Текст книги "Сон №9"

Автор книги: Дэвид Стивен Митчелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)

– Приветствую вас, Капитан.

– Я протягиваю ему зажигалку.

– Доброе утро.

Он замечает мой засос, но ничего не говорит. Перед ним откидной экран для видеоигр величиной с книгу, по дизайну – явно из двадцать третьего века.

– Новенький «Видбой-три» – десять часов играешь, десять часов заряжаешь, четыре гигабайта, стереозвук, чип с интеллектом Сократа. Программное обеспечение выпустили только на прошлой неделе: «Виртуа сапиенс». Подарок моей невестки.– Лао-Цзы ерзает на своей табуретке.– По совету докторов, чтобы я не впал в маразм.

Я передвигаю пепельницу так, чтобы она стояла между нами:

– Очень мило с ее стороны.

Лао-Цзы стряхивает пепел:

– Ты считаешь, что заставить моего сыночка-кретина продать мои рисовые поля владельцу супермаркета мило? Вот была тяжесть для сыновнего долга! Я позволил этому недоумку вступить во владение землей, чтобы его не задушили налогами, когда я умру, и вот,– он тычет в машину,– как мне отплатили. Пойду продую шланг – в моем возрасте начинаешь страдать недержанием. Хочешь попробовать, пока меня нет?

Он подталкивает свой «Видбой-3» ко мне через стол и отправляется в уборную. Я снимаю бейсболку, подключаюсь и нажимаю «ПУСК». Экран загорается.

***

Добро пожаловать в Виртуа Сапиенс

(авторские права защищены)

Я вижу, вы – новый пользователь. Ваше онлайновое имя?

> эйдзи миякэ

Поздравляем с регистрацией в Виртуа Сапиенс, Эйдзи Миякэ. Вы уже никогда не будете одиноки. Пожалуйста, выберите категорию отношений. Друг, Враг, Незнакомец, Любовница, Родственник.

> родственник

Прекрасно, Эйдзи. С каким родственником вы хотите сегодня встретиться?

> с моим отцом, конечно же

Прошу прощения. Пожалуйста, не двигайтесь в течение трех секунд, пока я оцифрую ваше лицо.

Значок на экране мигает, и микрообъектив, вмонтированный в рамку экрана, вспыхивает красным светом.

Хорошо

подождите еще немного: я регистрирую изображение вашей сетчатки.

Появляются стена, пол и потолок. Пол стремительно покрывается растровым изображением ковра. Вдоль стен разворачиваются полосатые обои. Появляется окно с видом на цветущие сливы, трепещущие под весенней грозой. Дождевая завеса туманит стекло. Я даже слышу, как тихо-тихо падают капли. В комнате полумрак. Слева появляется лампа, и от нее разливается уютный желтый свет. Под окном возникает прозрачный диван. Зигзагообразные штрихи заполняют его цветом. А на диване сидит мой отец, ступня его правой ноги закинута на левое колено, что круто смотрится, но вряд ли удобно. Программа наделила его моим носом и ртом, но челюсть сделала массивнее, а волосы – реже. Глаза у него – как у сумасшедшего ученого, который вот-вот откроет секрет господства над миром. Симметричные морщины. Он одет в черный домашний халат и весь светится румянцем, будто пять минут назад вышел из ванны. Мой отец наклоняется в правую сторону экрана, где появляется ведерко для вина,– он вытаскивает из него бутылку и читает этикетку: «Шабли, 1993 год». Бодрый, отчетливый, ровный голос – таким обычно читают прогноз погоды. Он наливает себе бокал вина, картинно наслаждается букетом и почти цедит напиток сквозь сомкнутые губы. Он подмигивает. Сверкает белозубой улыбкой.

– Добро пожаловать домой, сын. Освежи-ка мне память – сколько мы уже не виделись?

> на самом деле никогда

Его брови взлетают вверх:

– Так долго? Время летит как стрела! Сколько же новостей у нас накопилось, чтобы рассказать друг другу. Но мы с тобой отлично поладим. Расскажи-ка, как у тебя со школой, сын.

> я уже закончил школу. Мне двадцать лет

Он потягивает вино, перекатывая его по языку и проводит рукой по волосам.

– Неужели, сын? – Он наклоняется к разделяющему нас экрану.

Разрешение потрясающее – я вздрагиваю и подаюсь назад.

– Значит, ты сейчас, должно быть, в университете? То, что я вижу позади тебя,– это кафетерий?

> я даже не стал подавать документы – нет ни денег, ни родителей, чтобы платить.

