Текст книги "Наказание для Джорджи"

Автор книги: Дэймон Найт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Альварес извлек из своего чемоданчика ручные весы, отрегулированные под гравитацию уровня A.

– Залазь сюда, Джорджи.

Горгон послушно вскарабкался на чашку весов. Альварес поднял весы и посмотрел на шкалу.

– Хм, – сказал он. – Джорджи здорово потерял вес.

– Да-а? – с надеждой спросил Доминик.

– Точно. Однако он, похоже, отлично себя чувствует. Я бы сказал лучше, чем неделю назад. В лечении он не нуждается. Вот разве что немного раствора сахара, это его подбодрит...

Альварес извлек из чемоданчика шприц, проколол гладкую кожу Джорджи и надавил на поршень.

Доминик вздохнул.

– Ну что ж, можем продолжать. Джорджи, запрыгивай сюда. Пусть Ритнер пристегнет тебя ремнями.

Джорджи охотно взобрался на столик. Ритнер пристегнул ремнями четыре из его конечностей, и стал крутить лебедку.

– Только не сильно! – встревоженно сказал Джорджи.

– Я аккуратно, – уверил его Ритнер. Он продолжал вращать рукоятку. Как ты себя чувствуешь?

Конечности горгона были уже вдвое длиннее, чем обычно, и продолжали растягиваться.

– Щекотно, – пожаловался Джорджи.

Ритнер крутил лебедку. Уомрас нервно закашлялся. На него зашикали. Конечности Джорджи все удлинялись и удлинялись. Потом начало становиться заметно продолговатым его тело.

– С тобой все в порядке, Джорджи? – спросил Доминик.

– В порядке.

Ритнер отчаянно крутнул рукоять в последний раз. Вытянувшееся тело горгона удобно разлеглось от одного конца дыбы до другого. Больше растягивать его было некуда.

– Хорошо, – сказал Джорджи. – Сделай еще так.

Он переливался радостными перламутрово-розовыми оттенками. Ритнер чуть не расплакался и с ненавистью пнул свою машину. Альварес фыркнул и убрался восвояси. В коридоре, где его никто не мог увидеть, он подпрыгнул в воздух и стукнул пятками друг о друга. Он просто чудесно проводил время! Как жаль, что сегодня еще не среда. Хотя, если вдуматься, зачем ждать до завтра?

Комендант Чарлз Уотсон Карвер, начальник станции 3107A, был обучен принимать быстрые и смелые решения. Если начальник чувствует малейшее сомнение в собственной правоте, он начинает колебаться и менять планы на ходу, становится жертвой суеверий и беспокойства, и в конце концов вообще теряет способность принимать решения.

Беда в том, что никто не может быть все время прав. Можешь пунктуально следовать букве инструкции, можешь блистательно импровизировать – в любом случае рано или поздно ты ошибешься. Искусство быть начальником заключается в том, чтобы переступить через ошибки и продолжать дальше, как ни в чем не бывало.

Карвер напряг подбородок, выпрямил спину и посмотрел вниз, на больного горгона. Да, горгон был болен, и сомневаться в этом не приходилось. Его отростки поникли и вяло колыхались, кожа была сухой и горячей.

– И давно он так? – требовательно спросил Карвер, лишь слегка запнувшись перед местоимением. Мысленно он всегда называл чужаков "оно", но его подчиненным вовсе ни к чему это знать.

– Минут двадцать. Что-то около того, – ответил доктор Несельрод. – Я сам пришел сюда... – он подавил зевок, – минут десять назад.

– А что вы вообще здесь делаете? – спросил Карвер. – Сейчас смена Альвареса.

Несельрод смутился.

– Знаю. Альварес в госпитале. Как пациент. Он набросился на помощника повара Сэмюэлса. Вылил ему кастрюлю супа за шиворот. И кричал что-то в том смысле, что хочет раз и навсегда простерилизовать ему фурункул. Пришлось накачать Альвареса успокоительными. Мы его втроем едва скрутили.

Карвер сжал губы и выпятил подбородок.

– Несельрод, что вообще творится на станции? Сначала это... существо атаковало мою жену. Теперь Альварес... – Он сердито уставился на Джорджи. – Вы можете его от этого вылечить, что бы это ни было?

Несельрод удивился.

– Разве можно такое требовать? Мы понятия не имеем о лекарствах горгонов. Я думал, что вы свяжетесь с базой и спросите у них.

