Текст книги "Простые смертные"
Автор книги: Дэвид Стивен Митчелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 46 (всего у книги 56 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]
Инес вела машину. Она надела темные очки, чтобы скрыть последствия бессонной ночи. «Дворники» вжикали каждые несколько секунд. Мы почти не разговаривали; да и о чем, собственно, было говорить? Уналак сидела впереди, Ошима, Холли, Аркадий и я с некоторым трудом устроились сзади. Сегодня «хозяином» для Эстер стал Ошима. Промокший от дождей Нью-Йорк был охвачен спешкой, и ему было совершенно безразлично, что нам, Хорологам, и Холли предстоит рискнуть жизнями ради совершенно чужих нам людей, ради их детей, которые обладают высоким уровнем психической энергии, и ради тех еще не рожденных малышей, родители которых даже пока не знакомы. В глаза мне почему-то бросались такие вещи, которых я обычно просто не замечала: лица в толпе, текстура тканей и строительных материалов, дорожные знаки, течение толпы. Бывают такие дни, когда Нью-Йорк способен просто поразить воображение, словно волшебник, фокусник. Собственно, все крупные города на это способны, и все они, если ждать достаточно долго, должно быть, вновь превратятся в джунгли, в бескрайнюю тундру или в пустые прибрежные отмели, и об этом мне следовало бы помнить. Но сегодня нью-йоркская реальность была поистине неопровержима; казалось, этому городу подчиняется даже время, а не он – времени. Разве способны были даже бессмертный глаз, даже бессмертная рука заключить в определенные рамки эти бессчетные мили дорог, эти мощные сваи мостов, эти кишащие людьми тротуары, эти стены, в которых кирпичей больше, чем на небе звезд? Разве во времена Клары Косковой мог кто-либо предсказать, как высоко в небеса взметнутся эти здания, как глубоки будут каньоны улиц между ними? А ведь я видела Нью-Йорк совсем иным, когда приезжала сюда с Кси Ло и Холокаи, точнее, с моими друзьями Давыдовыми. Однако уже тогда будущее этого города таилось в его душе, точно могучий дуб в желуде; гигантские здания фирмы «Крайслер» были тогда свернуты до такой малости, что целиком помещались в голове одного Уильяма Ван Алена. Если сознание существует и за пределами Последнего Моря, куда я сегодня, возможно, отправлюсь, то я буду скучать по Нью-Йорку не меньше, чем везде по нему скучаю.
Инес свернула с Третьей авеню на нашу улицу. В последний раз? Нет, не надо так думать! Это все равно не поможет. Но неужели я умру, так и не дочитав до конца «Улисса»? А как же все мои научные записи, оставленные в Торонто, вся моя электронная переписка? И что подумают и почувствуют мои коллеги, друзья, соседи и пациенты, когда я превращусь из «исчезнувшую без объяснения причин» доктора Айрис Фенби, в «пропавшую без вести Айрис Фенби, предположительно считающуюся мертвой»? Нет, не думай об этом! Мы поднялись к себе. Если у Хорологов и есть дом, то он именно здесь, в 119А, среди красных кирпичных стен цвета супа из бычьего хвоста и темных оконных рам разной конфигурации. Инес приказала автомобилю: «Паркуйся», и машина послушно мигнула сигнальными огнями.
– Будь осторожна, – сказала Инес подруге. Уналак молча кивнула. Инес повернулась ко мне: – Пожалуйста, приведи ее назад.
– Я непременно постараюсь сделать все, что будет в моих силах, – сказала я и почувствовала, как слабо и неубедительно звучит мой голос.
* * *
Дом 119А сразу узнал Хорологов и позволил всем нам войти. Садакат приветствовал нас, все еще отделенный от входа внутренним защитным полем. Наш верный слуга был одет как пародия на специалиста по выживанию: в армейской форме с дюжиной карманов и с компасом на шее.
– Добро пожаловать, доктор. – Он принял мое пальто. – Мистер Л’Окхна – у себя в кабинете. Доброе утро, мистер Аркадий, мисс Уналак, мистер Ошима. И мисс Сайкс. – Увидев Холли, Садакат несколько приуныл. – Надеюсь, вы уже пришли в себя после того трусливого и подлого нападения? Мистер Аркадий рассказал мне, что с вами случилось.
