Текст книги "Медвежатник"

Автор книги: Дэвид Гудис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Дэвид Гудис
Медвежатник

Глава 1

В три часа ночи вокруг стояла мертвая тишина. Окна многоквартирного дома были черны, а сам дом отливал темно-фиолетовым цветом на фоне ярко освещенного луной зеленого газона. Темно-фиолетовое здание являлось мишенью. Именно на него нацелился Натаниэль Харбин, который сидел за рулем автомобиля, припаркованного на широкой чистой улице, идущей к северу от особняка. Во рту он держал незажженную сигарету, а в пальцах сжимал кусок бумаги, на котором был нанесен план ограбления. На плане намечен маршрут до дома, место проникновения в него и путь, который следовало проделать через библиотеку к стенному сейфу – в нем хранились изумруды.

В застывшей у тротуара машине Харбин сидел вместе с тремя своими компаньонами. Двое из них – мужчины, а третья – худенькая блондинка лет двадцати, не больше. Они сидели и смотрели на дом. Им не о чем было говорить и не о чем думать: план отработан и выверен до секунды, все дальнейшие действия обсуждены и отрепетированы.

Харбин не раз повторял сам себе, что их план безупречен, на этот счет можно быть спокойным, но сейчас, сжав зубами сигарету, он подумал, что ничто не бывает безупречным. И, правду сказать, эта кража со взломом может стать значительно более опасной, нежели все те, которые они когда-либо предпринимали. Более опасной потому, что является самой крупной из них.

Мысли Харбина дошли до этой точки и дальше не двинулись. Он умел тормозить, когда его разум начинал рассматривать возможный риск.

Харбину исполнилось тридцать четыре года, и последние восемнадцать лет он был медвежатником. Его еще ни разу не поймали, его ни разу по-настоящему не загоняли в угол. Он действовал тихо и медленно, очень медленно, всегда безоружный, всегда артистичный, всегда точный и всегда до предела несчастный.

Недостаток счастья ощущался в его глазах. В серых покорных глазах, из-за которых он выглядел так, словно постоянно страдал. В остальном Харбин был довольно хорош собой: среднего роста и среднего веса, с волосами цвета спелой пшеницы, которые он носил на косой пробор и которые плотно прилегали к его голове. Он одевался сдержанно и аккуратно. У него был мягкий спокойный голос, такой же покорный, как и глаза. Он очень редко повышал голос, даже когда смеялся. Смеялся он тоже нечасто. Он даже улыбался редко.

Харбин во многом зависел от Бэйлока, который находился рядом с ним на переднем сиденье автомобиля. Бэйлок – очень худенький коротышка, лет так сорока пяти, плешивый и быстро постаревший благодаря своему врожденному пессимизму и неизбывным заботам, заработавший болезнь печени и странную привычку вечно пропускать время еды и сна. У Бэйлока были плохие глаза, маленькие, то и дело посверкивающие, костлявые руки, которые он постоянно потирал одну о другую, и воспоминания о том, как несколько лет тому назад он сидел в тюрьме. Бэйлок тянул срок, показавшийся ему очень долгим, и теперь по поводу и без повода начинал говорить о тюрьме, о том, как в ней ужасно, и утверждал, что он скорее согласится умереть и быть похороненным, нежели снова попасть туда. Большую часть времени Бэйлок не слишком раздражающе нудил, но временами он мог и в самом деле действовать на нервы, и такие моменты казались поистине невыносимыми.

Харбин мог припомнить немало случаев, когда он был сыт Бэйлоком по горло, когда он смертельно уставал от его непрестанного хриплого нытья, напоминавшего неисправный водопроводный кран. Тогда оставалось только уйти куда-нибудь подальше и гулять до тех пор, пока Бэйлок не устанет сам себя слушать. И тем не менее Бэйлок был весьма полезным компаньоном: он надежно контролировал ситуацию во время взлома и умел точно оценивать награбленное.

