Текст книги "Белый Лис на большой дороге"

Автор книги: Denny Чубаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Глава 5, в которой друзей становится четверо, а потом ещё больше

Здание Гумилёвского Лицея было похоже на древний сказочный замок – наподобие тех, где размещаются школы чародейства и волшебства во многих одинаковых романах. Похоже не внешне и не тем, что оно было очень красивым – архитектура Гумилёвского Лицея принадлежала к эпохе старинной, но совсем не сказочной – а тем, что внутри он был невероятно запутан. Там было много заброшенных классов, путанных-перепутанных коридоров и странных лестниц, которые вели не снизу наверх, а как-то наискосок: например, из северного крыла здания в западное (с первого на четвёртый, минуя все прочие этажи). Маргарита раньше думала, что этих странных лестниц всего пять, но тем утром обнаружила шестую – она как раз опаздывала на урок и решила сократить по выручай-лестнице (так она её назвала) дорогу до класса химии. Ей это показалось – поначалу – хорошей идеей. И теперь она шла по незнакомому коридору (который про себя уже назвала «выручай-коридор») а под ногами скрипел потёртый паркет.

Коридор выглядел заброшенным, пыльным – но вот на подоконнике кто-то оставил апельсиновые корки (значит, здесь всё-таки бывают люди!) Через мутные пыльные окна пробивался солнечный свет. Окна выходили на Залив: молочное небо, свинцовое море, Адмиралтейство в утренней дымке, как будто набросанное тонким карандашом. Одно из окон в коридоре было распахнуто и скрипело, завывал своевольный ветер – а чуть дальше по коридору учительница математики Мария Камю отчитывала огромного чёрного котяру, который не закрыл за собой окно.

– Мрр, у меня лапки, – возражал он с некоторой опаской (вне всякого сомнения, это был именно Тот Самый Кот!)

Завидев девочку, кот заговорщицки спрятался за чьим-то старинным бюстом.

– Почему ты не на уроке? – строго спросила Мария.

– Я заблудилась. Как пройти в кабинет химии?

– Прямо, налево и ещё раз направо…

– Спасибо! – крикнула Маргарита, удаляясь: бегом.

«Подумать только!»

«Строгая Мария Камю – и говорящий кот!»

– Простите за опоздание! – прокричала она, всё ещё вне себя от открытия, когда влетела в класс. Молодой учитель химии – пугливый и совсем не страшный – смутился даже более Маргариты, вздрогнул и неловко пролепетал:

– Ну что вы, что вы, ничего страшного, садитесь…

Молодого учителя химии звали София Пильман. Она была похожа на мальчика и пришла к ним недавно, на вид – почти ребёнок, в длинном шерстяном платье и камзоле мышиного цвета. Худая и тонкая, и голова её казалась несоразмерной для чересчур хрупкой шеи, тёмные волосы контрастировали с бледной кожей, а несуразно юный – как для учителя – возраст делал её привлекательной целью для травли. Притом она была симпатична, действительно симпатична – словом, с самого первого своего появления София Пильман была обречена.

Ещё один новенький – беспокойный кучерявый мальчишка с длинными ресницами и горящими угольками глаз, на год младше всех в классе – пытался за неё заступиться, но добился только того, что его стали дразнить заодно с Софией. Он объявился в классе прошлой зимой – кажется, в феврале, после рождественских каникул – на всех огрызался и ни с кем не завёл даже самой поверхностной дружбы.

– Он из Шведского Халифата. Ренегат. Как твой отец, только наоборот. – рассказывал Яков. – Я подслушал в учительской, что у него нет родителей.

– Какая жалость. – задумчиво отвечала Маргарита, сидя на подоконнике и болтая ногами. – Как всё-таки жизнь ко всем несправедлива.

– Она и не должна быть справедлива. Для этого нет никаких физических законов.

– А ты не знаешь, как его зовут? – спросила Маргарита, которая всё думала об этом странном мальчишке.

– Алим. Шведское имя. Фамилию не запомнил – она какая-то очень длинная. Не как у людей, а шиворот-навыворот.