– Да, я уже в полном порядке, спасибо. Обо мне очень хорошо позаботились, – ответила Холли.
– Эти Анахореты просто отвратительны! Сущие паразиты!
– Зато их нападение убедило меня в том, что помочь Хорологам абсолютно необходимо, – сказала Холли.
– Это очень хорошо, – сказал Садакат. – Абсолютно! Это как черное и белое.
– Холли присоединяется к нашей Второй Миссии, – пояснила я.
Садакат изобразил легкое удивление, хотя мои слова его явно смутили.
– Ах, даже так? Я и не знал, что мисс Сайкс изучала методологию Глубинного Течения.
– Ничего она не изучала, – сказал Аркадий, вешая свою куртку, – но у каждого из нас есть определенная роль, которую ему и предстоит сыграть в самое ближайшее время. Верно, Садакат?
– Истинная правда, друг мой. – Садакат упорно пытался убрать все остальные пальто и куртки в шкаф. – Уж так это верно, что и слов нет! А что, будут и еще какие-то изменения… сделанные в последнюю минуту? Или, может быть, Миссия будет вообще осуществляться по иному плану?
Садакат был хорошо подготовлен, но он не сумел до конца скрыть жадный интерес, который отчетливо слышался в его голосе.
– Никаких, – сказала я. – И ничего менять мы не будем. Но действовать станем с предельной осторожностью. И Элайджу Д’Арнока будем воспринимать, так сказать, по номинальной стоимости. Если, конечно, он не предатель.
– Между прочим, у вас есть и свое секретное оружие, – просиял Садакат. – Это я. Но сейчас еще нет и десяти, а мистер Д’Арнок появится не раньше одиннадцати, так что я испек несколько вкусных сдобных булочек… Надеюсь, вы уже почувствовали их запах? – Садакат улыбался, как веселый кондитер, искушающий посетителей, которые тщетно пытаются придерживаться строгой диеты. – С бананами и спелыми вишнями! Армия не должна выходить в поход голодной, друзья мои.
– Извините, Садакат, – вступила я, – но есть нам не следует, иначе нас может стошнить, когда мы будем подниматься по Пути Камней. Туда лучше идти на пустой желудок.
– Но, конечно же, доктор, крошечный кусочек вкусной булочки вам не повредит? Они же еще теплые! Свежее просто не бывает! Я их еще и стружкой из белого шоколада посыпал.
– Уверен, что эти булочки будут ничуть не хуже, когда мы вернемся, – сказал Аркадий.
Садакат не стал настаивать.
– Ну, тогда потом. Чтобы отпраздновать.
Он улыбнулся, демонстрируя усилия американского дантиста, стоившие Хорологам двадцать тысяч долларов. Собственно, все, что имел Садакат, было либо заработано им на службе у Хорологов, либо ими подарено. Что вполне естественно, ибо большую часть своей жизни он провел в психиатрической лечебнице в пригородах английского города Ридинга. Туда же устроилась секретарем некая Хищница-одиночка, которая сразу взялась обхаживать пациентку с высоким уровнем психической энергетики, и та успела поделиться своими конфиденциальными переживаниями с Садакатом до того, как из несчастной понемногу выцедили всю душу. Я избавилась от этой Хищницы в ходе весьма напряженной дуэли в ее заросшем саду, но «редактировать» то, что Садакат узнал о мире Вневременных, не стала, а просто постаралась изолировать тот сектор его мозга, в котором таилась шизофрения, лишив его связи с соседними секторами. Благодаря этому он почувствовал себя практически исцеленным и заявил, что отныне будет мне благодарен по гроб жизни, а я привезла его в Нью-Йорк и сделала стражем дома 119А. Это было пять лет назад. А примерно год назад наш верный слуга и приверженец был обращен в иную веру в результате нескольких встреч с Анахоретами в Центральном парке, где Садакат каждый день занимался физкультурой вне зависимости от погоды. Ошима, первым заметивший в его душе следы воздействия Анахоретов, требовал немедленно «отредактировать» воспоминания Садаката за последние шесть лет, а затем убедить его сесть на корабль, занимающийся контейнерными перевозками в Россию, и отправить на Дальний Восток. Смесь сентиментальности и желания – вопреки собственной интуиции – переубедить «крота» Анахоретов и заставить его действовать против них заставила меня остановить грозную руку Ошимы, уже занесенную для мести. Последовавшие за этим двенадцать месяцев оказались исполнены опасности и бесконечных догадок относительно возможных намерений наших врагов. Л’Окхне даже пришлось перестроить сенсорные устройства в доме 119А, чтобы незамедлительно определять наличие токсинов в пище, если Садакат получит приказ попросту нас отравить. Впрочем, все так или иначе сегодня должно было прийти к логическому завершению, хорош будет этот конец или плох.
