Текст книги "Бойня продолжается"

Автор книги: Дэвид Герролд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

22. Код гнезда

Когда фанатик жаждет отдать свою жизнь за идею, он, возможно, не менее сильно жаждет отдать за нее и вашу жизнь тоже.

Соломон Краткий

Потом наконец я выключил запись, и изображение на всех экранах исчезло.

Я откашлялся, прочищая горло.

Аудитория снова сосредоточила внимание на мне.

– Мы исполнили не ту песню, – спокойно констатировал я, обводя взглядом зал. – Это была моя ошибка, но…

Я очень тщательно взвешивал свои слова, памятуя о микрофоне передо мной. Все сказанное шло прямо в эфир, и то, что я собирался сказать, тоже пойдет туда.

– Но, – продолжал я, – если нам суждено было ошибиться – если мне суждено было ошибиться, – это разумная ошибка. То, что случилось с мандалой Коари, научило нас тому, чего мы никогда не узнали бы другим способом. – Я взглянул на Лиз. Она одобрительно кивнула, и я продолжил: – Можно предположить, что каждое гнездо имеет свою собственную, отличающуюся от других песню. Это нагляднейшим образом продемонстрировал тот ужас, что разразился внизу. Мы вторглись в гнездо с чужой песней. Некоторые черви восприняли ее как свою собственную. Другие – нет. Мне кажется, видеозаписи говорят сами за себя. Механизмы этого феномена… должны еще изучаться некоторое время. Э… я хочу сказать еще кое-что, а потом кто-нибудь продолжит информацию.

Во-первых, если каждая мандала имеет свою собственную характерную песню, тогда, как мне кажется, пределы ее возможного роста ограничиваются приближением к территории другой мандалы. Если исходить из виденного, война между гнездами будет такой… – я покачал головой, – что ее невозможно представить. М-м. В Коари до сих пор работает несколько мониторов, а над остатками мандалы летают птицы-шпионы. Э… – Я заколебался. Мне действительно было невыносимо произносить это вслух. – Э… бойня продолжается до сих пор.

Послышался недоверчивый ропот. Я неохотно кивнул и зажег изображение на настенных экранах.

Хотя каждый из нас ненавидел заражение за то, что оно принесло нам, нашей планете, нашей цивилизации, мы все-таки сохраняли глубоко запрятанное внутри уважение к врагу. Может быть, это связано с унаследованным священным отношением к жизни в целом, как бы она ни проявлялась. Может быть, в нас говорила любознательность, может быть, наш антропоморфизм, благодаря которому мы отождествляли себя со всеми живыми существами, а возможно, даже и любовь. Что бы это ни было, подобное бессмысленное и ненужное самоубийство произвело на всех тяжелое впечатление.

Как бы странно это ни прозвучало, мы, по сути, с уважением относились к сложности и удивительности этой загадочной экологии – ее невероятной плодовитости и замысловатой конструкции партнерств и симбиозов, захлестывающих нашу планету. Мы могли убивать их всеми доступными нам способами, но не могли это делать без сожаления. Теперь мы знали нашего врага достаточно хорошо, чтобы уважать его. Мы убивали их – и одновременно скорбели по ним.

Изображения на экранах говорили сами за себя, но для тех, кто следил за нашей работой по сети, я давал краткие пояснения.

– Уцелевшие черви уничтожают все вокруг. Друг друга. Дома, загоны, сады. Туннели под землей. Они не останавливаются, занимаясь этим всю ночь и все утро. Ярость людской толпы иссякла бы через час или два. А черви… просто продолжают. Все в Коари просто… сошло с ума. Вчера я высказал предположение, что песнь гнезда – это способ настраиваться и программировать поведение. Ну… это, возможно, и есть реальное тому доказательство. Черви Коари ведут себя так, словно все одновременно перепрограммировались на сумасшествие. Думаю, что убийства и разрушения не закончатся до тех пор, пока последний хторр не умрет от перенапряжения. Я не осмеливаюсь предположить, что произойдет с мандалой Коари потом, сможет ли она возродиться. Мы даже не в состоянии решить, что от нее останется. М-м…

Я еще раз взглянул на Лиз, и она снова кивнула.

