Текст книги "Потреблятство. Болезнь, угрожающая миру"

Автор книги: Дэвид Ванн

Соавторы: Джон де Грааф,Томас Нэйлор
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

В богатстве…

Возьмем, к примеру, случай Китона и Синди Адамсов, семейной пары, которую мы представили вам в главе 2. Они чуть не допустили, чтобы синдром потреблятства разрушил их брак. «У нас была такая хорошая свадьба, мы уже почти расплатились за нее, – говорил Китон, когда они уже шесть лет были женаты. – Вот тогда-то все это и закрутилось». И так происходит у многих молодых американцев – они раскошеливаются на тысячи ради одного большого проявления экстравагантности, этой публичной клятвы в вечной преданности, «в богатстве и в бедности».

В первую очередь, конечно, в богатстве. Подарки от друзей и членов семьи – микроволновые печи, миксеры, полотенца, тостеры (которые никогда не выходят из моды), столовая посуда, кухонное оборудование, чайники и много всего другого (устройства для сдувания листьев с газона?). Плюс – целая комната оберточной бумаги, которую один раз используют, а затем рвут и выбрасывают. А потом приходят свадебные счета.

После свадьбы Китон и Синди начали покупать множество вещей для своего дома, все в кредит. Они купили всевозможную дорогую мебель и обязательный «домашний кинотеатр». «Подумаешь, еще 25 долларов в месяц? – говорит Китон, поясняя их тогдашний образ мыслей, такой распространенный в американских семьях. – А потом мы обнаружили себя делающими минимальные платежи где только можно до тех пор, пока эти платежи не стали для нас непосильными. И мы начали задерживать их на два месяца, на три месяца».

За короткое время их долг возрос до 20 000 долларов при отсутствии надежды вернуть его. «Между нами начали происходить разбирательства. Мы стали ссориться, – вспоминает Китон. – Мы кричали друг другу о разводе. И наконец достигли критической точки».

Для миллионов американских семей эта история, несомненно, прозвучит знакомо. Но у нее (по крайней мере, пока) имеется счастливый конец. Адамсы нашли поддержку в СППК в Колорадо-Спрингс, где они в то время жили, тем самым обеспечив контроль над своими тратами и финансовыми проблемами. Синди Адамс говорит, что им был преподан тяжелый урок. «Не страшно, если у тебя нет самой новой модели какого-то товара, нет самой модной вещи, – теперь убеждена она. – Не обязательно, чтобы дом был обставлен тип-топ. Понимание этого позволяет сконцентрироваться на том, что важнее вещей».

Пагубное пристрастие, санкционированное обществом

Майк и Терри Поли, семейные советники из Колорадо-Спрингс, говорят, что они видят много семейных пар, которые попали в ситуацию, подобную ситуации Китона и Синди Адам-сов. «Все начинается, – говорит Майк, – с попытки приобрести так много вещей, как только можно. В настоящее время это главный фактор, вызывающий неприятности в отношениях супругов». Семьи попадают в настоящий замкнутый круг, у них возникает привыкание к тому, что если хочешь почувствовать себя лучше, нужно пойти и потратить деньги. Недавно мне довелось работать с несколькими семейными парами, у которых много трудностей, но которые приходят в понедельник и говорят: «Мы провели чудесные выходные. А все потому, что мы пошли и потратили много денег. Мы пошли в торговый центр, потратили пятьсот долларов на разные вещи и отлично провели время». Делание покупок – это терапия. Но в качестве психотропного средства это, в конце концов, перестает действовать.

Наступает время, подчеркивает Майк Поли, «когда на кредитной карточке больше не остается денег, и они попадают в положение людей, которых зажали в угол. Они начинают чувствовать тяжесть и напряжение в отношениях. – Эта проблема, – говорит Майк, – очень похожа на расизм. Она пропитывает все, она повсюду, а люди не замечают этого».

Но в противоположность расизму, пагубное пристрастие к вещам не обращает на себя общественного внимания. На самом деле, – по словам Терри Поли, – это принимаемый обществом вид наркомании, способ временно поднять настроение, почувствовать себя лучше: «Что-то мне сегодня грустно, пойдем чего-нибудь купим». Такое поведение санкционировано обществом. Во многом оно даже провоцирует людей делать так. «И вот, – добавляет Майк, – совсем как в случае с наркотиками и алкоголем, когда их действие рассеивается, человек оказывается в прежнем мире и должен что-то делать с пустотой внутри, которая-то и заставляет снова идти и тратить деньги».

