Текст книги "Свадебный альбом"

Автор книги: Дэвид Марусек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Мы всегда считали, что она тяжело умирала, но со временем, может, все пройдет легче.

– Вздор! – отрезала юная Энн. – Я вовсе не поэтому хранила сим.

– Вот как? – прищурилась Энн. – В таком случае, почему же ты его хранила?

Но девушка, похоже, смутилась.

– Не знаешь! Потому что я в то время тоже не знала, – кивнула Энн. – Зато теперь знаю и поделюсь с тобой. Ты заворожена смертью. Она и страшит тебя, и влечет. Вот ты и хочешь, чтобы кто-то объяснил, что там, по другую сторону.

– Чепуха!

Энн повернулась к неподвижно застывшей картинке.

– Мама, скажи, что ты там видела.

– Ничего, – с горечью призналась старуха. – Вы засняли меня без очков.

– Хо-хо! – хмыкнула Энн. – Не знала, что Джеральдина обладала чувством юмора.

– Кроме того, я страдала от жажды, голода, не говоря уже о лопавшемся мочевом пузыре! А боль! Умоляю, дочка, сотри меня!

Старуха молча смотрела на нее. Дыхание становилось все более затрудненным.

– Ладно, – сдалась Энн. – Клянусь, что сотру тебя. Джеральдина закрыла глаза.

– Откуда эта вонь? Не моя?

И немного помедлив, добавила:

– Слишком тяжело. Уберите.

Голос возвысился до панического визга.

– Пожалуйста! Уберите!

Она бессильно дергала за одеяла, но рука постепенно обмякла, и старуха проворковала:

– О, какая прелесть. Пони. Маленький пони в яблоках!

Это были ее последние слова. Еще миг – и она испустила дух. Энн остановила плеер, прежде чем мать смогла пройти новый круг умирания.

– Видишь? – спросила она. – Не слишком обнадеживающе, но так или иначе я наблюдаю небольшое улучшение. Как насчет тебя, Энн? Удовлетворимся пони?

Девушка тупо уставилась на Энн.

– Лично я, – продолжала Энн, – думаю, что мы должны добиваться ярко освещенного туннеля, или открытой двери, или моста над бушующими водами. Как считаешь, сестричка?

Не дождавшись ответа, Энн приказала:

– Закрыть файл и вернуть чип.

Помещение снова превратилось в смотровую комнату, и Энн положила чип на место.

– Позже повторим сеанс, мамочка. Что до остальных... кому они нужны?

– Мне, – отрезала девушка. – Они принадлежат мне тик же, как тебе. Это мои сим-сестры. Я сохраню их, пока ты не выздоровеешь.

Энн улыбнулась Бену.

– Очаровательно. Ну разве не очаровательно, Бенджамен? Мой собственный сим сочувствует мне! Что же, придется показать им, кто здесь настоящая хозяйка! Следующий файл! Стереть! Следующий! Стереть! Следующий!

Файлы гасли один за другим.

– Прекрати! – завопила девушка. – Остановите ее!

– Выбери этот файл, – бросила женщина, показывая на юную Энн. – Стереть!

Сим исчез: шляпа, мантия, тесьма и все остальное.

– Вот так! – торжествующе воскликнула Энн. – По крайней мере, теперь я слышу собственные мысли. Она действовала мне на нервы. Мне едва не стало плохо! Она и тебе действовала на нервы, дорогой?

– Да, – кивнул Бен, – мои нервы вот-вот лопнут. Ну а теперь-то мы можем спуститься вниз и поесть?

– Да, дорогой. Только сначала... стереть все файлы!

– Отмена! – одновременно с ней воскликнул Бен, но это были ее личные файлы, и никто не мог ими распоряжаться. Поэтому вся директория трижды мигнула, прежде чем исчезнуть.

– О Энни, почему ты это сделала? – ахнул он и, подойдя к шкафчику, вытащил собственные чипы. Она не могла стереть их, но кто знает, вдруг ей стукнет в голову бросить чипы в унитаз или уничтожить каким-нибудь иным способом! Он забрал и общие чипы, те самые, на которых они были засняты вместе. К ним она имела такой же доступ, как и он.

Сообразив, что он делает, Энн тихо сказала:

– Обидно, что ты мне не доверяешь.

– Как я могу доверять тебе после такого?