– М-м… теперь самая сложная часть, и я заранее прошу прощения за…

Я замолчал. Потом заставил себя сделать большой глоток холодной воды.

Этому фокусу научила меня Лиз, а она переняла его у доктора Зимф. Когда сомневаешься, пей воду, но только в том случае, если можешь держать ноги скрещенными четыре часа подряд. Ведь никогда не знаешь, сколько протянется совещание.

Я набрал в грудь воздуха и снова поднял лицо к аудитории.

– То, что я собираюсь показать вам, особенно ужасно. Это касается людей. Если кто-то чувствует, что не выдержит, прошу покинуть зал сейчас. То же самое относится и к следящим за нашим заседанием по сети. Это очень страшные кадры.

Я подождал. Никто не пошевелился. Конечно же нет. Они никогда этого не сделают. Вздохнув, я включил следующий набор изображений. И звук тоже.

Раздались испуганные и потрясенные вздохи. И крики: "О господи, нет!…" и "Ради всего святого, выключите это!". Кто-то рыдал. По залу метались безумные стоны. Я не мешал. Это сделали мы. И должны были увидеть последствия. Я это сделал. И должен был встретиться с этим лицом к лицу, здесь и сейчас, перед Богом и всем миром. Люди умирали из-за моего приказа.

Я мог смягчить впечатление от гибели червей, утверждая, что мы допустили разумную ошибку. И это сошло – хоть в какой-то степени. Но теперь оправдаться нельзя.

Лиз взорвала два ядерных устройства над мандалой в Скалистых горах.

Зная, что в лагере червей живут люди, зная, что они обратятся в пепел, она тем не менее полетела на задание. Она сама вызвалась. Но там была война. Мы верили, что люди, жившие в хторранских гнездах, ренегаты. Верили, что они сами отказались от своей человеческой сущности. Мы верили, что они заслуживают смерти. Но независимо от того, во что мы верили, их смерть все равно причиняла боль. И Лиз плакала в моих объятиях много дней спустя.

Несколько месяцев ее мучили ночные кошмары, они повторялись до сих пор. И у меня тоже.

Но только сейчас, сегодня, сию минуту, я начал наконец понимать, какую она испытывала боль. По крайней мере, уничтожить то гнездо ей приказало правительство. Мне не приказывал никто. Вчера я, по-видимому, хотел уничтожить эту мандалу. Пошел бы я на это, зная, что там живут люди? Решил бы я уничтожить ее, если бы знал, как все произойдет? Принял бы снова такое же решение?…

Черви врывались в загоны – одни пасти и ярость. Они сбивали людей с ног и глотали. Маленькие коричневые люди были беззащитны перед ними. Дети кричали от страха. Матери пытались их заслонить. Мужчины пытались сражаться.

Все напрасно. Все умерли. Черви поглотили всех. Потоки крови. Сгустки…

Картины сменялись на стенах молчаливым обвинением.

Я стоял за трибуной повесив голову от стыда и позора. Я ждал невероятного крика, указующих на меня пальцев, лавины обвинений и проклятий.

Но ничего подобного не последовало. Ужас пересилил все остальное.

Только Лиз встала. Она медленно подошла ко мне с такой нежностью, что я чуть не разрыдался. Мягко положила руку мне на плечо и прошептала:

– Ты не мог этого знать, Джим.

– Я должен был знать, – сказал я. – Я же считаюсь экспертом. Помнишь?

Она сжала мою руку, другая ее рука лежала на моем плече.

– Я знаю, что ты чувствуешь. Не буду говорить, что это не твоя вина. Ты все равно не поверишь. У меня нет слов, которые хоть что-нибудь изменят.

Могу только сказать, что… разделяю твою боль.

Я наконец позволил себе взглянуть на нее. Сине-зеленые, как море, глаза были полны слез. Сочувствие этой женщины потрясало. Даже испытывая невероятную боль, я не мог не порадоваться, как мне повезло. Она протянула руку и большим пальцем стерла слезы с моих щек.

