Текст книги "Сошествие ночи"

Автор книги: Дэвид Марк Вебер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Дэвид Вебер – Сошествие ночи

– Прибыл гражданин генерал Фонтейн, – доложил личный секретарь Оскара Сен-Жюста Шон Каминетти и впустил в кабинет бесцветного, морщинистого коротышку, в котором никто не заподозрил бы безжалостного и умелого агента Госбезопасности. Никто, конечно, кроме самого Сен-Жюста.

– Спасибо, Шон.

Кивком отпустив секретаря, Оскар сосредоточил внимание на госте. В отличие от большинства граждан Республики Фонтейн, оказавшись в святая святых БГБ [1]1
  Бюро Государственной Безопасности


[Закрыть], не выказывал ни малейших признаков не то что страха, а даже простого беспокойства. Устроившись поудобнее, он склонил голову набок и, прищурившись на шефа, спросил:

– Ты хотел меня видеть?

– Не скажу, что мне так уж хотелось, – хмыкнул шеф БГБ. – Я, конечно, не имел в виду, что не рад нашим встречам. У нас с тобой не так уж много возможностей приятно проводить время.

Глава Госбезопасности позволял себе шутки в присутствии весьма узкого круга лиц, и Фонтейн слегка улыбнулся, оценив этот знак доверия, но едва шеф перешел к делу, улыбка исчезла.

– Я пригласил тебя, чтобы поговорить о МакКвин.

– Я догадался, – признался Фонтейн. – Это было не так уж трудно, особенно с учетом её упорного нежелания приступать к операции “Багратион”.

– Это потому, что человек ты умный и хорошо представляешь себе, что тревожит твоего начальника.

– Именно так, – сказал генерал, слегка подавшись вперед. – И поэтому, зная о твоем предубеждении против нее, я стараюсь не позволять тебе заставить меня увидеть в её действиях то, чего там на самом деле нет.

– Ну и? – спросил Сен-Жюст, когда генерал закончил эту заковыристую тираду. – Что ты там увидел?

– Сам не знаю, – ответил Фонтейн, поджимая губы с несвойственной ему нерешительностью.

Сен-Жюст мотнул головой, требуя пояснений, и гражданин генерал вздохнул.

– Я присутствовал в Октагоне почти на всех её стратегических совещаниях и прослушал записи тех, на которых не смог побывать. Бог свидетель, мне ли не знать, что она гениальная актриса, способная притвориться кем угодно. Я никогда не забуду, как она обвела меня вокруг пальца в той истории с Уравнителями! Но знаешь, меня не оставляет чувство, что её беспокойство насчет тайного оружия манти вовсе не притворно.

Он покачал головой.

– Она на самом деле встревожена перспективой столь агрессивного перехода в наступление, Оскар, причем в большей степени, чем показывает на совещаниях Комитета, где, как она знает, должна излучать уверенность. И, – хмуро добавил он, – её беспокойство усиливается из-за того, что ты вынуждаешь её сделать то, чего ей очень не хочется.

Сен-Жюст хмыкнул и потер подбородок. За исключением, может быть, Элоизы Причарт, Эразмус Фонтейн был самым проницательным из комиссаров Госбезопасности. Безобидный, даже забавный с виду, он обладал острым и ясным умом, не уступал Оскару н холодной жестокости и, более того, был сторожевым псом Эстер МакКвин на протяжении многих лет. Однажды ей удалось его провести, но Эразм знал её лучше, чем кто-либо другой, и он был не тем человеком, который позволил бы одурачить себя вторично. Исходя из этого, Сен-Жюсту стоило бы прислушаться к его словам, но...

– То, что она озабочена искренне, еще не значит, будто она права, – раздраженно произнес он вслух.

Фонтейн постарался скрыть удивление.