В поисках кого-нибудь получше

Вдобавок к семейным конфликтам, возникающим благодаря неумеренной трате денег, как говорят Терри и Майк, существует другой способ, с помощью которого необузданное потребительство, или синдром потреблятства ослабляют браки. «Предоставляемый людям выбор продуктов очень избыточен, – утверждает Терри. – Хотите ли вы купить машину или бублик, перед вами такой широкий выбор. Когда вы купили что-то, у вас возникает опасение, что вы сделали неправильный выбор, может быть, в чем-то проиграли. И эта ситуация не может не переноситься в область человеческих отношений, вам кажется что где-то есть кто-то лучше».

«Я часто встречаюсь с этим в моей консультационной практике, – добавляет Майк. – Люди приходят и говорят, что они познакомились на работе или что их отношения начались на работе, тогда они развелись каждый со своим супругом и стали жить вместе. Но, оказавшись друг перед другом без обертки, люди начинали видеть, что все не настолько новое, другое, замечательное, как казалось вначале, когда каждый был изысканно одет, напудрен и выглядел безукоризненно. И вот люди возвращаются в свою компанию, чтобы найти себе для игры другую игрушку, новую, непохожую на прежние».

Получается нечто вроде хождения за покупками, где в роли товара выступает предполагаемый партнер по браку.

Тед Хаггард, пастор 5000 прихожан протестантской церкви Новой Жизни в Колорадо-Спрингс разделяет обеспокоенность супругов Поли. «Все, что мы видим, – говорит Хаггард, – всегда пробуждает в нас чувство неудовлетворенности. Нам нужна новая стереосистема, нужно обновить программное обеспечение нашего компьютера, мы нуждаемся в более совершенном автомобиле, в доме большего размера. Я думаю, что неудовлетворенность, которую мы наблюдаем в масштабах общества, подпитывается материалистическим характером того общества, в котором мы живем».

«Сам принцип, согласно которому мы используем какую-то вещь, а потом выбрасываем ее, оказывает на нас влияние как на людей, – считает Хаггард. – Мы смотрим на других людей и говорим, что если они не доставляют нам удовольствие, они не стоят того, чтобы быть с ними. Я думаю, эта тенденция опасна, и мне кажется, что мы нуждаемся в возвращении старых ценностей, когда люди живут в одном доме так долго, как только могут, хранят и берегут свои вещи так долго, как только могут, и просто верны друг другу».

Нет ничего удивительного, что в устаревающем мире американской потребительской культуры, живущей по принципу, воспользуйся-этим-однажды-и-выброси-это-прочь, сформировавшееся у людей отношение к вещам со временем переносится и в сферу человеческих отношений.

С глаз долой – из сердца вон. Кроме того, в жизни семьи возникает напряжение под давлением избыточного. Когда оба родителя работают полный рабочий день и даже больше, чтобы соответствовать своим раздувшимся представлениям о хорошей жизни, а потом изо всех сил стремятся сохранить тот неистовый образ жизни, которого требуют эти представления, нервы уже изрядно потрепаны и раздражение кипит. По иронии судьбы, вырождение семейных отношений заставляет некоторых родителей проводить больше времени в офисе, чтобы избежать семейных трений и беспорядка, который царит дома. Этот феномен хорошо описан в книге «В тисках времени», исследовании жизни сотрудников больших корпораций, проведенном Арли Рассел Хохшильд.

Как написала в рецензии на книгу Хохшильд Барбара Эренрайх, это «порочный круг… чем больше времени мы проводим на работе, тем более напряженными становятся наши отношения с домашними; и чем больше напряженность в домашней жизни, тем охотнее мы бежим от нее на работу». Но часто этот порочный круг начинается не с работы, а с синдрома потреблятства: зачастую мы работаем больше, потому что хотим больше получить. В конце концов, как культура в целом мы предпочли деньги свободному времени.

Семейные ценности или рыночные ценности?