– Ч-ш, – прошептала она. – Все хорошо. Ты не одинок. Я положил свою руку поверх ее.

– Я не заслуживаю тебя.

Она улыбнулась воспоминанию. Однажды мы уже обсуждали это.

– Нет, конечно же нет. Я – подарок. И ты тоже. – Она до сих пор помнила свои слова. Спустя минуту Лиз спросила: – Ты будешь продолжать?

Мое горло болело. Было трудно говорить. Но я кивнул. Да. Я должен продолжать. Должен закончить. Поэтому я кивнул, не в состоянии выдавить ни одного слова.

– Хорошо, – улыбнулась Лиз и вернулась на свое место.

Иногда люди меня удивляли. Они решали вопросы жизни и смерти, не испытывая при этом, как мне казалось, никаких эмоций. Дядя Аира, например.

Как он справлялся со своей болью? Если он не ощущал ее, то не был человеком и не имел права нести такую ответственность. А если он испытывал боль, то как ему, господи, удавалось скрывать это?

Но, с другой стороны, необходимо помнить… что все сошли с ума. Мы все сумасшедшие уже много лет – с того момента, как разразились первые эпидемии.

Сумасшедшие и каждый день сходящие с ума еще больше.

– Эти картины… – начал я. – Какими бы ужасными они ни были… – Я остановился и попробовал начать снова. – Пусть эти картины послужат последней вынужденной демонстрацией единственно возможного способа сосуществования червей и людей. Пусть каждый человек на планете, который думает, что можно приспособиться к червям, посмотрит на это сегодня вечером.

И пусть он содрогнется, как содрогнулись мы. Пусть обратится к своей совести и спросит ее: "Это то будущее, которого я желаю своим детям?" Как мне кажется, эта видеозапись прекратит подобные споры раз и навсегда.

Если мы принимаем предпосылку, что каждая частица заражения служит высшей цели хторранской экологии, то в чем тогда состоит цель заболевания, известного как «липкий пот»?

Возбудителем его служит вирусная частица, обнаруженная в некоторых съедобных хторранских растениях. Она вызывает небольшие сдвиги в лимфатической системе, что проявляется в заметном изменении жирового состава и запаха тела.

Инфицированные индивидуумы выделяют похожий на слизь пот, который покрывает кожу блестящим, скользким и жирным на ощупь слоем. Жировые запасы тела истощаются, и у большинства больных выпадают волосы на груди, руках и ногах, а в некоторых случаях и на лобке. Человек начинает издавать сладкий, почти фруктовый запах, а главное – становится более чувствительным, или «сенсуальным». К тому же жировые выделения сводят до минимума нападения ядовитых жигалок на зараженного больного.

При легкой форме заболевания такие эффекты могут показаться в известных обстоятельствах даже желательными, однако инфекция сопровождается хронической слабо выраженной лихорадкой и ослаблением умственных способностей: Заметно ухудшается способность связывать события, различить данный момент времени и последующий, ухудшается как кратковременная, так и долговременная память. Также могут возникать галлюцинации в мягкой форме.

Заболевание обычно сопровождается быстрой утомляемостью и общим упадком сил.

«Красная книга» (Выпуск 22. 19А)

23. Зеленый червь

Проблема с геном заключается в том, что у него нет телохранителя.

Соломон Краткий

За ужасом следовал еще больший ужас. Оставалась еще одна видеозапись. Я оглянулся на Лиз, ища поддержки, и она, выйдя к трибуне, встала рядом со мной.

– Следующий кусок записи, – сказала она, – слишком… душераздирающий.

Мы не готовы демонстрировать его сети. Еще не готовы. До тех пор пока не появится возможность изучить его подробнее. Для заочных участников совещания он будет зашифрован и пропущен через скрэмблер. Доступ – с карточкой "Кью" или выше. Я заранее прошу прошения за возможные неудобства, но большинство из вас знают, что возможность засекретить любую часть операции, исходя из развития событий, была заложена еще при планировании экспедиции.