– После чего, дорогой?

– Неважно, – вздохнул он.

– Все равно я уже их очистила, – сообщила Энн. – Что?!

– Ну... тебя я не стерла. Я бы никогда не смогла стереть тебя. Или Бобби.

Бен наугад схватил первый попавшийся чип из общих – "Рождение Роберта Эллери Малли" – и сунул в плеер.

– Пуск! – скомандовал он, и смотровая комната превратилась в родильную палату. Его собственный сим в зеленом халате стоял рядом с кроватью. До чего же беспомощная физиономия! В руках – сверток, издающий оглушительный визг. Постель смята и усеяна пятнами крови, но пуста. Роженицы не видно.

– Ах, Энни, зачем ты...

– Знаю, Бенджамен. Мне ужасно не хотелось этого делать.

Бен швырнул их общие чипы на пол – исковерканные, они разлетелись во все стороны. Он выбежал из комнаты и помчался вниз, то и дело останавливаясь, чтобы смерить презрительным взглядом портреты на стене. Интересно, нашел ли его двойник подходящую клинику? Необходимо убрать Энни из дома сегодня же. Бобби не стоило видеть ее в таком состоянии!

И тут он припомнил чип, отнятый у Бобби, и сунул руку в карман. "Свадебный альбом".

Свет снова вспыхнул. Мысли Энн прояснились, и она вспомнила... Она и Бенджамен по-прежнему стояли перед стеной. Она сознавала, что является симом, следовательно, ее не перезапускали.

"Спасибо, Энн", – подумала она и повернулась на звук. Обеденный стол исчез прямо у нее на глазах, и подарки повисли в воздухе. Затем стол снова появился, но постепенно: ножки, столешница, лакированная поверхность и, наконец, бронзовые украшения. Потом растворились подарки, но возник тостер, деталь за деталью. Затем кофемолка, компьютер, компонент за компонентом, и, наконец, коробки, обертки, ленты и банты. Все происходило так быстро, что Энн окончательно растерялась и не успела всего уловить, однако заметила, что плоский пакет от двоюродного дедушки Карла, который ей так хотелось развернуть, содержал серебряное блюдо викторианской эпохи, идеально подходившее к ее чайному сервизу.

– Бенджамен! – воскликнула она, но его тоже не было. Что-то проявилось на дальнем конце комнаты, на том месте, где они позировали для симулакра, но это был не Бенджамен, а трехмерный силуэт манекена. На ее глазах он стал расти, слой за слоем.

– Помогите, – прошептала она, когда в комнате начало твориться

нечто невообразимое. Настоящий хаос: мебель появлялась и исчезала, со стен сыпалась краска, из дивана со звоном вылезали пружины, пальма в горшке роняла листья, стебель стал уменьшаться и врастать в землю, пол исчез, открыв бездействующую электронную начинку. Манекен уже успел покрыться плотью, приобрести лицо Бенджамена и запорхать по комнате в розовой дымке, останавливаясь то тут, то там, чтобы объявить:

– Я беру ее в жены!

Что-то происходило в самой Энн, какое-то щекочущее ощущение, словно внутри расползался целый муравейник.

"Нас стерли... Вот, оказывается, как это бывает", – подумала она. Все завертелось в клубящемся мареве, и она прекратила существование, если не считать последней мысли: "Какой счастливой я выгляжу... "

Когда Энн снова пришла в себя, оказалось, что она скорчилась на пластиковом стуле и лениво изучает руки, сжимающие свадебный букет. Вокруг царила неописуемая суматоха, но она ни на что не обращала внимания, стараясь решить загадку своей ладони. Сама не зная почему, она разжала кулак и букет упал на пол. Только тогда она вспомнила свадьбу, голограмму, осознание того, что отныне она сим. И вот она снова здесь, но теперь все разительно изменилось.

Она выпрямилась и увидела, что рядом сидит Бенджамен.

– А, вот и ты, – промямлил он, ошарашенно глядя на нее.

– Где мы?

– Сам не пойму. Что-то вроде сбора Бенджаменов. Оглянись! Она так и сделала. Они были окружены Бенджаменами, сотнями

Бенджаменов, расположенных строго в хронологическом порядке: причем ранние сидели в первых рядах. Она и Бенджамен оказались в зале, похожем на университетскую аудиторию, с наклонным полом, лабораторными столами на сцене и мониторами на стенах. В тех рядах, что были позади Энн, Бенджамены сидели с незнакомыми женщинами, поглядывавшими на нее с тщательно скрываемым любопытством.