Как же я ненавидела эту Войну!
– Идем, – сказал Ошима Садакату. – Давай в последний раз проверим надежность цепи в наших «волшебных» коробках…
Они пошли наверх проверять оборудование, чтобы заранее подготовленная система в последнюю минуту не подвела. Аркадий поднялся в садик на крыше, чтобы под неохотно брызжущим дождиком заняться своей любимой гимнастикой. Уналак удалилась в гостиную, чтобы отправить инструкции своим кенийским сотрудникам. Я же прошла в кабинет, чтобы передать Л’Окхне протоколы хорологических совещаний и прочие документы. С этой задачей я справилась быстро, и Л’Окхна, самый молодой из нас, крепко пожал мне руку на прощанье и выразил горячую надежду вскоре вновь с нами встретиться, а я ответила, что и сама очень на это надеюсь. Затем он незаметно покинул 119А через тайный ход. До появления Д’Арнока оставалось еще минут тридцать, и я просто не знала, чем себя занять. Поэзия? Музыка? Бильярд?
Я спустилась вниз и обнаружила у бильярдного стола Холли, которая как раз собирала шары.
– Надеюсь, – спросила она, – ничего страшного, если я немного погоняю шары? Просто для развлечения? Все куда-то разбрелись, и я просто…
– А можно и мне к вам присоединиться? – спросила я.
Она была удивлена:
– Вы играете?
– Когда не сражаешься с дьяволом за шахматной доской, ничто так хорошо не успокаивает нервы, как стук кия по шарам.
Холли выровняла шары треугольником и спросила:
– Можно мне задать вам один вопрос личного свойства? – Я кивнула: мол, начинай. – У вас есть семьи?
– Мы часто возрождаемся внутри какой-то семьи. Иногда у нашего временного «хозяина» полно родственников, как, например, у Жако. У нас бывают и любовные связи, как у Уналак и Инес. Кстати, до начала ХХ века незамужней женщине даже путешествовать одной считалось не совсем приличным; во всяком случае, это вызывало определенные проблемы.
– Значит, вы тоже были замужем?
– Пятнадцать раз. Но после 1870 года больше ни разу. В целом больше, чем Лиз Тейлор и король Генрих Восьмой вместе взятые. Вам, впрочем, хочется знать, способны ли мы зачать ребенка, так? – Я махнула рукой, как бы отметая ее смущенную попытку возразить. – Нет. Не можем. Таковы правила и условия нашего существования.
– И это правильно. – Холли задумчиво натирала мелом кончик кия. – Наверное, было бы очень трудно жить…
– …Зная, что твои дети умерли от старости несколько десятилетий назад. Или что они вовсе не умерли, а просто не желают пускать в дом какого-то психа, который упорно называет себя их «возрожденным» папочкой или мамочкой. А каково было бы случайно узнать, что от тебя забеременела твоя праправнучка? Но мы иногда берем детей на воспитание, и у нас зачастую это получается неплохо. На свете всегда много детей, которым нужен дом. Но у меня самой детей не было никогда – ни в моей женской ипостаси, ни в мужской; однако ваши чувства по отношению к Аоифе я отлично понимаю, ибо и сама их испытывала; мне тоже знакома эта готовность, не колеблясь, ринуться в горящий дом, дабы спасти своего ребенка. Да я, собственно, и бросалась. Единственное, но весьма существенное преимущество нашей неспособности зачать ребенка – это то, что мы в своих женских воплощениях избавлены от участи самки-производительницы, а ведь именно такова была судьба большинства женщин от каменного века до века суфражисток. – Я мотнула головой в сторону бильярдного стола: – Ну что, сыграем?