Она вынула карточку своего удостоверения личности, вставила ее в терминал на трибуне и, набрав пароль, ввела в действие защитную программу.

– Теперь мы работаем под шифром "Кью", – предупредила Лиз. – Пожалуйста, не забывайте об этом. Я объясню вам почему. Некоторые уже видели материал, о котором я говорю. До остальных, по-видимому, дошли о нем слухи.

Его видела доктор Зимф, а также президент и члены Объединенного Комитета начальников штабов. Мы все пришли к единому мнению, что опасность общественного потрясения, а возможно, паники и истерии, если этот материал будет показан без соответствующей подготовки, весьма значительна. Увидев эти кадры, вы согласитесь. Из всех проблем, которыми до сих пор грозило хторранское вторжение, ни одна не представляет такой опасности для человечества, как то, что демонстрируют эти кадры.

Она мрачно кивнула мне и пошла на свое место.

Я резко выдохнул. То, что мне предстояло сделать, не доставляло никакого удовольствия. Я долго смотрел на терминал в кафедре, притворяясь, будто изучаю изображение. Потом неохотно отключил все экраны, оставив их светиться тусклым серым цветом, и еще раз обвел взглядом аудиторию.

Некоторые лица были серьезными и тревожными. Но на большинстве отражалось чистое любопытство – несмотря на все увиденное, они по-прежнему ничего не понимали.

– Запись довольно… отрывистая, – начал я. – Она смонтирована из разных кадров и кусков. Мы сбросили над мандалой Коари более тысячи датчиков, что составляет примерно треть от запланированного. Жаль, что мы не смогли внедрить и остальные, так что, возможно, многое упущено, но, как мне кажется, нам удалось открыть достаточную часть айсберга, чтобы получить общее представление о его форме и размерах. Что касается записей, то датчики передали более сотни тысяч часов сырого видео, посекундно в деталях зафиксировав жизнь в мандале Коари с момента нашего приближения к ней до облета, так что имеется почти голографическая запись событий последних трех дней. Таков источник почти всех кадров, которые вы увидите.

Пожалуйста, имейте в виду, что скопилась масса записей и большая их часть до сих пор не просмотрена, по крайней мере, человеческим глазом. Илы ведут предварительное сканирование и, надо сказать, делают это весьма методично. – Послышались одобрительные смешки. – Однако похоже, что там встречается масса вещей, не поддающихся анализу или идентификации – по той простой причине, что у ИЛов нет достаточной информации и общих моделей, чтобы понять увиденное. Таким образом, то, что мы покажем, пока весьма приблизительно. Это всего лишь вещи, которые помечены Илами как явно аномальные. Можно не сомневаться, что в дальнейшем их обнаружится еще больше.

Я заглянул в свои заметки.

– Итак, первый кадр. – Он действительно был первым, который нас заинтересовал. Я зажег первый экран и пустил на нем три закольцованных отрывка видеозаписи. – Он получен из мандалы Япура во время одного из предварительных облетов. Мы сбросили сотню датчиков, чтобы посмотреть, как отреагирует гнездо. Несколько датчиков было уничтожено, но на большинство никто просто не обращал внимания. Мы получили массу интересных кадров, но ничего необычного пока не появилось вот это. Да, вы видите перед собой гастроподу. Нет, я не имею ни малейшего понятия, почему она зеленая и каким образом стала такой. Рецессивный признак? Адаптация? Мутация? Генетический дефект? – Я пожал плечами. – Мы не знаем. Обратите внимание, что на информационной строке внизу кадра указана дата съемки – день Святого Патрика. Доктор Марк Херлахай из Нью-Йоркского института утверждает, что это явно ирландская гастропода. Он назвал червя БОРСТАЛ СУИНИ. Сначала мы подумали, что это несколько преждевременная первоапрельская шутка, но потом дважды проверили исходную запись. Это был действительно зеленый червь. В течение марта он попадал в кадр трижды. Однако с тех пор ни в одной из переданных записей ни разу не встречался. Так что делать какие-либо выводы рано. Наша сеть наблюдения не покрывает все гнездо. Впрочем, мы надеемся, что по прибытии в Япуру снова обнаружим БОРСГАЛА СУИНИ и пометим его датчиком. Зеленый червь и сам по себе – весьма интересная аномалия. А теперь я покажу вам некоторые другие аномалии. Сначала между ними не будет заметно никакой связи, и вы, возможно, удивитесь: какой во всем этом смысл? Однако потерпите, и вы не пожалеете. В этом действительно нельзя увидеть никакого смысла, если шаг за шагом не проследить все промежуточные стадии.