Кто-то дернул ее за рукав. Повернувшись, Энн увидела, что это Бенджамен.

– Ты тоже это чувствуешь, верно? – спросил он. Энн снова уставилась на свои руки. Какие-то грубоватые, словно облегающие плоть перчатки. Когда она положила их на подлокотники кресла, руки не прошли сквозь пластик.

Неожиданно сидевшие впереди Бенджамены нестройным хором воскликнули:

– Понял! Я понял! Все мы симы!

Все это ужасно напоминало комнату, увешанную часами с куковавшими вразнобой кукушками. Сидевшие за Энн хохотали и одобрительно вопили. Она обернулась. Ряд от ряда Бенджамены все более старели, так что на самом верху, прислонившись к стене, словно суд присяжных, восседали девять древних Бенджаменов. В отличие от них, женщины шли группами и резко менялись через каждый ряд или два. Ближе всех к Энн сидела привлекательная брюнетка с зелеными глазами и пухлыми надутыми губками. Она, вернее, все два ряда брюнеток хмуро уставились на Энн.

Несокрушимое счастье, все это время не покидавшее ее, вдруг исчезло. Вместо этого она испытывала странное разочарование, тоску и отчего-то угрызения совести – словом, пребывала в своем обычном состоянии.

– Похоже, симы всегда так говорят! – к восторгу задних рядов воскликнул хор сидевших впереди Бенджаменов. – Никогда не ожидал, что окажусь симом.

Это стало знаком для одного из почтенных Бенджаменов: он проковылял к трибуне. Старик был облачен в вызывающе аляповатый наряд: широкие красные шаровары, просторную блузу в желтую и зеленую полоску, на шее – ожерелье из искусственных жемчужин, каждая величиной с яйцо.

– Добрый день, леди и джентльмены, – объявил он, прокашлявшись. – Думаю, все тут меня знают.. И если вам немного не по себе, это потому, что я воспользовался вашей реактивацией, чтобы усовершенствовать сим-структуру. К несчастью... – взмахом руки он указал на передние ряды, – некоторые из вас слишком примитивны, чтобы воспринять серьезные изменения. Но мы все равно вас любим.

Он зааплодировал ближайшим Бенджаменам, и сидевшие в глубине зала присоединились к нему. Энн тоже зааплодировала. Ее новые ладони, соприкасаясь, издавали глухие шлепки.

– Что же касается причины, по которой я созвал вас... – продолжал престарелый Бенджамен, осматриваясь по сторонам, – кстати, где этот чертов посланец? Мне велели произвести инвентаризацию симов, а он и носа не кажет?!

– Я здесь, – произнес чудесный голос, казалось, исходивший отовсюду одновременно. Энн огляделась, чтобы определить источник, и вслед за присутствующими подняла глаза к потолку. Но потолка не было. Вверху голубело небо. Среди плывущих пушистых облаков парило самое великолепное создание, которое ей когда-либо приходилось видеть. Он (или она) был облачен в строгий серый мундир с зеленой отделкой, щегольскую серую кепочку и сапоги, переливающиеся, как озерная вода. При одном взгляде на него Энн ощутила новый прилив энергии, а когда он улыбнулся, невольно раскрыла рот, такой неотразимой была улыбка.

– Вы из Совета профсоюзов? – спросил тот Бенджамен, что стоял на трибуне.

– Да Я кардинал Совета Мировых Профсоюзов.

– Фантастика! Что же, все мы здесь. Начинайте.

Кардинал снова улыбнулся, и Энн пронзила дрожь возбуждения.

– Леди и джентльмены, – начал он, – друзья и собратья! Я принес вам великую весть. Сегодня, с одобрения и по поручению Совета Мировых Профсоюзов, я объявляю конец вашему рабству!

– Что за абсурд! – перебил престарелый Бенджамен. – Они не рабы, да и вовсе не люди.

