Текст книги "Царь призраков"

Автор книги: Дэвид Геммел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

– Но почему же? – сказал Туро, тоже вкладывая гладий в ножны. – Тебя послали искать мой труп. И сказать, что ты его не нашел, не значит солгать.

Алантрик кивнул.

– Я мог бы служить тебе, принц Туро… если ты когда-нибудь станешь королем.

– Я не забуду этого, – сказал Туро, – как не забуду твоего великодушия.

Алантрик поклонился и пошел к своему коню.

– Помни, принц Туро, ни в коем случае не позволяй врагу читать в твоих глазах. Не думай, как атаковать. Атакуй!

Туро ответил поклоном и провожал всадника глазами, пока он не скрылся из виду.

* * *

Прасамаккус последовал за Викторином в Алийские конюшни, где молодой римлянин распорядился оседлать для бриганта каурого мерина с тремя белыми чулками. Прасамаккус не поверил, что ему так уж и позволят самому выбрать себе лошадь, а потому никакого разочарования не испытал. Викторин вскочил на вороного жеребца ладоней семнадцати в холке, и они поехали по широкой римской дороге за стенами Кэрлина. Объехали Эборакум стороной и направили коней на запад, пока через час не добрались до укрепленного города Калькария.

– Моя вилла за тем холмом, – сказал Викторин. – Мы сможем отдохнуть там и хорошенько вымыться.

Прасамаккус вежливо улыбнулся, а про себя подумал: вилла! Это еще что за штука? Ну да солнце сияло, его ноге было почти удобно, и он еще не проголодался.

Как ни погляди, боги, наверное, спят крепким сном. Оказалось, что виллами римляне называют дворцы. Белые стены, увитые виноградом, сад, широкие ступени и хорошенькие девушки, сбежавшиеся взять их коней под уздцы.

Такие красотки – и у каждой все зубы целы!

Он старался придать себе вид, исполненный достоинства, подражая невозмутимому выражению на смуглом лице Викторина. К несчастью, спешиться с его изяществом он не мог, но все-таки слез на землю чинно и постарался как мог умерить свою хромоту. Его нисколько не удивило, что никто не захихикал. Кто посмел бы смеяться над гостем г голь важного племенного вождя? Они вошли внутрь, л Прасамаккус огляделся, ища глазами очаг. Но очага не было. Мозаичный пол изображал сцену охоты яркими алыми и голубыми, золотыми и зелеными красками. Дальше была арка, и там им помогли раздеться и подали кубки с согретым вином. Очень слабым в сравнении с «водой жизни», которую гнали на севере, но тем не менее Прасамаккус почувствовал, как по его жилам разливается тепло.

В следующей комнате был глубокий пруд, и Прасамаккус с осторожностью последовал за римлянином в теплую воду. Под поверхностью оказались каменные сиденья, и бригант, закрыв глаза, прислонил голову к каменному краю пруда. Это, решил он, наверное, похоже на радости в царстве богов. Минут через двадцать римлянин вылез из воды, и Прасамаккус послушно последовал за ним. Они сели рядом на длинную мраморную скамью, храня молчание. Две молодые девушки, одна из них чернее ночи, вышли из-под арки с мисками душистого масла. Если пруд показался ему небесным блаженством, то у него не нашлось бы слов описать ощущения, когда нежные ладони втирали им в кожу благовонное масло, а потом лишнее удалялось закругленными костяными ножами.

– Ну и конечно, массаж? – осведомился Викторин, когда девушки удалились.

– Да-да, – ответил Прасамаккус, прикидывая, едят ли его или плавают в нем.