Итак, смотрите… – Я высветил на экранах следующую серию. – Все кадры сделаны в Коари. Это кроликособаки, приземистые, толстенькие и симпатичные.

А вот кроликолюди. Как видите, кроликособаки и кроликолюди больше всего различаются по двум признакам – меху и внешности.

Кроликособаки обычно пушистые и розовые, иногда красные или коричневые и всегда очень игривы. Кроликолюди напоминают мертвенно-бледных голых крыс и вполне соответствуют этой внешности. Очень неприятные твари. Злобные. Но ирония состоит в том, что это один и тот же вид. Кроликолюди – это кроликособаки без меха, точнее, не меха, а нервных симбионтов, таких же, какие живут в гастроподах.

Теперь я покажу остальные изображения. Обратите внимание, пожалуйста, на сильное расхождение в форме тела и размерах. Интересно, правда? Означает ли это что-нибудь? Ну… представьте, что вам показывают фотографии кокер-спаниелей, датских догов, колли, немецких овчарок, бульдогов, пуделей, гончих, ирландских сеттеров, китайских пекинесов и говорят, что все они – собаки и могут свободно скрещиваться. Если вы никогда раньше не видели собак, то едва ли поверите этому. Вот и мы посмотрели на кроликособак и кроликолюдей и допустили, что они, возможно, как и собаки, могут демонстрировать широкое разнообразие форм.

А потом мы заметили одну очень интересную деталь. – Я вызвал следующий набор фотографий и разместил их подряд на экранах. – Эти снимки кроликособак сделаны от четырех до шести лет назад…

Я замолчал, ожидая реакции. Довольно скоро аудитория разобралась.

– Правильно, – сказал я. – Кроликособаки, которых мы видим сегодня, демонстрируют намного большее разнообразие фенотипов, чем те, которых мы обнаружили тогда. Почему? Что происходит? Откуда появились новые формы? Нет, не сейчас. – Я жестом попросил опустить руки. – Дайте мне показать остальное.

Это либбиты. Знаю, они напоминают свиней, но это не свиньи. Прежде всего центр тяжести у них смешен к ляжкам. Передние лапы – это, по сути, руки, которыми они пользуются в основном для равновесия и изредка для переноски вещей, и они гораздо тоньше задних конечностей. Смотрите, какие те жирные. Видите, особь сидит и ест руками. Если бы не свиной пятачок, она сошла бы за плюшевого медвежонка. Все либбиты – самки. Как большинство уже знает, они – самки кроликособак. Глядя на них, в это трудно поверить, но мы скрещивали их в неволе. В зависимости от числа отцов можно получить либо помет либбитов, либо помет кроликособак, но никак не смесь.

На первых снимках либбиты, живущие на Оклендской ферме. Мы поймали их три года назад. За все это время у них не наблюдалось никаких метаморфоз, но вот здесь – на фотографиях из Коари – либбиты заметно отличаются.

И таких отличий мы еще не встречали. Посмотрите на тол-шину их ног, длину торса, округлость тела, форму головы – эти либбиты такие же жирные и вялые, как медузосвиньи. Что это, разница в питании? Следствие жизни в мандале? Или более глубокие изменения? Мы просто не знаем.

