Текст книги "Настанет день"

Автор книги: Деннис Лихэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Эдди приподнял голову:

– Думаешь, воры полезут сюда за инструментами?

– Или за сумками.

Эдди улыбнулся:

– Кто в здравом уме решится проникнуть в это жилище с дурными намерениями?

Дэнни улыбнулся в ответ, хотя и довольно натянуто. Он курил сигару, смотрел на город, вдыхал запахи бухты.

– Чем мы занимаемся, Эдди?

– Наслаждаемся приятным вечерком.

– Нет. Я о расследовании.

– Охотимся на радикалов. Защищаем нашу великую страну, служим ей.

– Составляя списки?

– Похоже, ты малость того, Дэн.

– То есть?

– Не в себе. Тебе удается высыпаться?

– Никто у них не говорит о Первомае. Во всяком случае, в интересующем тебя ключе.

– Не станут же они трубить о своих гнусных намерениях, ведь так? И потом, еще и месяца не прошло, как ты начал работать.

– Большинство из них – просто трепачи.

– А анархисты?

– Нет, – признал Дэнни. – Эти – террористы, черт их дери. Но остальные… Ты послал меня проверять профсоюзы водопроводчиков, плотников, каждый кружок по шитью с социалистическим уклоном. Ради чего? Тебе нужны имена? Не понимаю.

– Нам что, лучше подождать, когда они нас взорвут, и только потом мы начнем их принимать всерьез?

– Кто взорвет? Водопроводчики?

– Будь посерьезнее.

– Большевики? Социалисты? Я не уверен, что они способны подорвать что-нибудь за пределами собственной грудной клетки.

– Они террористы.

– Они инакомыслящие.

– Тебе не помешал бы небольшой отпуск.

– Мне не помешало бы яснее понять, что мы, черт побери, делаем.

Эдди обнял его за плечо и подвел к краю крыши. Они стали смотреть на город – на его парки и улицы, на кирпичные дома и черные крыши, на огни центра, отражавшиеся в темной воде, которая текла мимо.

– Мы защищаем это, Дэн. Вот это. Такое у нас дело, уж поверь мне. – Он затянулся. – Охраняем наш домашний очаг.

В очередной вечер в таверне «Капитолий» Натан сначала помалкивал, но потом в нем взыграла третья рюмка:

– Вас когда-нибудь били?

– Что?

Бишоп поднял сжатые кулаки:

– Вы понимаете.

– Случалось. Было время, боксировал. В Пенсильвании, – поспешил добавить он.

– Но вас когда-нибудь отталкивали в сторону, в буквальном смысле?

– Отталкивали? – Дэнни покачал головой. – Не помню такого. А что?

– Интересно, знаете ли вы, какая это редкая привилегия – идти по жизни, не боясь других людей.

Дэнни раньше никогда об этом не задумывался. Его вдруг смутило, что он-то все время двигался по жизни так, словно ожидал, что она будет работать на него. И обычно работала.

– Должно быть, это приятно, – заметил Натан. – Только и всего.

– Чем вы занимаетесь? – спросил Дэнни.

– А вы чем?

– Я ищу работу. Но вы… Руки у вас не рабочие. Да и одежда.

Натан коснулся лацкана пальто:

– У меня она не такая уж дорогая.

– Но и не тряпье. К тому же в тон ботинкам.

Бишоп криво усмехнулся:

– Любопытное наблюдение. Вы что, коп?

– Да, – ответил Дэнни и закурил.

– А я врач.

– Лекарь и легавый, отличное сочетание. Вы можете заштопать того, кого я подстрелю.

– Я говорю серьезно.

– Я тоже.

– Это вряд ли.

– Ну ладно, пускай я не легавый. Но вы-то доктор?

– Был когда-то. – Бишоп потушил окурок и сделал медленный глоток.

– Разве можно перестать быть врачом?

– Можно перестать быть кем угодно. – Бишоп отхлебнул еще, глубоко вздохнул. – Раньше я был хирургом. Большинство из тех, кого я спасал, этого совсем не заслуживали.

– Они были из богатых?

Дэнни увидел, как по лицу Бишопа скользнуло раздражение, уже знакомое мнимому Даниэлю Санте. Оно означало, что Бишоп приближается к тому состоянию, когда им начнет управлять исключительно гнев, когда его невозможно будет успокоить до тех пор, пока он не выдохнется сам.

– Из равнодушных. Можно было сказать им: «Каждый день в Норт-Энде, в Вест-Энде, в Южном Бостоне, в Челси умирают люди. И убивает их одно-единственное – бедность». И знаете, что вам на это ответят? «А что я могу сделать?» Как будто это ответ. Что вы можете сделать? Вы отлично можете помочь, черт побери. Вот что вы можете сделать, буржуйское дерьмо. Что вы можете сделать? А чего не можете? Закатайте свои паршивые рукава, оторвите от мягкого кресла свою паршивую задницу, и жену свою тоже заставьте оторвать, и спускайтесь к своим, черт побери, собратьям, туда, где они буквально дохнут с голоду. И делайте то, что нужно для того, чтобы им помочь. Вот что, черт вас раздери, вы можете сделать, сукины дети.

