Текст книги "Струны"

Автор книги: Дэйв Дункан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

Глава 22

Кейнсвилл, 11 апреля

– Направо! Нет! Стоп! Пожалуй.., да, направо!

Элия не понимала, кружит она по Кейнсвиллу полчаса, или десять часов, или десять веков. Голова ее раскалывалась, время утратило всякий смысл. Проехав тысячи улиц и коридоров, гулких тоннелей и открытых площадей, она утратила всякую ориентировку, перестала понимать, где находится. А сколько осталось от этого подаренного Бейкером часа? В любую минуту из коммуникатора может прозвучать его голос, в любую минуту может он приказать тележке ехать в де Сото. Элию сжигала боязнь не успеть, она балансировала на грани паники.

Найти Седрика было необходимо – и невозможно. Невозможно по самой неожиданной причине. Элия испытывала два сатори одновременно. Такого не случалось ни с одним из ее родственников, такое не упоминалось ни в одной древней легенде.

И Тибр был значительно сильнее. Раз за разом возвращалась Элия к куполу де Сото, к окну в новый мир. Попервости ошарашенные охранники попытались перехватить свою бывшую подопечную, но та предложила им обратиться за указаниями к Абелю Бейкеру. Наведя справки, немцы пожали плечами и ретировались. При пятом возвращении Элии они показывали на нее пальцами и громко гоготали.

Мало-помалу выработался метод – Элия останавливалась на каждом перекрестке и спрашивала Систему, какой путь ведет к де Сото; затем она пыталась выловить в своих ощущениях второй, более слабый сигнал. Иногда ей казалось, что второе сатори указывает туда же, что и первое, иногда оно выбирала совсем иное направление.

Да есть ли оно, это второе сатори? Не дурю ли я сама себе голову? А может, у меня совсем уже крыша съехала, как у всех этих перепуганных шизоидных предков?

Проезд, напоминающий коридор средней руки отеля, закончился, тележка вырвалась в широкий стальной тоннель. Тусклое ночное освещение позволяло разглядеть только ближайший участок холодной, зловещей трубы, концы ее терялись в бесконечности. А это еще что такое? Рельсы? Рельсовая дорога в Кейнсвилле – это что-то совсем новенькое.

– Ведет ли одно из этих двух направлений к куполу де Сото?

– Нет.

Так налево или направо?

Она не знала.

Ей казалось, что она сходит с ума.

– Налево, – прошептала Элия. Тележка не сдвинулась с места – такого тона Система не воспринимала.

– Налево.

Тележка свернула налево и помчалась по тоннелю. Сверкающая сталь, строчки часто посаженных заклепок. Фонари, летящие прямо в лицо, проносящиеся над головой, пропадающие во мраке. Как только фонарь уходит за спину, впереди появляется черная короткая тень. Тень быстро удлиняется, бледнеет, исчезает. И снова, и снова, и снова…

Тележка затормозила перед стальной стеной, на которой различались контуры круглого люка.

– Что это такое? Я хотела сказать, куда ведет этот люк?

– В купол Беринга, – сообщила Система.

– Имею ли я право туда войти?

– Да.

Стерилизационной камеры не было, а значит – Беринг не относился к трансмензорным куполам. Элия смотрела на гладкую стальную крышку, не в силах побороть сомнения и нерешительность – и мощный голос, призывающий ее вернуться к де Сото, к блаженной безопасности Тибра. Так продолжалось минуту или две.

Коммуникатора на стене нет. Очень странно. И еще одна странность – люк не доходит до дна тоннеля сантиметров на десять, на тележке не проедешь.

– С какой целью используется этот люк?

– Информация является конфиденциальной. Ну что ж, выбор простой – или идти вперед, или возвращаться.

– Открой люк, – сказала Элия тележке и ступила на стальной пол тоннеля. Ее колени дрожали.

Люк плавно отворился внутрь; перешагивая порог, Элия обратила внимание на чудовищную толщину оболочки. Она начала спускаться по наклонной поверхности – и вдруг сообразила, что этот купол совершенно не отличается по конструкции от де Сото или Томпсона. Возможно, его строили как трансмензорный, а затем использовали для других целей. Или это бывший трансмензорный купол. Или запасной. Здесь было даже темнее, чем в тоннеле.