Мой отец откидывается назад и ленивым жестом кладет руку на спинку дивана:

– Неужели, сын? Я глубоко сожалею. Образование – прекрасная вещь. Так как же ты проводишь время?

> я рок-звезда

Его брови взлетают вверх:

– В самом деле, сын? Расскажи мне. Ты добился успеха, создал себе известность и состояние или ты просто один из миллионов, которые ждут, когда им привалит счастливый случай?

> я добился очень большого успеха. Во всем мире.

Он подмигивает и сверкает своей белозубой улыбкой.

– Я знаю, повстречать своего старика после стольких лет не очень-то просто, сын, но нет ничего лучше честности. Если ты такая важная персона в шоу-бизнесе, как могло случиться, что я ни разу не читал о тебе в журнале «Тайм»?

> я выступаю под псевдонимом, чтобы защитить свою частную жизнь

Он залпом выпивает остатки вина:

– Не то чтобы я тебе не верил, сын, но не мог бы ты сообщить мне свой псевдоним? Я хочу похвастаться сыном рок-звездой перед приятелями – и перед управляющим банка!

> Джон Леннон

Мой отец хлопает себя по колену:

– Настоящего Джона Леннона застрелил Марк Чапмен в восьмидесятом году, так что ты вешаешь мне лапшу на уши!

> может, сменим тему?

Он становится очень серьезным и отставляет бокал в сторону.

– Отцу с сыном пришло время поговорить по душам, не так ли? Нам больше не нужно бояться своих чувств. Скажи мне, что тебя тревожит?

> кто вы такой на самом деле?

– Твой отец, сын!

> но как человек кто вы?

Мой отец снова наполняет бокал. В небе вспыхивают молнии, цветущие ветки сливы царапают оконное стекло, и пурпур на сером фоне превращается в черный на титаново-белом. Я догадываюсь, что программе требуется больше времени, чтобы реагировать на нестандартные или общие вопросы. Мой отец издает смешок и ставит ноги вместе.

– Ну, сын, это слишком большой вопрос. С чего ты бы хотел, чтобы я начал?

> что вы за человек?

Мой отец кладет левую ногу на правое колено:

– Дай подумать. Я – японец, скоро мне исполнится пятьдесят лет. По профессии я актер. Хобби – плавание под водой с маской и хорошее вино. Но не бойся – все эти подробности обнаружатся, когда мы станем ближе друг другу, а я надеюсь, что ты скоро снова придешь. Я бы хотел представить тебя кое-кому. Что скажешь?

> давай

Изображение на экране ползет вправо, мимо ведерка для вина. Какая-то женщина – лет под сорок? – сидит на полу, курит, между затяжками напевая отрывки из «Norwegian Wood»[65]65
  Песня «Битлз», 1965 год.


[Закрыть]. На ней свободная мужская рубашка, красивые ноги обтянуты черными леггинсами. Длинные волосы ниспадают до самой талии. Глаза у нее как у меня.

– Привет, Эйдзи.– В ее голосе звучит нежность: она рада меня видеть.– Догадываешься, кто я?

> белоснежка?

Она улыбается моему отцу и гасит сигарету.

– Вижу, у тебя отцовское чувство юмора. Я – твоя мать.

> но, мама, дорогая, вы с папой не виделись уже семнадцать лет

Программа переваривает неожиданную информацию: гроза барабанит в окно. Моя мать закуривает новую сигарету.

– Ну, в прошлом у нас были кое-какие разногласия, это так. Но сейчас мы отлично ладим.

> значит, на свете больше не осталось простаков, из которых ты можешь вытягивать деньги?

– Мне больно это слышать, Эйдзи.– Моя виртуальная мать отворачивается и всхлипывает, чем очень напоминает мою настоящую мать, с такой же сухой, скрытой дрожью в голосе.

Я набираю извинение, но мой отец опережает меня. Он говорит медленно, с угрозой в голосе, будто читает наизусть роль из трагической пьесы:

– Это дом, молодой человек, а не отель! Если ты не в состоянии держать себя в рамках приличия, ты знаешь, где находится дверь!

Ну и постаралась же эта программа, создавая мне виртуальных родителей! А они думают, что постаралась реальность, создавая им виртуального сына. Сливовый цвет страдает от не соответствующей сезону погоды.

***

– Эй? Подъем! Есть тут кто-нибудь? – Какой-то посетитель кафе «Юпитер» так разорался, что заглушил шум виртуального ливня.– Детка, ты неправильно дала мне сдачу!