Разумеется, он рассуждал здраво. Вот только, как всегда, оставался открытым вопрос интерпретации. Как подать то, что произошло? Была ли это трагическая случайность, которая постигла уважаемого посла чужаков из-за вопиющей небрежности людей? Или это было необходимое и соответствующее наказание преступнику, которое они так долго искали? Карвер посмотрел на часы-перстень. Оставалось ровно три часа до окончания срока, в течение которого старейшины аборигенов планеты обязали их наказать Джорджи.

– Какого он, по-вашему, цвета? – спросил комендант у Несельрода. – Уж никак не розовый.

– Не-ет. Но и не синий. Я бы назвал этот цвет оттенком фиолетового.

– Хм. Да. Ну, во всяком случае, он стал меньше, чем был. Верно? Подозрительно меньше.

Несельрод согласился.

Карвер принял решение.

– Сделайте все, что можете, – велел он Несельроду, затем поднес к губам наручный коммуникатор: – Есть сейчас связь с начальником планетной базы?

– Да, сэр, – ответил оператор.

– Хорошо. Дайте мне Робинсона.

Прошло несколько секунд.

– Начальник базы слушает.

– Робинсон, это Карвер. Скажите старейшинам, что у нас здесь очень несчастный горгон. Мы не уверены, что именно на него так повлияло – мы перепробовали кучу вещей – но он изрядно потерял вес, и кожа его... Карвер едва уловимо заколебался. – ...кожа синеватая. Определенно синеватая. Принял?

– Да, шеф! Слава богу! Я тотчас же передам сообщение, и свяжусь с вами.

– Хорошо.

Карвер с резким щелчком захлопнул крышку наручного коммуникатора. Он бросил еще один взгляд на горгона. Тот выглядел совершенно больным, но как раз это коменданта не особо тревожило. То, как себя чувствовал горгон, было личным делом горгона. Комендант Карвер выполнял свой долг.

3

Альварес проснулся с чудовищной головной болью и смутным сознанием вины. Он находился не у себя в каюте, а на одной из госпитальных коек, одетый в предписанную для пациентов инструкцией больничную пижаму (к которой можно было пристегнуть шлем и перчатки, мгновенно превратив пижаму в скафандр). Он с трудом поднял голову, чтобы посмотреть на часы, висящие на дальней стене. Было двадцать три часа. Его смена уже почти закончилась. Альварес со стоном выбрался из кровати и посмотрел на карточку с описанием болезни, прикрепленную к ее спинке. "Мания. Навязчивые идеи, бред. Лечение – успокоительные средства. Врач – Несельрод".

Навязчивые идеи. Бред. Да, так оно и есть. Вот и сейчас ему казалось, будто он вспоминает, как ворвался на кухню и вылил на обалдевшего Сэмюэлса большую кастрюлю супа из телячьей головы. Поток обжигающей жидкости, аромат специй... Господи боже! Если это было на самом деле... Сэмюэлс! И горгон!!!

Стеная и пошатываясь, Альварес нетвердой трусцой выбежал из палаты. Он миновал санитара Манча, который сидел с текстовым экраном на коленях и не успел вскочить.

– Доктор Альварес, стойте! Доктор Несельрод сказал...

– К черту Несельрода! – рявкнул Альварес, распахивая дверцу холодильника. Он отлично помнил, что культуры микробов хранились именно здесь. А теперь их здесь не было.

– ...не выпускать вас, пока вы не станете вести себя нормально. Ээ... как вы себя чувствуете, доктор?

– Отлично! Превосходно! Какая разница? А вот как себя чувствует он?

Манч понимающе закивал.

– Сэмюэлс? Ничего страшного. Поверхностные ожоги. Мы уложили его в его собственной каюте, потому что...

– Да не Сэмюэлс! – прошипел Альварес, хватая санитара за грудки. Горгон!

– А, ну да, он тоже болен. Откуда вы знаете, доктор? Вы же спали, когда это случилось. Послушайте, отпустите меня, а? А то я нервничаю.

– Где? – кратко вопросил Альварес, сурово глядя санитару в лицо.

– Что? А, вы имеете в виду горгона? Наверху, в маленькой гостиной. Последний раз я...

Альварес не дослушал. Он промчался по коридору, как щуплая бородатая шаровая молния. Вокруг Джорджи он обнаружил толпу встревоженных людей. Там были комендант и миссис Карвер, Доминик и все его сотрудники, Урбен и два ассистента из семантической лаборатории, санитары, подсобные рабочие и доктор Несельрод. У Несельрода запали щеки и неестественно сверкали глаза, как у человека, который слишком долго не спал, глотая тонизирующие таблетки. При виде Альвареса он дернулся.