– Конечно. Эд всегда говорил, что мне свойственно чрезмерное любопытство, желание во все сунуть свой нос; это мое качество то страшно сердило, то умиляло его, моего мистера журналиста… Вы не возражаете? – Холли вытащила из сумочки монетку. – Орел или решка?
– Путь будет орел.
Она подбросила монету.
– Решка. Когда-то я это здорово умела.
Холли прицелилась и нанесла первый удар – очень удачно: сразу несколько шаров упали в лузы.
– Я полагаю, это не просто везение новичка? – с восхищением спросила я.
– Брендан, Жако и я всегда играли по воскресеньям, когда «Капитан Марло» был закрыт. Догадайтесь, кто обычно выигрывал?
Я скопировала удар Холли, но у меня вышло гораздо хуже.
– Учтите, – сказала я, – Кси Ло играл на бильярде с 1750-х годов. Да еще и относительно недавно он играл – например, со мной. Мы с ним весь 1969 год практически каждый день сражались вот за этим самым столом.
– Серьезно? За этим самым столом?
– Да, именно за этим самым. Его, правда, с тех пор два раза обивали заново.
Холи провела большим пальцем по обивке.
– А как выглядел Кси Ло?
– Невысокого роста. В 1969 году ему было чуть за пятьдесят. Бородатый и, как ни странно, похож на еврея. Он, кстати, первым стал преподавать сравнительную антропологию в Нью-йоркском университете, так что там в архивах сохранились его фотографии. Если хотите, можете на него посмотреть.
Она обдумала мое предложение.
– В другой раз. Когда нам не нужно будет выполнять некую самоубийственную миссию. Кси Ло, значит, в 1969 году тоже был мужчиной?
– Да. У Постоянных Резидентов обычно сохраняется та гендерная принадлежность, которая для них наиболее естественна. Эстер, например, предпочитает быть женщиной. Мы же, Временно Пребывающие, меняем пол в зависимости от того, в чьем теле возрождаемся, нравится нам это или нет.
– И у вас от этого крыша не едет?
– Пожалуй, в течение первых нескольких жизней чувствуешь себя несколько странно, но потом привыкаешь.
Холли выбила шар от краев в середину и ловко загнала его в лузу.
– Вы так говорите, словно это… совершенно нормально! – сказала она.
– Нормальным кажется все то, что вы в итоге начинаете воспринимать как само собой разумеющееся. Для вашего предка из 1024 года жизнь в 2024 году тоже показалась бы абсолютно невозможной; или, по крайней мере, загадочной, полной чудес, как в сказке.
– Да, но… это не совсем одно и то же. И тот мой предок, и я сама – простые смертные, и если мы умираем, то умираем навсегда. А вот вы… На что это похоже, Маринус?
– Вневременное состояние? Вечная жизнь? – Я помолчала, втирая голубоватый порошок мела в основание большого пальца. – Самое неприятное, что мы чувствуем себя старыми, даже когда мы молодые. И потом, всегда кого-то оставляешь позади. Или же кто-то оставляет позади тебя. Мы устаем от этих бесчисленных и порой мучительных связей и разрывов. Я, например, до 1823 года, когда меня отыскали Кси Ло и Холокаи, чувствовала себя безмерно одинокой. Но мне приходилось терпеть свое одиночество. Причем в совершенно чужой среде. Я называю это «ennui Вечных Людей», и подобная тоска способна порой буквально свести с ума. Но то, что я с давних времен являюсь врачом и Хорологом, придает моей метажизни некие дополнительные смысл и цель.
Холли поправила накрученный на голову шарф – сегодня он был зеленый, как мох, – и, нечаянно его сдвинув, обнажила часть черепа, поросшего пучками коротких волос. Раньше она всегда стеснялась показывать волосы в моем присутствии, и я была тронута.
– Последний вопрос: откуда вообще взялись Вневременные люди? – сказала она. – И те, кого вы называете «Постоянными Резидентами», и те, кто постоянно возрождается? Они что, эволюционировали, подобно человекообразным обезьянам или китам? Или вы так были… «созданы»? Может быть, с каждым из вас в первой жизни случилось что-то необычное?
– Даже у Кси Ло не было ответа на этот вопрос. Даже у Эстер. – Я забила оранжевый шар в левую нижнюю лузу. – Просто я такая, а вы другая, но обе мы – люди.