Обычно Сен-Жюст никак не проявлял своих чувств, и генералу вдруг стало не по себе. Именно способность размышлять о проблеме с отстраненной беспристрастностью обеспечивала эффективность работы Сен-Жюста. А вот в случае с МакКвин он, похоже, позволил себе поддаться личной неприязни. Это, конечно, сулило гражданке адмиралу крупные неприятности, но Фонтейн, что бы там ни вообразил себе Сен-Жюст, был вовсе не готов отмахнуться от её опасений. Он не раз и не два повидал её в бою, знал жесткий склад её ума и признавал за ней несомненное мужество, особенно ярко проявившееся во время мятежа Уравнителей. Эразм не доверял ей и, уж конечно, не любил её, но относился к ней лично и к её суждениям по военным вопросам с несомненным уважением. И если она чего-то опасается, значит, на то имеются основания, и вполне возможно, что при всей благостности нынешней ситуации очень скоро Народная Республика будет остро нуждаться в способном флотоводце.

– Оскар, – осторожно начал Фонтейн, – я вовсе не говорил, что она права. Мне лишь показалось, что её озабоченность непритворна. Ты хотел узнать, есть ли у меня подозрения, и я отвечаю: на мой взгляд, она противится началу операции “Багратион” потому, что искренне опасается подвоха со стороны врага.

– Хорошо. – Сен-Жюст со свистом выпустил воздух, потом встряхнулся и уже более естественным тоном повторил: – Хорошо. Взято на заметку. Продолжай.

– Помимо её искренней озабоченности по поводу полученных приказов, она практически не дает мне материала для работы, – признался Фонтейн. – О своем праве на власть в сугубо военной сфере она заявила при вступлении в должность и за работу, этого нельзя не признать, взялась засучив рукава. В Октагоне что ни день, то куча рабочих встреч и совещаний с разведчиками, планировщиками, аналитиками, снабженцами, связистами и черт знает кем. Их столько, что даже мне не удается побывать на всех. По части энергии и профессионализма её упрекнуть не в чем, а о том, что она действительно взяла в свои руки решение всех военных вопросов, ты знаешь лучше меня.

“Поскольку, – подумал Фонтейн про себя, но не стал говорить этого вслух, – сам же это допустил”.

– Мне такое положение дел не нравится и никогда не нравилось, но даже я вынужден признать, что на войне требуется единоначалие. Во всяком случае, получив власть, она ответила на это победами. Не думаю, чтобы ей удалось тайком от меня устроить какой-то сговор, хотя исключить этого полностью я не могу. Как я уже говорил, такой бешеный темп работы, как у нее, нормальному человеку не выдержать, и, возможно, ей удавалось проводить встречи, информации о которых у меня нет. В конце концов, я так и не выяснил, как ей удалось перед той историей с Уравнителями наладить все нужные контакты втайне от меня. Кое-какие подозрения у меня были и тогда, но я, даже зная где и что искать, так ничего и не откопал. Поэтому утверждать однозначно, что ей не удалось провернуть подобный фокус и в Октагоне, я не берусь.

Он коротко вздохнул.

– И еще, Оскар, давай смотреть правде в глаза: она чертовски харизматична! Я слежу за ней уже не первый год и теперь начал понимать то, чего не замечал раньше: она очаровывает людей, словно пуская в ход черную магию. Возможно, эти чары действуют только на военных, но уж на военных они действуют безотказно. Мало того что Букато в считанные недели сделался её преданным сторонником, так ей удалось приручить даже Турвиля и Жискара настолько, что эта парочка готова с голыми руками выйти хоть на псевдогризли. Хотя из донесений Элоизы мы оба знаем, что Жискар с большим подозрением относился к её широко известным амбициям. Уж если кто-то из флагманов флота и способен подбить своих подчиненных на участие в заговоре, так это она. Никаких подозрительных признаков мною замечено не было, в противном случае я примчался бы к тебе с докладом, не дожидаясь вызова, но, имея дело с такой женщиной, как она, мы должны допускать возможность чего угодно.

– Знаю, – сказал Сен-Жюст, со вздохом откидываясь в кресле. – Мне всегда не нравилось, что ей дали слишком уж много свободы, но, черт возьми, Роб был прав. Мы нуждались в ней, и его расчет оправдался. Но теперь...