Я отключаюсь и оборачиваюсь посмотреть, из-за чего сыр-бор. Трутень ростом с гризли, в рубашке, усаженной пятнами, рычит на девушку с самой прекрасной на свете шеей – и когда она успела прийти? Она смотрит на него с удивлением, но спокойно. Ослица моет посуду, от греха подальше, а моя девушка изо всех сил старается быть вежливой с этим человекоподобным вепрем.

– Вы дали мне одну банкноту в пять тысяч иен.

– Послушай, детка! Я дал тебе банкноту в десять тысяч иен! Не пять! Десять!

– Господин, я абсолютно уверена…

– Он буквально встает на дыбы:

– Ты утверждаешь, что я лгу?

– Нет, я говорю, что вы ошибаетесь.

– Ты что, феминистка? Обсчитываешь, потому что фригидна?

Очередь тревожно шевелится, но все молчат.

– Я…

– Я дал тебе десять тысяч, ты, жертва аборта! Давай сдачу! Быстро!

Она открывает кассу:

– Здесь даже нет десятитысячной банкноты.

– Вепрь брызжет слюной и скалит клыки:

– Ну и что! Ты украла ее из кассы!

То ли я еще не совсем отошел от травки, то ли «Виртуа капиенс» притупила чувство реальности, но неожиданно для самого себя я подхожу к этому парню и хлопаю его по плечу. Он оборачивается. Его рот кривит усмешка. Этот вепрь еще здоровее, чем я думал, но отступать поздно, остается атаковать первым, чтобы не потерять преимущество. Выплескиваю кофе ему в лицо и бью головой в нос, очень, очень сильно. В глазах у меня вспыхивают бенгальские огни – Вепрь отступает с протяжным: «А-а-а-а-а-а-а-а-а». Из носа у него течет кровь. Я возвращаюсь в исходное положение, ища, чем бы замахнуться. От боли в голове мой голос звучит нетвердо.

– Убирайся сейчас же, не то зубы искрошу,– смотрю, что у меня в руке,– этой пепельницей!

Должно быть, я выгляжу достаточно убедительно – прогундосив что-то насчет полиции и нападения, Вепрь ретируется. Посетители молчат. Лао-Цзы хлопает меня по плечу:

– Чистая работа, Капитан.

Ослица подходит к своей коллеге, полная участия.

– С вами все в порядке? Я не поняла, что происходит…

Официантка с прекрасной шеей захлопывает кассу и смотрит мне в глаза:

– Я бы с ним справилась.

– Я знаю,– отвечаю я.

Бенгальские огоньки опасно вспыхивают.

– Но все равно спасибо.

Она одаряет меня сдержанной улыбкой, так что, когда огоньки начинают мелькать с новой силой, у меня есть чем отвлечься от этой боли. Я сажусь на свое место, и на какое-то время боль получает мою голову в свое полное распоряжение.

Интересно, бывала ли моя мать в кафе «Юпитер», когда жила в Токио? Может быть – после того, как родились мы с Андзю,– она сидела на этом самом месте, ожидая повестки от Акико Като. Трутни из «Пан-оптикона» Работают даже по воскресеньям. Неиссякающим роем они залетают в здание и вылетают обратно. Прошло почти две недели с той бесполезной засады, а отца я в Токио так и не нашел. Может, он сейчас в каком-нибудь отдаленном пригороде, а может, читает спортивную хронику за соседним столиком. Лао-Цзы сидит через две табуретки от меня, погрузившись в свою идиотскую игру.

– Привет.

Официантка с самой прекрасной шеей держит в руках кофейник.

– Налить?

– Боюсь, у меня больше нет денег.

– За счет заведения. В качестве оплаты за охранные услуги.

– Тогда с удовольствием. Спасибо.

Она наливает. Я смотрю. Потом она спрашивает:

– Как ваша голова?

Опершись на локоть, закрываю рукой горло, чтобы она не увидела засос.

– Прекрасно.

– Еще что-нибудь?

– Что – что-нибудь?

– Еще одну булочку? За мой счет.

– Чего я действительно хочу, если вы, э-э, не против,– боль придает мне храбрости, о которой я при обычных обстоятельствах и мечтать бы не мог,– так это узнать, как вас зовут.

Ее сдержанная улыбка на секунду запаздывает.

– Аи Имадзё.

– Какое классное имя.

– А вас?

– Эйдзи Миякэ.

Не такое классное.

– Эйдзи Миякэ,– произносит Аи Имадзё, и я чувствую себя намного, намного лучше.