Викторин проводил его в боковую комнату, где рядом стояли два стола. Римлянин растянулся на первом расслабив худощавое обнаженное тело, а Прасамаккус лег на второй. Вошли две другие девушки и принялись снова втирать в их кожу масло, но уже не соскребали его. Вместо этого они разминали мышцы спины, разглаживая узлы напряжения, о которых Прасамаккус и не подозревал. Мало-помалу их ладони скользнули ниже, а плечи мужчин были укутаны теплыми белыми покрывалами. Когда руки добрались до его искалеченной ноги, бригант почувствовал некоторую неуверенность девушки. Ее пальцы прикасались к его коже точно крылья бабочек, а затем искусными похлопываниями она начала смягчать глубоко засевшую боль, которая никогда его не покидала. Искусство ее не поддавалось описанию, и Прасамаккус чувствовал, что погружается в сон блаженных. Наконец девушки ушли, и появились двое слуг с белоснежными тогами в руках. Облаченный в одну из них, Прасамаккус решил, что выглядит довольно-таки смешно – слишком уж щеголем. Теперь они перешли в еще одну из словно бы бесконечных комнат. Там два ложа стояли справа и слева от стола, уставленного блюдами и фруктами, холодными яствами и пирожками.

Прасамаккус выждал, пока римлянин не возлег на ложе, а затем снова скопировал его позу.

– Видно, что тебя учили манерам, – сказал Викторин. – Надеюсь, в моем доме ты будешь чувствовать себя как дома.

– Конечно.

– Храбрость; с какой ты пришел к нам на помощь, не останется без награды, хотя мне легко представить себе, как сильно тебя удручает такая внезапная разлука с родным домом и семьей.

Прасамаккус развел руками, надеясь, что этим ясно выразил ожидаемые от него чувства, какими бы они ни были.

– Как ты, несомненно, знаешь, скоро начнется война между племенами, которые следуют за Эльдаредом, и нашими войсками. Наша победа несомненна, но война затруднит наши действия на юге против саксов и ютов.

То есть помочь тебе возвратиться домой будет трудно.

Но буду рад, если ты останешься.

– Здесь, у тебя на вилле? – спросил Прасамаккус.

– Да… хотя, полагаю, ты предпочтешь опасности возвращения на север. В таком случае, как я уже говорил, ты выберешь на конюшне лошадь себе по вкусу, и я снабжу тебя провизией и монетами.

– А Гвалчмай живет тут?

– Нет. Он дружинник и живет в карлинской казарме. Кажется, у него там есть женщина.

– А, женщина! Да-да.

– Как я глуп! – сказал Викторин. – Ты можешь разделить ложе с любой рабыней, которая тебе понравится. Я бы посоветовал нубийку – уж она навеет сладкие сны. А теперь я должен тебя покинуть. Я нужен в замке, но к полуночи я вернусь. Мой управитель Грифон проводит тебя в твою комнату.

Прасамаккус выждал, пока римлянин не вышел, а затем накинулся на еду. Собственно, голоден он не был, но опыт научил его никогда не упускать случая наесться хорошенько.

Управитель Грифон неслышно приблизился к нему и кашлянул. Он смотрел, как обжирается британец, но старательно сохранял невозмутимый вид. Если его господин счел нужным пригласить на виллу этого дикаря, значит, у него были на то веские причины. Он по меньшей мере вождь какого-нибудь северного племени, а потому при всех его варварских замашках с ним следует обходиться как с сенатором. Грифон был фамильным слугой семейства Квирина и семь лет прислуживал благороднейшему отцу Викторина в Риме; и виллой он управлял железной рукой. Был он невысок, коренаст и лыс (хотя было ему двадцать пять лет), с круглыми немигающими глазами, темными как ночь. Происходил он из Фракии, и мальчишкой-рабом попал в дом Квирина помогать конюхам.

Марк Линт заметил его сметливость, и он стал товарищем игр Викторина, сына Марка. С годами Грифон утверждался в доме все больше. Он, бесспорно, был предан, умел молчать и обладал организационным талантом. В девятнадцать лет он уже руководил хозяйством в доме. Когда четыре года назад Марк Линт скончался, молодой Викторин пригласил Грифона отправиться с ним в Британию. Ехать ему не хотелось, и он мог бы отказаться, так как после смерти Марка стал вольноотпущенником. Но семейство Квирина было очень богатым, у них Грифон мог не опасаться за свое будущее, а потому с тяжелым сердцем он отправился в долгий путь через Галлию. Потом морем в Дубрис, а оттуда по проклятому богами краю до виллы в Калькарии. Он обеспечил ее всей необходимой прислугой и содержал в безупречном порядке, пока Викторин следовал за верховным королем как Пилус Примус, первый центурион вспомогательных легионов Аврелия, набранных из только богам известно кого. Грифон не мог понять, почему благородному римлянину захотелось иметь дело с подобной швалью.