Сен-Жюст умолк, потер переносицу, и Фонтейн почти физически ощутил напряженную работу его мысли. В отличие от большинства сотрудников БГБ Эразмус ознакомился с состряпанным Оскаром фальшивым досье и знал, что МакКвин в случае необходимости её устранения была уготована участь сообщницы “заговорщика Парнелла”. Правда, сам Парнелл, как назло, воскрес из мертвых и теперь распинался перед Комитетом по правам человека Ассамблеи Солнечной Лиги, и...

Плавный ход мыслей Фонтейна прервала неожиданная идея. Парнелл! Возможно, его побег с Цербера стал фактором, неизмеримо усилившим подозрительность Сен-Жюста по отношению к МакКвин! Этого комиссар не учитывал... Воскресение бывшего главнокомандующего потрясло многих офицеров: как бы ни были они осторожны в своих высказываниях, потрясение скрыть не удалось. А после одержанных Двенадцатым флотом под её командованием побед, МакКвин, несмотря на распространенные изначально в офицерской среде опасения относительно её карьеризма, снискала почти такую же популярность и, несомненно, такое же уважение, как некогда Парнелл. Должно быть, Сен-Жюсту она теперь казалась кем-то вроде материализовавшегося духа Парнелла, тем более, что так старательно сфальсифицированное досье теперь ни на что не годилось.

В этом была своя горькая ирония. Когда это досье составляли, оно казалось не более чем пустой формальностью, поскольку на самом деле у БГБ не было необходимости как-либо оправдывать устранение того или иного военного. Никто на флоте все равно не осмелился бы высказать и намека на протест, так что фальшивка создавалась скорее для ведомства Корделии Рэнсом, под флагом обеспечения пропагандистскими материалами и поддержания в обществе патриотических настроений. Затем, когда МакКвин обрела популярность не только среди военных, но и в народе, этот компрометирующий материал стал по-настоящему важным и нужным, но как раз тут Парнелла угораздило сбежать с Цербера и полностью дискредитировать досье.

Заготовленное Сен-Жюстом оружие оказалось выбитым из его рук как раз тогда, когда в нем появилась нужда, и это обстоятельство, в сочетании с нежеланием Эстер МакКвин согласиться с выводами аналитиков БГБ, в какой-то мере объясняло, почему в данном случае Оскару изменила обычная выдержка.

– Она оправдала возлагавшиеся на нее надежды, – продолжил Сен-Жюст, – но стала чересчур опасной, чтобы оставлять её на прежнем месте. Ей удалось переломить ход войны, и теперь её дело вполне мог бы продолжить другой человек, тот же Тейсман. Он, по крайней мере, не имеет политических амбиций и не станет пытаться свергнуть Комитет.

– Значит ли это, что ты и гражданин Председатель приняли решение её устранить? – осторожно осведомился Фонтейн.

– Нет, – ответил Сен-Жюст. – Роб не настолько убежден в том, что она представляет собой угрозу. Точнее сказать, он не убежден в том, что мы можем позволить себе избавиться от неё из-затой угрозы, которую она собой представляет. Не исключено, что он прав, но даже если это не так, он остается Председателем Комитета... и моим начальником. Если он говорит, что мы должны дождаться, когда у нас либо появятся доказательства её виновности, либо исчезнет необходимость в её службе, значит, мы будем ждать. Особенно с учетом того, что Букато придётся разделить её участь. Как, надо полагать, и многим её приспешникам из числа высших офицеров. Наверное, такую перетряску командного состава и впрямь не стоит затевать, не обезопасив себя от манти. Но я ожидаю, что “Багратион” даст больший выигрыш, чем “Сцилла”, и тогда у нас не будет необходимости опираться на меч, столь острый, что он, того и гляди, поотрубает наши собственные головы. Особенно если мы обзаведемся другими мечами и получим возможность выбора. Вот в этом случае, думаю, Роб даст согласие на её устранение.