Она изучает шишку у меня на лбу.

– Наверное, это ужасно больно, когда бьешь кого-нибудь головой?

– Нет, если умеешь это делать. Я так думаю.

– Значит, у вас нет привычки каждый день раздавать удары головой направо и налево?

– Это был мой первый удар головой.

– Историческое событие.

На перекрестке загорается зеленый, и поток машин с жужжанием устремляется в туманную дымку.

– Где еще я вас видела, Эйдзи Миякэ?

– В тот день, когда была гроза. Две недели назад. Вы решили, что я – ну, в общем, так оно и было,– подслушиваю ваш телефонный разговор. В конце вашей смены. Я просидел здесь часа два.

– Да,– кивает Аи Имадзё,– теперь вспомнила.

– Проклятые биоборги! – костерит Лао-Цзы «Видбой-три».

– У меня перерыв. Не возражаете, если я присяду?

– Не возражаю ли я?

– Конечно нет.

И к моей радости и смущению – я еще не могу прийти в себя от ночи, проведенной с незнакомкой в отеле любви,– девушка с самой прекрасной шеей во вселенной садится рядом со мной.

– Итак,– говорит она,– вы встретились с тем человеком?

– С кем?

– С тем, кого вы ждали, в тот день, когда была гроза.

– Нет. Еще нет.

– Подруга?

Я останавливаюсь на сокращенной версии и перепрыгиваю через Акико Като.

– Родственник.

– И давно вы его ищете?

– Три недели…

– Три недели? С тех пор как приехали в Токио?

– Откуда вы знаете?

На ее щеках возникают ямочки, а глаза превращаются в два маленьких полумесяца. Мне нравятся такие улыбки.

– Ваш акцент. Через полгода вы его потеряете. Откуда вы?

– Вы не знаете этого места.

– Испытайте меня.

– Якусима. Остров напротив…

– …южного побережья Кюсю, где растут кедры Дзёмон, древнейшие обитатели восточного полушария. Итак, как вам Токио, этот загадочный город?

Токио, этот загадочный город. Нравится ли он мне?

– Полон сюрпризов. Иногда здесь одиноко. По большей части не по себе. Я не могу ходить по прямой. Постоянно налетаю на кого-нибудь.

– Перестаньте думать о том, как вы ходите. Это все равно, что подносить ложку ко рту: задумаешься, как это сделать,– промахнешься. Откуда вы знаете, что ваш родственник проходит мимо этого места?

– На самом деле я не знаю. Я даже не знаю, как он выглядит.

– Это дальний родственник?

– Я не хочу надоедать вам.

– По мне видно, что вы мне надоедаете? Почему вы не посмотрите в телефонной книге?

– Я даже не знаю его имени.

– Аи Имадзё хмурится.

– А он знает ваше имя?

– Да.

– Дайте сообщение в колонки личных объявлений: «Родственников Эйдзи Миякэ просят написать по такому-то адресу». Что-нибудь в этом роде. Большинство токийцев читают одни и те же три-четыре газеты. Если ваш родственник сам его и не прочитает, то прочитает кто-нибудь другой и скажет ему. Что-то не так?

Мысли скачут у меня в голове.

Аи Имадзё пристально на меня смотрит:

– Что?

Ах, как мне нравится, когда Аи Имадзё так на меня смотрит.

– Понятия не имею.

Снова эта улыбка, с долей замешательства.

– Понятия не имеете о чем?

– Понятия не имею, почему я настолько глуп, что не подумал об этом раньше. Что это за газеты?

– О, Неистовый Человек с Кюсю,– встречает меня Бунтаро, когда я возвращаюсь в «Падающую звезду»,– твои глаза, как проталины от мочи на снегу.

Мой домовладелец ест черничное мороженое на палочке. На экране телевизора какой-то человек в черном костюме бредет по пустыне. Слайд-гитара петляет в такт перекати-полю. Черному костюму неплохо бы отправиться в чистку, а человеку – побриться и принять душ.

– Доброе утро. Что за фильм?

– «Париж, Техас» Вима Вендерса.

Бунтаро проглатывает остатки мороженого, стараясь, чтобы оно не потекло по руке. Смотрю фильм. В Париже, штат Техас, не очень-то много чего происходит.

– Немного медленно, правда?

Бунтаро облизывает руку.

– Это, парень, экзистенциалистская классика. Человек, которому отшибло память, встречает женщину с огромными тятьками. Ну, рассказывай. Как ночка? Отшибло память, или огромные титьки? Меня не обманешь, так и знай. Я тоже когда-то был молод. А ты парень не промах, скажу я тебе. Две недели в плохом большом городе, а простого секса тебе уже мало, подавай чего-нибудь понаваристей.