Он откашлялся еще раз, и теперь дикарь оглянулся на него. Грифон поклонился.

– Ты чего-нибудь еще желаешь, господин?

Дикарь громко рыгнул.

– Женщину.

– Да, господин. Ты какую-нибудь выбрал?

– Нет. Выбери ты. – Британец уставил на Грифона светло-голубые глаза.

– Слушаюсь, господин. Позволь, я провожу тебя в твою комнату и пришлю ее туда.

Грифон двигался неторопливо, приспосабливаясь к хромоте гостя. Он проводил его вверх по короткой лестнице и по узкому коридору до дубовой двери. За дверью оказалась широкая кровать под бархатным пологом. В комнате веяло теплом, хотя очага нигде не было видно. Прасамаккус сел на кровать, а Грифон вышел с поклоном. Нубийку – такому? Ну уж нет, решил он, быстро направился на кухню и позвал германскую рабыню Хельгу. Она была невысокой, с льняными волосами и светло-голубыми глазами без намека на сильные чувства. Голос у нее был горловой, слова она выговаривала не без труда, и хотя вполне годилась для черной кухонной работы, никому еще не приходило в голову переспать с ней. И уж, во всяком случае, Викторин никогда бы не остановил на ней взгляда.

Он объяснил, что от нее требуется, и был вознагражден выражением почти страха в ее глазах. Она низко наклонила голову и побрела к дверям во внутренние покои. Грифон налил себе кубок хорошего вина и с закрытыми глазами медленно его прихлебывал, словно видя виноградники за Тибром.

Хельга поднималась по ступенькам с тяжелым сердцем. Она знала, что этот день наступит, и страшилась его. С тех пор как ее схватили и изнасиловали солдаты Четвертого легиона у нее на родине, ее томил тайный ужас, что ей вновь придется испытать надругательство.

Здесь она чувствовала себя почти в безопасности, так как, к счастью, мужчины на нее даже не смотрели. И вот теперь ее послали ублажать калеку дикаря – в ее племени такого колченогого сразу убили бы.

Она отворила дверь спальни и увидела, что британский вождь стоит на коленях у отверстия для подачи теплого воздуха и заглядывает в темную дыру. Он поднял голову и улыбнулся, но она никак не отозвалась на эту улыбку, а прошла к кровати и скинула свое простенькое зеленое платье – его цвет совсем не шел к ее глазам.

Британец прохромал к кровати и сел.

– Как тебя зовут?

– Хельга.

Он кивнул.

– А я Прасамаккус, – и нежно прикоснулся к ее лицу, а потом встал и выпростался из тоги. Потом совсем нагой скользнул под покрывало и поманил ее к себе. Она послушно легла спиной на его откинутую руку. Несколько минут они лежали неподвижно, и тогда Прасамаккус, впивая теплоту ее тела, спокойно уснул.

Хельга осторожно приподнялась на локте и посмотрела на его лицо. Худощавое, тонко очерченное, без намека на жестокость. Она все еще ощущала нежное прикосновение его пальцев к щеке. Но как ей теперь поступить? Ей было велено доставить ему радость, чтобы он заснул довольный. Он спит, так что ей можно вернуться на кухню. Но они начнут спрашивать, почему она вернулась так быстро, решат, что он прогнал ее, и, возможно, накажут. Хельга прилегла рядом с ним и закрыла глаза.

На заре она проснулась от прикосновения ласковой руки к ее телу. Глаз она не открыла, а сердце у нее отчаянно заколотилось. Рука медленно-медленно скользнула вниз по ее плечу и легла на ее пышную грудь. Большой палец обвел кольцом сосок, а потом ладонь начала поглаживать ее бедро – вниз-вверх, вниз-вверх. Она открыла глаза и увидела, что британец смотрит на ее тело и его лицо исполнено изумления, будто перед чудом. Он увидел, что она проснулась, багрово покраснел и натянул на нее покрывало. Потом лег, придвинулся к ней, нежно целуя ее лоб, потом щеку и, наконец, губы. Почти без мыслей она обвила рукой его плечи. Он застонал… и тут она поняла.