Именно поэтому Харбин высоко ставил Бэйлока как специалиста. Так же относились к нему и те двое, что расположились на заднем сиденье машины – девушка и Доомер. Хотя Доомер иногда выказывал к Бэйлоку демонстративную неприязнь, та в конечном итоге шла пузырями, подобно мыльной пене поднималась, опадала и умирала. Доомер был высоким тяжелым датчанином, которому едва перевалило за сорок, с широким носом, толстой шеей и заплывшими жиром мозгами. Эти мозги никогда не пытались выполнить непосильную для них работу – качество, которое особо ценил Харбин в своем компаньоне. Доомер – мужик довольно неуклюжий, и ему никогда не позволялось работать внутри дома, но снаружи он был незаменим, благодаря своей наблюдательности и реактивным действиям в опасных ситуациях.

Харбин вынул изо рта сигарету, посмотрел на нее и снова сунул в рот. Он повернул голову, чтобы взглянуть на Бэйлока, затем повернул голову еще дальше, чтобы посмотреть на Доомера и на девушку. Глэдден тоже взглянула на Харбина, и, когда их глаза встретились, на мгновение установилась напряженная тишина, словно это и было самое важное – просто смотреть друг на друга и знать, что дальше этого дело не пойдет. Отблеск уличного фонаря скользнул через открытое окно и блеснул на желтых волосах Глэдден. Он очертил зелень глаз и тонкие линии ее лица. Она сидела, смотрела на Харбина и неожиданно улыбнулась. А он, глядя на эту щуплую девушку, вдруг подумал, что она весит тонны и тонны. Харбин попытался улыбнуться ей в ответ, но улыбка не получалась, потому что он в этот миг видел в Глэдден лишь обузу и ничего более.

А ведь ради нынешней операции, целью которой было что-то около сотни тысяч долларов – такова цена изумрудов в стенном сейфе, Глэдден не покладая рук трудилась шесть недель. Она познакомилась и поладила со слугами, которые работали в доме, в отсутствие хозяев посещала этих слуг и добывала необходимую информацию.

Она проделывала все это согласно плану, разработанному Харбином, возвращалась с теми фактами, которые ей было приказано заполучить, и потом безропотно выслушивала Бэйлока, когда он начинал ныть, подвывать и жаловаться. Бэйлок говорил, что она могла бы разнюхать и побольше, что в доме, без сомнения, значительно больше охранных систем, чем те, которые она перечислила. Бэйлок говорил, что предварительная работа проделана неудовлетворительно. Но вообще-то Бэйлок говорил чепуху.

Тем не менее, он по-настоящему любил Глэдден и, когда они работали над операцией, относился к ней с подчеркнутым дружелюбием и всячески выказывал свою приязнь. Но ограбления стояли на первом месте в жизни Бэйлока, а непосредственное участие в них женщины являлось, по его мнению, главной причиной возможного провала. И хотя все операции с участием Глэдден прошли успешно, женщина остается женщиной и рано или поздно принесет беду – об этом Бэйлок постоянно нашептывал Харбину.

Бэйлок все же старался не жаловаться на Глэдден в ее присутствии. Он дожидался момента, когда девушки не было поблизости, и затем начинал свою песню, свою любимую жалобную песню, вновь и вновь повторяя Харбину, что Глэдден им не нужна, что надо дать ей немножко денег и отделаться от нее. Тогда и девушке будет лучше, и им, без сомнения, тоже будет лучше.

Харбин, как правило, делал все возможное, чтобы сменить тему, потому что не только не желал ее обсуждать – не хотел даже думать на этот счет. Он не мог разъяснить Бэйлоку причины того, почему они должны оставить у себя Глэдден. Эти причины он толком не понимал сам и временами пытался определить их, как-то сформулировать сам себе, но у него ничего не получалось. Лишь иногда внутренним взором Харбин видел некие смутные элементы, колеблющиеся в зловещей глубине.