– Я просто встретил друзей.

– Ну-ну. Кстати, о друзьях. Я тут сегодня видел огромного таракана.

– Я вас познакомлю.

– Нет, серьезно. Я было принял его за облысевшую крысу. И тут он зашевелил своими рогами. Я попытался его пришлепнуть, но он полетел вверх по лестнице. Исчез под твоей дверью быстрее, чем ты успел бы произнести: «Во имя всего святого, что это?» Может быть, его съест твоя голодная киска. Может быть, он съест твою голодную киску.

– Я накормил свою голодную киску перед тем, как уйти.

Отрадно: Бунтаро привыкает к мысли, что Кошка поселилась в моей капсуле.

– Ага! Значит, свидание было запланировано!

– Голова гудит.

– Оставь меня в покое,– умоляю я.– Пожалуйста.

– А я к тебе приставал? Опустоши то, что переполнено, наполни то, что пусто, почеши там, где чешется,– вот три ключа к гармонии. А откуда у тебя на горле это странное красное пятно?

Лучшая защита – нападение.

– У тебя вроде ширинка расстегнута.

– И что с того? Дохлая птичка из гнезда не вылетит.

– Твоя птичка не такая уж и дохлая. Посмотри на свою жену.

– Птичка сдохла. Посмотри на мою жену.

– А?

– Однажды, мой мальчик, ты поймешь, что я имею в виду.

Я уже собираюсь подняться наверх, когда входят трое подростков. Тот, кто у них за главного, обращается ко Мне:

– У вас есть «Виртуа сапиенс»?

– Никогда не слышал,– отвечает Бунтаро.

– А сиквел «Гомо»?

– Вы о чем?

– Это видеоигра,– объясняю я.– Вышла на прошлой неделе.

– Софта нет. Только видео.

– Че я вам говорил! – восклицает главарь, и они удаляются.

– Заходите, ребята.– Бунтаро смотрит, как они уходят.– Знаешь, Миякэ, я узнал из одного авторитетного источника – «Ребенок и вы», ни больше ни меньше,– что средний японский отец проводит со своим потомством семнадцать минут в день. Средний школьник проводит девяносто пять минут в день с видеоиграми. Новое поколение с электронными папашами. Когда родится Кодаи, сказки на ночь ему будут рассказывать родители, а не больные на голову программисты-извращенцы. Я уже готовлю свое большое громкое «нет», на случай, если Кодаи прибежит ко мне выпрашивать игровую приставку.

– А если он прибежит в слезах, потому что в классе никто с ним не разговаривает, так как его папочка слишком скуп, чтобы купить ему игровую систему?

– Я…– Бунтаро хмурится.– Об этом я не подумал. А как твой отец поступал?

– Он был далеко.

– А мама?

Одна маленькая ложь влечет за собой другую.

– У меня был футбольный клуб. Так или иначе, мне нужно, э-э, вымыться.

Я залезаю в свою капсулу, принимаю душ – вытираясь, я вспотел настолько, что впору снова идти под душ,– и разворачиваю футон. Сон не идет. У меня перед глазами стоит Аи Имадзё. Ее гибкая шея, ее улыбка. Она называет меня по имени. Встаю, пытаюсь взять несколько аккордов на гитаре, но пальцы словно заржавели. Проверяю тараканий мотель. Только один постоялец – младенческого возраста. Таракан раззвонил по всему миру о гостеприимстве моего мотеля. Возвращается Кошка и опустошает миску с водой. Я наливаю еще воды, она снова выпивает все до капли.

Позже я выхожу купить «Токио ивнинг мейл». Еду на подлодке до Уэно и, выбрав в парке тихое местечко, заполняю бланк объявления. Несколько раз начинаю заново – крайне важно не написать ничего такого, что может разозлить мою мачеху или создать впечатление, что мне нужны деньги. В конце концов я доволен планом «В»: простое, короткое сообщение. Отправлю его завтра, в обеденный перерыв. Сосу бомбочку с шампанским. В парке Уэно полно семей с детишками, парочек, стариков, иностранцев – бразильцев, китайцев – у каждого народа свой кусочек территории. Любители ходить по музеям, любители фотографировать, скейтбордисты. На деревьях стрекочут цикады, под деревьями орут младенцы – сплошные увеселения. Жирные голуби. По периметру носятся велосипеды и мотоциклы. Пахнет сахарной ватой, благовониями, зоопарком и осьминогами в тесте. Я направляюсь к пруду Синобадзу, посмотреть, как кормят уток. Ложусь на землю, прислонившись к дереву, и вставляю в свой «Дискмен» «Mind Games»[66]66
  Альбом Джона Леннона 1973 года.