Есть, однако, еще один способ, с помощью которого синдром потреблятства разрушает семьи. Глен Стентон, приятный человек тридцати с чем-то лет, директор консервативной организации по поддержке семьи из Южной Каролины называет это явление «бездомностью по-новому». «Мы встречаем людей, которые живут вместе в одном доме, но не контактируют друг с другом, – говорит Стентон. – Они не вступают во взаимодействие по очень простой причине, потому что у каждого есть свои собственные игрушки, которыми он занят». «Папа в Интернете, – приводит пример Стентон, – мама наверху, смотрит видеокассету с фильмом. Дети на первом этаже играют в видеоигры. Каждый пребывает в контакте с чем-то внешним по отношению к дому, хотя физически все находятся дома».

«Давление, которое материализм в наши дни оказывает на американскую семью, к несчастью, недооценивается, но является аспектом огромной важности», – утверждает он. Мы не ожидали услышать такое от Стентона, проводившего в прошлом анализ стратегии развития для организации «Сконцентрируйтесь на семье» (Focus on Family – FOF), крупнейшей христианской консервативной организации в Соединенных Штатах.

Основанная доктором Джеймсом Добсоном, детским психологом, чью радиопрограмму слушают миллионы людей, FOF – это маленькая империя консервативных воззрений на семью, обосновавшаяся в Колорадо-Спрингс. Главное управление этой организации находится в здании, которое раскинулось на склоне холма и могло бы заткнуть за пояс сам Парфенон. Внутри – ощущение дороговизны и функциональности.

Группам туристов рассказывают о взглядах Добсона на развитие FOF, в то время как висящие на стенах фотографии демонстрируют его взаимодействие с ярыми республиканцами, включая Рональда Рейгана и Ньюта Гингрича.

Десятки аккуратно одетых мужчин и женщин каждый день отвечают сотням звонящих людей, давая им советы и высылая аудио– и видеокассеты, издания, предназначенные для подростков, родителей-одиночек и других читателей. «Каждую неделю мы получаем тысячи писем, – сказал Стентон, когда мы впервые встретили его в FOF. – Люди пишут нам, ища помощи в сохранении своего брака, своей семьи».

Идеология организации «Сконцентрируйтесь на семье», бесспорно, рассчитана на капиталиста, участника свободного рынка, но не без оговорок, например, таких, которые высказывает Стентон. «Рынок в истинном смысле враждебен семье, – утверждает он. – Рынок должен расширяться. Он должен привлекать новых потребителей. И, как это ни прискорбно, он добивается привлечения новых потребителей любой ценой. Будем ли мы стремиться выиграть рыночную гонку даже ценой стравливания ребенка и его родителя? Мы сказали бы, что это уж слишком».

Противоречия в стане консерваторов

Стентон и некоторые другие консерваторы начали внимательно присматриваться к тому, что видится им как естественное противоречие между рыночными и семейными ценностями. Эдвард Лютвак, бывший член администрации Рейгана, совместно с Центром международных и стратегических исследований довольно прямолинейно выражает обеспокоенность на этот счет. «Противоречие между стремлением к быстрому экономическому росту и к динамичным переменам в экономике и в то же время желанием сохранить семейные ценности, теплые отношения со своим окружением, а также стабильность, настолько велико, что может длиться только благодаря решительному отказу думать об этом противоречии», – говорит Лютвак, автор книги «Турбо-капитализм», удостоившейся шумных приветствий со стороны критиков.

Лютвак называет себя «настоящим, а не поддельным консерватором». «Я хочу сберечь семью, человеческие сообщества, природу. Консерватизм не должен касаться рынка, денег, – утверждает он. – Он имеет отношение к сохранению вещей в противоположность их уничтожению во имя удовлетворения своей жадности».

«Слишком часто, – говорит он, – так называемые „консерваторы“ произносят речи, прославляющие неограниченную свободу рынка (как лучший механизм для быстрого увеличения благосостояния американцев), и в то же время говорят, что мы должны вернуться к старым семейным ценностям и сохранить целостность сообществ. – Это же вопиющая непоследовательность, противоречие, два этих утверждения противоречат друг другу. Это самое смешное, что может сказать американский политик. И то, что такие речи не сопровождаются взрывами хохота, представляет собой настоящую проблему».

«Америка, – утверждает Лютвак, – довольно богатая страна, даже те американцы, чьи дела идут не очень хорошо, довольно богаты, но Америке не хватает общественного спокойствия, ей не хватает стабильности. Это как человек, у которого семнадцать галстуков и ни одной пары ботинок, покупающий себе еще один галстук. У Соединенных Штатов нет „ботинок“, если разуметь под ними спокойствие и безопасность человеческой жизни. Но у нашей страны много денег. Мы стали в полном смысле слова обществом потребления, 100-процентным обществом потребления. И последствия этого можно было предсказать заранее. Потребление в больших объемах, множество приятных и недорогих вещей, дешевые авиаперелеты и большая неудовлетворенность».