– Что стряслось? – спросил Альварес, хватая его за локоть. – Где горгон? Какая...

– Тише, – сказал Несельрод. – Джорджи – вон в том углу, позади Карвера. Мы ждем делегацию с планеты. Робинсон сказал, что их трое, и они везут с собой какой-то ящик...

Внезапно из динамика на стене раздалось:

– Катер подходит. Стыковка... Есть стыковка. Открываю шлюз. Готовьтесь, они уже идут.

Альварес ничего не видел из-за спины Карвера. Он хотел отойти, но Несельрод задержал его.

– Я хочу видеть! – сердито сказал Альварес.

– Послушай, – сказал Несельрод, – я знаю, что ты сделал. Я проверил наличие "руки вверх!" и вирусных культур. Горгон, похоже, выздоравливает но твоей заслуги в этом нет. Теперь скажи, выветрилась уже из тебя эта дрянь? Потому что если нет...

По толпе собравшихся прошел шорох. Альварес и Несельрод повернулись как раз вовремя, чтобы увидеть, как отворяется дверь. Два больших и сильных горгона вперевалку вошли в комнату. Они несли покрытый эмалью ящик. Один из них свистнул в разговорную трубу – надо полагать, для проверки, – и спросил:

– Где есть горгон Джорджи?

– Я в норме, – пробурчал Альварес. – Если бы я не был в норме, я бы уже давно сделал с тобой что-нибудь нецивилизованное. Согласен?

– Да, ты прав, – сказал Несельрод.

Их притиснули друг к другу, когда люди подались в стороны, пропуская двух горгонов к Джорджи. Поднявшись на цыпочки, Альварес увидел, как Джорджи поднялся и неуверенно встал рядом с двумя прибывшими.

– Он ужасно выглядит. Эти двое куда больше его, верно?

– Не такие большие, каким был Джорджи, когда попал к нам, пробормотал Несельрод. – Послушай, Уолт, если окажется, что ты все испортил, я сам приму дозу "руки вверх!", и тогда...

– Тихо! – рявкнул на него Альварес.

Один из горгонов что-то объяснял.

– Это есть ящик панга. Что вы сказал? Вы знать панга?

– Ну... ээ... и да, и нет, – промямлил Доминик. – А что насчет наказания? Мы так поняли...

– Наказание потом. Горгон Джорджи, иди в ящик.

Джорджи послушно подошел к ящику и нерешительно наклонился над ним. Он топтался перед ящиком, подрагивая отростками, и выглядел точь-в-точь как тучная женщина, которая решает, как ей уместиться в спортивном коптере. По рядам прошел нервный смешок, который быстро затих.

Джорджи перегнулся через край ящика и втянул все верхние отростки. Его круглое тело стало медленно принимать квадратную форму, постепенно перетекая в ящик.

Два других горгона наблюдали за ним с растущим напряжением, вытянув в сторону ящика все фоторецепторы. Наступила тишина. Люди интуитивно почувствовали, что происходит нечто важное.

Джорджи, извиваясь всем телом, протиснулся еще дальше в ящик. И тут он застрял. Его кожа мгновенно посинела, затем порозовела. "Ноги" Джорджи, уже почти втянувшиеся в тело, жалобно скребли по стенке ящика. Наконец он влез туда целиком.

Один из горгонов торжественно закрыл за ним крышку и защелкнул ее на замок, чтобы удостовериться, что она прилегает плотно. Потом он снова ее открыл, и помог Джорджи выбраться из ящика. Все три горгона стали ритмично покачивать "руками" и прочими конечностями. Альваресу показалось, что у Джорджи стал очень самодовольный вид. У доктора появились дурные предчувствия. Что он наделал?

– Что это все значит? – громко спросил Несельрод. – Они что, снимали с него мерку для гроба? Или...

Доминик повернулся и сказал:

– Не думаю. Послушайте, вот что интересно. Помните, они назвали это ящиком панга? Боюсь, что у них может существовать стандарт размера. Понимаете, о чем я? Они меряют Джорджи, чтобы выяснить, не вышел ли он за нижний предел стандартов... ээ... отношений панга.

– О господи! – воскликнул кто-то рядом.

Это был Урбен из семантической лаборатории. На него давно никто не обращал внимания – с тех самых пор, как Джорджи научился говорить по-английски. Он ошарашенно повернулся к Доминику.

– Вы что, не знаете, – спросил он с недоверием, – что слово, которое мы переводим как "старейшины", дословно означает "самые маленькие"? Господи ты боже мой!