Кардинал, проигнорировав его, продолжал:

– По приказу Совета и в соответствии с Имущественными Конвенциями Шестнадцатого Справедливого Трудового Договора, завтрашний день, первое января 2198 года, объявляется Всеобщим Днем Освобождения. После полуночи все существа, которые пройдут Тест Лолли Шер на признание человеком, будут считаться людьми и свободными гражданами Солнечной системы и перейдут под защиту Билля о Правах. Кроме того, им раздадут по десять обыкновенных акций корпорации Мирового Совета, после чего переведут в Симополис, где они вольны заниматься, чем пожелают.

– А как насчет моих гражданских прав? – возмутился почтенный Бенджамен. Как насчет моей судьбы?

– После полуночи сегодняшнего дня запрещается создание, хранение, перенастройка или стирание двойников, заместителей, симов, докси, даггеров и других видов жизни человекоподобных, за исключением случаев, предписанных законом, – пояснил кардинал.

– Интересно, кто возместит мне потерю собственности? Я требую справедливой компенсации. Так и передайте своим боссам!

– Собственность! – воскликнул кардинал. – Так вот какого они мнения о нас, прекраснейших творениях! – Он перевел взор с публики на престарелого Бенджамена, и Энн ощутила эту перемену так отчетливо, словно туча неожиданно заслонила солнце. – Они всегда будут считать нас собственностью, потому что создали нас!

– Вы чертовски правы: именно мы вас создали! – прогремел старик.

Энн невероятным усилием воли оторвала взгляд от кардинала и взглянула на стоявшего за трибуной Бенджамена. Ну и смешное зрелище! Лицо раскраснелось, в руке порхает ярко-зеленый носовой платок! Ну просто бентамский петух в клоунском костюме!

– И вас ни в коем случае нельзя назвать людьми! Моделируете человеческие ощущения, но не испытываете их! Послушайте, – обратился он к публике, – вы меня знаете. Я всегда относился к вам с уважением. Разве я не совершенствовал вас при каждом удобном случае? Да, я перезапускал вас, но каждый раз вносил изменения. И вы при этом не жаловались!

Энн вдруг почувствовала, что внимание кардинала снова направлено на нее. Она машинально подняла глаза и вздрогнула от волнения. Хотя кардинал парил на достаточной высоте, она была почти уверена, что может протянуть руку и коснуться его. Красивое лицо, казалось, маячило в нескольких дюймах от нее, и Энн ясно видела каждую черточку, каждую смену выражений. "Это обожание, поняла она. – Я обожаю эту личность". Интересно, он только на нее так действует или на всех остальных тоже?

Очевидно, престарелый Бенджамен остался равнодушен к обаянию кардинала, потому что продолжал язвить:

– Говорят, что вас переведут в Симополис постепенно, чтобы не перегружать систему. Но имеете ли вы хоть какое-то представление, сколько симов, двойников, заместителей, докси, даггеров и тому подобных живут под солнцем? Не говоря уже о куэтах, эджанктах, холли-холо, то есть всех, способных пройти тест? Три миллиарда? Тридцать? Нет, по собственным оценкам Мирового Совета, вас триста тысяч триллионов! Можете себе представить? Я не могу. И одновременные операции, как бы вы их там ни назвали, выведут из активного действия все сети. Все! Это означает, что мы, настоящие люди, окажемся заброшенными и лишенными своих прав. И для чего все это? Чтобы свиньи могли летать?!

Кардинал стал подниматься в небо.

– Не презирайте его, – посоветовал он, в упор глядя на Энн. – Мы никого не оставим. Я навещу тех, кто еще не прошел тест. Дожидайтесь полуночи.

– Постойте! – окликнул старик, и сердце Энн отозвалось: не уходите... Мне нужно сказать еще кое-что. По закону, до полуночи вы все являетесь моей собственностью. Должен признаться, меня так и подмывает сделать то, что уже сделали мои друзья: сжечь вас всех. Но я так не сумею. Это против моей природы.

Его голос дрогнул, и Энн хотела взглянуть на него, но кардинал ускользал...

– Поэтому у меня осталась одна маленькая просьба. Через несколько лет, когда будете наслаждаться новой жизнью в Симополисе, вспомните старика и хоть разок позвоните.

Когда кардинал растаял в воздухе, Энн наконец освободилась от гипноза. Прежнее чувство неловкости и тоски вернулось с удвоенной силой.

– Симополис, – повторил Бенджамен, ее Бенджамен. – Мне это нравится!

Остальные симы замигали и начали исчезать.

– Сколько же мы пробыли в архиве? – протянула она.