Алим ни с кем не общался, но постоянно оказывался на виду. На переменах или с кем-нибудь дрался, или сидел и читал свои книги, подставив оконному свету страницы с тонким рисунком арабских слов. Могло показаться, что он от всей души презирает окружающих – а такого презрения дружная лицейская семья не прощала. Хотя прощала многое – особенно лицемерие. Алим был невероятно странный: не как человек, начисто лишённый манер – о нет! Манеры у него были – весьма непростые, с иерархией смыслов в каждом слове, взгляде и жесте. Одним словом – другие, совершенно чуждые ингермаландским лицеистам манеры.

– Да улыбнётся тебе удача! – говорил он тому, с кем собирался вступить в драку – даже если их было несколько. И говорил это таким тоном, каким обычно желают смерти. Он вообще был очень гордым и мнительным – его никогда не травили особенно сильно, но даже мелочи хватало, чтобы вывести его из себя. А ещё он никогда не бил девчонок – чем постоянно пользовалась рыжая зазнайка Алиса Камю.

Однажды на уроке латыни – на которой он ничего не делал, но которую всё равно уже откуда-то знал – учитель назвал его по фамилии:

– Бен.

Алим не откликнулся.

– Бен! – крикнул учитель. Ему было за семьдесят – завывающий голос, немного женский, такие чаще бывают у старух.

Алим молчал.

К нему повернулся весь класс: собиралась буря.

– Если вы уже что-то знаете, то это не значит, что вы имеете право не следить за методическим текстом, который все читают. Вот этот учебник, – старческими руками учитель потрясал стареньким чёрным томом, – Вот тут настоящие, глубокие знания, а не те поверхностные знания, которыми вы нагло хвастаете у меня на уроках… – учитель латыни был отставной чиновник, исполнительный и педантичный, за отсутствием каких-либо прочих достоинств немного не дослужившийся до титулярного советника.

– Кто-нибудь, подскажите этому оболтусу, какую строчку мы сейчас читаем! – велел учитель. – Ну, чего вы молчите?

Алим не ответил – все взгляды в классе были устремлены на него, а он невидящими глазами смотрел в парту. Маргарита видела, что его трясёт.

– Что, сарацин, нечего ответь? – довольно сказал учитель.

И тогда Алим заорал на учителя:

– Моё имя – не Бен. Моё имя – Алим бен Афдаль Зан ад-Дин аль-Курайши, последнюю часть ты можешь считать моей фамилией, я говорю – «можешь считать», потому что мой род древнее любых фамилий, древнее твоего родного языка и в пять раз древнее, чем вся твоя варварская империя!..

Алим довольно долго орал на оторопевшего учителя и под конец пригрозил отрезать ему уши, если тот не запомнит, что его фамилия – аль-Курайши, а потом вышел из класса, громко хлопнув дверью. Любого другого за такую выходку изгнали бы, сожгли на костре, предали анафеме – но Алим в тот же день явился к директору, и Гильермо Тоц клялся, что подсмотрел замочную скважину: как господин Агасфер угощает Алима чаем. Кажется, директор принимал большое участие в судьбе таинственного мальчишки.

После этого случая учитель латыни обращался с Алимом сдержанно – как будто Алим был наследным принцем – и невероятно холодно, как если бы принц этот был вражеским.

– Непростой ренегат. – заметил проницательный Яков. – В их Халифате все сплошь учёные, я раньше видел одного перебежчика-шведа, глазного врача – с ним обходились далеко не так почтительно, как с нашим Алимом. Чаще наши сбегают к шведам… эй, что это там у тебя?

– Перстень. Я ношу его в кармане, – ответила Маргарита, а затем прочитала. – Ex orienta lux. Хоть какая-то польза от нашей латыни. Ex orienta – это значит «с востока», а lux…

– Это значит – свет.

– Ex orienta lux. Свет с востока. – вместе сказали дети, чувствуя, как прикасаются к тайне.

Спустя неделю – дождливым сентябрьским днём, в тот час, когда среди облаков показалось солнце – друзья гуляли по городу, шлёпая по радужным лужам и громко над чем-то смеясь, вся их троица – Маргарита, Яков и Марк – когда другая шумная компания неожиданно привлекла их внимание.