* * *
В десять пятьдесят Холли забила черный шар, победив меня одним ударом.
– Потом я, так и быть, позволю вам отыграться, – пообещала она, и мы поднялись на галерею, где уже собрались все остальные.
Ошима опустил жалюзи. Холли сходила на кухню за стаканом воды из-под крана. Только вода из-под крана, к воде в бутылках даже не прикасайтесь. Ее могли отравить, мысленно оповестила я всех остальных. Холли снова куда-то ушла и вернулась через минуту, прихватив с собой маленький рюкзачок, словно мы собирались ненадолго съездить в лес автостопом. У меня не хватило сил спросить у нее, что она туда положила – фляжку с чаем, теплую кофту, кусок мятного кекса для поддержания сил? – и в очередной раз объяснять ей, что это будет совсем другая «прогулка». Все сидели и тупо рассматривали картины на стенах. Говорить было больше не о чем. Мы еще в библиотеке Уналак в мельчайших подробностях обсудили свою дальнейшую стратегию, и сейчас вряд ли стоило делиться своими страхами, да никому и не хотелось заполнять последние мгновения пустой болтовней. Картина Бронзино «Венера, Купидон, Безумие и Время» звала меня в путь. Кси Ло когда-то очень жалел, что не заказал ее копию в Лондоне, но был уверен, что без оригинала не смог бы совершить все бесчисленные Акты Убеждения, копания в чужих душах и все те сложные действия, которые необходимы, чтобы исправить неправильное. И вот через пятьдесят лет после тех его откровений я стояла возле этой картины, полная тех же сожалений. Для Вневременных все наши завтра воспринимались, как некая бесконечная череда, как неисчерпаемый источник. И вот теперь вдруг у меня этих завтра совсем не осталось.
– Вход, – сказала Уналак. – Я чувствую, что он открывается.
Мы, все шестеро, стали озираться, ища глазами расширяющуюся линию Входа…
– Вон там, – сказал Аркадий, – возле Джорджии О’Кифф[261]261
Джорджия О’Кифф (1887–1986) – американский живописец; на своих картинах изображала звериные черепа, скелеты и фантастические цветы на фоне горных и пустынных пейзажей штата Нью-Мексико.
[Закрыть].
На стене, точно напротив картины О’Кифф с горизонтальными желтыми и розовыми полосами заката в Нью-Мексико, появилась черная вертикальная трещина. Затем трещина расширилась, оттуда высунулась чья-то рука, а потом вылез и сам Элайджа Д’Арнок. Холли едва слышно выругалась и прошептала: «Господи, он что, из стены вылез?», и Аркадий шепотом ей ответил: «Нет, оттуда, куда и мы собираемся».
Физиономия Элайджи Д’Арнока явно нуждалась в бритве, а его курчавые, давно не чесанные, волосы – в расческе. Должно же было как-то проявиться напряжение, которое испытывает предатель?
– Вы весьма пунктуальны, – сказал он вместо приветствия.
– У Хорологов не может быть извинений по поводу опозданий, – ответил ему Аркадий.
Д’Арнок сразу узнал Холли.
– Мисс Сайкс! Очень рад, что вас тогда удалось спасти. Но Константен полагает, что ваше дело еще не доведено до конца.
Холли ему не ответила; она все еще была не в силах разговаривать с человеком, который возник перед ней буквально из воздуха.
– Мисс Сайкс присоединится к нашему боевому отряду, – сообщила я Д’Арноку. – Уналак станет проводником для ее психозотерической энергии для создания защитного поля.
На лице Элайджи Д’Арнока отразилось сомнение, и я вдруг подумала: «А что, если эта затея погубит всю Вторую Миссию?»
– Я не могу гарантировать ее безопасность, – сказал Д’Арнок.
– А я думал, вы уже обеспечили нам прикрытие со всех сторон! – поддел его Аркадий.
– На войне не бывает гарантий. И вы это прекрасно знаете, мистер Аркадий.
– Кстати, мистер Дастани, – я указала на Садаката, – также будет участвовать в нашей операции. Вы, я полагаю, знакомы с нашим верным стражем?
– Всем свойственно шпионить за противником, – сказал Д’Арнок. – И какова же роль мистера Дастани?