Его взаимоотношения с Глэдден были в самом деле странными, в них ощущалось что-то неестественное, и они напоминали головоломку, которая попалась как-то на глаза и лежит, и никуда не девается, наоборот – упорно и неразрешимо все растет и растет. Бесчисленное количество ночей Харбин провел без сна, когда только черный потолок комнаты был у него перед глазами, и он думал о Глэдден. Иногда в такие, минуты Глэдден казалась ему молотом, который свисал с потолка и целился ему в голову. Молот выглядел очень натурально. Харбин видел его металлический отсвет в темноте комнаты, железный снаряд с силой проносился под потолком, опускаясь все ниже и ниже. Ему казалось, что он связан по рукам и ногам и деваться теперь некуда. Все уже сделано. Все продумано и решено заранее. Некуда деться от Глэдден.

И теперь, глядя на нее, рассматривая лицо девушки в полумраке автомобиля, он сделал еще одну попытку улыбнуться ей.

А она все продолжала ему улыбаться. В ее улыбке была сладость, мягкость и нежность. В ее улыбке был нож, который пронзал Харбина насквозь, и потому он отвернулся. Харбин сунул в рот сигарету и подумал, что хорошо бы ее зажечь, но у них были свои суровые правила насчет светомаскировки во время операции. Он передвинул сигарету в другой угол рта и бросил взгляд на ручные часы. Затем повернулся к Бэйлоку и сказал:

– Полагаю, мы готовы.

– Ты проверил свои инструменты?

– Сейчас проверю.

Харбин вытащил из кармана пальто тонкий металлический предмет, который напоминал авторучку, нажал на его кончик, и луч света от него уперся в дно машины.

Из другого кармана он вынул коробок, перевязанный шнурком от ботинка. Снял шнурок. Вытащил маленькие инструменты, поднося их по очереди к одному глазу, сощурив другой. Касаясь указательным пальцем гладкого металла, закрыл глаза, чтобы сконцентрироваться на ощущении холодного, верного металла.

Харбин всегда проверял каждый из инструментов перед самым началом ограбления. Он давным-давно понял, что металл непредсказуем и иногда выбирает самые неподходящие моменты, для того чтобы подвести тебя.

Инструменты, похоже, были в порядке, и он сложил их обратно в коробок, который отправил в карман.

Харбин снова взглянул на часы и сказал:

– Теперь смотрите в оба.

– Уже идешь? – спросил Доомер.

Харбин кивнул, открыл дверцу автомобиля и шагнул наружу.

Он пересек широкую, гладкую улицу, перешел изогнутый тротуар, окружавший цветы газона, прилегавшего к особняку. Пройдя через газон, он приблизился к выбранному заранее окну.

И вновь коробочка была извлечена из кармана, а из него Харбин вынул инструмент, специально созданный для того, чтобы резать стекло. Харбин повернул маленький рычаг, который, в свою очередь, привел в движение маленькое лезвие. В результате стеклорез проделал небольшой прямоугольник, который позволил взломщику протянуть пальцы и открыть оконный замок. Харбин постарался, чтобы окно открылось медленно и бесшумно. И сказал сам себе, что сейчас на сцене должна появиться Глэдден.

Позади раздался тихий звук, он обернулся и посмотрел на девушку. Она улыбнулась ему, затем правой рукой сделала быстрый жест, словно смахивала с носа надоедливую муху. Этот жест означал, что Доомер и Бэйлок уже находились в назначенных им местах. Доомер расположился за домом, наблюдая за его окнами – не засветится ли в каком-нибудь из них огонек. Бэйлок занял позицию на газоне, напротив парадного входа, откуда ему были видны окна фасада и боковые окна здания, а также хорошо просматривалась улица и оставленный ими автомобиль.

Это было очень важно – присматривать за машиной. Филадельфийская полиция знала большинство авто из этого квартала и обычно проверяла всякую незнакомую им машину.

Харбин пальцем указал на окно, и Глэдден пробралась внутрь. Свет маленького фонарика Харбина скользнул по ее рукам, когда он двигался за девушкой. Она взяла у него фонарик, и Харбин последовал за Глэдден через библиотеку к стенному сейфу.

Хозяева особняка не сделали ничего для того, чтобы закамуфлировать сейф, и в свете фонарика грабители увидели прямоугольник кованой латуни, в центре которого красовался украшенный орнаментом цифровой замок.