– Так, а вот и драка, – нараспев сказал Яков. – Правильно, у нас без этого нельзя, мы без этого никак не можем. Это у нас испокон веков. И четверо на одного…

Это были их ровесники-хулиганы, одетые по моде рабочих кварталов – штаны с подтяжками, острые козырьки – на другой стороне улицы они били ногами какого-то человека. С лающим боевым кличем в драку вмешался пятый: парень в красной парче, который оказался Алимом – он дрался с исключительной яростью, но оказался на мостовой, и двое принялись добивать его, пока двое других по-прежнему пинали ногами того незнакомого человека. Марк предложил пройти мимо, но Яков вдруг переменился в лице – он не отрываясь смотрел на их первую жертву, то поднимавшуюся на ноги, до падавшую комом чёрного тряпья, и сказал:

– Это доктор Клорик.

Маргарита ни в чём не отдавала себе отчёта – она просто кинулась в бой, стремительной рыбиной проносясь через улицу, под носом у коней и матерящихся извозчиков – и в последний момент обнаружила справа и слева от себя Якова с Марком, которые тоже рвались в бой.

Маргарита не успела обрадоваться: она с размаху налетела на одного из негодяев, вдвоём они перелетели через доктора, покатились по тротуару и стукнулись об стену. Маргарита успела увидеть, как Марк бьёт одного хулигана, как Яков получает по ушам от другого, как Алим взял на удушение третьего – а противник Маргариты пришёл в себя и накинулся на неё: они снова покатились по тротуару, борясь, пинаясь и кусаясь. Потом хулиган подмял под себя девчонку, сел сверху и врезал в солнечное сплетение.

– Ой! – ойкнула Маргарита.

Хулиган опешил – обнаружив, что бьёт девчонку – и тут же получил в челюсть от Марка. Остальные уже убегали, Яков потирал ушибленную руку, Алим валялся на земле – видно, основную работу в этом бою сделал Марк.

– Вздумали за мокреца заступиться, чёртовы буржуины? Вам это даром не пройдёт! – прокричал последний из хулиганов и бросился наутёк.

Маргарита и Яков склонились над доктором Клориком.

– Почему ты полез на них один? – спросил Марк.

– Некого было просить о помощи. – огрызнулся Алим.

– А почему ты вообще стал спасать доктора Клорика?

– В Мадинат ас-Саламе у меня была девушка. Она любила повторять, что нечестно бить ногами лежачих, – Алим хлюпнул разбитым носом. – Забавно. Всегда мне в драке разбивают нос.

Маргарита оглянулась – в такие моменты этот нелюдимый мальчишка… вызывал уважение. Тем временем доктор Клорик пришёл в себя.

– Всё хорошо, – отвечал он, переворачиваясь на спину, – Вы можете оставить меня в этой луже. Только принесите мне пожалуйста мою шляпу, она слетела куда-то…

Яков быстрее всех кинулся к шляпе – мятая, та лежала на мостовой – и положил её на грудь доктору.

– Где вы живёте? Мы проводим вас до вашего дома. – решительно сказал Марк.

Доктор Клорик жил совсем рядом, практически за углом – в его квартире на четвёртом этаже большого дома в стиле ампир всё было заставлено книгами.

– Книги мне необходимы, как для вас – еда. Без книг я умру от голода. – доктор Клорик сидел на табурете в ванной, а из душа на него лилась холодная вода. Он был весь в бинтах и в чёрных одеждах – Маргарита подумала, что под ними нет ни дюйма человеческой кожи.

– И как прикажете к вам относиться? – спросил Марк.

– Можете считать меня прокажённым. – сказал доктор Клорик. – Бактерии и вирусы, превращающие людей в ходячих мертвецов, живут в ваших клетках со времён Рагнарёка. Это плата человечества за ядерные войны и уничтожение Луны. Древнее биологическое оружие, которое мы называем Генетическим Грехом.

– И с этим ничего нельзя поделать? – спросила Маргарита.

– И да, и нет, – отвечал доктор Клорик, и только сейчас до неё дошло, что под этими бинтами – самый настоящий мертвец. – Учёные создали вакцину, а священники уже семь веков вводят её младенцам при крещении. Но после смерти иммунитет прекращает действовать, и болезнь берёт верх.