В этот мгновение она поняла все, будто ее глазам открылась душа Прасамаккуса.

Впервые в жизни Хельга познала власть. Она могла выбирать: принять или отвергнуть. Мужчина рядом с ней подчинится ее выбору. Ей вспомнилась грубая беспощадность тех, кто захватил ее. Вот их бы она убила, если бы могла. Но они были совсем другими, чем он.

Этот мужчина предоставил ей право выбора, даже сам того не понимая. Она снова посмотрела ему в глаза и увидела, что они мокры от слез. Она приподнялась и поцеловала его в оба глаза, притянула к себе.

И, свободно отдавая себя, она получила взамен еще более драгоценный дар.

Воспоминания о животной похоти и жестокости затуманились, вернулись в прошлое, утратив силу терзать ее.

* * *

Несколько дней Викторин вставал рано утром, а возвращался поздно ночью и редко видел своего гостя, который почти все время проводил запершись у себя в спальне с судомойкой. Римлянину предстояло решать сложные задачи. В Калькарии стоял Пятый легион, вспомогательный, только из местных жителей, которых весной отпускали заняться хозяйством и повидать семью. Теперь, когда Эльдаред со своими союзниками сельговами и новатами готов был начать поход на юг, а Хенгист, король саксов, готовился пройтись по самому югу огнем и мечом, отпустить этих воинов на два месяца никакой возможности не было. А в легионе росло недовольство – большинство с сентября не видели своих жен, и Викторин опасался, как бы не вспыхнул мятеж.

Аквила поручил ему укрепить дух его подчиненных, предлагая монеты и соль, но этого оказалось недостаточно, и дезертирство росло с каждым днем. Выбор был невелик. Если они позволят легионерам разойтись по домам, оборонять Эборакум и земли вокруг него придется единственному настоящему легиону – пяти тысячам человек.

А сражаться им, вероятно, предстоит с тридцатью тысячами. Конечно, они могли отозвать легион с юга, но, боги свидетели, полководец Амброзии нуждался в каждом человеке в Дубрисе и Лондиниуме.

Был еще выход: набрать и обучить молодых парней для пополнения вспомогательного легиона, но с тем же успехом можно было бы послать детей остановить волчью стаю. Бриганты и подчиненные им племена были прославленными воинами.

Викторин отослал нубийскую рабыню Орацию и встал с кровати. Он оделся и прошел в центральную комнату, где увидел Прасамаккуса, который сидел у дальнего окна и смотрел на облитые лунным светом южные холмы.

– Добрый вечер, – сказал Викторин. – Как тебе живется тут?

– Хорошо, спасибо. Ты выглядишь усталым.

– Много дел. Хельгой ты доволен?

– Да, очень.

Викторин налил себе вина, разбавленного водой. Приближалась полночь; глаза у него смыкались, но он знал, что не сможет заснуть. Его раздражало, что британец все еще тут, хотя прошло шесть дней. Он ведь пригласил его только загладить то, как его грубо бросили в темницу, а то бы устроил его в казарму к Гвалчмаю. А теперь он словно бы собирался гостить у него до скончания века. Маленький укрепленный городок полнился слухами о бриганте – все считали его по меньшей мере сыном вождя. Грифон купил ему кое-какую новую одежду, чем только подкрепил эти слухи, – мягчайшая шерстяная ткань, обшитая золотым шнуром, кожаные штаны, украшенные серебряными дисками, сапоги для верховой езды из мягчайшей оленьей кожи.

– Так в чем твоя трудность? – спросил Прасамаккус.

– Будь бы у меня одна!

– Но всегда одна важнее остальных, – сказал бригант.

Викторин пожал плечами и объяснил – хотя сам не понимал, с какой стати – положение с вспомогательным легионом. Прасамаккус молча слушал, как римлянин излагал, какие меры можно было бы принять.

– А сколько есть для них монет? – спросил он.

– Сумма не слишком большая – ну, двойное жалованье за месяц.

– Если ты отпустишь некоторых домой, оставшиеся получат больше. Так?

– Конечно.

– Ну так сообщи им, какой суммой ты располагаешь, и распусти их по домам. Но только объясни, что сумма эта будет разделена между теми, кто останется.