Харбин медленно кивнул, и Глэдден вернулась назад к окну, где она могла следить за сигналами фонариков Доомера и Бэйлока.

У сейфа Харбин посмотрел на часы. Он скользнул взглядом по сейфу, игнорируя кодовый замок и сконцентрировавшись на краях латунной плоскости. Харбин снова взглянул на часы и дал себе пять минут на то, чтобы вскрыть сие сооружение. Вынимая из коробочки инструменты, он начал жевать незажженную сигарету.

Самым важным инструментом являлась тонкая циркулярная пила, которую приводил в движение насос, напоминающий шприц для подкожных инъекций. Зубы пилы прошли через дуб, которым был отделан латунный прямоугольник сейфа.

Харбин внимательно следил за работой инструмента, но время от времени отводил взгляд, для того чтобы посмотреть, не появится ли рядом с ним на стене зеленое пятно. Пятно могло быть от фонарика Глэдден. Если бы такой сигнал появился, значит, девушка получила сигнал тревоги или от Доомера, или от Бэйлока, или от них обоих. Луч света мог означать и другое – Доомер и Бэйлок попали в западню. Собственно, этот сигнал должен был применяться при множестве различных неприятных вариантов, и Харбин держал в уме тщательно проанализированный список возможных проколов.

Пила прошла первую сторону латунного прямоугольника. Ее ритмическое жужжание производило звук, похожий на глубокий и протяжный человеческий стон. Или на звук автомобиля, несущегося где-то вдалеке. Это был звук, которого Харбин добился после многократных испытаний в Берлоге. Глэдден включала пилу внизу, под лестницей, а Харбин, лежа на подушке, напрягал слух и перебирал всевозможные рационализации, пока не добился подходящего результата. У себя в Берлоге компаньоны частенько проводили всякого рода испытания, а также постоянно практиковались в выполнении различных элементов, необходимых в их профессиональной деятельности. Все они ненавидели тренировки, в особенности Харбин, но именно он решительно пресекал любые возражения против регулярных упражнений.

Три стороны прямоугольника были уже распилены, когда на глаза ему попался огонек цвета зеленой травы. Он повернулся и увидел яркое пламя фонарика Глэдден. Фонарик поднялся вверх и опустился вниз, потом снова вверх, на мгновение застыл, затем вспыхнул три раза, и Харбин понял, что Бэйлок передал сигнал: на улице, у припаркованного авто – полиция.

Харбин слегка приоткрыл рот, изжеванная сигарета, которую он сжимал зубами, вывалилась наружу, задела его локоть и легла на пол. Харбин нагнулся и подобрал ее.

Теперь его глаза искали Глэдден, он ждал от нее новой информации. Наконец Харбин рассмотрел ее, стоящую у окна и обернувшуюся к нему в профиль. Девица тощая, сказал он себе, а рост приличный, что-то около пяти и трех десятых фута. Ей бы следовало набрать вес.

Вдруг он представил себе, как полиция сейчас ходит вокруг их припаркованного автомобиля. Они прогуливаются вокруг и смотрят на авто, и все это – молча. Теперь они внутри. Они смотрят, что там, в машине. Эти полицейские – просто потрясающие парни, потому что следующее, что они сделают, – посмотрят друг на друга. Затем они осмотрятся в ночном воздухе. Они будут просто стоять там, у машины. Полиция, напомнил он себе, обладает выдающейся способностью долго стоять на одном месте. Иногда они немного усложняют роль и начинают двигать свои фуражки – сначала на затылок, а потом обратно ко лбу. Никто не умеет двигать свою фуражку вперед-назад так, как это умеют делать полисмены.

Он продолжал смотреть на Глэдден и ожидать очередного сигнала ее фонарика. Но тот оставался темным.

Харбин посмотрел на часы. Следующий раз он посмотрел на часы восемью минутами позже, когда уже знал, что должен будет что-то сделать с этими полицейскими, потому что отсутствие дальнейших новостей от Глэдден означало, что они все еще здесь.