– Пристроить свою задницу где-нибудь на середине Пути Камней, – сказал Ошима, – и спустить с поводка удесятеренную силу психоинферно, если кто-то вздумает обойти нас с тыла. Будет это простой смертный или кто-то из Вневременных – любой, кто за нами потащится, будет мгновенно превращен в пепел.
Д’Арнок нахмурился.
– А что, это «психоинферно» тоже связано с Глубинным Течением?
– Нет, – сказал Ошима. – Этим словом я просто обозначаю то, что случится, если бомба, созданная из N9D – знаменитой взрывчатки, созданной в Израиле, – и в настоящее время находящаяся в рюкзаке мистера Дастани, взорвется, когда мы будем подниматься по Пути Камней.
– Это просто наша страховка, – сказала я, – чтобы нам не помешали с тыла, пока мы будем брать Часовню.
– Разумная мера предосторожности, – сказал Элайджа Д’Арнок, явно впечатленный пояснениями Ошимы. – Хотя я молю Бога, чтобы вам не пришлось воспользоваться этой штукой.
– А как вы вообще себя чувствуете? – спросил Ошима. – Предательство – шаг очень серьезный.
И этот Хищник, проживший на свете сто тридцать два года, посмотрел на Ошиму, которому стукнуло уже больше восьми веков, даже с некоторым вызовом:
– Я многие десятилетия участвовал в огульных злодеяниях, мистер Ошима. Но сегодня я попытаюсь принять участие в том, что эти злодеяния прекратит.
– Но ведь без вашего Черного Вина, – напомнил ему Ошима, – вы очень быстро начнете стариться и в итоге умрете в приюте для престарелых.
– Не начну, если Пфеннингеру или Константен удастся остановить нас до того, как мы разнесем вдребезги Часовню Мрака. Ну что, будем продолжать препираться?
* * *
Один за другим мы скользнули в темную щель и оказались на округлой каменной площадке шириной в десять шагов. Там высилась немигающая, белая как бумага, Свеча – стержень циферблата солнечных часов – высотой с ребенка. Я уже успела позабыть и то сложное, одновременно возникающее, чувство клаустрофобии и агорафобии, которое охватывало меня здесь, и этот запах замкнутого пространства, и этот спертый воздух. Сквозь щель приоткрытого Входа, как сквозь слегка раздвинутую портьеру, которую Д’Арнок заботливо придержал сперва для Холли, потом для Садаката, нагруженного смертоносной взрывчаткой, еще просачивались лучи света с нашей галереи. На лице Садаката прочитывался ужас, смешанный с восторгом. Лицо Ошимы, вошедшего последним, было воплощением мрачного безразличия.
– Это ведь еще не Часовня, нет? – спросила Холли. – И почему мой голос звучит еле слышно?
– Это Циферблат, с него начинается Путь Камней, – сказала я, – то есть лестница, состоящая из множества каменных ступеней и ведущая к Часовне. Края Циферблата способны поглощать свет и звук, так что постарайтесь говорить чуть громче, чтобы это компенсировать.
– По-моему, тут и все цвета куда-то исчезли, – сказала Холли. – Или дело во мне?
– Эта Свеча монохромна, – пояснила я. – Она горит уже восемь веков.
Я оглянулась и увидела, что Элайджа Д’Арнок уже запечатывает Вход. В последний раз я успела на мгновение увидеть «Венеру» Бронзино, легко держащую свое золотое яблоко, – и путь назад для нас закрылся. Ни один из донжонов больше не был надежен. Теперь только Эстер или кто-то из последователей Пути Мрака могли распечатать Вход и позволить нам вернуться домой. Меня вдруг охватило пронзительное воспоминание, как я в последний раз стояла на этом Циферблате, бестелесная, и мы с Эстер расплетали, разъединяли свои слившиеся воедино души, зная, что Джозеф Раймс, преследовавший Эстер по пятам, явно ее нагоняет. «Наверняка Эстер, обретшая сейчас убежище внутри Ошимы, тоже об этом вспоминает», – подумала я.
– Тут какие-то буквы на камнях вырезаны, – сказала Холли.
– Это алфавит катаров, – объяснила я, – только теперь его уже никто толком не знает, даже те, кто занимается еретическими учениями. В основе этого алфавита – древний язык жителей Лангедока, еще более древний, чем баскский.