Натан Бишоп опрокинул в себя рюмку, бросил ее на исцарапанный деревянный стол и оглядел бар; глаза у него были красные и пронзительные.

Как часто бывало после монологов Натана, атмосфера вокруг стала какая-то гнетущая, и Дэнни молчал. Он чувствовал, как мужчины за соседним столиком неуклюже ерзают на сиденьях. Один из них вдруг завел речь о Руте, о том, что, по последним слухам, его продают в другую команду. Натан, тяжело сопя, потянулся к бутылке, сунул в рот папиросу. Когда он взял бутылку, рука у него дрожала. Он наполнил рюмку, откинулся в кресле, чиркнул спичкой о ноготь большого пальца, закурил.

– Вот что вы можете сделать, – повторил он шепотом.

В баре «Свиное брюхо» Дэнни пытался разглядеть сквозь толпу «латышей» столик, за которым устроился, попивая из рюмочки что-то янтарное, Луис Фраина, в темно-коричневом костюме и узком черном галстуке. Лишь по его горящему взгляду за круглыми очочками можно было понять, что это не профессор, по ошибке забредший в неподходящее заведение, да еще по тому, с каким уважением к нему здесь относились.

Говорили, что Фраина, уроженец Италии, в совершенстве владеет русским; ходили слухи, что это ему однажды сказал сам Троцкий. На столике перед Фраиной лежала раскрытая записная книжка в черной молескиновой обложке, и время от времени он вносил в нее какие-то заметки карандашом или пролистывал страницы. Он редко поднимал взгляд, делая это лишь для того, чтобы показать, что услышал говорящего. Несколько раз они с Дэнни переглядывались.

Вообще, «латыши» с недавних пор перестали относиться к Дэнни с шутливой любезностью – как к ребенку или слабоумному. Он не сказал бы, что они стали ему доверять, но они начали привыкать к тому, что он трется рядом.

Впрочем, они все равно разговаривали с ним на столь ломаном английском, что скоро уставали от беседы и с облегчением бросали ее, как только в разговор вклинивался на родном языке собрат-латыш. Сегодня вечером им предстояло разгрести целый вагон проблем, с собрания перекочевавших в бар вместе с обсуждающими.

Проблема: Соединенные Штаты начали тайную войну против большевистского правительства новой России. Вильсон благословил отправку 339-го пехотного полка в Белое море: там полк должен был соединиться с британскими силами и вместе с ними осадить русский порт Архангельск, чтобы перекрыть поставку продовольствия Ленину с Троцким и выморить большевиков в течение долгой зимы. Но вместо этого американские и британские войска сами столкнулись с ранними заморозками и, по слухам, оказались в зависимости от своих союзников из русских белых – «растленной кучки атаманов и бандитов». Эта позорная ситуация – еще один пример бесплодности попыток западного капитализма сокрушить великое начинание народа.

Решение: трудящимся всего мира нужно сплотиться и принять участие в акциях гражданского неповиновения, пока американцы и британцы не отведут свои войска.

Проблема: пожарные и полицейские Монреаля получают все более нищенское жалованье, их лишают все большего числа прав.

Решение: пока правительство Канады не удовлетворит требования полиции и пожарных и не начнет платить им пристойные деньги, рабочим всех стран следует неустанно проводить акции протеста.

Проблема: революция носится в воздухе – в Венгрии, Баварии, Греции, даже во Франции. В Германии спартаковцы идут на Берлин . [52]52
  Имеется в виду «Союз Спартака» – одна из марксистских организаций Германии.


[Закрыть]В Нью-Йорке члены Союза портовых рабочих отказались явиться на службу, и по всей стране профсоюзы предупреждают о сидячих забастовках под лозунгом «Нет пива – не работаем», которые начнутся, если запрет алкоголя действительно станет общим законом на этой земле.

Решение: пролетариату всего мира надлежит проводить марши в знак солидарности.

Нужно.

Следует.

Надлежит.

Дэнни так и не услышал никаких конкретных призывов к мятежу. Не узнал ни о каких готовящихся террористических акциях.

Они лишь пили, болтали и крушили табуреты. Сегодняшним вечером орали и буянили не только мужчины, но и женщины, хотя зачастую одних трудно было отличить от других. В пролетарской революции нет места сексизму, которым пронизана капиталистическая система Соединенных Штатов Америки, – большинство женщин в баре, с их серыми рабочими лицами, в грубых пальто, с грубой речью на исковерканном английском, казались столь же бесполыми, как и мужчины, которых они называли «товарищами». Юмор у них был не в ходу (обычное дело среди «латышей»), более того – он считался сентиментальной заразой, побочным продуктом романтизма, а романтические понятия – очередной вид опиума, которым правящий класс одурманивает массы, дабы те не смогли узреть истину.