Он пересек комнату и подошел к окну. Встал рядом с Глэдден и сказал ей на ухо:

– Я выхожу.

Она не двинулась – только перевела дыхание. Она продолжала смотреть на садовую стену, где могли появиться огоньки от других фонариков. Она спросила:

– Что ты им скажешь?

– Машина сломалась. Я ходил искать механика.

Несколько секунд он ждал ответа. Ему нужно было обязательно услышать ответ. Хотя, что бы она ни сказала, это не имело значения, потому что он в любом случае решил выйти. Но Харбин любил удостовериться, что его идеи прочны и основательны, и хотел, чтобы девушка подтвердила это. Он передал ей инструменты и свой фонарик. Он ждал.

– Ты всегда недооцениваешь копов, – сказала она. Она говорила такое не в первый раз. Это его не задевало, хотя сказанное, возможно, было правдой. Возможно, такая недооценка является его серьезным недостатком, который однажды ночью приведет всех их к провалу. Но пока это оставалось лишь возможностью, а на него никогда не производило особого впечатления то, что только может произойти, произойти с какой-то долей вероятности. Определенность – вот тот единственный товар, который он покупал.

– Тебе надо лучше питаться, – сказал Харбин, просто чтобы сказать что-то перед тем, как выбраться наружу.

Затем он вылез в окно на газон, двинулся вдоль дома, направляясь к задворкам. Перед ним выросли кусты, Харбин обогнул их и увидел Доомера, пригнувшегося у каменных ступеней, ведущих к кухонной двери. Уголком рта Харбин издал негромкий звук. Доомер повернулся и посмотрел на него. Харбин чуть-чуть улыбнулся компаньону, затем двинулся дальше, прокладывая путь вдоль противоположной стороны дома, пересек газон и увидел Бэйлока, тесно прижавшегося к стене гаража у дальнего конца газона. Харбин подошел к гаражу, создавая достаточно шума, чтобы Бэйлок услышал, как он подходит. Бэйлок дернулся, уставившись на него. Харбин кивнул, и Бэйлок кивнул в ответ.

Взломщик оглянулся, развернулся, чтобы подойти с другой стороны гаража, где побольше кустов, которые должны были скрыть его передвижения. Он продрался через них. Еще одна линия кустов пересекла ему путь у проезжей части.

Наконец Харбин вышел прямо на улицу, расстегнул воротник рубахи, сунул в рот сигарету и чиркнул спичкой.

Попыхивая сигаретой, он неспешно двигался к дому. И вот он увидел свой черный автомобиль, припаркованный с ним рядом красный и двух полисменов.

Они стояли и ждали его. Он вздохнул и медленно кивнул, как бы давая понять, что идет к ним. Один из них был здоровым мужиком, перевалившим за сорок, а другой – молоденький симпатичный парнишка со светло-голубыми, словно аквамарин, глазами.

Здоровенный коп спросил:

– Это ваша машина?

– Надеюсь, что так. – Харбин посмотрел на автомобиль и пожал плечами.

– Что вы здесь делаете? – спросил молодой коп.

Харбин хмуро глянул в сторону автомобиля:

– Не знаете, есть ли здесь мастерская, которая работает всю ночь?

Здоровенный коп потер подбородок:

– Вы шутите?

Юный полисмен бросил взгляд на черный автомобиль. Это был «шевроле»-седан 1946 года.

– Что с ним такое?

Харбин пожал плечами.

– Давайте посмотрим ваши документы, – сказал здоровый коп.

Харбин вручил большому полисмену свой бумажник и смотрел, как молодой коп обходит «шевроле» и исследует его, словно это какой-нибудь диковинный зверь.

Пока здоровый коп просматривал карточки и сверял их с образцами лицензий, молодой открыл переднюю дверцу и проскользнул за руль.

Здоровенный коп вернул бумажник, и Харбин сказал:

– Я прошел, должно быть, пару миль. Ничего. Даже нет бензозаправки.

– Вы знаете, который теперь час?

Харбин посмотрел на часы:

– Господи Иисусе!