И шум какой-то странный, вроде негромкого бормотания сотен голосов. А еще запах, очень знакомый запах.., неужели Керри?

Элия услышала глухой удар и испуганно обернулась. Ну так и есть – люк захлопнулся. И коммуникаторов здесь не видно, и наручного микрофона нет. Да-а, вот это называется вляпалась.

Она начала вслушиваться в шум. Действительно ведь голоса. И детский плач. Прошла еще минута, глаза Элии привыкли к полутьме, и тогда оказалось, что на плоской части “тарелки” купола расположился целый поселок. Объектная пластина (да, здесь имелась и объектная пластина) оставалась свободной, на ее ограждении что-то белело… Господи, да никак это постирушки? А вон те, у дальней стены, будки – это же точно переносные туалеты! Сам поселок состоял из хлипких брезентовых загородок, крыши, естественно, отсутствовали. Элия продолжала вслушиваться. Бряцание гитары.., нестройный хор.., нет, это они не поют, а молятся.., детский плач… Громкий, надсадный. Вот уж звук, который кого угодно с ума сведет.

Элия поплелась вниз по склону. Сама того не желая, она обнаружила дорогу, по которой беженцев доставляют из аэропорта в Кейнсвилл. В куполе Беринга расположился лагерь беженцев. Это, наверное, и есть те самые две тысячи, о которых говорил Бейкер. Получив согласие Элии, он попросту закроет окно в де Сото и откроет в Беринге, воспользовавшись той же самой струной. Так что ничего у нее не вышло. Здесь – другие ворота того же самого Тибра, сатори Тибра одержало полную победу над тем, вторым, чувством, указывавшим на Седрика. Да и было ли оно, это чувство?

Звуки и запахи становились все отчетливее – и все привычнее. Агнес Хаббард честно сдержала обещание – временные постояльцы лагеря говорили по-малайски, с отчетливым банзаракским акцентом. Теперь понятно, почему они не спят ночью, это не их часовой пояс. Первый же встречный узнает Элию, а Джетро наверняка уже тут – разводит демагогию, вербует себе сторонников.

Какой же это все-таки ужас – вопли младенцев. Словно рашпилем по нервам. И дети постарше тоже орут как оглашенные. Да сколько же тут детей! И снова гитара.., кто-то поет…

Ну конечно, как же она не узнала этот голос раньше! С радостным криком Элия бросилась туда, откуда доносились звуки гитары.

Она мчалась по узким тропинкам между брезентовых загородок и расстеленных матрасов, между спящих людей и людей, сидящих в позе лотоса, между людей разговаривающих и плачущих, между людей, глядящих на нее с удивлением, и людей, кричащих ей что-то вслед. Тропинки сходились, расходились, Элия бежала сложным зигзагом, неизменно приближаясь к источнику звука. Она обогнула объектную пластину с ее каймой из сохнущих пеленок; младенческий рев резал уши, теперь к нему прибавился и запах младенцев. Среди смуглых лиц попадались и бледные – похоже, здесь не одни только банзаракцы.

Вот он!

Хотя видна была только спина, рост не оставлял места для сомнений. Пел он плохо, гитарой владел еще хуже, однако аудитория – рассевшиеся полукругом подростки – не выказывала никаких признаков недовольства.

– Седрик!

Элия бросилась вперед, схватила его, развернула – песня оборвалась на громком нестройном аккорде (дискорде?), – а затем обняла за тощую, жилистую шею и поцеловала. Подростки восторженно завопили.

Он поражение отшатнулся.

Это был Седрик. И покраснел он, как Седрик. Но вот что-то с ростом, Седрик был вроде повыше. И волосы слишком длинные. И нос целый. Семнадцати-наверное-летний подросток, совершенно ошарашенный нахальством незнакомой девицы, бросившейся на него со своими непрошеными поцелуями.

Сатори несколько просчиталось: перед Элией стоял не Седрик, а его генетический двойник.

Глава 23

Кейнсвилл, 11 апреля

Седрик даже и не заметил, как начал клевать носом, а потом его разбудили.

И сколько же это я проспал? Долго, наверное, – вон как шея затекла, не повернуть.