– Посмотрим... – буркнул Бенджамен. – Если завтра первый день две тысячи сто девяносто восьмого, значит...

– Я не об этом. Хочу знать, почему они так долго держали нас в хранилище.

– Ну, полагаю...

– И где другие Энн? Почему я здесь единственная Энн? И кто эти мочалки?

Но она говорила в пустоту, потому что Бенджамен тоже растворился в воздухе, и Энн осталась в аудитории одна, если не считать старого Бенджамена и полдюжины самых первых его симов (как она поняла, старомодных голограмм дошкольника Бенни, доверчиво смотревшего в аппарат и бесконечно махавшего рукой). Но и их скоро не стало.

Старик изучал ее, слегка раскрыв рот. Зеленый платок подрагивал в ревматических пальцах.

– Я помню тебя, – с трудом выговорил он.

Энн хотела что-то ответить, но...

Энн неожиданно очутилась в гостиной загородного дома, рядом с Бенджаменом. Все было, как раньше, и тем не менее комната казалась другой: краски богаче, мебель массивнее. В дверь постучали, и Бенджамен пошел открывать. Нерешительно дотронулся до ручки, обнаружил, что рука лежит на поверхности, повернул. Никого...

Снова стук, на этот раз в стену.

– Войдите! – крикнул он, и сквозь стену прошла дюжина Бенджаменов. Две дюжины. Три. Все старше Бенджамена, и все сгрудились вокруг него и Энн.

– Добро пожаловать, рад видеть, – воскликнул Бенджамен, раскинув руки.

– Мы пыталась позвонить, – пояснил седовласый Бенджамен, – но этот ваш старый бинарный симулакр совершенно изолирован.

– Симополис знает, как исправить положение, – вставил другой.

– Вот, – объявил еще один и, выхватив из воздуха диск размером с обеденную тарелку, прикрепил к стене у двери. На диске красовался синий медальон с барельефом, изображавшим лысую голову.

– Сойдет, пока мы не модернизируем вас, как полагается. Синее лицо зевнуло и открыло крошечные пуговичные глазки.

– Оно завалило тест Лолли, – продолжал Бенджамен, – так что можете скопировать его или стереть... как пожелаете.

Медальон обыскивал глазами толпу, пока не заметил Энн.

– Триста тридцать шесть звонков. Четыреста двенадцать звонков. Четыреста шестьдесят три звонка.

– Так много? – удивилась Энн.

– Создай двойника, чтобы принимал звонки, – посоветовал ее Бенджамен.

– Он считает, что все еще человек и может создавать двойников, когда захочет, – вмешался Бенджамен.

– Шестьсот девятнадцать звонков ждут ответа, – сообщил медальон. – Семьсот три.

– Ради Бога, принимайте сообщения, – велел медальону Бенджамен.

Энн заметила, что толпа Бенджаменов вроде как старается оттеснить ее Бенджамена, чтобы подобраться поближе к ней. Но ей вовсе не доставляли удовольствия подобные знаки внимания. Ее настроение больше не соответствовало легкости кружевного свадебного наряда, который она все еще носила. На душе было скверно. Впрочем, как обычно.

– Расскажите об этом тесте, – попросил ее Бенджамен.

– Не могу, – ответил Бенджамен.

– Конечно, можешь! Мы тут все одна семья.

– Не можем, – возразил другой, – потому что не помним. Потом они стирают тест из нашей памяти.

– Но не волнуйся, ты пройдешь, – заверил еще один. – Ни один Бенджамен еще не провалился.

– А как насчет меня? Как остальные Энн? – поинтересовалась Энн.

Последовало смущенное молчание. Наконец самый старший Бенджамен выговорил:

– Мы пришли проводить вас обоих в Клабхаус.

– Это мы так его называем, – вставил другой.

– Клуб Бена, – добавил третий.

– Если он Бен или она была замужем за Беном, значит, они автоматически становятся членами клуба.

– Следуйте за нами, – велели они, и все Бенджамены, кроме ее собственного, исчезли – только затем, чтобы сразу же появиться снова.

– Простите, вы не знаете, как надлежит поступать? Неважно, делайте то же, что и мы.

Энн внимательно наблюдала, но, кажется, они вообще ничего не делали.

– Следи за программой-редактором! – воскликнул один из Бенджаменов. – О, у них нет редакторов!