– Так было с вами?

– Мне помогли мои изыскания. Помогли сохранить рассудок. Я был одержим наукой, а наука… была одержима мной, – с этими словами доктор Клорик достал шприц, заполнил его бесцветной жидкостью из маркированной капсулы и вколол себе в шею.

– Честно, нам очень вас жаль…

– Мы всегда готовы помочь вам. Только скажите, как. – сказал Марк доктору Клорику.

– Добрые дети, храбрые дети. – произнёс он своим потусторонним голосом. – На кухне у меня для гостей чай. Можете заварить его, и, кажется, в ящике под «Большой Халифской Энциклопедией» – поищите коробку с печеньем.

Алим читал энциклопедию, друзья молча пили чай, потом кто-то позвонил в дверь – на пороге полутёмной прихожей перед нимии возникла неожиданная фигура: отличницы и зазнайки, самовлюблённой и непереносимой их одноклассницы, рыжей как пламя Алисы Камю.

– Где доктор Клорик? – как всегда хмурая, спросила она. Как будто не замечая друзей.

Яков указал рукой в сторону ванной комнаты – Алиса разулась, привычно сунула ноги в тапочки, дожидавшиеся её в прихожей доктора Клорика, и парящей походкой направилась в ванную комнату. Оттуда донеслись её свирепые крики.

– Что вы с ними сделали?! – воскликнула она, влетая на кухню и метая молнии из глаз. – Мерзавцы, негодяи, бесчестные сволочи…

– Во-первых, – тебе стоит перед нами извиниться. – Сказал Марк. А во-вторых – сказать нам спасибо. Мы спасли доктора Клорика от уличных хулиганов. И насколько я могу судить, спасённый тебе весьма дорог.

– Я помогаю ему в изысканиях. Непросто находится на острие науки, но мой уровень знаний вполне позволяет мне быть ассистентом доктора Клорика. А теперь – вон отсюда!

Дети разошлись по домам – оставив доктора Клорика на попечение неуступчивой Алисы – а на следующий день Маргарита, Яков и Марк снова встретили Алима. Его задирали: кажется, темой для насмешек опять была София Пильман. Алим опять полез в драку – в этот раз один на троих – и друзьям снова пришлось его выручать.

– Тебе лучше ходить с нами, – сказала ему Маргарита, когда раздался звонок на урок. – А то один ты слишком часто попадаешь в неприятности.

***

Тем временем сентябрь подходил к концу – очередной сентябрь на берегах Балтийского моря: гудки броненосцев, утренний туман, шпили Адмиралтейства и темные фраки чиновников, спешащих на службу. Столица по-прежнему блистала под северным небом, как блистала пятьсот лет назад и как будет блистать через тысячу – но Маргарите казалось, что в её любимом городе что-то безвозвратно переменилось. То было чувство затхлости, вездесущей тоски и пыли – как будто в Империи пахло пылью, точно в старой библиотеке. Маргарита знала, что над Ингермаландской Империей не властно время: здесь навсегда был девятнадцатый век, la belle époque паровых механизмов, символической поэзии, воздухоплавания и модных кафе. Но Маргарита взрослела и видела то, на что раньше не обращала внимания. Она понимала, что время невозможно заморозить, что вечная жизнь, однообразная до тошноты – это форма смерти. Стоило только сойти с одной из центральных улиц, как бросалось в глаза: осыпающаяся штукатурка классических фасадов, лужи и выбоины, кустарник, прорастающий на барочном карнизе. А ещё Маргарита заметила, как много в Городе бедных людей: пьяные попрошайки, рабочие в заплатанном платье и целые улицы, где мальчишки мечтали стать рядовыми солдатами, а девчонки – проститутками в карнавальных масках.

То был чувство смутной тревоги: слухи в газетах о самоубийстве актёра Чердынцева, о стачках на трёх из семи военных заводов, чадящим полукольцом окружавших Столицу, о ячейке анархистов-подрывников, при задержании разнёсших своими бомбами целый подъезд.