Он встал, пошатнулся и побрел вслед за бабушкой к двери. В тяжелой, как чугун, голове – полная каша. Агнес Хаббард спустилась по трапу уверенной, царственной поступью, Седрик же цеплялся ногами за каждую ступеньку. Бок о бок они направились к центру ангара; разноцветные охранники остались около самолета.

Те двое, прилетевшие на “Боинге”, уже вернулись – надо понимать, из медицинского центра, вывернутые наизнанку. Они тоже шли к центру купола, к четырем стоящим там креслам, их тоже не сопровождал ни один охранник. Три частные армии будут наблюдать переговоры с почтительного расстояния и не услышат ни слова – разве что с помощью микрофонов направленного действия. Доктор Фиш знает дело туго, так что ангар давным-давно нашпигован этими микрофонами, да и в самолете гостей их тоже хватает, можно не сомневаться, но все это – не для рядовых охранников.

– Джулиан Вагнер Гранди, из ЛУКа, – сказала бабушка. – И Ольсен Паращук Чен, спикер Парламента.

– О'кей, – кивнул Седрик. – И я не говорю ни слова.

– Ни слова. Возможно, что тебя даже звать сегодня не Седрик.

Они подошли к креслам. Гости, успевшие уже сесть, не встали и не поздоровались, ограничившись сухими кивками.

Скуластое, с, узкими, заплывшими щелочками глаз, блестящими, иссиня-черными волосами и светло-шоколадной кожей, лицо Чена знал, наверное, каждый человек в мире. Трудно остаться спокойным, когда по левую твою руку сидит директор Института, а по правую – спикер Всемирного Парламента, однако Седрик не испытывал и следа почтительной робости, в которую – всего три дня назад – ввергла его встреча с Генеральным Секретарем ООН. То ли он стал относиться к знаменитостям наплевательски, то ли не совсем еще проснулся.

– Мне казалось, что четвертым участником нашей встречи будет Уиллоби Хейстингз.

Голос Чена звучал низко и размеренно, как рокот подземной реки.

– Это – мой внук, Моррис Хаббард.

– А мне казалось, что вашего внука зовут Седрик, – гнусаво пропищал Гранди. Его голову покрывал нежный пушок тонких, мышиного цвета волос, узкие, непомерно длинные пальцы неприятно напоминали щупальца какой-нибудь глубоководной твари. Основатель и бессменный президент ЛУКа выглядел не очень представительно – сутулая невысокая фигура, иссохшая чуть не до полной бесплотности. – Или я запамятовал? – Гранди иронически усмехнулся, обнажив длинные желтые зубы.

– Это был другой мой внук, – бесстрастно сообщила Агнес Хаббард. – Он утерян – фактически погиб – на планете, именуемой “Нил”.

– Идентичные близнецы? – Еще одна желто-зубая усмешка.

– Нечто вроде. Спонтанное деление яйцеклетки при размораживании. Он – точнее говоря, они – зачаты после смерти родителей.

Седрику было холодно. Он изо всех сил боролся с дрожью и очень жалел, что новенькая, ни разу ненадеванная куртка осталась в номере. Бабушкино наглое, беззастенчивое вранье не вызывало у него ни малейшего протеста. Она же совсем не надеется, что кто-то тут ей поверит, так что это и не вранье даже, а что-то совсем другое. Здорово это она, я бы так не смог, только вот имя могла бы придумать получше, а то Моррис какой-то.

– И сколько же у вас, госпожа директор, внуков? – пророкотал Чен.

– Даже и не знаю толком. Я давно их не пересчитывала.

– А! Но, разумеется, свидетельства о рождении в полном порядке.

– Разумеется.

Врет, конечно же, но за бумажками дело не станет, появится необходимость – их подделают в пять минут.

– Ну а нос? – не отставал Гранди. – У Седрика был точно такой же. Должны ли мы понимать, что в момент некой будничной семейной ссоры эти идентичные близнецы проявили абсолютную идентичность реакции и одновременно саданули друг друга в идентичные носы? Ну да, конечно, монозиготным зачатием можно объяснить и не такие чудеса.