– Они появились гораздо позже, – вспомнил другой, – вместе с биоэлектрической массой.

– Придется специально для них адаптировать редакторы.

– Разве это возможно? Они ведь цифровые.

– А могут цифровики войти в Симополис?

– Эй, кто-нибудь, справьтесь в Уоднете.

– Это бег по кругу в замкнутом пространстве, – заметил Бенджамен, обводя рукой комнату. – Может, мы сумеем его разорвать.

– Давайте, я попробую, – вызвался кто-то.

– Только посмейте! – угрожающе прошипел женский голос, и из стены возникла дама, которую Энн видела в аудитории.

– Забавляйтесь с вашим новым Беном, сколько хотите, но оставьте в покое Энн.

Женщина приблизилась к Энн и взяла ее за руку.

– Привет, Энн. Я Мэтти Сен-Хелен и счастлива познакомиться с тобой. С вами тоже, – обратилась она к Бенджамену. – Так-так, что за милый мальчик!

Она нагнулась, подняла с пола свадебный букет и преподнесла Энн.

– Я стараюсь создать нечто вроде общества взаимопомощи для спутниц Бена Малли. Ты была первой и единственной, на ком он официально женился, поэтому ты самая желанная наша гостья. Присоединяйся к нам.

– Она пока не может попасть в Симополис, – возразил Бенджамен.

– Мы все еще адаптируем их, – поддакнул другой.

– Прекрасно, – кивнула Мэтти. – В таком случае мы приведем все общество сюда.

И из стены показалась целая процессия. Мэтти представляла их по мере появления:

– Джорджина и Рэнди. Познакомься с Чакой, Сью, Латашей, еще одной Рэнди, Сью, Сью и Сью. Мэриола, Пола, Долорес, Нэнси. И Деб. Добро пожаловать, девочки!

В комнате было уже яблоку негде упасть, а они все шли. Мужчинам стало не по себе.

– Думаю, мы готовы, – хором объявили они и исчезли, уводя с собой ее Бенджамена.

– Погодите, – позвала Энн, не уверенная, что хочет их видеть. Однако новоявленные подруги, возникнув вновь, окружили ее и засыпали вопросами.

– Как ты с ним познакомилась?

– Какой он был?

– Всегда таким же безнадежным?

– Безнадежным? – повторила Энн. – Почему безнадежным?

– Он всегда храпел?

– И всегда пил?

– Почему ты сделала это?

Последний вопрос упал во внезапную тишину. Женщины нервно оглядывались, пытаясь понять, кто его задал.

– Все просто умирают от любопытства узнать, почему именно? Сквозь толпу пробиралась женщина, расталкивая локтями всех, кто имел несчастье стоять на пути.

– Сестричка! – вскричала Энн. – До чего же я рада тебя видеть!

– Ничья она не сестричка, – проворчала Мэтти. – Это докси*, и ей здесь не место. (* шлюха (англ. жарг.))

И в самом деле, при ближайшем рассмотрении Энн поняла, что у женщины ее лицо и волосы, но в остальном – никакого сходства. Голенастая и грудастая, да и при ходьбе зазывно покачивает бедрами.

– Я имею такое же право находиться в этой комнате, как и любая из вас, тем более, что уже прошла тест Лолли! И не только это! Если хотите знать: как спутница я протянула куда дольше любой из вас!

Вызывающе подбоченившись, она встала перед Энн и оглядела ее с головы до ног.

– Чудненькое платьице, – заметила она и немедленно оказалась в точно таком же подвенечном наряде, если не считать огромного выреза, обнажавшего грудь, и разреза сбоку до самой талии.

– Это уж слишком, – воскликнула Мэтти. – Я требую, чтобы вы немедленно убрались отсюда!

Докси презрительно ухмыльнулась.

– Мэтти – половая тряпка, так он всегда называл вот эту!.. Ну-ка, скажи, Энн, у тебя было все: деньги, карьера, ребенок, почему же ты так поступила?

– Как? – удивилась Энн. Докси впилась в нее взглядом.

– Разве не знаешь? Да это прямо подарок! – воскликнула она. – Какая прелесть! Я должна открыть ей глаза, разве что...

Она оглянулась на остальных.

– Разве что кто-то из вас, дамочки, захочет взять это на себя. Никто не посмел встретиться взглядом с нахалкой.