– Понятно, – пробормотал Фонтейн, чувствуя себя крайне неуютно.

Да, он относился к МакКвин с предубеждением, но очень долго работал с ней бок о бок, и известие о том, что она, по существу, уже мертва, оказалось болезненным.

– Я не хочу торопить события, – продолжил Сен-Жюст. – Во всяком случае сейчас, когда “Багратион” только-только набирает обороты. Да и Тейсман еще не прибыл. А главное, я не хочу дать ей почувствовать, что дни её сочтены. Чем следует заняться сейчас, так это подготовкой нового досье. Мне нужны убедительные материалы, однозначно “доказывающие”, что она являлась изменницей. Такие, чтобы их можно было опубликовать после того, как МакКвин будет убита, оказав сопротивление при аресте. Такую работу нельзя откладывать на последнюю минуту, так что вам с гражданином полковником Клири следует заняться этим без промедления.

– Будет сделано! – кивнул Фонтейн, понимая, что Сен-Жюст не станет готовить тайную операцию против МакКвин, не заручившись санкцией Пьера: такого не допускал сам стиль мышления шефа БГБ. А вот попытка подготовить всё, включая обвинительную базу, заранее вполне этому стилю соответствовала. Провал первого “доказательства измены делу Народа” лишь раззадорил Сен-Жюста и придал его решимости эмоциональную окраску.

– Помни, – твердо сказал Оскар, словно откликаясь на мысли Фонтейна, – мы работаем на опережение. Роб пока не разрешил мне избавиться от нее, а значит, и тыне должен предпринимать никаких шагов, кроме сбора и соответствующей обработки информации. Надеюсь, никаких проблем, связанных с излишним рвением, не возникнет.

– Конечно, Оскар, – с холодком отозвался Фонтейн.

Сен-Жюст кивнул, подразумевая извинение. Одна из причин, по которым Фонтейн получил свою должность, заключалась в том, что он ни при каких обстоятельствах, кроме абсолютно чрезвычайных, не стал бы действовать против МакКвин без особого распоряжения Сен-Жюста, точно так же, как сам Сен-Жюст не отдал бы приказ об её аресте или расстреле без разрешения Пьера.

– Знаю, что могу положиться на тебя, Эразмус, – сказал он. – Именно сейчас это невероятно важно и для меня, и для Роба. Признаюсь, я устал ждать, когда МакКвин наконец созреет для уборки, и мое раздражение невольно вылилось на тебя. Виноват, конечно. Распускаться не следует.

– Все нормально, Оскар, не беспокойся. Мы с Клири подготовим нужный тебе материал, и большебез твоего приказа ничего предпринимать не станем.

– Хорошо, – подытожил Сен-Жюст и, что случалось нечасто, поднялся с кресла, чтобы проводить гостя к выходу.

– Мы с Робом не забудем твоей службы, Эразмус, – сказал он, когда дверь в приемную уже отворилась и сидевший за письменным столом Каминетти поднял глаза.

Секретарь дернулся, чтобы встать, но Сен-Жюст жестом остановил его и сам проводил Фонтейна до наружной двери.

– Помни, – сказал он уже на пороге, – новое досье должно быть основательным. Избавляясь от особы такого масштаба, как МакКвин, мы не можем позволить себе оставить невыкорчеванные корни. Особенно, когда весь Октагон нуждается в хорошей чистке.

– Это я понимаю, – спокойно ответил Фонтейн. – Не волнуйся, Оскар, задание получено и будет выполнено, как следует.

* * *

Эстер МакКвин по обычаю заработалась допоздна, и от дел её оторвал звонок в дверь.

Бросив взгляд на стоявший на письменном столе дисплей хронометра, она криво ухмыльнулась: в столь поздний час к ней мог заявиться только Букато. Никто другой не засиживался до такого времени.