Хорошо, идем дальше. Следующий кадр отснят внутри одного из туннелей под гнездом Коари. Мы послали туда барсука, чтобы проверить, далеко ли он идет. Туннель заканчивался одной из этих странных тупиковых камер. На дне находился детеныш гастроподы, он попытался сожрать барсука, и робот вышел из строя. Тем не менее осталась видеозапись, которую барсук сделал по пути вниз. Да, некоторые из вас, наверное, узнали – это гнусавчик. Нет, не знаменитое вольтеровское "двуногое без перьев". Хотя он и напоминает репортера на завтраке для прессы: один большой рот при отсутствии головы.

А теперь позвольте показать вам более четкие снимки из мандалы в Скалистых горах. Гнусавчики напоминают нечто вроде двуногих ящериц. По сути, мы видим жирную змею или, может быть, покрытого толстой кожей слизня, который передвигается на двух птичьих лапах. Вместо головы его шея заканчивается мягким, похожим на свиной пятачок рылом с очень хорошо выраженной артикуляцией. Глаза на коротких стебельках кольцом опоясывают шею. Мозг явно находится в грудной клетке. Существа, как правило, желтовато-коричневые или серые и почти всегда имеют на спине или по бокам рисунок из красных, оранжевых или пурпурных пятнышек. Мы наблюдали их размером с цыпленка и со страуса.

А теперь давайте вернемся к записям из Коари. Видите разницу? Ноги этого существа почти атрофированы. Оно длиннее, и рот, похоже, имеет совсем иную артикуляцию. Мы наблюдали гнусавчиков в гнездах почти столько же времени, сколько кроликособак. Но никогда раньше не видели ничего похожего.

На этом снимке запечатлено семейство кладбищенских воров, более известных как горпы. Обратите внимание на их пропорции. А теперь сравните с горпом, которого мы держим в специальном загоне в Аламеде. Видите разницу? Аламедский горп более медлителен, как и большинство тех, что бродят по Техасу и Мексике. По сравнению с ними амазонские горпы выглядят более уродливыми. Они темнее, больше, с более выпуклой грудью. Головы они держат ниже, шеи у них толще, руки и мускулатура верхней части торса более развиты.

Их черты как бы… расплавились. И снова возникает вопрос: что здесь происходит? Где норма? Где уродство? Или обе формы аномальны?

А вот снимки тысяченожек. Эти трое ребят живут на Оклендской ферме; самые старые из живущих в неволе. И они действительно старые. Я поймал их во время одной из первых моих операций в составе Спецсил. Посмотрите – они напоминают питонов. Они почти красивы. Ладно, а теперь взгляните на тысяченожек, которых мы сфотографировали около мандалы Коари. Некоторые имеют такое же красное брюхо, как оклендские. У других брюхо черное. О чем это говорит? Мы наблюдаем множество чернобрюхих тысяченожек в районах обитания диких червей, а по соседству с социализированными червями, наоборот, преобладают краснобрюхие. А теперь посмотрите вот на этих тысяченожек, снятых в одном из загонов мандалы Коари. Они длиннее. Толще.

Строение рта другое. И мы видим как краснобрюхих – вот здесь, так и чернобрюхих – на следующем кадре. Что это, новый вид? Или разновидность уже существующих форм?

Ладно. Думаю, вы уже заметили общую тендендию. Теперь давайте посмотрим червей. Будьте внимательны, это важно. Вот черви из Северной Америки.

Обратите внимание на их рты. Заметьте, мы видим челюсти, наружные зубы.

Обратите внимание на их антенны, глаза, на структуру, которую мы называем мозговым сегментом, запомните, какие у них руки. Запомнили? А теперь – снова Коари. Видите, у некоторых червей нет антенн. У других отсутствуют либо челюсти, либо наружные зубы. А вот один червь без рук. Вот другой почти без мозгового сегмента. Мы уверены, что это черви – они большие, красные и волосатые.

Или не черви? У всех ли здешних червей один и тот же характерный для Коари рисунок полос? Или не у всех?

Некоторые черви имеют здесь… – Я осекся, повернулся к аудитории спиной и уставился на экран, пораженный промелькнувшей мыслью. – Простите. Я только сейчас кое-что понял. М-м. Я хочу сказать… эти черви на снимках имеют едва заметные белые полоски, которых мы раньше никогда не встречали.