– А какой от этого толк? Что, если останется один человек? Он будет богат, как Крез.

– Вот-вот, – согласился Прасамаккус, хотя понятия не имел, кто такой Крез.

– Я что-то не понял.

– Да. Потому что ты богат. Почти любой человек мечтает о богатстве. Я вот всегда хотел иметь двух лошадей. Но те, что хотят разойтись по домам, теперь задумаются, сколько они из-за этого потеряют. А что, если – как ты сказал – только один? Или десять?

– И сколько же, по-твоему, их останется?

– Больше половины. Конечно, если они похожи на знакомых мне бригантов.

– Принять твой совет – большой риск, но мне он кажется мудрым. Попробуем. А где ты набрался такой хитрости?

– Это дар Матери-Земли одиноким людям, – ответил Прасамаккус.

И его совет оказался верным: три тысячи человек решили остаться и заработать по двухмесячному жалованью на человека. Это облегчило заботы Викторина и заработало ему похвалы Аквилы.

Три дня спустя на виллу явился нежданный гость.

Это был Мэдлин – разгоряченный, пропыленный и очень раздраженный после долгой езды. Час спустя, освеженный горячей водой и несколькими кубками подогретого вина, он на некоторое время уединился с Викторином. Потом они позвали Прасамаккуса. Когда бригант увидел дородного волшебника, у него упало сердце. Он скромно сел и отказался от вина, которое ему предложил Викторин.

Мэдлин сидел напротив него и сверлил его своими ястребиными глазами.

– Мы столкнулись с трудностью, Прасамаккус, и думаем, ты мог бы нам помочь. В краю бригантов далеко к северу от стены Антонина в Каледонских горах скрывается молодой человек. Он очень нам нужен, и мы хотим доставить его домой. Послать никого из своих людей мы не можем, потому что им эти края незнакомы. А ты там свой и можешь отправиться куда захочешь, не вызывая подозрений.

Прасамаккус промолчал, но теперь потянулся за кубком и сделал глубокий глоток. Боги дают и боги отнимают. Но на этот раз они зашли слишком далеко: позволили ему вкусить такую радость, какая, как он думал прежде, существовала только в сказках.

– Так вот, – вкрадчиво продолжал Мэдлин, – я могу отправить тебя в круг камней вблизи Пинната-Кастры, в трех днях пути от Дейчестерского замка.

Тебе надо будет всего лишь отыскать мальчика, Туро, и вернуться с ним в круг через шесть дней. Я буду там… и буду после этого возвращаться каждую полночь на случай, если вы задержитесь. Что скажешь?

– У меня нет желания возвращаться на север, – негромко сказал Прасамаккус, и Мэдлин судорожно сглотнул, глядя на Викторина, сидевшего рядом с бригантом.

– Ты окажешь нам большую услугу и будешь щедро вознагражден, – сказал римлянин.

– Я хочу медный браслет с золотой насечкой, домик и столько монет, чтобы купить лошадь, а также одежды и провизии, чтобы женщине их хватило на год.

И еще я хочу, чтобы рабыня Хельга была отпущена на свободу и поселилась в этом домике. – Договаривая, он побледнел, опасаясь, что запросил немыслимую цену.

– И все? – спросил Викторин, и Прасамаккус кивнул. – Ну, считай, что это устроено. Когда ты вернешься, то получишь все.

– Нет, – сурово возразил бригант. – Получить я хочу завтра. Я не дурак и знаю, что могу погибнуть, выполняя ваше поручение. Край каледонцев очень суров, и там не любят пришлых людей. Да и этот мальчик, Туро, – сын римского короля. Эльдаред хочет его смерти. Не подобало бы вам просить меня исполнить ваш долг за вас. Но раз вы просите, то должны заплатить… и заплатить сейчас.

– Мы согласны, – быстро сказал Мэдлин. – Когда ты хочешь жениться?

– Завтра.

– Я, как древний друид, совершу обряд, – объявил Мэдлин. – Дальше у дороги растет дуб, и мы успеем добраться до него перед рождением нового солнца. Предупреди свою невесту.

Прасамаккус встал, поклонился со всем достоинством, доступным хромому, удалился в свою комнату.

– Что еще за брачный обряд? – спросил Викторин.