Все сходили с ума: и дело было не рабочих стачках, не в войне и даже не в выступлениях анархистов – такие мелочи не волновали детей из высших слоёв общества, составлявших большинство в Гумилёвском Лицее. Причиной сентябрьского безумия был грандиозный карнавал в парке Монрепо – торжественное закрытие летнего праздничного сезона и открытие нового сезона – праздников зимних.

– Это самый прекрасный и последний праздник под открытым небом. За четыре года я не пропустила ни одного… – лепетала старшеклассница с глубокими мечтательными глазами, бросаясь на шее популярному задире.

– Карнавал открывает императрица. – шушукались на перемене первые красавицы класса. – Там будут все наследные принцы, молодой генерал-губернатор Штауфен, сыновья канцлера и даже сам ютландский посол!

– Ой, а я его видела! Такой высокий, с бородой, рыжий-рыжий!

– Вообще-то, он ещё молод. А борода ему очень идёт. Эти ютландские капитаны – просто прелесть, не распускают соплей и много чего могут, не то что наши офицерики-морфинисты.

– Я слышала, в театре он глаз не отрывал от Алисы…

– От Алисы Камю? Да ладно?!

Маргарите было тошно от таких разговоров.

Было ещё тепло, но за окном – с жёлто-красными круговертями ветреного листопада – начиналась осень.

– И чего все так сходят с ума по этому празднику… – бурчала Маргарита, постепенно сползая со стула. С ней был Алим: они ждали Марка и Якова.

– Все только и говорят об этом глупом карнавале!

– Просто все идут карнавал, а тебя не пригласили. – как ни в чём ни бывало сказал Алим. Маргарита разозлилась, но потом поняла, что это правда – и что нельзя всегда себя обманывать, и только добавила с досадой:

– А ещё этот ютландский посол…

– Пустышка. Просто вы зависите от его страны в экономике и технологиях. Вы почти их марионетка, их посол – едва ли не самое влиятельное лицо в вашей Империи. Адмирал Асад бен Шамиль рассказывал мне, что Ингермаландия закупает ручные пулемёты у ютландцев, а ещё заказывают там головные броненосцы новых серий, потому что сами разучились их проектировать. Ютландия – вот настоящий противник для Халифата!

– Если бы здесь был Марк, то он бы тебя стукнул, – ответила Маргарита. Но Алим обиделся даже на это – вот так просто, встал и ушёл. Однако напоследок сказал, борясь со своей собственной яростью: что никому ничего не прощает, даже своим друзьям, но вместе с тем слишком их любит – Маргариту, Марка и Якова – чтобы всерьёз ненавидеть, и сейчас он уходит, но сделает для них – в знак искренности своих чувств – один особый подарок.

– И всё-таки, что ещё он сказал? – спросил у неё Марк, который подошёл минут через десять. Яков не сказал ничего – только присвистнул, ёмко выражая своё недоумения.

– Он обещал провести нас троих на маскарад в парке Монрепо. – ответила Маргарита.

Могло показаться, что все забыли об этом случае – даже Алим, который почти не обижался. Так прошло несколько дней – легко, беззаботно – и незаметно подошёл срок. В день карнавала – точнее утром, на большой перемене после второго урока – Марк подошёл к Маргарите и напомнил, что до праздника осталось от силы десять часов.

– Ты не забыла, что сегодня мы собирались на маскарад в парке Монрепо? – спросил он.

– Ага.

– Ты не подумала о том, что мы наденем?

– Алим обещал достать нам костюмы и маски. У него есть друг, который работает в небольшой мастерской на площади Феликса. Мы должны быть там в девять.

– Я тебя обожаю. – сказал Марк.

– Ты должен сказать спасибо Алиму.

– Скажу, если он не подведёт нас. Мне не верится, что у него могут быть друзья.

– Марк!

– Что? Я говорю, как есть.

После уроков они втроём гуляли по городу: линии проспектов, рабочие кварталы и порт. На исходе дня они поругались – такое тоже бывало у них в компании – и разными путями направились по домам. Теперь Маргарита думала, что хочет с ними помириться – чтобы пойти на маскарад всем вместе – пошла их искать и заблудилась – «вот так всегда!» Дымили мануфактуры, на задворках сталелитейного завода ветер разносил обрывки вчерашних газет.