Правда, она не вполне понимала, что такого срочного могло понадобиться Ивану. Не иначе как решил обсудить какие-то подробности операции “Багратион” или предстоящее прибытие Тома Тейсмана, назначенного новым командующим флота метрополии...

Эстер нажала кнопку, открыв дверь, и удивленно подняла брови, увидев на пороге не гражданина адмирала Букато, а своего офицера связи, имевшего чин лейтенанта. В Октагоне, по коридорам которого так и сновали облаченные в мундиры с золотым шитьем адмиралы и коммодоры, на младших офицеров никто не обращал внимания.

– Прошу прощения, гражданка Секретарь, – сказал молодой человек, – я только что закончил обработку данных, полученных мною от коммодора Джастина, и нес результаты к нему, но заметил, что вы у себя в кабинете, и подумал, что вы, может быть, захотите на них взглянуть.

– Почему бы и нет, Кевин, – невозмутимо произнесла она, хотя её зеленые глаза расширились, а дыхание, когда она встретилась глазами с молодым человеком, на долю мгновения сбилось.

Вместе с планшетом он протянул ей маленький клочок бумаги!

Кивнув, МакКвин положила планшет на стол, включила его и склонилась над дисплеем. Любой, заглянувший сейчас в кабинет, увидел бы лишь гражданку Военного Секретаря , изучающую доставленную ей офицером информацию. Крохотную бумажку, незаметно перемещенную ею под голографический дисплей, не заметил бы никто. И уж тем более никто не смог бы прочесть слова:

“Ш. сообщает: С.Ж. уполномочил Э.Ф. начать действовать”.

Короткое предложение показалось Эстер МакКвин стрелой, ударившей прямо в грудь.

Разумеется, она ждала подобного известия, ибо в последние месяцы подозрения Сен-Жюста явно перевешивали нужду в её профессиональных навыках, однако хотелось верить, что Пьер проявит больше рассудительности... во всяком случае, в отношении военного аспекта ситуации.

“Но, может быть, мне хотелось верить в это потому, что я не была готова, – с неестественным, отстраненным спокойствием подумала она. – Конечно, за пару недель, а еще лучше за месяц, я успела бы сделать все, что требуется. Но, похоже, такого подарка ждать не приходится”.

Глубоко вздохнув и не отрывая взгляда от дисплея, она незаметно взяла бумажку, скомкала её и, поднеся руку к подбородку, словно чтобы почесать его, сунула записку в рот и проглотила.

Тридцать процентов – именно так расценивала она свои шансы на успех. При столь низкой вероятности победы она не стала бы рисковать своей жизнью и жизнью своих сподвижников, будь у нее хоть какой-то выбор. Но выбора ей неоставили.

Просмотрев данные в планшете, она выключила его и, кивнув, протянула гражданину лейтенанту. Хотя подготовка далеко не приблизилась к завершению, Эстер уже успела не только разработать план на случай резкого осложнения ситуации, но и предусмотрела возможность введения его в действие одним лишь звонком. Ей не требовалось даже ничего приказывать, лишь набрать номер, отличавшийся от номера голосовой почты Букато расположением двух цифр. Как только она наберет этот код, к которому не прибегала раньше и никогда не прибегнет снова, человек на том конце линии связи увидит её лицо. Ей останется только извиниться за допущенную в столь поздний час ошибку при наборе, и процесс будет запущен.

– Спасибо, Кевин, – сказала она. – Данные удовлетворительные. Полагаю, гражданин коммодор Джастин тоже захочет с ними ознакомиться, но меня они устраивают полностью. Еще раз спасибо.

Голос её звучал обыденно, но зеленые глаза, встретившиеся с глазами молодого офицера, сверкали.

– Всегда к вашим услугам, мэм, – отозвался гражданин лейтенант Кевин Каминетти, младший брат личного секретаря Оскара Сен-Жюста.

Сунув планшет под мышку, он отдал честь, повернулся кругом и вышел из кабинета.

Проводив его взглядом, Эстер МакКвин потянулась к панели коммуникатора. Рука её была тверда.