Ни Чен, ни бабушка не обратили на эту тираду никакого внимания, в стылом воздухе повисла тишина. И Гранди, и Чен, думал Седрик, прекрасно знают, что я – генетическая копия Хейстингза. Меня и привели-то сюда как олицетворенную угрозу, для шантажа. А может, чтобы вывести их из равновесия, чтобы у них голова кругом пошла. Вот сидят, наверное, сейчас и думают, и как же это я выбрался с Нила, а если это – не я, а какой-то там Моррис, то сколько нас таких заготовлено? Прежде Седрику и в голову не приходило, что он не один, что у Хейстингза могут быть и другие копии. Могут быть, конечно же могут, а тогда уж я – совсем пустое место. Эта мысль повергла его в полное уныние.

– И вы, госпожа директор, будете говорить как от своего имени, так и от имени Хейстингза – я правильно понимаю ситуацию? – спросил Гранди.

– Да. Я пользуюсь полным доверием Генерального Секретаря.

Бабушка словно не замечала ни дронизывающего до костей холода, ни позднего часа, ни угрожающего присутствия сотен вооруженных людей, напряженно замерших на совсем недалеких рубежах. Она сохраняла то же ровное, невозмутимое спокойствие, как и в своем кабинете, за огромным пятиугольным столом, в окружении невероятных, во всю стену, экранов.

– Не кажется ли вам, что мы можем обойтись без дальнейшего присутствия этого необыкновенно высокого молодого человека?

Голос глубокий и сочный, как звуки органа. В Чене погиб для мира великолепный оперный бас.

– Да нет, пожалуй. – Агнес Хаббард окинула внука задумчивым взглядом. – Возможно, он нам еще пригодится. Се… Моррис, ты узнаешь этого человека?

– Доктора Чена? Я видел его по телевизору, много раз.

– А не видел ли ты его лица в каком-нибудь другом месте?

– Нет, бабушка.., хотя… Господи!

– Ну так что?

– Гэвин!

Неверно, будто все китайцы похожи друг на друга, они разные, просто раньше Седрик не задумывался о сходстве этих двух лиц, а сейчас увидел.

– Гэвин? – переспросила бабушка.

– Гэвин Вон, из Мидоудейла! Его отец – президент…

Чушь, какой там отец?! Щекастенький, болтливый, что твоя сорока, Гэвин – тоже клонированная копия. Комок, возникший в горле, казался настолько реальным, что Седрик на секунду задохнулся. Сколько там Гэвину лет – десять, что ли? Так что до полного созревания остается восемь, а затем.., как это выражалась бабушка.., да, “сбор урожая”. А если случится что-либо чрезвычайное – ну, скажем, сердечный приступ, – то и восемь лет никто ждать не будет.

Лицо Чена – все та же загадочная, невозмутимая маска.

– Давайте, – пророкотал он, – ближе к делу. Эти до зубов вооруженные гориллы действуют мне на нервы. Так о чем же вы просите, мадам?

– Я? – поразилась Агнес. – Но я ни о чем не прошу. Это вы приехали сюда как просители. Просите, я вас внимательно слушаю.

– Нет, – усмехнулся Гранди, – вы просите. Просите о пощаде.

И снова ни бабушка, ни Чен не обратили на него внимания.

Седрик смотрел на руководителя ЛУКа с нарастающей неприязнью – и странным чувством, что где-то его видел. Ну, не его самого, а кого-то очень на него похожего. Было не очень трудно узнать маленького Гэвина в Чене с его круглым, гладким, почти младенческим лицом. Ну а Гранди – вот уж кто совсем не напоминал ребенка. Высокий, увенчанный обширной плешью череп, длинный острый подбородок, лицо – кости, обтянутые нездоровой, в старческих пятнах кожей, под глазами набрякли тяжелые мешки.

– Китай выступил с заявлением, – сказал Чей. – Он аннулирует свое членство в ООН. На следующей неделе будет объявлена дата выборов китайских представителей в Парламент. – Многозначительный взмах тяжелой, короткопалой, по всей видимости – очень сильной руки. – Новость поступила совсем недавно, мы услышали ее в самолете, по пути сюда. Примеру Китая последовали обе Японии. Можно не сомневаться, что к ним присоединятся многие. Сегодня же.

– С чем вас и поздравляю. – Агнес Хаббард фыркнула носом, можно было подумать, что ей не нравится неизбежный в ангаре запах металла и машинного масла. – Только мне-то вы зачем все это рассказываете?