[Закрыть]. Это самый жаркий день за всю историю сентябрей. Смотрю на облака. Вот идет Дама с фотографиями, споря со своим невидимым спутником. Интересно, соберусь ли я когда-нибудь с духом пригласить Аи Имадзё на свидание. Молодая женщина кормит уток хлебными крошками из бумажного пакетика. Рядом с ней на скамейке лежит стопка библиотечных книг. Я задремал. Женщина садится на велосипед и подъезжает ко мне, как будто хочет мне что-то сказать. Изучает мое лицо. Я нажимаю «Стоп», и окружающий шум снова льется мне в уши.

– Нет,– в конце концов произносит она.– Это не просто совпадение.

– Простите?

Она с досадой качает головой, словно не веря чему-то.

– Даймон шпионит за мной.

Я подскакиваю.

– Кто вы?

Ее лицо суровеет.

– Не надо мне этого дерьма.

А?

Она шипит, тыча в меня пальцем:

– Скажи ему, пусть катится к дьяволу! Скажи ему, эти фантазии насчет побега годятся лишь для сопливых школьниц! Скажи ему, что он ничтожество! Скажи ему, что моя страна перестала быть японской колонией в конце прошлой войны! Скажи ему; если будет звонить, я сменю номер! А если он сунется в мой дом, я ткну ему в рожу вилкой! Скажи Юдзу Даймону, пусть катится прочь, чтоб он сдох! Все это относится и к тебе тоже.

Кричат утки.

И вдруг я все понимаю. Эта женщина – Мириам, хостесса из «Пиковой дамы». Та, что вчера не пришла на свидание к Юдзу Даймону в игровой центр. Женщина, с которой я помог Юдзу Даймону расквитаться. Это ужасно.

– Клянусь,– начинаю я.– Я… я не знал, я вовсе за вами не шпионю, я…– (Утки хлопают крыльями.) – Я и не думал, то есть это ошибка, я и понятия не имел, что вы будете здесь…– откуда я мог знать? То есть я даже толком не знаю Даймона…

Раз – шелест ветвей платана. Два – платан исчезает, а она бьет меня ногой – сильно, не понарошку – прямо по яйцам. Три – я лежу на земле, скорчившись от боли, а мои объявления разлетаются во все стороны. Четыре – я слышу ее голос, такой ледяной, что мог бы заморозить пруд:

– Я точно знаю, кто ты такой, Эйдзи Миякэ. Ты пиявка, которая живет ложью. Так же, как твой отец.

И она идет к своему велосипеду. Пытаясь превозмочь боль, я повторяю про себя ее последние слова.

– Подождите!

– Она уезжает.

– Пошатываясь, встаю на ноги.

– Подождите!

Она крутит педали – прочь по дамбе между утиным прудом и озером, по которому катаются на лодках. Я пытаюсь бежать, но от боли перехватывает дыхание.

– Мириам! Подождите!

Мамаши с колясками оборачиваются, компания подростков на мотоциклах смеется. Даже утки смеются.

– Мириам!

Я опускаюсь на землю, признав свое поражение, и смотрю, как она превращается в мираж и тает в облаках водяной пыли от фонтанов. Она знает моего отца! Мне хочется радоваться забрезжившей надежде и в то же время выть от бессилия. Нетвердой походкой я возвращаюсь к своим пожиткам и нахожу в пыли между корнями платана еще одну вещь. Это библиотечная книга, которая выпала, когда Мириам пыталась меня изувечить. Что это за книга? Я не могу прочитать ни слова – она на корейском.

***

В закоулках Сибуя я теряю счет времени. Кажется, что между «вчера» и «сегодня» прошло несколько недель. Этот лабиринт узких улочек с резкими тенями и вчерашний розовый квартал – два разных города. Среди отбросов снуют кошки и вороны. За углом исчезает передвижной лоток, торгующий пивом. Из водосточных труб брызжет вода. Ночная часть Сибуя погружена в дрему, словно потасканный комик между актами. Глаза разбегаются от обилия вывесок: «Дикая Орхидея», «Ямато Надэсико», «У Мака», «Диккенс», «У Юми-тян». Даже если «Пиковая дама» окажется где-то здесь, я так устану от поисков, что ее не увижу. Я вышел из «Падающей звезды» без часов и не представляю, насколько быстро день клонится к вечеру. Ноги гудят, во рту привкус пыли. Ну и жара. Я обмахиваюсь бейсболкой. Лучше не становится. Какая-то пожилая мама-сан поливает ноготки в своем оконном ящике на третьем этаже. Когда я оглядываюсь на нее, она все еще рассеянно на меня смотрит.