– Пфеннингер говорил мне, – сказал Д’Арнок, – что это на самом деле молитва, обращенная к Богу: просьба помочь восстановить Лестницу Иакова. Очевидно, Слепой Катар, когда строил эту каменную лестницу, думал, что строит именно Лестницу В Небо. Старайтесь не прикасаться к стенам. Из чего бы они ни были сделаны, это вещество и материя, состоящая из обычных атомов, плохо сочетаются. – Он вытащил из кармана монету и бросил за край Циферблата. Монета тут же исчезла, оставив лишь мимолетный фосфоресцирующий след. – На Пути Камней не стоит оступаться.
– И где же сам Путь? – спросил Ошима.
– Он скрыт и постоянно движется, чтобы сбить с толку любого, кто захочет проникнуть в Часовню. – Д’Арнок закрыл глаза и открыл свою чакру на лбу. – Подождите минутку. – Мелкими шажками, стараясь все время держаться спиной к Свече, он подошел к краю Циферблата и двинулся по его периметру; в тишине слышался только звук его шагов и отрывистое бормотание – должно быть, он совершал Акт Открытия. – Нашел, – сказал он наконец. За краем Циферблата примерно на фут выше его нашим взглядам открылась каменная плита длиной и шириной примерно с большую столешницу. Затем стала видна и вторая плита, чуть выше первой, затем третья, четвертая и так далее – эти ступени вели куда-то вверх, в непроглядную тьму.
– Маринус, – наклонившись к моему уху, спросила Холли, – это что, ухищрения технологии или?..
Я поняла, какое слово она не произнесла.
– Если бы вам в начале XIV века удалось вылечить Генриха Седьмого от туберкулеза с помощью этамбутола, если бы вы предоставили Исааку Ньютону возможность в течение часа наблюдать Вселенную в телескоп Хаббла, если бы в 1980 году вы продемонстрировали хотя бы самый допотопный 3D-принтер завсегдатаям «Капитана Марло», вы бы тоже наверняка услышали это слово на букву «м». Немного магии – это вполне нормальная вещь на любом отрезке нашей жизни; просто вы пока еще к этому не привыкли.
– Если профессор семантики не возражает, – сказал Ошима, – то нам, может быть, стоило бы завершить этот семинар?
* * *
Элайджа Д’Арнок шел первым; за ним следовала я; затем Холли, Аркадий, Уналак и Садакат с десятью килограммами N9D в рюкзаке. Последним шел Ошима, охранявший наши тылы. На пятой или шестой каменной плите я оглянулась, пытаясь поверх голов товарищей разглядеть Циферблат, но его уже не было видно. Даже само нерегулярное расположение плит на Пути Камней было каким-то неестественным. На отдельных участках ступени шли вверх по крутой спирали, точно винтовая лестница в башне, потом спираль внезапно сменялась спокойным и мягким подъемом, и плиты на этом участке становились гораздо шире и длиннее. Встречались и совсем ровные участки пути, но там приходилось перепрыгивать с одной плиты на другую – как когда переходишь реку по камням. О том, что ничего не стоит поскользнуться и упасть, лучше было даже не думать. Вскоре я почувствовала, что вся взмокла от напряжения и физических усилий. Видимость была никудышная – мы словно поднимались по узкой горной тропе ночью, да еще и в густом тумане. Камни, правда, слегка поблескивали под ногами бледным светом, похожим на свет Свечи, создавая иллюзию, что Путь как бы каждый раз сам себя создает заново по мере того, как по нему поднимаются все выше и выше. Тьма, окружавшая нас со всех сторон, невероятно подавляла и странным образом вызывала в памяти голоса из прошлых жизней. Я, например, слышала голос своего родного отца, который на одном из диалектов средневековой латыни объяснял, как скормить неясыти мышь-соню. А потом вдруг Шолитса, травник из племени Дювамиш, принялся ругать меня за то, что я слишком долго варила какой-то корень. Его сменило воронье карканье Ари Грота, владельца склада из Дижона. Их тела давно стали прахом, а души улетели к Последнему Морю. Мы заранее договорились, что не будем переговариваться мысленно из опасений, что нас могут подслушать, но мне очень хотелось знать: неужели и остальные тоже слышат голоса из прошлого? Разумеется, никого я спрашивать об этом не стала – боялась отвлечь. Нужно было очень внимательно следить за тем, куда ставишь ноги. Тот, кто падает с Пути Камней, падает в никуда.