Чен помолчал. За его тяжелым, невозмутимым спокойствием угадывалась опасная мощь, крикливая же суетливость Гранди свидетельствовала скорее о страхе и неуверенности.

– Сегодня мы увидим конец Генеральной Ассамблеи. – Теперь голос Чена напоминал раскаты грома. – Конец ООН и Хейстингза.

– А также и ваш, мадам, – издевательски поклонился Гранди.

– Может, и так, – пожала плечами Агнес Хаббард. – Нужно, конечно, учесть, что Парламент не имеет финансовых ресурсов Организации Объединенных Наций.

Она взглянула Чену прямо в глаза. Ну да, вспомнил Седрик, ведь Джетро так и говорил – “Стеллар Пауэр” финансирует как официальную деятельность ООН, так и тайные операции Хейстингза.

Гранди стиснул кулаки, отпустил очередную язвительную реплику, но Седрик уже не слушал, а только смотрел. Иссохшие старческие руки, пятнистая, похожая на грязный пергамент кожа. Узкие, густо поросшие волосами запястья. И все же было в этих руках что-то мучительно знакомое – так же, как и в длинном костлявом лице. Одного за другим Седрик перебирал в памяти воспитанников Мидоудейла. Мидоудейл, конечно же, Мидоудейл – вся его жизнь прошла в Мидоудейле. Кто-то из них, но кто же, кто же? Ускользавшее воспоминание приводило в тихое бешенство. Кто?

А вот бабушка не проявляла ни малейшего беспокойства, она говорила точно так же, как и всегда – кратко и уверенно.

– Существуют, однако, обстоятельства, несколько омрачающие вашу радость по поводу Китая.

– Почему вы так думаете?

– Потому, что до настоящего момента в Парламенте заседали так называемые “временные” делегаты – люди, назначенные вами лично. Теперь же – если я верно понимаю ваши правила – их сомнительные полномочия прекращаются. То же самое касается и японцев, и всех остальных, о которых вы нам говорили.

– Вскоре их заменят законно выбранные представители.

– Вскоре – но все же не сразу, так ведь? Чен молчал.

– А тем временем, – продолжила Агнес Хаббард, – старые представители этих стран не могут голосовать. По вашим же, подчеркиваю, правилам.

– Слушай, Олли, – протявкал Гранди, – это на что она такое намекает?

Чен слегка нахмурился – непроницаемая маска оказалась не такой уж непроницаемой.

– Понятно, – сказал он, обращаясь не к своему напарнику, а прямо к Агнес. – Значит, верны слухи, что многие колеблющиеся переходили на нашу сторону по прямому указанию Хейстингза.

По бледным губам бабушки скользнула удовлетворенная улыбка.

– Я объяснила Генеральному Секретарю, что некоторые наши сторонники испытывают невыносимое давление и просто не могут больше сохранять лояльность ООН. – Немного помолчав, она добавила:

– И что не стоит заставлять их проводить политику, которая может привести к катастрофическим последствиям. В первую очередь это касалось японцев.

– Ну вот! – радостно взвизгнул Гранди. – Я же говорил, что они капитулируют!

– Да нет. – Глаза Чена внимательно изучали Агнес. – Они совсем не капитулируют.

– Почему? Вы что, подозреваете, что она задумала еще какое-нибудь мошенничество? «

Гранди взмахнул костлявым кулачком – и тут все встало на место. Дуэйн! Дуэйн Крегер!

Дуэйн был на три года старше Седрика. Он и его дружок, Грег Макклаклэнн, заводили младших ребят за сарай, чтобы там… Седрик и сам чуть не стал жертвой одного из этих сексуальных экспериментов.

Седрик поежился – и не от холода, царящего под огромным куполом ангара. Он боялся Дуэйна, он ненавидел Дуэйна – и все же не желал ему такого страшного конца.

– Просветите нас, мадам, – кивнул Чен.

– Вы утратили свое большинство, – развела руками бабушка. – К пятнице, или чуть позже, спикером Парламента станет Ху Нго.

Чен откинулся на спинку кресла и некоторое время смотрел в далекий, как небо, потолок.

– По моим расчетам выходит иначе.