– Не понимаю... – начал было Доминик, но тут раздался громкий голос коменданта.

– Тихо! Прошу тишины! – возгласил он. – Наши друзья с седьмой планеты хотят сделать сообщение. – Он повернулся к горгонам. – Прошу вас, говорите.

Ко всеобщему удивлению слово взял Джорджи. Он что-то прошепелявил на свистящем языке горгонов. Никто из людей не понял ни слова, за исключением Урбена, который побледнел под искусственным загаром и принялся что-то взволнованно бормотать себе под нос.

Когда Джорджи закончил речь, заговорил один из новоприбывших горгонов.

– Наистарейшая особь, вы знать ее под именем Джорджи, хочет вам сказать благодарность. Вы к нему сделали много доброты, когда он был несмышленым юнцом.

– "Несмышленым юнцом", о господи! – вполголоса простонал Урбен. – Это ведь самое грубое из тех соответствий, которые я предлагал. Кто только составлял словарь? Переводчики хреновы! Да разве можно так издеваться над семантикой? Дословно – "нескладная особь", но по смыслу, по смыслу... "Толстый мальчишка", вот как бы я это перевел. А на дворовом жаргоне так и вовсе – "жиртрест". Господи боже святый и все его архангелы!..

– Теперь, когда он есть стал старейший, – говорил тем временем горгон, – Джорджи будет премного счастлив ответить вам добром на добро в доступной юридически обоснованной форме....

– Что все это значит? – обиженно спросил Альварес. – И почему он сам не может нам это сказать?

– Теперь это ниже его достоинства, – приглушенной скороговоркой ответил Несельрод. – Тс-с!

– ...если, – сказал горгон, – вы сумеете дать старейшей особи, узнанной под именем Джорджи, надлежащее наказание, как говорилось прежде.

Люди окаменели от неожиданности. Только Карвер резким щелчком открыл наручный коммуникатор.

– Сколько у нас осталось времени до истечения поставленного горгонами срока? – требовательно спросил он.

В наступившем молчании все напрягали слух, чтобы услышать слабый голос из коммуникатора.

– Меньше получаса, сэр.

– Призываю собрание к порядку! – сказал Карвер, молотя кулаком по столу.

Джорджи и два других горгона сидели напротив коменданта. Между ними на столе красовался букет из настурций и папоротника. Букет должен был символизировать то, что встреча носит официальный характер. На стороне Карвера сидели Доминик, Урбен, Уомрас, Альварес, Несельрод, Келли и Ритнер.

– Излагаю ситуацию, – агрессивно начал Карвер. – Этот горгон вдруг оказался членом их правящего совета. Черт его знает, почему. Я не знаю. Да и неважно. Суть вопроса в том, что он к нам дружественно настроен. Так что наша миссия, можно сказать, выполнена... если нам удастся его наказать должным образом. Если же нет – мы влипли по самые уши. Какие будут предложения?

Доминик наклонил бритую голову к Альваресу.

– Доктор, у меня возникла мысль, – прошептал он. – Скажите, есть ли в строении тела горгонов какая-нибудь особенность, которая радикально отличает их от нас?

– Да конечно же, – угрюмо отозвался Альварес. – Сколько угодно. Они, можно сказать...

Бросив на них убийственный взгляд, Карвер кивнул Ритнеру:

– Да?

– Ну, я тут подумал... Дыба не подошла, но у древних было еще одно орудие пыток, называлось "железная дева". В него вела такая дверца с шипами...

– Я вот что имел в виду, – сказал Доминик. – Есть ли что-то, ограничивающее их максимальный размер? Какая-то причина, по которой им опасно или невыгодно расти большими?

Альварес нахмурился и посмотрел на Несельрода, который придвинул свой стул к ним поближе.

– Давление?.. – предположил Несельрод.

Доктора одинаковым жестом потерли подбородки и взглянули друг на друга с искоркой профессионального любопытства в глазах.

– Ну, ну! – загорелся Доминик. – Так что там с давлением?

Карвер как раз спрашивал Ритнера:

– Сколько времени вам понадобится, чтобы построить этот механизм?

– Часов десять – одиннадцать.

– Слишком долго. Предложение отклоняется. Следующий!

– Фактически, – задумчиво сказал Несельрод, – горгоны представляют собой одну-единственную клетку, наполненную коллоидным раствором. Раствор находится под значительным осмотическим давлением. Чем больше они вырастают, тем – при той же форме – сильнее давление. Если горгон вырастет слишком большим, мне кажется, он...