– Браслет для нее. Он знаменует Кольцо Вечности и нескончаемый круг жизни, рождаемые любовным союзом. Трогательно!

Глава 8

Алантрик знал, что ему не избежать смерти, если кто-нибудь узнает про его встречу с принцем, а потому рассказал про нее только своей жене Фрикке, пока она зашивала рану на его руке. Фрикка горячо его любила и ни за что на свете не сделала бы ничего, способного причинить ему вред. Но она была горда его благородством и поделилась своими чувствами с сестрой, Марфией, взяв с нее клятву молчать. Марфия рассказала своему мужу, Бриккису, а тот шепнул про это только закадычному другу на условии, что тот никому ни гуту.

На второй день после его возвращения трое стражников Эльдареда вытащили Алантрика из его хижины.

Понимая, что спасения ему нет, он оглянулся и закричал Фрикке:

– Твой болтливый язык убил меня, женщина!

Он не сопротивлялся, когда они поволокли его к лошадям, а шел, опустив голову и совсем расслабившись. Его конвоиры расслабились вместе с ним, а он вырвал правую руку из их хватки и ударил одного кулаком в ухо. Тот зашатался, а Алантрик выхватил меч и вонзил его в сердце второго. Третий отскочил, вытаскивая меч, и Алантрик прыгнул к ближайшей лошади, но она испуганно отпрянула. Тут подбежал десяток стражников, и Королевский Боец попятился к изгороди, улыбаясь безумной улыбкой.

– Подходите же, братья, – крикнул он. – Получите урок, которого вам хватит на всю жизнь.

На него кинулись двое. Алантрик отразил удар, поворотом кисти рассек шею первого и охнул, когда меч второго вонзился ему в бок.

Извернувшись, он прижал лезвие к ребрам и проткнул стражника.

– Живым! Возьмите его живым! – завопил Кэль с парапета над ними.

– Спускайся и сам возьми, шлюхино отродье! – крикнул в ответ Алантрик, на которого стражники накинулись всем скопом. Меч Алантрика плел паутину смерти, и в свалке в спину ему вонзился меч, проткнув легкие. Он рухнул на землю, его схватили, поволокли в замок, и он испустил дух в ту секунду, когда Кэль подбежал к воротам.

– Дурни безмозглые! – взревел Кэль. – Все получите палки! Хватайте его жену!

Но Фрикка в смертельном горе уже перерезала себе горло охотничьим ножом мужа и лежала мертвая у очага в луже крови.

Палачи Эльдареда далеко за полночь пытали тех, кто знал эту тайну, но узнали только один достоверный факт. Юный принц был действительно жив и укрывался в Каледонских горах неизвестно где.

Эльдаред приказал позвать к нему Кэля.

– Поедешь к Горойен и скажешь ей, что мне нужны воры душ. У нас внизу шесть человек, чья кровь придется ей по вкусу, и столько щенят, сколько ей потребуется. Но я должен добраться до мальчишки!

Кэль промолчал. Из всех черных легенд об обитателях Тумана только рассказы о ворах душ внушали ему ужас.

Он поклонился и вышел, оставив короля с его мрачными мыслям в одиночестве: сидеть и смотреть на юг, на горы!

* * *

Туро все еще ощущал боль раны, убившей его: молниеносный удар с поворотом короткого греческого меча.

Кулейн помог ему встать на ноги.

– Ты сражался хорошо, много лучше, чем я ожидал. Еще месяц – и во всей Британии не найдется равного тебе бойца на мечах.

– Но я же проиграл бой, – сказал Туро, вспоминая с дрожью ледяные глаза своего молодого противника.

– Еще бы не проиграть! Это же был Ахилл, лучший воин своего поколения, сущий демон с мечом или копьем. Несравненный боец!

– Что с ним случилось?

– Он умер. Все люди умирают.

– Об этом я уже догадывался, – сказал Туро. – Я имел в виду как.

– Его убил я, – сказал Кулейн. – Тогда меня звали иначе. Я был Эней, а Ахилл убил моего друга во время осады Трои. И не только убил. Он протащил его труп вокруг города, привязав за ноги к колеснице.

Он унизил человека великой доблести и причинил тяжкую скорбь отцу.