Телефонная будка – это порносафари и запах нестираных брюк. В Токио незачем покупать секс-мангу – просто найдите ближайший телефон-автомат. Мы с двоюродными братьями сэкономили бы целое состояние. Здесь есть все формы и размеры, какие я могу себе представить, и много чего еще. Втроем, вчетвером, садо-мазо, школьное обозрение, «серебряные» услуги[67]67
  «Серебряное поколение» – японское выражение для обозначения пожилых людей и стариков.


[Закрыть] для восьмидесятилетних.

– Справочная,– отвечает женский голос – Назовите город, пожалуйста.

– Токио.

– Район?

– Сибуя.

– Имя?

Мисс Манилла Санрайз надувает губки над парой налитых дынек. Нет, конечно же…

– Имя, пожалуйста.

…не может быть, чтобы настоящие…

– Имя, пожалуйста!

– Э-э, простите. Я пытаюсь разыскать один бар. «Пиковая дама».

– «Пиковая дама»… секундочку…

Стук клавиатуры.

Мисс Взбитые Сливки слизывает пену с каблучков-шпилек.

Стук клавиатуры.

– «Пиковый интерес»… «Принцесса Годива»… Извините, такого нет.

– Вы уверены? Я был там вчера вечером. Может, у них новый номер?

Миссис Моп на помеле, рядом слова: «Вниз! Вверх! Потрясем всех!»

– Новые номера добавляются в компьютер по мере регистрации.

– Значит, номера «Пиковой дамы» у вас в компьютере нет…

– Должно быть, он не указан в справочнике.

Странно.

– Что же это за бар, если он скрывает свой телефонный номер?

– Бар для избранных, я полагаю. Извините, ничем не могу вам помочь.

– Да, конечно. Спасибо.

Вешаю трубку Большая карточка, исписанная детским почерком. Телефонного номера нет. «Если хочешь секса со мной, я снаружи». Оглядываюсь. Она смотрит сквозь стекло прямо на меня. Шестнадцать? Пятнадцать? Четырнадцать? У нее больной взгляд. Она медленно прижимает губы к стеклу. Я удираю быстрее, чем Таракан.

Дверь в полицейский участок открывается туго. Приходится приналечь, только тогда она со скрипом поддается. Выцветшие плакаты «в розыске» с членами «Аум Синрикё»[68]68
  Японская тоталитарная религиозная секта, устроившая в 1995 г. зариновую атаку в токийском метро.


[Закрыть], «Набери ПО», «Вступи-в-полицию-и-служи-Японии». Спасибо, обойдусь. Шкафы с папками. Черно-белые настенные часы с бегущей секундной стрелкой, такие висят во всех государственных учреждениях. Календарь с логотипом «Сити-банка», шелестящий под дуновением вентилятора. Полицейский, откинувшись назад и заложив руки за голову, медитирует. Он приоткрывает глаз:

– Чего тебе, сынок?

– Извините, я ищу один бар.

– Ты ищешь один бар? – Он произносит слова одним углом рта.

– Да.

– Любой подойдет? Или какой-то конкретный бар?

– Я ищу конкретный бар.

– Ты ищешь конкретный бар.

– Да.

Вдох, долгий, как конец света. Поднимается второе веко. Два налитых кровью глаза. Долгое молчание. Он наклоняется вперед, при этом его стул издает скрип, и разворачивает лежащую на столе карту[69]69
  В Японии, где нумерация домов не указывает на их местонахождение, одна из основных обязанностей полицейских – разъяснять, где находится то или иное здание.


[Закрыть]. Вверх ногами.

– Имя?

– Эйдзи Миякэ.

Долгий пристальный взгляд.

– Да не твое, гений. Название бара.

– Э-э, простите. «Пиковая дама».

– Полицейский мрачнеет:

– Ты член этого клуба?

– Я сглатываю.

– Не совсем. Я просто был там вчера.

– Он хмурится, как будто я что-то скрываю.

– Тебя кто-то пригласил?

– Я киваю:

– Да.

Он рассматривает меня под другим углом:

– И ты хочешь пойти туда снова? Зачем?