Действительно, никакая система не кажется столь эффективной для производства и потребления наибольшего количества вещей по наиболее низким ценам, как неограниченная свобода рынка. В эпоху синдрома потреблятства подобного рода успех стал высшей мерой всех ценностей. Но человеческие существа – это больше, чем потребители, больше, чем желудки, жаждущие быть наполненными. Мы являемся также и производителями, ищущими способ выразить себя путем участия в некой стабильной, осмысленной работе. Мы являемся членами семей и человеческих сообществ, духовными существами, заинтересованными в верности и справедливости, живыми организмами, зависимыми от чистоты и красоты окружающей среды. Мы являемся также родителями и детьми.

Наша подгоняемая синдромом потреблятства погоня за максимальным числом потребителей отодвигает на второй план все остальные ценности. Стремясь производить товары по максимально низкой цене, мы увольняем тысячи работников, чтобы отправить их рабочие места в путешествие из страны в страну в поисках дешевой рабочей силы. Мы вдребезги разбиваем надежды этих уволенных рабочих, а зачастую и разрушаем их семьи. Сохранность целых человеческих сообществ рассматривается нами как предмет потребления. Без лишних раздумий ломаются человеческие жизни. И, как мы увидим дальше, детей натравливают против родителей, еще сильнее подрывая тем самым основы семейной жизни.

Глава 7
Расширенные зрачки

Мы живем в материальном мире, и я – материальная девушка.

Мадонна.

В 1969 году, когда Джону было двадцать три года, он короткое время работал учителем в школе-интернате для индейцев навахо в Шип-роке, шт. Нью-Мексико. Учеников третьего класса, в котором он преподавал, можно было причислить к самым бедным американским детям: у них имелось немногим больше, чем одежда, в которой они ходили. В школе было мало игрушек или каких-либо других средств развлечения. Но Джон никогда не слышал, чтобы дети жаловались на скуку. Они постоянно выдумывали свои собственные игры. И хотя через несколько лет расовая дискриминация и алкоголизм должны были наложить на них свой отпечаток, в десятилетнем возрасте эти дети были очень счастливыми и гармоничными людьми.

В тот год Джон приехал домой на Рождество, чтобы повидаться с родителями. Он помнит эту картину: пол под елкой, устланный коробками с подарками. Его собственный десятилетний брат распаковал уже около десятка, быстро переходя от одной коробки к другой. Через несколько дней Джон увидел своего братишку и его друга смотрящими телевизор, в то время как новогодние подарки, никому не нужные, были разбросаны по всей спальне брата. Мальчики пожаловались Джону, что им нечем заняться. «Нам скучно», – заявили они. Для Джона это было явным свидетельством того, что детское счастье приходит не от обладания вещами. Но мощные силы продолжают убеждать американских родителей в обратном.

Вспышка детского маркетинга

Сьюзан, Дженни и Эмили, десятилетние девочки, с увлечением бросают игральные кости, передвигают пластиковые фигурки, время от времени крича «Й-ес!» или «Мой любимый магазин!» Они играют в игру «Электронная торговая лихорадка», созданную Милтоном Бредли. Они вставляют свои «кредитные карточки» в пластиковый банкомат и вынимают оттуда игрушечные деньги, которые им предстоит потратить в торговом центре. Конечная цель этой игры, которая стоит 40 долларов, – это накупить наибольшее количество вещей и первым вернуться на автомобильную стоянку. Это хорошее введение в наполненную беззаботными тратами и пораженную синдромом потреблятства жизнь современных детей.

Количество денег, которые тратятся самими американскими детьми двенадцати лет и младше или взрослыми под их влиянием, в последнее время стало стремительно возрастать на двадцать процентов в год, и в следующем десятилетии, согласно прогнозам, достигнет 1 триллиона долларов ежегодно. Детский маркетинг стал самой перспективной тенденцией в мире рекламы. «Корпорации признают, что возраст, когда человек начинает вести потребительский образ жизни, наступает все раньше и раньше», – поясняет Джоан Кьярамонт, которая проводит анализ рынка для фирмы Roper Starch, занимающейся социологическими опросами. «Если вы ждете, пока детям исполнится восемнадцать лет, чтобы продать им свой товар, вы, скорее всего, не сумеете завербовать их в качестве потребителей вашей продукции».