– Пересчитайте заново. У нас сорок два голоса Неврополиса, восемьдесят с лишним голосов Сам-па. Остатки Средиземноморья – там сто процентов наших. Вы лишили права голоса Китай, Японию, большую часть Индии…

Перечисление тянулось и тянулось, в бабушкином голосе не было и следа торжествующего злорадства, только холодная уверенность врача, ставящего диагноз, да обычная ее нетерпеливость.

Седрик продолжал рассматривать Гранди. Ну да, ну точно – Дуэйн Крегер, только сильно постаревший. Такая же злая, пакостная морда. И те же длинные клыки – вон как этот тип оскалился, слушая бабушкины расчеты.

– Возможно, вы и правы, – вздохнул Чен, – силы почти равны. Но некоторые из купленных вами делегатов могут, по здравом размышлении, изменить свою позицию, так что кратковременная приостановка заседаний Парламента…

– Приостановки не будет.

– В таком случае роспуск и проведение всеобщих вы…

– Роспуска тоже не будет.

Несколько секунд глухой, тяжелой тишины, а затем – невероятный, нечеловечески низкий голос, уже не бас, а рокот лавины, сошедшей с далеких гор:

– Ваша коалиция неустойчива. Долго она не продержится. Возможно, вы и вынудите меня уйти на время в подполье, однако через месяц-другой, когда новые представители Китая, Японии и прочих стран займут свои места в Парламенте…

– Идиот! – взвизгнул Гранди. – Придурок! Эти выборы пройдут под контролем Ху! Ты не видел других противников, кроме маразматичного жулика Хейстингза, а ведь я тебя предупреждал, я все время тебя предупреждал, что он кликнет на помощь эту.., эту ведьму, эту ядовитую гадину!

Вот-вот, Дуэйн тоже любил валить всю вину на кого-нибудь другого.

Но Чен все так же игнорировал своего напарника; они с Агнес Хаббард пристально смотрели друг на друга, словно выжидая, кто же не выдержит и сделает первый ход. Победа досталась Агнес.

– Было бы крайне наивно поднимать крик об ударах ниже пояса, однако надо заметить, что вы, директор Хаббард, ввели в игру новый фактор. – Впервые за все время переговоров Чен выказывал явные признаки раздражения. – Вы применили абсолютно неожиданную угрозу – но я очень сомневаюсь, что такой шантаж может продолжаться долго. Вы используете в качестве оружия детей! Где они? Что вы с ними сделали?

Седрик оторвал глаза от Гранди – отвратительной копии отвратительного Дуэйна. Что это там такое насчет детей?

– Не я ввела детей в игру, доктор Чен, я только нанесла ответный удар. – От бабушки веяло арктическим холодом. – Кроме того, разве они дети? КИКО, так это, кажется, называется?

– А что это такое – КИКО? – встрял Седрик, забыв обо всех запретах.

И тут же сжался под строгим взглядом бабушки.

– Комплексы искусственно культивированных органов.

– Вряд ли вы поверите мне на слово, – тяжело вздохнул Чен, – а доказательств в таком деле нет и быть не может. – Он искоса взглянул на Седрика, словно включая того в состав участников переговоров. – Да, у меня есть клонированная копия, получившая название.., двойник, получивший имя Гэвин Вон. Его создание было необдуманным поступком, о котором я очень сожалею. И я давно дал себе клятву, что не причиню Гэвину никакого вреда. По достижении совершеннолетия он получит полную свободу и сможет сам выбрать свой жизненный путь.

– Ты так думаешь? – издевательски осклабился Гранди. – Это ты сейчас так думаешь! Посмотрим, что ты запоешь, когда начнешь хвататься за сердце – или печень откажет. Утопающий не рассуждает о моральных принципах, а цепляется за все, что под руку попадет.

– Возможно, вы и правы. Но дело в том… – Чен снова посмотрел на бабушку, – ..что теперь у меня просто не останется выбора, так ведь? Нарушены некие неписаные правила, последствия чего могут оказаться самыми неожиданными. Что вы намерены сделать с ними, госпожа директор? Раскидать по лагерям для беженцев? Продать прежним владельцам? Умертвить, чтобы не мучались? Вы купили с помощью детей голоса, а потому не можете уже представить их на обозрение общественности. Неужели они обречены на смерть?