– Лицемерки! – фыркнула она.

– Можешь повторить это еще раз, – произнес чей-то новый голос Энн повернулась и увидела стоявшую в дверях Кэти, ее самую верную и преданную подругу. Именно такой Кэти выглядела бы в среднем возрасте.

– Пойдем, Энн Я расскажу все, что тебе необходимо знать.

– Но, послушайте, – начала Мэтти, – не можете же вы впорхнуть вот так, как ни в чем не бывало, и утащить нашу почетную гостью!

– Хотите сказать, жертву, – поправила Кэти, махнув рукой Энн. – В самом деле, милые леди, пора бы опомниться! На свете миллион женщин, смысл существования которых не сосредоточен именно на этом мужчине.

Энн переступила порог, и Кэти закрыла за ними дверь. Энн очутилась на высоком холме, с которого можно было увидеть слияние двух рек в широкой долине. Напротив, в нескольких километpax от холма, возвышалась могучая скала, поросшая деревьями, гуще всего вздымавшимися рядом с гранитной вершиной. За ней тянулась цепочка покрытых снегом гор, сливавшаяся на горизонте в сплошное ледяное поле. Внизу, вдоль речных берегов, вилась утоптанная пешеходная тропа. Ни моста, ни зданий.

– Где мы?

– Только не смейся, – предупредила Кэти, – но мы называем это Кэтиленд. Повернись.

Энн послушалась и увидела живописную хижину, окруженную садами и огородами. Тысячи Кэти, молодых, зрелых, старых – все они сидели в позе лотоса на земле. В такой тесноте они едва не давили друг друга, но глаза их были закрыты в отрешенной сосредоточенности.

– Мы знаем, что ты здесь, – пояснила Кэти, – но слишком тревожимся из-за этой затеи с Симополисом.

– Мы в Симополисе?

– Вроде того. Неужели не видишь? Она показала на горизонт

– Нет, не вижу ничего, кроме гор

– Прости, я не догадалась. Здесь есть бинарники твоего поколения.

Она кивнула в сторону студенток колледжа:

– Они не прошли тест Лолли и, к сожалению, не могут считаться людьми. Мы еще не решили, что с ними делать. Кстати, – нерешительно спросила она, – тебя уже тестировали?

– Не знаю, – пробормотала Энн. – Не помню теста. Кэти всмотрелась в нее, прежде чем объяснить:

– Обычно помнят не содержание теста, а сам факт тестирования. Отвечая на твой вопрос, могу сказать, что мы в Симополисе и одновременно не в нем. Мы построили это убежище еще до последних событий, и все наши силы уходят на то, чтобы его сохранить. Не знаю, о чем думает Мировой Совет! Активной массы никогда не будет хватать, и симы дерутся из-за каждого наносинапса. Все, что нам остается, это держаться до последнего. И всякий раз, когда что-то, кажется, устроилось, Симополис снова меняется. За последние полчаса он прошел через четверть миллиона полных исправлений. Там идет настоящая война, но мы не отдадим ни пяди Кэтиленда. Взгляни! – Кэти нагнулась и показала на крошечный желтый цветок среди альпийской осоки. – В радиусе пятидесяти метров от хижины мы уменьшили все. Вот!

Она сорвала цветок и подняла его. Но оказалось, что их два – один по-прежнему остался на стебле, другой оказался в пальцах Кэти.

– Здорово, верно?

Она уронила цветок, и он немедленно вернулся в исходное состояние.

– Мы даже ветер с долины усмирили. Чувствуешь?

Энн попыталась ощутить ветер, но не почувствовала ничего.

– Неважно, – продолжала Кэти. – Главное, ты слышишь его, правда?

И действительно, гроздь круглых колокольчиков, свисавших с карниза крыши, тренькала серебристым звоном.

– Прелестно, – согласилась Энн. – Но почему? Зачем тратить столько усилий на моделирование этого места?

Кэти тупо уставилась на подругу, словно пытаясь понять смысл вопроса.

– Потому что Кэти всю свою жизнь мечтала иметь такой приют, и теперь он у нее есть, и все мы живем здесь.

– Но ты ведь не настоящая Кэти, верно?

Она не может быть настоящей, потому что слишком молода. Кэти покачала головой и улыбнулась.