Только на самом деле мы их видели. Именно это я только что и сообразил.

Я в растерянности покачал головой и запустил пятерню в волосы, почувствовав себя так, словно оказался перед всеми голым. Я посмотрел на Лиз. Она озадаченно уставилась на меня. Не оставалось ничего другого, как все объяснить.

– М-м, если вы посмотрите мой рапорт об операции, проведенной на прошлой неделе в Северной Мексике, то увидите, что я сделал ошибочные выводы. В рапорте записано, что три социализированных червя убили дикого. Я указал, что они узнали дикого червя по слабым белым полоскам, которых мы никогда раньше не видели. А теперь, глядя на эти кадры, я начинаю думать, что червь с белыми полосами был социализированным, а три других, которые его убили, по-видимому, дикими. Или нет? Не знаю. Но дополнение в тот рапорт внести уж точно придется. – Я беспомощно посмотрел на Лиз. – Я не жалуюсь, но здесь на нас обрушилась такая волна информации, что мы просто не в состоянии ее переварить. Однако как бы то ни было… – Я повернулся к аудитории. – На данный момент мы не имеем ни малейшего представления, что могут означать эти белые полосы – кроме того, что наблюдаем их и в Коари, и в Япуре, и не знаю где еще. Сейчас мы проверяем, есть ли белополосные черви в мандале Пурус.

Ладно, вернемся к сути дела. Посмотрите эти кадры. Я не буду говорить вам, откуда эти животные. Пока не буду. Посмотрим, сможете ли вы определить сами. Да, доктор Шрайбер?

– Это новые хторранские виды, не так ли?

Почему вы так думаете?

– Мех красный. Только… – Она замолчала. – Нет, все не так.

Четвероногих хторранских видов не существует. По крайней мере, с такой формой тела. Знаете, кого напоминают эти существа?…

Она неожиданно побледнела.

– Продолжайте, – подбодрил я ее.

Она с трудом сглотнула.

– Не может быть.

– Может, – сказал я. В зале оставалось еще слишком много непонимающих лиц, поэтому пришлось объяснить: – Не приходится сомневаться, что некоторые из аборигенов, живущих в мандале, взяли с собой домашний скот. В прошлом году в мандале Коари было две отары овец и небольшое стадо коров. В то время все животные выглядели нормально. А эти кадры сняты на прошлой неделе. То, что вы видите перед собой, – корова и ее теленок. Обратите внимание на красный мех – это опять нервные симбионты. Также обратите внимание на ноги коровы – они короче и толще, чем обычно. Заметьте, что у теленка те же самые признаки, даже более выраженные.

Я перешел к следующей серии фотографий.

– Это овцы.

По аудитории прокатилась волна удивления и ужаса. Несколько человек вскочили с мест страшно перепуганные и озирались в поисках двери. Я взглянул на Лиз. Она сняла ладонь с бедра и сделала мне едва заметный жест: мол, наберись терпения, подожди, пусть они справятся с собой. Кивнув, я опустил глаза – чувство было такое, словно я вторгаюсь в их личность. Наконец, снова подняв глаза, я сказал:

– Пожалуйста, займите свои места. Нам предстоит увидеть еще одну серию кадров.

Все недоверчиво смотрели на меня. Словно я избил их, потом добавил, а теперь заявляю, что этого мало и я должен ударить еще раз. Они выглядели так, будто их предали. Они были испуганы.

– Пожалуйста, сядьте все.

Я подождал. В зале стоял тревожный гул. Я поднял руку, призывая к тишине, и удивительное дело – все замолчали и сели на свои места.

Эти кадры будут самыми тяжелыми, – предупредил я и сразу же включил изображение. Вспыхнувшая на экранах картина походила на обвинение. – Это индейская девочка, – пояснил я. – Нет, у нее не нарушение обмена веществ. Мы тоже так подумали. Потом решили, что она страдает ожирением. Но вот фотографии, сделанные в ее родной деревне. Ее имя Мария Иго. Ей четырнадцать лет. А вот как она выглядела на прошлой неделе в мандале Коари.