– Я купила с их помощью голоса, однако соглашение предусматривало только соблюдение конфиденциальности, о возврате собственности даже не упоминалось.

– Ха! – заорал Гранди. Чтобы подчеркнуть свои слова, он взмахнул указательным пальцем – в точности так же, как делал это Дуэйн. – Ведьма грозила разоблачениями, но стоит ей сказать хоть слово, как весь этот приютский бизнес накроется медным тазом. И она лишится своей большой дубинки! Слабо ей, Олли, стерва просто блефует!

– Так или не так, но в настоящий момент мне хотелось бы выяснить, чем вызвано нарушение правил.

– Еще раз повторяю: не я завязала эту драку, доктор Чен.

– Да какая разница… – начал Гранди.

– Вы не могли бы объяснить ситуацию поподробнее? – оборвал его Чен.

– Седрик… – бабушка указала на Седрика, – ..точнее, Моррис.., воспитывался в Мидоудейле. Во вторник я перевела ему кредит на покупку билета и сказала, чтобы он прибыл в Центр. Я намеренно дала ему лишний день и перевела денег чуть больше необходимого. Совершенно естественно, он бросился на поиски приключений, и не куда-нибудь, а в самое логово ЛУКа, в Норристаун, – что стало для меня некоторой неожиданностью.

Седрик хотел было объяснить, что направился в Норристаун по предложению Бена Чивера, но прикусил язык, заметив на лицах Чена и бабушки напряженное ожидание. Чего же это они ждут? Хотят, наверное, чтобы доктор Гранди назвал выбор Седрика случайным совпадением. Но Гранди тоже молчал.

– Его пасли три агента ЛУКа, – добавила бабушка.

– А скольких агентов отрядил Ми-квадрат? – ощерился Гранди.

– Следует ли удивляться, что я приставила к своему внуку телохранителя? Я знала, что он неизбежно раскроет себя, и тогда без помощи немца не обойтись. А каковы были ваши мотивы?

Глаза Гранди нехорошо блеснули – ну в точности как глаза Дуэйна Крегера, когда тот замышлял очередную пакость:

– Я абсолютно уверен, госпожа директор, что намерения сотрудников ЛУКа были самыми невинными. К сожалению, нет никакой возможности поговорить с этими людьми, спросить, чем конкретно они там занимались, – ведь вы их убили.

– Мой агент столкнулся с подавляющим численным превосходством противника и – возможно – немного перестарался.

– Например, в “Президент Линкольн-Отеле”? Агнес Хаббард фыркнула, словно говоря, что такие смехотворные выпады не заслуживают ответа.

– Так что же произошло в “Президент Линкольн-Отеле”? – загробным голосом поинтересовался Чен.

– Мальчик остановился в гостинице. Мой агент пришел к нему в номер, чтобы обеспечить защиту, а луковские бандиты начали ничем не спровоцированные военные действия. Искалечено и погибло не менее двадцати невинных посторонних людей.

– Немного перестарались ребята. – Гранди зевнул, потянулся и обвел глазами ангар, словно проверяя боеготовность трех ударных отрядов.

Бабушка смерила его презрительным взглядом и снова повернулась к Чену:

– Нет никаких сомнений, что эти гориллы действительно вышли за предписанные рамки. В первую очередь потому, что утратили контакт с объектом наблюдения. Они следили за путями отхода – аэропортами, станциями трубы и так далее. Им и в голову не приходило, что Седрик не понимает грозящей ему опасности. Они устали и боялись весьма вероятных последствий своей некомпетентности. Они вспоминали, как трудно выбить из ЛУКа пенсию. Все это, конечно же, мои предположения.

– А мне-то казалось, – ехидно ухмыльнулся Гранди, – что этот, который тут сидит, – Моррис.

– И как же они его нашли? – спросил Чен. Бабушка молча, одним насмешливым взглядом, переадресовала вопрос Седрику.

В ангаре было холодно, очень холодно.

– Это что, мой звонок в Мидоудейл?

– Да, – кивнула бабушка. – Чивер доложил о звонке своим работодателям. И луковские бандиты снова сели тебе на хвост. Так что, – повернулась она к Чену, – не я первая нарушила негласную договоренность.