«Никогда бы не подумала, что здесь тоже покупают газеты» – сказала себе Маргарита и подобрала одну из бумаг: всего лишь листовка. Она была напечатана анархистами на подпольной типографии, призывала рабочих создавать подпольные боевые ячейки и заканчивалась четырёхстопным хореем:

Рабочий, смело шагай вперёд

Проблемы народа ждут решения

Храбро смотри в глаза пулемётам

Да здравствуют битвы, долой прошения!

Маргарита вспомнила, что недели две назад недалеко от Зимнего дворца был взрыв.

Она шла по пустынной улице и грустно пинала перед собой пустую консервную банку.

Чадящие трубы, высокий корпус завода со скупим декором в стиле ампир, большие окна замазаны мелом. Деревянный забор слева от дороги, а справа пустырь – там уже почти спряталось солнце, и на фоне закатного неба резко очерчены контуры далёкий крыш, колоколен и печных труб.

«Солнце садится справа от меня, значит справа от меня запад» – думала Маргарита.

«А если запад справа от меня, то значит я иду на юг…»

Она беспечно шагала, думала о чём-то своём, пинала консервную банку и отбрасывала длинную тень на дощатый забор. За этой беспечной тенью, задумчиво проплывавшей по забору, увязалось ещё несколько – пять или шесть – потом обладатель одной из теней издал крик узнавания, и под топот ног пять или шесть теней догнали, перегнали и окружили первую.

– Ха! – воскликнул один из них. – Это точно она. Которая за мертвяка заступалась.

– Ребята, что вы хотите? – спросила Маргарита. Её окружили незнакомые мальчишки – немного старше и немного младше её. По наружности и повадкам они были местные – из заводских. Самый высокий из них сказал:

– Мы хотим на тебе отыграться, вот чего.

Только тогда Маргарита вспомнила тех мерзавцев, которые напали на доброго доктора Клорика. Она пожалела, что не запомнила их тогда, не узнала теперь и не убежала, пока была такая возможность.

– Ты со своими дружками помешала нам разделаться с мокрецом. Но теперь ты от нас получишь.

«За всё на свете приходится платить, особенно за геройство» – грустно подумала маленькая Маргарита и громко крикнула:

– Нападай!

Мальчишки рассмеялись.

Их заводила – самый высокий, в мешковатых штанах на подтяжках и кепке с острым козырьком, какие в пьесах обычно носят шофёры – уложил Маргариту одним едва заметным ударом.

Маргарита упала – и тут же получила ленивый удар ногой под рёбра. Ей предлагали встать.

Она встала и захотела убежать, но её плотно обступили мальчишки, схватили за руки и за ноги, и суетились чьи-то руки, расстёгивая пуговицы и разрывая одежду, и чьи-то пальцы бегали по голому телу, пытаясь найти дорогу к чувствительным уязвимым местам. Она упиралась: она никогда об этом не думала, ей не хотелось верить – что это может произойти так просто, здесь и сейчас. Пусть это будет не с ней – а с кем-то другим, например, с героиней пьесы. Когда в пьесе случается что-то плохое: меркнет свет, занавес, гонг. «Гонг возвещает, – думала Маргарита, – Терпеть не могу эти модные пьесы. Выстрел. Выстрел возвещает… хотя постойте…»

Выстрел прогремел на самом деле.

И ещё раз. Раскатистый треск: и эхо над пустырём.

Маргариту отпустили – от неожиданности она упала на тротуар. Она тут же запахнула порванную рубашку – пуговиц на ней не хватало – а мальчишки, все шестеро, похожие на изготовившихся к бою котов – на кого-то злобно смотрели.

– В этих местах стреляют частенько, а вот стрелявших не находят почти никогда. Так что если вам, ублюдки, дороги ваши жизни – советую проваливать поскорее! – кричал этот кто-то. Он размахивал пистолетом, который держал высоко над головой, у него были рыжие волосы, заплетённые в два хвоста, и звонкий знакомый голос.

– Сам проваливай! – закричали мальчишки, однако пустились наутёк – стоило только таинственному стрелку навести на них дымящийся зрачок пистолета.