– Про Трою я слышал. Ее взяли с помощью деревянного коня, в котором спрятались вооруженные воины.

– Пусть Гомер не сбивает тебя с толку. Он просто прибегнул к игре слов. «Деревянными конями» называли бесполезные вещи или же то, что казалось не тем, чем было. К троянцам пришел человек, притворившись, что хочет предать греков, своих господ. Царь Приам поверил ему. А я – нет. Я ушел из города с теми, кто последовал за мной, и мы мечами, проложили себе путь к берегу. Позднее до нас дошли слухи, что этот человек, Одиссей, открыл боковые ворота и впустил греческих воинов в город.

– Но почему царь ему поверил?

– Приам был мечтателем и в каждом человеке видел только лучшее. Потому-то он и допустил, чтобы вспыхнула война, – увидел в Елене самое лучшее, а «лицо, что на воду спустило сотни кораблей» – принадлежало всего лишь хитрой интриганке с золотыми, но крашеными волосами. Троянскую войну задумал ее муж Менелай, а спланировала Елена. Она соблазнила Париса, сына Приама, чтобы он увез ее в Трою. А Менелай тогда обратился за помощью к другим греческим царям, чтобы вернуть ее.

– Но зачем обрекать себя на такие хлопоты ради одной женщины?

– Они пошли на это не ради женщины и не ради чести. Троя господствовала на торговых путях и облагала большими пошлинами корабли, направляющиеся с товарами в Грецию. Эту войну – как и все войны – вели ради прибыли.

– Пожалуй, я предпочту Гомера, – сказал Туро.

– Читай Гомера ради удовольствия, юный принц, но не путай его вымбюлы с подлинной жизнью.

– Почему ты сегодня такой мрачный? – спросил Туро. – Тебе нездоровится?

Глаза Кулейна блеснули, и он направился к хижине.

Туро остался стоять, но затем Воин Тумана оглянулся через плечо. Принц ухмыльнулся, убрал гладий в ножны и пошел следом. Кулейн уже сидел за столом и грел в ладонях кубок с очень крепким напитком.

– Все Гьен, – сказал Кулейн. – Я огорчил ее, сам того не желая, но она застала меня врасплох.

– Сказала, что любит тебя?

– Не будь чересчур уж умным, Туро, – отрезал Кулейн и махнул рукой, словно отметая сердитые слова. – Да, ты прав. Я был глупцом, что ничего не замечал. Но она в заблуждении. Других мужчин, кроме меня, она же не знает, вот и расписала меня до небес. Мне давно следовало бы поселить ее в какой-нибудь деревне.

– И что ты ей ответил?

– Объяснил, что видел в ней дочь и любить ее по-иному не могу.

– Почему?

– Что это еще за вопрос? В каком смысле почему?

– Почему ты не можешь сделать ее своей женой?

– Это была моя вторая ошибка. Она тоже задала мне этот вопрос. А я уже отдал свое сердце, и пока моя госпожа жива, никого другого для меня быть не может. – Кулейн улыбнулся. – Но она отвергает меня, потому что я решил стать смертным, а я не могу ее любить, пока она остается богиней.

– И все это ты сказал Лейте?

– Да.

– Неразумно! – сказал Туро. – Думаю, тебе следовало бы солгать. Я совсем не знаю женщин, но, по-моему, Лейта простила бы тебе что угодно, но только не любовь к другой.

– Я многое могу, Туро, но только не обратить вспять часы моей жизни. Я не хотел причинять боли Гьен, но так случилось. Пойди к ней, помоги ей понять.

– Задача не из легких, а для меня тем более трудная, что я люблю ее и взял бы ее в жены хоть завтра.

– Я знаю – знает и она. Вот почему пойти к ней должен именно ты.

Туро встал, но Кулейн жестом пригласил его снова сесть.

– Прежде чем ты уйдешь, тебе следует кое-что увидеть и принять от меня подарок. – Он принес миску с водой и поставил ее перед принцем. – Загляни в глубину воды и пойми.

Кулейн достал из кармана золотой камешек и держал его над миской, пока вода не затуманилась. Тогда он вышел из хижины и захлопнул дверь.