* * *

Гражданин лейтенант Микис Цакакис вздыхал про себя, сопровождая гражданина секретаря Сен-Жюста по коридору, ведущему от шахты лифта. Традиционно, работа ночной смены службы безопасности любого политического деятеля была, как предполагалась, менее напряженной, чем защита этого же деятеля в течение общепринятого рабочего времени. Цакакис полагал, что для этой традиционной точки зрения должны иметься определенные основания, хотя его личный опыт едва ли её оправдывал.

В личной службе безопасности Оскара Сен-Жюста каждый знал, что гражданин секретарь Госбезопасности любил работать допоздна. К сожалению, он также любил работать спозаранку. По сути дела, он обладал неудобной привычкой появляться в своём кабинете в совершенно непредсказуемые часы, особенно когда его занимал некий особый кризис или проблема.

Никто не мог оспорить его график и никто из подчиненных не собирался критиковать привычки второго по значению человека Народной Республики Хевен. Однако это не означало, что Цакакису и его людям они нравились. В отличие от самого Сен-Жюста, кое-кто из них на самом деле предпочёл бы более размеренный график с удобными отрезками времени, предназначенными для таких мирских радостей как сон или даже немного личной жизни. Немного времени для общения с женой или мужем, появляющегося на более-менее регулярной основе, тоже бы не помешало.

Не то, чтобы хоть кто-то из них хоть когда-либо собирался жаловаться на график своего подопечного. Это было бы... неблагоразумно. Ещё точнее, это был бы простой способ вылететь из подразделения охраны гражданина секретаря, а за место в нём, при всех сопутствующих беспокойствах и неудобствах, шла жёсткая борьба. Посторонние, наверное, были бы этим изумлены, но всё же дело обстояло именно так. В основном не потому, что персонал Госбезопасности любил своего командующего, поскольку тот, честно говоря, не был особенно привлекательным человеком. Однако они искренне уважали его и, как бы не относилась к нему остальная часть вселенной, он обычно был неизменно вежлив с теми людьми, которые работали на него. Кроме того, единственным назначением в Госбезопасности, предоставлявшим большую ответственность или престиж – или шанс на продвижение по службе – было назначение в личную охрану самого гражданина Председателя.

Тем не менее, охрана самого ненавидимого во всей Народной Республике человека едва ли была синекурой. Только сумасшедший мог полагать, что имеет хотя бы самый незначительный шанс преодолеть заслон охраны Сен-Жюста, однако в историческом разрезе сумасшедшие имели прискорбно длинный перечень успешных покушений. Или, по крайней мере, убитых при покушениях неудачливых телохранителей. Так что все они имели привычку держаться начеку.

Это также помогало Цакакису с некоторой долей философского одобрения смиряться с неудобным графиком работы своего босса. Да, он делал жизнь Цакакиса нелегкой. Но он также ещё более затруднял для любого потенциального убийцы всякое разумное предсказание передвижений гражданина секретаря. И если привычка босса ломать без предупреждения тщательно разработанные графики гражданина лейтенанта и держала всю службу в напряжении, она также и препятствовала ей погрузиться в удобную самонадеянную рутину.

Цакакис жестко напомнил себе, что хотя отсутствие рутины было хорошей штукой, однако в настоящее время далось это ему невероятно тяжело. Он представления не имел, что могло заставить гражданина секретаря подняться на четыре часа раньше, однако было бы неплохо, если бы тот намекнул на то, что может так поступить, прежде чем отправился спать. Если бы он так поступил, то Цакакис и регулярный командир дневной смены могли бы должным образом согласовать свои графики. А в данном случае гражданин лейтенант был вынужден звонить гражданину капитану Рассел – вновь – для того, чтобы уведомить её о том, что гражданин секретарь Сен-Жюст в действительности не будет находиться дома, где она рассчитывала его застать, когда ей и её людям надо будет заступать на смену. Гражданин капитан, так же как и сам Цакакис, привыкла к этим внезапным и непредсказуемым переменам, однако это не сделало её намного счастливее от пробуждения в два часа утра, чтобы начать будить остальных членов своей команды. Это также ничуть не сделало её менее сварливой, и даже зная, что это не вина Цакакиса, она не преминула проехаться по нему только затем, чтобы сорвать своё раздражение.