– Мне нужно поговорить с одним… другом, который там работает.

– Тебе нужно поговорить с одним другом, который там работает. Сколько, ты сказал, тебе лет?

– Я, э-э, этого не говорил.

– Ясно, что не говорил, гений. Поэтому я и спросил. Сколько тебе лет?

Это еще для чего?

– Двадцать.

– Удостоверение.

Нервничая, открываю бумажник и протягиваю ему водительские права. Полицейский скрупулезно их изучает.

– Эйдзи Миякэ, житель префектуры Кагосима. Приехал в Токио найти работу?

Я киваю. Он читает дальше:

– Дата рождения – девятое сентября. Двадцать тебе исполнилось вчера, так?

– Так.

– Значит, во время посещения вышеупомянутого бара ты еще не достиг возраста, когда разрешается распитие спиртных напитков? Так?

– Я был в «Пиковой даме» вчера. В свой день рожденья.

– Ты был в вышеупомянутом баре вчера. В свой день рожденья.

– Единственное, чего я хочу, офицер,– адрес этого места.

Он изучает мое лицо, будто ищет разгадку. Наконец возвращает мне права:

– Тогда единственное, что я могу посоветовать, это получить вышеупомянутый адрес, позвонив вышеупомянутому другу. «Пиковая дама» не значится ни на одной из моих карт.

Конец. Я кланяюсь и ухожу, с трудом закрывая дверь, а он все запоминает мое лицо.

Признаю свое поражение. Ноги вот-вот отвалятся. Я обошел все улицы и переулки в Сибуя по крайней мере дважды, но «Пиковая дама» исчезла. Я покупаю банку «Кальпис» и пачку «Севен старз» и присаживаюсь на какую-то ступеньку. Смогу ли я найти Даймона в том бильярдном зале? Нет. Он еще долго не зайдет туда, чтобы избежать встречи со мной. Если бы только Мириам сказала, что знает моего отца, вчера вечером. Откуда она узнала, как меня зовут? Да ведь Даймон несколько раз называл меня по имени. Хотя «Миякэ» – имя довольно распространенное. Даймон вписывал меня в книгу посетителей, и она, должно быть, увидела необычный иероглиф, которым пишется «Эйдзи». Мой отец наверняка говорил обо мне. Я делаю большой глоток из банки и закуриваю сигарету. Мой отец вращается в этих привилегированных клубных кругах – еще один штрих к тому единственному, что мне о нем известно,– к его богатству. Я представляю, как дым проникает в мои легкие, пыль клубится в залитых солнцем шахтах. Столкнуться с Мириам у пруда Синобадзу – не такая уж и неожиданность. Она любит кормить уток – много ли в Токио мест, где можно кормить уток? Я пристраиваю сигарету на край банки и пролистываю выроненную Мириам библиотечную книгу. Вот это здорово! Получить по яйцам от женщины, которая обслуживает моего отца. Нет. Тут что-то не так. Слишком много совпадений. Надо найти им объяснение – вот вам и план «Г». Интересно, мой отец такой же бабник, как отец Даймона? Мне-то казалось, что он склонен к супружеской неверности, но не более. И все же: я здесь, чтобы встретиться с ним, а не судить его. Сигарета скатывается с банки, которая вдруг сама по себе начинает вибрировать, трястись и…

…падает, стонет земля, звенят оконные стекла, дрожат здания, черт, я дрожу, в крови подскакивает адреналин, обрываются на полуслове миллионы фраз, замирают лифты, миллионы токийцев ныряют под столы и косяки дверей – я сжимаюсь в комок, мысленно уже выбираясь из-под развалин каменной кладки,– и весь город и я вместе с ним возносим свои горячие молитвы кому угодно – кому угодно – Богу, богам, ками, предкам – тому, кто слушает: пусть это кончится пусть это кончится пусть это кончится сейчас же, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пусть оно не будет сильным, не будет сильным, не сейчас, не как в Кобэ, не как в двадцать третьем, не сегодня, не здесь[70]70
  Землетрясение в 1923 г. полностью разрушило Токио; землетрясение в 1995 г. нанесло серьезный ущерб Кобэ – крупному портовому городу.


[Закрыть]. «Кальпис» ручейками растекается по истомившемуся от жажды тротуару. Бунтаро говорил мне, что землетрясения бывают вертикальными и горизонтальными. Горизонтальные – это ничего. Вертикальные же ровняют города с землей. Но как отличить одно от другого? Какая разница – просто пусть оно кончится!

Землетрясение прекращается.