Количество денег, потраченных в Америке на рекламу детских товаров с 1980 по 1997 год, возросло со 100 миллионов до 1,5 миллиардов долларов в год. В наше время дети эффективно используются маркетологами в качестве рычага давления на их родителей, заставляющего этих родителей совершать дорогие покупки, начиная от роскошных автомобилей и заканчивая каникулами на курортах и даже домами. Одна гостиничная сеть разослала рекламные брошюры детям, которые останавливались в ее гостиницах, чтобы дети начали докучать родителям, упрашивая их вернуться туда.

Впервые в человеческой истории основной объем информации, получаемый детьми, исходит от организаций, чья цель заключается в том, чтобы нечто детям продать, а не от семьи, школы, церкви. Среднестатистический двенадцатилетний ребенок в Соединенных Штатах сорок восемь часов в неделю подвергается атаке коммерческих рекламных сообщений. Тот же ребенок проводит около полутора часов в неделю, разговаривая со своими родителями о чем-нибудь важном.

Дети младше семи лет особенно уязвимы для рекламы. Исследования показывают, что они не способны отличить жажду наживы от благих побуждений. Одно исследование, проведенное в 1970-е годы, установило, что на вопрос, кому они больше поверят: родителям, утверждающим нечто, или телевизионному герою (даже мультипликационному, такому, как Тигр Тони), утверждающему обратное, большинство опрошенных маленьких детей сказали, что больше поверят телевизионному герою.

Какое психологическое, общественное и культурное влияние подобные тенденции оказывают на детей? Социологические опросы показывают: почти девяносто процентов взрослых американцев обеспокоены тем, что наши дети начинают «уделять слишком много внимания покупке и потреблению вещей».

Системы ценностей – в конфликте

В Миннеаполисе психолог Дэвид Уолш, автор книги «Распродажа американских детей», учит родителей методам защиты своих отпрысков от попадания в плен коммерциализации. Многие годы занимаясь лечением так называемых «трудных детей», Уолш беспокоится, что детская форма синдрома потреблятства приобретает размеры эпидемии. Он видит глубинное ценностное противоречие между истинными нуждами детей и тем, что предлагает реклама. «Порожденные рынком ценности в виде эгоизма, постоянной жажды удовольствий, не прекращающегося чувства неудовлетворенности и непрерывного потребления оказались диаметрально противоположными тем ценностям, которые большинство американцев хочет привить своим детям», – говорит с чувством благородного негодования Уолш, уже имеющий внуков.

Рекламу, направленную на детей, едва ли можно считать новым явлением. В 1912 году уже появились коробки с хлопьями «Cracker Jack» с игрушкой внутри, что побуждало детей выпрашивать их у родителей. Задолго до появления телевидения дети собирали верхушки от коробок с хлопьями, чтобы потом отослать их по почте и получить приз.

Любопытно, что сама идея детских телевизионных программ возникла потому, что рекламодатели искали способы использовать новое электронное средство массовой информации для продажи своих товаров. Первые телевизионные мультфильмы были созданы специально ради рекламы сладких хлопьев.

В самом деле, девяносто процентов рекламы пищевых продуктов, которую показывают в субботних утренних детских программах, по-прежнему специализируется на калорийной, сладкой или слишком соленой пище. Прибавьте к этому количество времени, которое дети проводят перед экраном телевизора, и не будет ничего удивительного в том, что дети сегодня гораздо чаще страдают ожирением (только за 80-е годы процент американских детей, страдающих ожирением, удвоился), чем на заре телевизионной эры.

Современные дети гораздо больше, чем в свое время их родители, подвергаются воздействию рекламы – до 200 случаев в день! Но, наверное, гораздо важнее, что между современной рекламой и рекламой предыдущего поколения существует большая разница. В прежней рекламе родители изображались как столпы мудрости. Оба они знали, что лучше для их детей. Дети, со своей стороны, были исполнены удивления и невинности и страстно желали сделать приятное маме и папе. Существовали, конечно, стереотипы, связанные с полом ребенка: девочки мечтали о куклах, а мальчики – о ковбоях и индейцах, но поднять ребенка на бунт против своих родителей – не входило тогда в планы рекламодателей.