Цакакис ухмыльнулся при воспоминании о вдохновенной брани Рассел и пространных комментариях относительно своей предполагаемой родословной. Гражданин капитан до свержения правительства Гарриса была сержантом морской пехоты и грубость её выражений славилась по всей Госбезопасности. Цакакис имел удовольствие знакомиться с ей стилем и словарём чаще чем большинство остальных и в некоторых случаях в этом было мало приятного, однако он всегда считал, что находится рядом с истинным мастером и сожалел, что его коммуникатор не был включен на запись, чтобы сохранить для потомства утренний шедевр. Он не был уверен, однако похоже было, что Рассел ни единого раза не повторилась.

Они дошли до личного кабинета гражданина секретаря и Цакакис, как только Сен-Жюст исчез в святая святых, спрятал улыбку и принял подобающее при исполнении служебных обязанностей выражение лица. Гражданин лейтенант потратил несколько секунд, чтобы проверить расположение остальных семерых охранников его команды в общем коридоре и приемной, предназначенной для секретаря Сен-Жюста, затем осторожно открыл непримечательную дверь и вошел. Пересёк тесную комнатку, уселся перед панелью наблюдения и включил её.

Сен-Жюст в большей степени чем прочие политические деятели шёл навстречу пожеланием своих телохранителей. Жизнь, проведенная в качестве профессионала в области безопасности, помогала ему оценить проблемы собственной охраны. И то, что всего лишь несколько триллионов человек желали бы его прикончить, давало некоторые дополнительные аргументы в пользу его уступчивости. Однако имелись один или два вопроса, в которых он не уступал, и одним из них был неизменный отказ от размещения вооруженного телохранителя непосредственно в его кабинете. Цакакис был бы счастливее, если бы ему позволили находиться там, где он мог держать гражданина секретаря под личным присмотром, однако он знал, как ему повезло, что не приходится выносить эксцентричные причуды и слишком частые истерики людей вроде гражданки секретаря Фарли. И, по крайней мере, Сен-Жюст не возражал против электронного наблюдения.

Цакакис снял мундир и повесил его на спинку другого стула, налил чашку кофе из стоящего в углу кофейника и удобно устроился проводить ещё одну благословенно унылую и скучную вахту.

* * *

Майор Алина Грику выругалась с тихой злобой. Чертего подери! Они знали, что он имел склонность к непредсказуемым поступкам, но какого дьявола он должен был выбрать именно этуночь для того, чтобы страдать от бессонницы работоголика?

Она сдержалась, хотя это и было тяжело. Её ударная группа сидела буквально на головах друг у друга в переполненном грузовом отсеке гражданского аэрофургона без опознавательных знаков, а она сама с почти физической болью жаждала нормальной системы связи штурмового шаттла. И могла ощущать такое же напряжение своих людей. Каждый из них знал утвержденный план не хуже неё самой, что означало, что все они также знали, что тщательно срежиссированный график полетел ко всем чертям.

Грику не знала, почему сигнал о начале операции послали сейчас, со столь малым упреждением – для четких и аккуратных брифингов не было времени – но подозревала, что если она узнает причины, то они ей не понравятся. В голову лезло всякое, вроде утечки информации, а мысль о том, что телохранители их целей могут их поджидать, не была приятной.

А теперь это.

Она закрыла глаза и заставила себя обдумать ситуацию. При большом желании она могла бы использовать встроенный коммуникатор своей боевой брони для связи с генералом Конфлансом, однако это должно было быть последним средством. Она не слишком беспокоилась о безопасности защищенной связи, но Госбезопасность вела круглосуточное прослушивание и любые передачи на отведенной военным частоте, исходящие из гражданских аэрофургонов без опознавательных знаков, кружащих вокруг башни, в которой проживал командующий Госбезопасностью, вероятно пробудят всевозможные подозрения.