В прошлом году она была нормальным ребенком. А сейчас – обратите внимание на толщину ее ног и ягодиц. Смотрите, какими короткими и кривыми стали ноги. Это не рахит. Взгляните на ее позу. Она походит на либбита:

наклонена вперед, словно не может держаться прямо. И обратите также внимание, как начинают атрофироваться руки. Груди – да, она беременна, но их форма все равно ненормальна. Окружность груди составит не меньше двухсот сантиметров. Нет, мы не знаем, что означают эти спиральные линии на руках и ногах. Думаем, что это татуировка, но она не совпадает ни с одним из известных индейских стилей. Здесь, на этом снимке, вы можете видеть, как линии заходят на кожу спины и живота. Если это какой-то хторранский признак, то мы не знаем, что он означает и откуда взялся. Такого мы еще не наблюдали.

И конечно, вы не могли не заметить легкий слой розоватого меха. У девочки он напоминает пушок, но на некоторых других снимках вы увидите густой мех. Что это – нервные симбионты? Возможно. Но мы не уверены.

Некоторые из вас считают, что это нечто вроде причудливого, но редкостного уродства, не так ли? – Мой вопрос повис в тишине, в то время как на экранах сменялись изображения бедной Марии Иго. – Мы тоже надеялись, когда впервые вынырнули эти кадры. Но потом ИЛы начали вытаскивать все остальные аномалии. Вот, судите сами. Это кадры, которые мы пока не передавали в сеть. – Мне хотелось закрыть глаза, когда на экранах начали мелькать новые изображения, но я заставил себя смотреть, участвовать, переживать этот ужас. – Большинство из них – молодые женщины и дети, – пояснил я. – Все женщины имеют один и тот же характер деформаций тела, маленькие девочки тоже. Маленькие мальчики – вот один из них – нет, это не кроликособака, а шестилетний мальчик. У него красный мех, и он уже половозрелый. На следующей серии изображений вы увидите, что его пенис поразительно большого размера – ага, вот он спаривается с одной из молодых женщин. Я рискую показаться грязным циником, но, похоже, оба весьма искусны в этом деле. Это явно не первый опыт для них.

Про себя я сосчитал до трех, а потом погасил экраны и включил свет.

Я перевел дыхание и посмотрел на застывшие лица.

– А теперь я скажу вам, что, как я думаю, мы только что видели. До вас эти кадры просмотрели генерал Тирелли, доктор Зимф и президент Соединенных Штатов, и все сошлись на том, что необходимо соблюдать исключительную секретность. Я скажу вам, что по поводу этих кадров думаю я. Боже, как я хочу ошибиться! Надеюсь, кто-нибудь встанет и предложит другое объяснение – очень хочется оказаться неправым.

То, что мы здесь видим, все эти метаморфозы различных хторранских видов – никакие не мутации, не адаптации, не генетические дефекты и даже не естественная вариантность в пределах одного вида. Нет. Здесь мы наблюдаем намеренную трансформацию видов в новые формы. Я сказал, намеренную. Значит, за этим должно что-то стоять. Это либо какой-то разум, либо какой-то феномен, который происходит только тогда, когда мандала разрастается до определенных размеров и плотность населения в ней достигает предела. Я не знаю. Но эти кадры свидетельствуют, что мандала каким-то образом воздействует на своих обитателей, трансформируя их, своих нужд. Исключений здесь нет. Кое-кто из нас уже привык рассуждать о червях как об исконных хторранах – том разуме, который стоит за заражением. Если это действительно так – что пока не доказано, – тогда мы имеем дело с биологическим видом, который не боится переделывать себя в соответствии со своими нуждами.

Но эти кадры доказывают, что какое бы хторранское существо ни вызывало эти трансформации, оно также хочет и может вызывать значительные трансформации и в биологии человека. – Я посмотрел в их испуганные глаза, и мне захотелось оказаться где-нибудь подальше отсюда. – Это и есть реальное будущее человечества – мандала.