– Вставай скорее. Простудишься, – сказал этот кто-то, подходя и протягивая руку. Спиной к заходящему солнцу: очень стройный и в длинном пальто. Маргарита была немного не в себе, и только сейчас она осознала, что этот кто-то был девчонкой почти одного с ней возраста.

– У вас голос моей одноклассницы, Алисы Камю, и манеры Алисы Камю, и её лицо – но я знаю Алису Камю, она редкостная злюка и ни за что не стала бы мне помогать. Скажите честно: вы её добрая сестра-близнец?

– Ты бредишь, – сказала Алиса Камю.

– Ну да. Наверное. Возможно.

– У тебя рубашка порвана. Не шевелись… – с этими словами Алиса достала иголку и нитки – она была из тех строгих модниц, которые всё необходимое носят с собой.

– Дёрнешься – стукну, – бесцветным голосом сказала она, ловко орудуя иголкой.

Маргарита стояла, стараясь не дышать, и чувствовала себя дураком. Всё это – вечер, закат, неожиданная встреча в рабочих кварталах – вдруг показалось ей очень-очень странным.

– Слушай, Алиса…

– Да?

– Спасибо, что спасла меня.

– Иди к чёрту, – сказала Алиса, перекусывая зубами нитку.

– Как ты узнала, что мне нужна помощь?

– Я слежу за тобой.

– Почему?

– Ты мне нравишься.

– Нравлюсь?! – Маргарита сделалась пунцовой. – По-по-постой, в каком смысле – нравлюсь?

– В этом, – тихо сказала Алиса Камю и поцеловала её в губы. – А теперь заткнись и иди за мной.

Она шла быстро, уверенно петляя по извилистым улочкам. Свернула на пустырь, пролезла через дыру в заборе – Маргарита следовала за ней. Она удивлённо смотрела, как эта стройная и женственная девица – даже сейчас с двумя аккуратными рыжими хвостами и в длинном кашемировом пальто – лихо перелезает через заборы на заводской окраине. Маргарита немного стеснялась, но наконец спросила об этом у Алисы – та ответила, как ни в чём ни бывало:

– Я живу неподалёку. Каждый день хожу в лицей по этой дороге.

Было странно знать, что такая высокомерная, правильная и чопорная девица живёт в таком жутком районе – на что Алиса сказала:

– Я живу одна. Здесь дёшево снимать квартиру.

Маргарита хотела спросить, почему Алиса не живёт со старшей сестрой, но сдержалась. Темнело. Не доходя до Лицея, они свернули на бульвар Александра Четвёртого, чья вечерняя темнота была любима пьяницами и морфинистами. Гремя по булыжнику ручной тележкой, обтрёпанный фонарщик подвозил масло к мутному фонарю на чугунном столбе, протирал стекло засаленной тряпкой и двигался дальше. На бульвар выходил множеством окон доходный дом в стиле английской готики: девочки вошли в один из подъездов и поднялись на третий этаж. В загаженном коридоре Алиса открыла одну из дверей – не заперто – и потянула Маргариту в полумрак небольшой квартиры.

– Здесь живёт моя сестра, – сказала она, ныряя в дверь кабинета. Маргарита заглянула туда, и с удивлением увидела Якова и Марка.

– Ребята! А вы здесь откуда?

– Нас привёл кот, – хмуро ответил Марк.

– Кот! Подумаешь, и не такое бывает. Я так рада вас видеть!..

– Этот кот был говорящий, – тихо сказал Яков.

– Постойте… – задумалась Маргарита. – Он был чёрный. Очень большой. И немного вредный.

Марк удивлённо уставился на Маргариту.

– Тот кот, который отговорил тебя от самоубийства? – как бы невзначай уточнила Алиса.

Настал черёд Маргариты удивлённо на кого-то уставиться.

– Он живёт у моей сестры и регулярно докладывает о том, что видит, – сказала Алиса своим тоном всезнайки. – А сестра иногда рассказывает мне. Его зовут Кот Баюн, если вы вдруг не знаете.

– Нам он так и представился, – сказали ребята.

– А мне он не назвал своё имя, – буркнула Маргарита, чувствуя лёгкую обиду. Потом задумалась и спросила: – Вы знаете, что здесь живёт наша учительница математики?