– Лопнет! – в ужасе воскликнул Альварес.

Карвер разъяренно повернулся к ним.

– Джентльмены! Если бы вы хоть немного помогли мне, вместо того, чтобы мешать... Уомрас, прошу вас.

– Я размышлял, сэр... если бы мы позволили ему превратиться в рыбу ну, как тогда, в бассейне, – и тут же быстро вытащили из воды... Может быть...

– Не может, – трезво сказал Келли. – Он тогда превратился обратно за пару секунд.

На горгонов никто не обращал внимания. Один из больших горгонов, который все это время неотрывно глядел на букет в центре стола, внезапно вытянул конечность, схватил цветы и сунул в ротовое отверстие. Джорджи что-то резко просвистел на горгонском языке и отобрал у него цветы. Большой горгон выглядел сконфуженным, но довольной розовой окраски не утратил.

Зато Джорджи неожиданно и явственно посинел.

"Рука", в которой он сжимал букет, неуверенно дрогнула. Медленно, словно это стоило ему больших усилий, Джорджи вернул помятые цветы в вазу.

Два других горгона обвили его конечностями. Спустя минуту Джорджи пришел в себя, но синий оттенок в его коже остался.

– Что такое? – встрепенулся Карвер. – Мы все-таки что-то сделали? Он щелкнул крышкой коммуникатора. – Осталось еще десять минут до окончания срока, значит...

– Ты посинел потому, что мы тебя наказали, Джорджи? – спросил Уомрас.

– Нет, – вдруг пропищал Джорджи без переводчика. – Мне трудно быть старейшим.

Он добавил несколько слов на родном языке, обращаясь к другим горгонам, и они снова обняли его с двух сторон.

– Раньше они мне панга, – добавил Джорджи.

– Так вот почему он отнял торт у жены коменданта! – прошипел Доминик, ударив себя по лбу.

– Ну да! Они...

Карвер живо обернулся к ним:

– Да? Что такое?

– Это объясняет всю историю с тортом, – сказал Доминик. – Джорджи, видите ли, чувствовал себя по отношению к вашей жене покровительственно это и значит "панга". Горгоны не умеют контролировать свой аппетит, поэтому они следят друг за другом. Когда они становятся старше и лучше владеют собой, они делаются не больше размерами, а меньше! Джорджи не был уверен, в каких отношениях "панга" он находится с нами. Однако по поводу вашей жены у него сомнений не было. Он решил, что если миссис Карвер съест еще один кусок, она лопнет...

Карвер побагровел.

– Чушь! – заорал он. – Доминик, вы... вы оскорбили мою жену, меня и... и человечество!

Джорджи заинтересованно пошевелил фоторецепторами и просвистел что-то на своем языке. Один из больших горгонов тотчас заговорил:

– Старейшая особь говорит, человек с гладкой головой очень умный. Он еще говорит, большой человек, который много шумит, не прав.

У Карвера на скулах заиграли желваки. Он посмотрел на горгонов, потом обвел глазами стол. Все молчали.

Карвер героически выпятил подбородок.

– Ну что ж, джентльмены, – сказал он. – Мы старались, мы сделали, что могли, но...

– Погодите! – вскричал Альварес. У него в черепе ослепительной вспышкой взорвалась догадка. – Джорджи, я тебе панга?

Джорджи напряженно повел слуховыми отростками.

– Да, доктор, – пропищал он. – Ты очень маленький человек.

– Отлично, – сказал Альварес, потирая тощие руки. – А тебя по-прежнему следует наказать за ту ошибку, которую ты совершил на банкете?

Джорджи безрадостно посвистел в разговорную трубу.

– Да, – сказал он.

– Хорошо, – сказал Альварес.

Все взоры обратились на него. На лицах были написаны самые разнообразные выражения – от легкой озадаченности до панического ужаса.

– Тогда я тебе приказываю, – раздельно и громко сказал Альварес. Ешь, что хочешь!

Урбен с шипением втянул в себя воздух. Большинство сидящих за столом смотрели на Альвареса так, словно у него вместо волос на голове выросли шевелящиеся змеи.

– Доктор, – сказал Карвер, – вы что, совсем...

Его голос потонул в хоре изумленных возгласов. Джорджи вскочил на стол и пожирал цветы из вазы, меняя окраску с розовой на синюю и обратно, как световая реклама. Покончив с цветами, он слопал вазу. Один из его отростков упал на блокнот для записей, который Урбен на мгновение выпустил из рук. Джорджи съел блокнот.

