть немного умерить ярость толпы. – А чего вы хотите? – добавил он – и сам удивился собственному голосу. – Чего вы все от меня хотите?

Изумленная тишина взорвалась хохотом.

– Мы хотим, чтобы ты причесался! – крикнул человек со странным акцентом. А почему это он назвал бабушку Шейлой? Она же Агнес. Хохот стал еще громче.

– Мы хотим знать, почему! – проревел Франклин Фрэзер, поддержанный десятками голосов. – Почему она нас кинула?

Трибуна – очень полезная вещь, слушатели задирают головы, а ты смотришь на них сверху вниз. Седрик поднял, подражая дедушке, руку; зал на мгновение стих. Будем считать, что это – какой-то бредовый тест. Выиграть схватку невозможно, но почему бы и не попробовать, что я теряю?

– Кинула? Вы так думаете? А вы не помните случайно, это приглашение – оно было адресовано лично вам, каждому из вас? Имена в приглашениях были?

Новый шквал возмущенных выкриков стих на удивление быстро. Неужели догадка верна? Сердце Седрика отчаянно колотилось в ребра, он заговорил еще увереннее, еще громче:

– Произошла ошибка! Директор Хаббард совсем не хотела такого поворота событий. Она пыталась предложить вам свою дружбу. Она созвала представителей информационных агентств, чтобы сообщить им, что с этого дня будет человек, заместитель директора, ответственный за связи с ними. Вот и все – она совсем не ожидала увидеть здесь вас, влиятельных обозревателей.

Зал гудел, как растревоженный улей.

– А вы, безо всяких к тому оснований, ожидали услышать нечто сенсационное! – в отчаянии выкрикнул Седрик. Он очень хотел поверить своим собственным словам, но не мог – говоря о шампанском, бабушка явно предвкушала какой-то триумф. – Так что попытайтесь смириться со своей ошибкой… – теперь он почти умолял, – ..и скажите, что вам еще от меня надо.

И снова ошарашенная тишина – но ненадолго.

– Недолго же ты просидишь на этом месте, если будешь вешать нам на уши такую лапшу.

Питер Квентин, утративший большую часть своего аристократического достоинства, таинственным образом оказался прямо перед трибуной и теперь нахально оттирал Фрэзера в сторону.

– А зачем оно мне, это место? – пожал плечами Седрик. Нужно было развивать успех. – Так скажите все-таки, что вам надо?

– Доступ к Системе, – прокричали с разных сторон.

– Я спрошу, узнаю. А если нет, что тогда? – Тише вы! – поднял руку Квентин, но разбушевавшаяся толпа не смолкала, и ему пришлось кричать:

– Ты что, серьезно? Ты и вправду считаешь себя заместителем директора?

– Во всяком случае, я не имею никаких оснований в этом сомневаться. – Седрик словно смотрел на себя со стороны и удивлялся – откуда у этого парня берутся силы? – Я хочу сказать… Если мне поручают работу, я стараюсь с ней справиться. – Господи Боже, что за напыщенную чушь я несу! – Если бабушка не успела еще обнародовать нужную вам информацию, возможно, она позволит заняться этим мне. Завтра… Знаете, давайте соберемся снова утром, и вы подробно расскажете мне, что вам нужно. Ну так что, в десять?

Шум стих, слушатели обменивались озадаченными взглядами, недоверчиво пожимая плечами. Этот мальчишка не вызывал у них гнева – только жалость и презрение; новые крики, новые протесты и требования только увеличили бы абсурдность ситуации.

– Прекрасно, – сказал Квентин. – В десять так в десять. Я пришлю кого-нибудь. Хотя и не надеюсь ни на какие результаты.

Он направился к двери. Зал начал быстро пустеть.

Седрик так и не разжал пальцы, намертво вцепившись в трибуну; проходившие мимо журналисты бросали на него косые, враждебные взгляды, но он этого не замечал. Из холла доносились злобные голоса немцев, выяснявших, чей подопечный главнее, чей подопечный должен покинуть Институт раньше, – Седрик этого не слышал. Он свесил голову и глубоко, с шумом, дышал, чувствуя, как холодные капли пота скатываются по лбу, по носу и щекам, забираются под воротник. Не линчевали – ну и слава Богу. Неужели бабушка действительно хотела, чтобы он попробовал свои силы на этой работе? Для нее нужно иметь докторскую степень. Да теперь для любой работы нужна докторская степень. А без магистерской и в поварята не возьмут. Заместитель директора Института – ну разве под силу такой пост тупому деревенскому парню, который читает, шевеля губами, и пишет, прикусив кончик языка?