– Угу, – кивнул Яков Берлинг.

– И она сейчас здесь?!

– Она на кухне. У неё сейчас гость.

Дети заглянули на кухню – чего Марк предлагал не делать – и застали там своих школьных учителей: femme fatale Марию Камю с бокалом вина в руках, в тапочках и в домашнем платье, куда более роскошном, чем многие вечерние наряды – и её гостя, доктора богословия Авеля Власа. Тот столовыми ложками накладывал сахар себе в чай, вызывая негодование хозяйки.

– … она вырастает, начинает интересоваться нарядами, открывает для себя секс – и тут же оказывается потеряна для волшебной страны… – говорила Мария, пытаясь что-то доказать неуклюжему Авелю.

– Мария, вы всё понимаете превратно, – отвечал Авель Влас. Даже в гостях он не снимал плаща с серебряным аксельбантом, и даже сидя он был огромного роста, с завязанными в хвост пепельно-белыми волосами, а глаз его не видно было за отблеском круглых очков.

– О чём вы спорите? – спросила их Маргарита. Марк грозно посмотрел на неё говорящим взглядом, советующим не создавать новых проблем, но Мария Камю ответила на удивление благодушно:

– Девочка, мы тут спорим об одной книге. Авель считает её лучшей на свете, хотя на самом деле эта книга – дрянь.

– Ну, всё-таки не лучшей на свете, – отвечал Авель своим всегдашним спокойным голосом. – Но тем не менее исключительно хорошей.

– Книга о детях, их четверо. Два брата и две сестры, такие невинные и добродетельные, что тошно. Они раз за разом попадают в волшебную страну, где совершают подвиги, притом их приключения являются иносказанием историй про одного иудейского фокусника, ходившего пешком по воде. Только там этот чёртов фокусник – ещё и лев. И вот проходит время, старшая сестра вырастает. Она вырастает, начинает интересоваться нарядами, открывает для себя секс – и тут же оказывается потеряна для волшебной страны.

– Книга не об этом. Книга о том, что дети святы, что детям неведом грех. И пускай некоторые взрослые говорят, будто дети жестоки – правда в том, что дети не умеют притворятся и скрывать свои немногие пороки так, как это делают лицемерные взрослые.

– Терпеть не могу лицемеров и проповедников.

– Детям помогает святой дух. Дети святы, а взрослые – это просто испорченные дети.

– Ты говоришь это большой девочке, которая изрядно грешила в свои четырнадцать лет, – тихо усмехнулась, оскалившись, прекрасная Мария Камю.

– Страсти естественны для человека. Пусть плоть останется под властью души, не наоборот, и этого будет достаточно. Страстная ненависть к своим страстям – это тоже порок. Свобода от порока – в ином, что доступно детям. У апостола Павла сказано: «Когда разденетесь и не устыдитесь, тогда явится к вам Господь». Истинно так, эта тайна открыта детям и закрыта для взрослых. Вот почему детям помогает святой дух – их неразумная шалость отмечена святостью.

Мария Камю слушала профессора со скучающим видом и пила красное как кровь вино. Было заметно, что ей не особо нравятся проповеди, зато нравится Авель Влас, похожий на ангела и на доброго змея. «Она ведь такая красивая… – думала Маргарита. – И как только Авель может смотреть на неё спокойно? И всё-таки, из них бы вышла очень красивая пара…» Потом профессор Авель ушёл, стало молчаливо и чуть неловко, и Маргарита не придумала ничего лучше, чем спросить:

– Как давно вы его знаете?

– Он был и моим учителем тоже. Это было давно, далеко и неправда… а в четырнадцать я полюбила другого, колдуна и мерзавца, и сбежала с ним из дому. Это было непростое время, весёлое и очень грустное одновременно.

Алиса послала своей старшей сестре испепеляющий взгляд.

– Вы нам расскажете? – спросила Маргарита.

– Когда-нибудь в другой раз. Вы и так уже слышали слишком много. Должна же оставаться между учителем и детьми какая-то граница. И не забывай: ученик не должен видеть учителя пьяным. Как-никак, я ваш злой учитель. Бойтесь меня.