Изнутри автомобиля юный хорошенький коп произнес:

– Где ваши ключи?

– Что вы хотите? – отозвался Харбин.

– Я спрашиваю, где ваши ключи? Хочу попробовать завести вашу машину.

Харбин открыл переднюю дверцу со стороны сиденья водителя, дотянулся до зажигания и не обнаружил там ключей. Он хмуро оглядел длинный нос юного копа. Потом вылез из машины, сунул руку в свой широкий брючный карман, затем изобразил сценку под названием «поиск ключей» и про себя заключил, что ему совсем не нравятся глаза юного копа.

Тот между тем вылез из машины и, скрестив на груди руки, следил за тем, как Харбин ищет ключи.

– Черт побери, – произнес взломщик. Теперь он перешел к карманам своего пальто.

– Как получилось, что вы потеряли ключи? – спросил юный коп.

– Я их не потерял. Они должны быть где-то здесь.

– Вы выпили? – Юный коп немножко подвинулся к Харбину.

– Ни капли, – отозвался тот.

– В таком случае, – заявил юный коп, – где ключи от вашей машины?

Вместо ответа, Харбин сунул голову в машину, под рулевое колесо, и принялся искать ключи на полу. Он слышал, как юный коп сказал:

– Ты посмотрел его карточки?

– Они в порядке, – ответил большой коп. Рука коснулась плеча Харбина, и он услышал, как настырный сопляк произнес:

– Эй!

Харбин вынырнул из-под рулевого колеса и оказался лицом к лицу с юным копом.

– В некоторые вечера мужчинам лучше не выходить из дома, – сказал молодой полисмен и снова сложил руки на груди. Его аквамариновые глаза были с линзами. – Чем вы занимаетесь?

– Товары в рассрочку, – отрапортовал Харбин.

– Коммивояжер?

Харбин кивнул.

Юный коп взглянул на большого копа, а затем повернул свое хорошенькое личико к Харбину и сказал:

– Ну и как идут дела?

– На грани фола. – Харбин выдавил из своих губ печальную ухмылку. – Это – борьба за существование.

– Именно, – поддакнул здоровый коп.

Харбин потер затылок:

– Должно быть, ключи были у меня в руках, когда я выходил из машины. Должно быть, я обронил их, пока шел. – Он подождал, не скажут ли полисмены чего-нибудь, и, не дождавшись, продолжил: – Думаю, что самое лучшее – завалиться спать.

– А где вы собираетесь это сделать? – откликнулся юный коп.

– Можете ли вы подбросить меня до города?

Симпатяга полисмен указал на свою красную таратайку:

– Разве это похоже на такси?

Харбин сунул руки в карманы своих штанов и мрачно уставился на улицу.

– Ну что ж, придется спать в машине.

Установилось долгое молчание. Харбин старался не смотреть им в глаза. У него было чувство, что юный коп что-то подозревает. Взломщик знал, что теперь наступил момент, когда дело может обернуться и так и эдак, но все, что он мог сейчас сделать, – это ждать.

Наконец здоровый коп сказал:

– Ну ладно, залезайте в свою машину. Ночь уже наполовину прошла.

Харбин прошел вперед под взглядом аквамариновых глаз юного копа. Открыл заднюю дверь автомобиля, влез внутрь, свернулся клубком на заднем сиденье и закрыл глаза. Минутой позже он услышал, как завелся двигатель красного автомобиля. Он услышал, как красная машина отъехала.

Длинная стрелка его часов отсчитала семь минут, прежде чем он поднял голову для того, чтобы выглянуть в окно автомобиля. Повернув ручку, которая опустила стекло, он прислушался, но ночной воздух был беззвучен. Он вдохнул тишину, наслаждаясь ею. Затем, выбравшись из «шевроле», сунул в рот еще одну сигарету и двинулся в сторону особняка.

Глэдден была у окна. Он взобрался на подоконник. Она вручила ему инструменты. Он ответил ей улыбкой. Харбин включил свой фонарик и направился к стенному сейфу, в котором скрывались изумруды.