Да нет, просто выставила меня, чтобы посильнее разозлить этих суперзвезд. Что я ни делай – все провалится и будет еще хуже.

Ему хотелось быть разведчиком, не торчать на этой проклятой трибуне, а исследовать чужие миры.

Дверь зала захлопнулась, теперь можно и расслабиться, отдохнуть. Седрик поднял голову и вытер лоб рукавом. В зале оставались еще люди, но не много, не больше десятка.

И среди них – Пандора Пендор Экклес. Она стояла прямо перед трибуной, этакий розовый ангелочек, даром что без крылышек – и улыбалась Глендиной улыбкой.

– Милый Седрик!

Пушистые ресницы затрепетали, как крылья мотылька.

И тут все прошло – и тошнота, и усталость, и отчаяние, остались только гнев и ненависть.

– Доктор Экклес?

– Наверное, вы будете сегодня смотреть голо. Ведь это тоже часть вашей работы, да? Вы будете во всех новостях, по всем каналам.

– Тоже мне, большое дело.

Даже пятнадцать минут назад Седрик и представить себе не смог бы, что осмелится разговаривать с великой Пандорой Экклес в таком тоне. Руки его дрожали от ярости.

– Обязательно посмотрите WSHB, обязательно. У меня есть нечто особенное. То, чего нет ни у кого другого. – Да уж.

Пандора сделала шаг вперед, чарующе улыбнулась и закинула голову:

– Неужели ты не хочешь поцеловать меня на прощание?

Она что, стерва, издевается?

Пальцы Седрика болезненно напряглись, казалось, еще секунда – и трибуна сломается.

– Что вы сделали с тем, что от нее осталось? Обиженно надутые губы. Глендины губы.

– Сдала на хранение. В следующий раз я, пожалуй, использую ее груди. Отличные груди! Плотные, упругие – ты согласен?

– Уходи.

– Так уж сразу? – Пандора шаловливо погрозила розовым пальчиком. – А тебе известно, что моя собственность была повреждена? Она не была такой.., ну скажем, идеальной, как следовало бы. Какой-то гадкий мальчишка все испортил – не ты ли случайно? А может, тебе еще кто-нибудь помогал?

Седрик поднял кулак. У него были очень большие кулаки.

– Уходи. – Голос его срывался. – Уходи по-хорошему.

– Господи, Седрик! Да разве так обращаются со средствами массовой информации?

Кулак с грохотом обрушился на ни в чем не повинную трибуну.

– Уходи отсюда. Сию-же-секунду!

Пандора торжествующе фыркнула, повернулась и поплыла к выходу, соблазнительно покачивая бедрами. Там стояли двое охранников – Багшо и невысокая плотная женщина. Кто-то из них открыл дверь, закрыл – и Седрик снова позволил себе расслабиться.

Несколько секунд он стоял плотно зажмурившись, с одной-единственной мыслью в голове: если от молитвы и вправду бывает какой-то толк – пусть это будет моей молитвой за Гленду.

Тогда, когда Гленда уезжала, Мадж плакала. И это еще хуже. Мадж и Бен, они же знали” что они выращивают в своем питомнике.

Гленда… Гленда… Гленда…

Так значит, он отличался от остальных… При прощании с ним Мадж не плакала.

Джо.., Брюс… Джейнис… Мег… Шон… Лиз…

Убиты, разрублены, положены на хранение, пока не востребует заказчик.

Потребовалось усилие, чтобы поднять тяжелую, чугунную голову. Теперь, после ухода гостей, зал выглядел уныло и неопрятно – пустые и полупустые стаканы и тарелки, на коврах – какой-то бумажный мусор. Официанты уже взялись за уборку.

Еда!

– Подождите!

Седрик отнес огромный поднос, выхваченный у одного из официантов, к ближайшему креслу, положил его себе на колени и начал горстями запихивать в рот крохотные треугольные бутерброды. На подносе были еще маленькие колбаски и какие-то штуки, завернутые в ломтики бекона. Уйма, целые горы. И сыр. И крекеры. Он умирал от голода.