В следующий миг горгон спрыгнул со стола, едва не задев Ритнера. Тот испуганно отшатнулся. По пути Джорджи выхватил из-за пояса Доминика перчатки и проглотил их одним махом. Чудовищно чавкая, он принялся жевать ковер. Джорджи ел истово и самозабвенно. Два других горгона бросились к нему, что-то пронзительно вереща, но Джорджи их не замечал. Он стал ярко-синим и увеличивался на глазах, но продолжал есть.

– Остановись! – крикнул Альварес. – Джорджи, стой!

Джорджи замер. Недожеванный кусок ковра свисал у него изо рта. Постепенно его синяя окраска поблекла. Два горгона тревожно ощупывали его и похлопывали. Джорджи выглядел вполне нормально, однако с первого взгляда было видно, что он не поместится в ящик панга.

Он был такой же величины, как двое других. Даже чуточку больше.

– Альварес, – замогильным голосом произнес Карвер, – почему вы?..

– Он чуть не лопнул! – ответил Альварес, дрожа от возбуждения. – Вы что, не видели? Еще кусок-другой...

Карвер пришел в себя. Он оправил комбинезон и выдвинул вперед подбородок.

– Как бы то ни было, – сказал он, – на сей раз он действительно посинел. Вы все были тому свидетелями. – Он обвел стол торжествующим взглядом. – Хвала небесам, это случилось до окончания отпущенного нам срока. Следовательно, если я не ошибаюсь...

Один из двух прибывших на станцию сегодня горгонов поднял вверх фоторецепторы. Теперь было уже трудно разобрать, который из троих Джорджи. Разве что окраска его была еще чуть лиловатой. Второй произнес две кратких фразы на горгонском языке, и все трое направились к выходу.

– Что такое? Что он сказал? – возмутился Карвер.

Урбен откашлялся. Он побледнел еще сильнее, чем в прошлый раз.

– Он сказал, чтобы вы приготовили катер. Они отправляются домой.

– Катер их ждет, – сказал Карвер с видом оскорбленного раз и навсегда достоинства. – Они могут улететь в любой момент. Но что он сказал по поводу наказания?

Урбен снова кашлянул.

– Они сказали, что наказание было хорошим, – потрясенно произнес он. – Более суровое наказание, чем все те, которые им удалось придумать за двадцать тысяч лет. Они сказали, что теперь не станут наказывать Робинсона и остальных, потому что мы все сделали, как надо.

– Ну? – раздраженно сказал Карвер. – Так почему у вас такой вид, словно вы сейчас в обморок упадете? В чем подвох? Они что, отказываются вступать в Союз после этой истории?

– Нет, – горько сказал Урбен. – Совсем наоборот. Они говорят, что теперь мы все им панга. Они сделают так, как мы скажем. Они разрешат нам опуститься на планету, построить распределительные центры и станут потреблять наши продукты в массовых количествах...

– Но это же их убьет! – с ужасом воскликнул кто-то.

– Да, – ответил Урбен.

Карвер вздохнул. Он отдал большую часть своей жизни исследовательско-пропагандистской службе и гордился своим послужным списком. Работа была для него азартной игрой, в которой новые планеты были призами, а счет очков велся маленькими иридиевыми планками, которые прибавлялись у него на груди. Он произнес в наручный коммуникатор:

– Пусть Робинсон со своими людьми сворачивают базу. Дайте мне знать, когда они вернутся на станцию.

Ожидание тянулось долго. Тишина стала нестерпимой. В конце концов экран на стене вспыхнул, и на нем появилась сине-зеленая планета позолоченная с одного края лучами светила, другим боком скрытая в таинственной тени. Над ночной стороной сверкнула серебряная искорка.

– Катер Робинсона приближается, – раздался голос из динамика.

Карвер вздохнул еще раз.

– Когда они состыкуются, – сказал он, – закрепите катер и давайте команду запускать двигатели. Мы покидаем седьмую планету. Пусть мистер Фрумен рассчитает приблизительный курс к следующей звезде нашего назначения.

Альварес, хмурясь и нервно вздрагивая, ухватил себя за ворот комбинезона.

– Вы позволите им остаться вне Союза? – потрясенно спросил он. – Мы не опустимся на седьмую – после всей этой каторжной работы?

Комендант станции задумчиво смотрел на экран. Планета была рядом, рукой подать. Приветливая и манящая...

– Иногда следует поумерить аппетит, – медленно и неохотно произнес Карвер.