– Я слышал о событиях в “Президент Линкольн-Отеле” – только без подробностей.

– Мы выслушали чудовищное нагромождение лжи, – поморщился Гранди. – Однако, прежде чем выступить с опровержениями, мне хотелось бы задать вопрос – чисто гипотетический вопрос. Когда этот немец вломился в комнату мальчишки, первым делом он деактивировал наблюдательные устройства – все до единого.

– Что же тут удивительного – самый естественный поступок, – пробормотал Чен, сонный орган, разговаривающий сам с собой.

– Но чем же он занялся потом, а? Мои люди – не забывайте, пожалуйста, что мы обсуждаем гипотетический случай, – мои люди ждали очень долго. Зрелый мужчина и мальчишка провели в спальне целых три часа. Ну как, парень, хорошо вы позабавились? Получил удовольствие?

Седрика чуть не стошнило. И не столько от слов, сколько от мерзкого, издевательского голоса и злорадной улыбочки. В ноздри ударил запах того сарая, сердце снова сжалось от ужаса – как тогда, когда они стаскивали с него штаны. Он зафитилил Грегу в зубы, очень удачно саданул Дуэйна локтем в пах и с воплем помчался к Мадж, на спасительную кухню. Бежал и боялся ультрафиолета, поливавшего его голую задницу, боялся гораздо больше, чем Грега и Дуэйна с их непонятными намерениями. Было ему тогда лет двенадцать. И как же он ликовал через два года, когда эта парочка покинула Мидоудейл!

Чен слегка пожал плечами и снова обратился к бабушке:

– Один из представителей Великого Леванта – достопочтенный Мохаммед Леви – выдвинул интересное предложение.

Было в его интонациях что-то такое, что заставило Седрика забыть и о Гранди, и о Дуэйне, и о “Президент Линкольн-Отеле”.

– Да, – кивнула бабушка, – я знакома с ключевыми пунктами этого проекта.

– И что это за пункты? – зловеще прошипел Гранди.

Чен молчал.

– Во-первых, – начала бабушка, – все функции Генеральной Ассамблеи передаются Парламенту, с двухлетним переходным периодом. Во-вторых, Парламент ратифицирует статус Института с сохранением всех существующих структур. По мере того как Парламент берет на себя ответственность за выполнение ооновских программ, в его фонды поступает все большая доля налогов, выплачиваемых компанией “Стеллар Пауэр”. Всем сотрудникам ООН обеспечивается либо сохранение работы, либо щедрое выходное пособие и пенсия. Таким образом произойдет мирная передача власти.

Даже Седрик, при всем своем дремучем невежестве, понял значение этого плана. Важные переговоры? Исторические! Эпохальные! Мир без Организации Объединенных Наций?

Лошадиная физиономия Гранди побелела, коричневатые дефекты пигментации приобрели пугающее сходство с трупными пятнами:

– А ваш любовничек, Хейстингз? Когда мы увидим его за решеткой?

– Он стар, – печально вздохнула бабушка, – и смертельно напуган. У него нет больше сил для этой игры. Я обещала ему убежище, Хейстингз будет в полной безопасности – пока стоит Кейнсвилл.

– А простоит он не больше недели! – взвизгнул Гранди.

Бабушка весело усмехнулась, словно приглашая Чена порадоваться удачной шутке.

– Я предложила Уиллу только что освободившийся пост заместителя директора по связям с прессой. Он обещал подумать.

Согласится, подумал Седрик, и уж всяко справится с телевизионной братией не хуже своего предшественника.

Бабушкина усмешка стала чем-то вроде сигнала – за столом воцарился мир. Круглое лицо Чена расплылось в широкой – почти как у Гэвина – улыбке:

– С меньшим количеством силовых центров жизнь на Земле станет спокойнее, безопаснее. Слишком уж часто грозили вы выдернуть рубильник, слишком часто грозил Джулиан объявить забастовку. Слишком уж долго, плели мы с Хейстингзом свои политические паутины, а тут еще пресса, беспрестанно натравливавшая нас друг на друга. Передайте Уиллу, что я не держу на него зла. Сколь бы ни были тяжелы прошлые его прегрешения, мои будущие окажутся не меньше.