Хорошо. Если он не здесь, было всего лишь ещё одно место, где он мог находиться. И, может быть, это на самом деле к лучшему. Грику на самом деле вовсе не нравилась идея наброситься на Сен-Жюста у него дома. Убийством гражданских оптом и в розницу занималась Госбезопасность, а не они, но она знала, что если она и её штурмовая группа встретят в жилой башне какое-либо организованное сопротивление, случайные жертвы среди гражданских будут неизбежны. Но если он спозаранку уехал в офис, там вокруг него не будет никаких гражданских. Во всяком случае, никаких непричастных. Разумеется, оборотной стороной было то, что штаб-квартиру Госбезопасности едва ли можно было назвать легкой добычей. Однако в три часа утра бдительность охраны здания должна по меньшей мере несколько уменьшиться, а в компьютере её брони находилось то, что считалось полным на текущий момент планом башни. Что лучше всего, никто и не помыслит, что кто-либо может быть настолько безумен, чтобы напасть на людоеда в его собственном логове.

Вход

не должен представлять проблемы, заключила она. Выход, опять-таки, совершенно другое дело, но если им удастся захватить Сен-Жюста живым, у них будет весьма веский аргумент для прохода через защиту. А если им не удастся захватить Сен-Жюста – или, по крайней мере, его прикончить – тогда и они и все члены их семей навряд ли переживут опустошительные чистки, которые наверняка воспоследуют. От этой мысли её замутило, но на это не было времени. Планом операции предусматривалась атаки её команды на Сен-Жюста и команды капитана Виклоу на Роба Пьера одновременно и до того, как станут действовать другие, чтобы устранить их еще до того как поднимется общая тревога. А Виклоу не имел никакой возможности знать, что Сен-Жюст решил этом утром перебраться в другое место. Это означало, что она должна принимать решение быстро.

Она повернулась к пилоту.

– Пит, поворачивай. Похоже, что мы собираемся нанести визит гражданину секретарю в его офисе. – Она оскалилась в хищной усмешке. – Надеюсь, он не будет слишком огорчен, что мы не предупредили его о своём визите заранее.

* * *

Микис Цакакис зевнул и потянулся, затем скривился и снова потянулся к кофейной чашке. Мало что было скучнее наблюдения за тем, как кто-то сидит за столом и работает с документами. Однако скука была хороша. Любой телохранитель без колебаний согласился бы с этим, подумал он, затем фыркнул собственным мыслям и отпил кофе.

Он посмотрел на дисплей, показывающий движение вокруг башни. Происходящее снаружи не входило в зону его ответственности, но в эти сиротливые часы любое развлечение было благом.

Не то, чтобы там было на что посмотреть. Разумеется, ключевые отделы Госбезопасности работали круглосуточно, но население башни в ночную смену составляло менее половины обычного и стоянки аэрокаров были соответственно полупусты. Он лениво просматривал разные этажи и вновь поморщился. В освещении внутри этих огромных внутренних пещер не было никакого существенного различия, но они в этот ранний час всё же казались мрачными и пустынными.

Он пронаблюдал, как гражданский аэрофургон осторожно прошел через один из автоматизированных шлюзов защиты и приподнял бровь. Фургон был без опознавательных знаков, но с другой стороны множество машин Госбезопасности не несло опознавательных знаков и он задался вопросом, в какой секретной операции участвует эта.

* * *

Когда системы безопасности приняли код доступа, Алина Грику старательно сдержала вздох облегчения. Генерал Конфланс заверил её, что они сумели достать действующие коды системы внешнего контроля и она полностью ему доверяла, иначе её здесь вообще бы не было. Но она была ветераном, десятилетия назад познавшим Первое Правило Войны: Дерьмо Случается. Она взяла за правило считать, что любые сведения от разведки будут полны дерьма, поскольку в результате любые неожиданности оказываются приятными.