* * *
Наконец мы добрались до единственной за весь подъем довольно просторной треугольной плиты с небольшой впадиной посредине. Здесь мы могли стоять даже вшестером.
– Добро пожаловать! Это Остановка в середине Пути, – сказал Д’Арнок, и я вспомнила, что Иммакюле Константен точно так же называла ее, обращаясь к Жако во время Первой Миссии.
– Мне кажется, Садакат, это будет отличное местечко для тебя, – сказал Ошима. – Вниз отсюда видно настолько далеко, насколько это здесь вообще возможно. Устраивайся в этой ложбинке в центре плиты и увидишь любого гостя раньше, чем он увидит тебя.
Садакат кивнул и посмотрел на меня; я тоже кивнула.
– Хорошо, мистер Ошима.
Садакат долго и старательно усаживался, потом вытащил из рюкзака тяжелый кубик адаптера и тонкий металлический цилиндр. Адаптер он направил в сторону «низа».
– Это что, зажигательная бомба? – с профессиональным любопытством спросил Д’Арнок.
– Это генератор поля Глубинного Течения. – Садакат открыл шторку на боковой поверхности кубика и стал возиться с настройками. – Он также подает душе сигнал тревоги. Такой сигнал, – Садакат продемонстрировал довольно сложный звук, похожий на крики диких гусей, – звучит, когда прибор обнаруживает некую не идентифицированную им душу, например, вашу, мистер Д’Арнок… – Пальцы Садаката забегали по клавиатуре, и поле над кубиком задрожало. Вписав в реестр Д’Арнока, Садакат удовлетворенно сказал: – Ну вот, теперь он будет и вас воспринимать как друга.
– Умное устройство, – сказал Д’Арнок. – И хитро придуманное.
– Этот генератор не позволяет психозотерикам использовать Акт Убеждения, так что никто не сможет заставить меня дезактвировать N9D. – Садакат открутил крышечку на металлическом цилиндре. – А детектор сразу предупредит меня о подобной попытке – как раз это и может явиться причиной для взрыва зажигательной бомбы, которая, разумеется, помещена вот здесь. – Садакат на что-то нажал, и из днища цилиндра вылезли три ножки, на которые он его и поставил. – Между прочим, в эту трубочку в сжатом виде вбиты десять кило N9D – вполне достаточно, чтобы Путь Камней превратился в сплошной поток огня с температурой 500 градусов Цельсия. Если этот гусь «загогочет», – Садакат выразительно посмотрел на Д’Арнока, – тогда и случится психоинферно.
– Смотри, будь наготове! – предупредил своего ученика Ошима. – Мы на тебя рассчитываем.
– Я же дал вам клятву, мистер Ошима! Именно для этого я и был предназначен.
– У вас верный помощник, – заметил Д’Арнок. – Готовый даже на… абсолютное самопожертвование.
– Да уж, нам просто повезло, – сказала я и посмотрела на Садаката.
– Не надо так мрачно на меня смотреть, доктор! – Садакат встал и пожал всем нам руки. – Мы скоро увидимся, друзья мои. Я уверен, что это деяние записано в Сценарии. – А когда он дошел до меня, то хлопнул себя ладонью по левой стороне груди и сказал: – И вот здесь!
* * *
Мы продолжали подъем, перебираясь с одной каменной ступени на другую, но понять, как далеко или как высоко мы находимся по отношению к Циферблату, то есть к исходной точке Пути Камней, было невозможно; невозможно было и понять, давно ли мы оставили Садаката стоять на страже посредине Пути. Телефоны и часы мы оставили в 119А. Время здесь, разумеется, тоже существовало, но измерить его было не так-то легко даже Хорологу. Сперва я хотела считать ступеньки, но это решение было поколеблено вновь зазвучавшими голосами давно умерших людей. Так что я тупо следовала за Д’Арноком, глядя ему в спину и стараясь по возможности бодриться, пока мы наконец не достигли второй округлой каменной плиты, очень похожей на Циферблат в самом начале подъема.