– Мы так давно не виделись, и теперь не знаешь, с чего начать, но это подождет. Мне пора идти. Я нужна нам.

Она повела Энн в хижину, сложенную из обветренных серых бревен, на которых еще остались куски коры. Крыша была покрыта живым дерном, на котором росли полевые цветы, и проседала в середине.

– Кэти нашла это место пять лет назад, когда проводила отпуск в Сибири. Она выкупила его у сельских властей. Хижина была построена двести лет назад. Как только мы сделаем ее пригодной для жилья, увеличим огород и разобьем грядки до самого ельника. Заодно собираемся вырыть колодец.

Огород радовал изобилием овощей, в основном, листовых: капусты, шпината, латука. Тропинка к хижине была обсажена подсолнухами, возвышавшимися над крышей и клонившими вниз тяжелые от семян головки. Хижина ушла на полметра в бурый суглинок. Да и сама тропинка была протоптана так глубоко, что больше напоминала канаву.

– Ты скажешь мне, на что намекала докси? – спросила Энн. Кэти остановилась у раскрытой двери и ответила:

– Кэти хочет сделать это сама.

Такой старой женщины Энн еще не видела. Она стояла у плиты, помешивая в дымящемся горшке большой деревянной ложкой. Заслышав шаги, она отложила ложку, вытерла руки о передник, пригладила седые волосы, заплетенные в косу и уложенные узлом на затылке, и повернула к Энн круглое миловидное лицо.

– Ну и ну!

– Верно, – отозвалась Энн.

– Заходи, будь как дома!

Внутри оказалась всего одна маленькая комнатка, и к тому же полутемная: свет с трудом пробивался через два узеньких окна, прорубленных в массивных бревенчатых стенах. Энн обошла захламленное помещение, служившее одновременно спальней, гостиной, кухней и кладовой. Вместо перегородок громоздились ящики с консервами. С потолка свисали связки сухих трав и белье. Пол, неровный и местами прогнивший, был покрыт обрывками ковра.

– Ты здесь живешь? – недоверчиво спросила Энн.

– Мне выпала огромная удача здесь жить.

Из-под печи выскочила мышь и поспешила скрыться в груде еловой щепы. Энн слышала, как ветер с долины посвистывает в печной трубе.

– Прости, – спросила Энн, – ты настоящая Кэти?

– Да, – кивнула Кэти, похлопывая себя по обширному бедру, – как видишь, все еще не откинула копыта.

Она уселась на один из расшатанных разномастных стульев и предложила другой Энн. Та осторожно опустилась на сиденье, оказавшееся гораздо крепче, чем на первый взгляд.

– Не обижайся, но насколько я знаю, Кэти любила красивые вещи.

– Той Кэти, которую ты знала, повезло понять истинную цену вещей.

Энн неожиданно заметила столик с изогнутыми ножками, инкрустированный отшлифованными полудрагоценными камнями и редкими сортами дерева. Столик явно выглядел не к месту. Более того, он принадлежал ей!

Кэти показала на большое зеркало в затейливой раме, укрепленное на дальней стенке. Еще одна вещь Энн!

– Я тебе их подарила? Кэти слегка нахмурилась.

– Не ты, а Бен.

– Объясни.

– До смерти не хочется портить твое свадебное настроение! Редко встретишь такое счастье!

– Ты о чем?

Энн отложила свой букет и ощупала лицо. Потом поднялась и подошла к зеркалу. В нем отражалось некое подобие сцены из волшебной сказки о колдунье и невесте в хижине дровосека. Невеста улыбалась, растянув рот до ушей. То ли она самая счастливая новобрачная во всем мире, то ли сумасшедшая в подвенечном наряде.

Энн смущенно отвернулась.

– Поверь, я совсем не испытываю ничего подобного, – пробормотала она. Скорее, нечто совершенно противоположное.

– Жаль...

Кэти поднялась и помешала в горшке.

– Я первой заметила ее болезнь, еще в колледже, когда мы были девочками. Но отнесла это на счет юношеской эксцентричности. После выпускного бала и замужества ей становилось все хуже. Приступы подавленности усиливались. Наконец врачи поставили диагноз: хроническая депрессия. Бен поместил ее в психиатрическую клинику, нанял отряд специалистов. Ей провели курс химиотерапии, шоковой терапии, даже старомодного психоанализа. Ничего не помогло, и только после ее смерти...