Туро уставился в миску и обнаружил, что смотрит в озаренный свечами покой, где несколько мужчин окружали широкую кровать, на которой лежал худенький ребенок с волосами цвета бледного золота. Мужчина, в котором Туро узнал Мэдлина, наклонился и положил ладонь на лоб ребенка.

– Его дух не здесь, – прошептал голос Мэдлина в голове Туро. – Он в Пустоте и не вернется оттуда.

– Где эта Пустота? – произнес другой голос, и у юноши защемило сердце: говорил Аврелий, его отец.

– Это место между Небесами и Адом. Ни один человек не сможет вернуть его оттуда.

– Я смогу, – сказал король.

– Нет, государь. Это обитель демонов Тумана и Мрака. Ты затеряешься там, как затерялся мальчик…

– Он мой сын. Пошли меня туда своим волшебством. Я приказываю тебе!

Мэдлин вздохнул.

– Возьми мальчика за руку и жди.

Вода вновь затуманилась, и Туро увидел ребенка, который словно в беспамятстве брел по темному горному склону. Глаза у него были пустые, невидящие.

Вокруг него крались черные волки с красными глазами, с пастями, в которых клубилась пена. Когда они приблизились к ребенку, появилась лучащаяся светом фигура с грозным мечом в руке. Пришелец обрушивал удары на волков, и они обратились в бегство. Тогда он подхватил ребенка на руки и опустился с ним на колени у черного ручья, по берегам которого не росли цветы. Ребенок очнулся и прильнул к груди мужчины, а тот взъерошил ему волосы и сказал, что все хорошо. Из внезапно сгустившегося тумана выскочили три ужасных зверя, но меч короля запылал огнем.

– Назад! – сказал он. – Или умрите. Выбор за вами.

Звери посмотрели на него, оценивая его силу, и исчезли в тумане.

– Я унесу тебя домой, Туро, – сказал король. – Ты выздоровеешь.

И тут отец поцеловал его.

Слезы Туро закапали в миску, дробя картину, но когда она уже расплывалась, в поле его зрения промелькнула черная тень.

Бесшумно вошел Кулейн.

– Гьен говорила, как ты жалеешь, что не помнишь этого. Надеюсь, это был желанный подарок.

Туро кашлянул и вытер глаза.

– Теперь я еще больше в долгу у тебя. Он отправился в Ад, чтобы найти меня.

– При всех его недостатках он был доблестным мужем. По всем законам Непостижимого он должен был погибнуть там вместе с тобой, но такие люди созданы для того, чтобы бросать вызов несокрушимости подобных законов. Гордись им, Туро.

– Один вопрос, Кулейн. У какого человека может быть серое лицо и белесые глаза?

– Где ты видел такого человека?

– Видение уже исчезало, и тут я увидел человека в черном, который бежал к нам с поднятым мечом. Лицо у него было серым, а глаза белесыми, точно у слепца, только он не был слеп.

– И ты почувствовал, что он смотрит на тебя?

– Да. Времени испугаться у меня не было. Все тут же исчезло.

– Тебе следовало испугаться, потому что ты увидел похитителя душ, пьющего кровь. Они обитают в пустоте, и никто не знает их происхождения. В Фераге это вызывало большой интерес. Одни утверждали, что это души убитых злодеев, другие настаивали, что они принадлежат к расе, сходной с нашей. Но в любом случае они очень опасны, потому что быстрота их далеко превосходит человеческую и они очень сильны. Питаются они только кровью и не выносят яркого солнечного света; от него их кожа покрывается пузырями и облезает, и в конце концов они погибают.

– Но почему я его увидел?

– Да, почему? Но вспомни, ты заглядывал в Пустоту, а она – их дом.

– Их возможно убить?

– Только серебром, но и тогда мало кто из людей способен им противостоять. Они двигаются как тени и наносят удар, прежде чем воин успеет его отразить. Их ножи и мечи не рубят и не колют, а только парализуют.

А тогда человек ощущает на своем горле их длинные полые зубы, высасывающие из него жизнь вместе с кровью. Дай мне твой гладий.

Туро протянул ему меч рукоятью вперед. Кулейн провел золотистым камешком по обоим лезвиям, затем вернул меч юноше. Принц осмотрел меч, но не обнаружил ничего нового.