– Смейтесь сколько хотите, – объявила Хетта Лазович в тот вечер. – Смейтесь, и будете похожи на дураков, на гиен. А промышленники посмеются над вами, потому что они добились своего. И вы стали бессильны. Вы смеетесь, но вы бессильны.

Дюжий парень по имени Петр Главяк хлопнул Дэнни по плечу:

– Паампулеты, ага? Завтра, ага?

Дэнни поднял на него глаза:

– Ты про что? Ни черта не понимаю.

Главяк уточнил:

– Завтра мы раздавать паампулеты. Рабочим, ага? Понимаешь?

Но Дэнни не понимал. Он покачал головой:

– Паампу?..

Петр Главяк нетерпеливо взмахнул руками:

– Паампулеты, дурень. Паампулеты.

– Что-то я не…

– Памфлеты, – сказал кто-то за спиной Дэнни. – По-моему, он о листовках.

Дэнни повернулся: сзади стоял Натан Бишоп, опираясь локтем о спинку его кресла.

– Да-да, – подтвердил Петр Главяк. – Раздавать листовки.

– Скажите ему «о’кей», – посоветовал Натан Бишоп. – Он обожает это слово.

– О’кей, – произнес Дэнни, обращаясь к Главяку, и показал ему два поднятых больших пальца.

– Хоукей! Хоукей, мистар! Встретиться меня здесь. – Главяк ответно поднял большие пальцы. – Восемь часов.

Дэнни вздохнул:

– Приду.

– Мы будем веселимся, – пообещал Главяк и хлопнул Дэнни по спине. – Может, встретим красивые женщины.

Бишоп забрался в кабинку и протянул Дэнни кружку пива.

– Единственная возможность повстречаться в этом движении с хорошенькими женщинами – похитить дочку у кого-нибудь из наших врагов.

Дэнни спросил:

– А что вы тут делаете?

– В каком смысле?

– Вы из «латышей»?

– А вы?

– Надеюсь им стать.

Бишоп пожал плечами:

– Вот уж не сказал бы, что я принадлежу к какой-то одной организации. Я просто помогаю. К тому же я давно знаю Лу.

– Лу?

– Товарища Фраину, – пояснил Натан. – Хотите с ним когда-нибудь познакомиться?

– Счел бы за честь.

Бишоп заговорщически улыбнулся:

– У вас есть какие-нибудь способности?

– Я пишу.

– И хорошо?

– Надеюсь.

– Дайте мне образец вашей писанины. Посмотрю, что смогу сделать. – Он оглядел бар. – Господи, как печально.

– Что печально? Что я познакомлюсь с товарищем Фраиной?

– Что? Нет. Главяк меня заставил-таки задуматься. Ни в одном из наших кружков нет ни единой миловидной женщины… Хотя постойте, одна есть.

– Одна есть?

Тот кивнул.

– И как я мог забыть? – Он присвистнул. – И довольно роскошная.

– Она здесь?

Натан рассмеялся:

– Будь она здесь, вы бы знали.

– Как ее имя?

Голова у Бишопа резко дернулась, и Дэнни испугался, что выдал себя. Какое-то время Натан испытующе смотрел ему в глаза. Дэнни отхлебнул пива. Бишоп снова устремил взгляд на теснившихся у бара.

– Имен у нее много.

Глава четырнадцатая

Лютер соскочил с товарняка в Бостоне. Руководствуясь кое-как нацарапанной картой, которой его снабдил дядюшка Холлис, он пересек центр города, миновал ряд одноквартирных домиков из красного кирпича, шагая по тротуару, усеянному опавшими листьями, и наконец обнаружил дом 121. Поднялся на крылечко и позвонил.

В сто двадцать первом проживал Исайя Жидро, отец Бренды, второй жены дядюшки Холлиса. Женат дядюшка был четыре раза. Первая и третья его бросили, Бренда умерла от тифа, а лет пять назад Холлис и его четвертая вроде как оба друг в друге разочаровались. Холлис говорил Лютеру, что скучает по Бренде, частенько ох как скучает, но иногда не меньше скучает по ее отцу, так-то. Еще в пятом году Исайя Жидро подался на восток, дабы присоединиться к Ниагарскому движению доктора Дюбуа , [53]53
  Ниагарское движение – организация, боровшаяся за права чернокожего населения США. Была создана в 1905 году Уильямом Дюбуа (1868–1963), американским социологом, историком, писателем, правозащитником. Слилась в 1910 году с Национальной ассоциацией содействия прогрессу цветного населения – НАСПЦН.


[Закрыть]но выяснилось, что они с Холлисом поддерживают связь до сих пор.

Дверь отворил поджарый человечек в темном шерстяном костюме, в жилете и при синем галстуке в мелкий белый горошек. Его коротко стриженные волосы уже подернуло сединой; сквозь круглые очки смотрели ясные, спокойные глаза.

Он протянул руку:

– Должно быть, вы Лютер Лоуренс.

Лютер пожал ее:

– Исайя?

– Мистер Жидро, если вас не затруднит, юноша.

– Мистер Жидро, да, сэр.

При небольшом росте Исайя отнюдь не казался маленьким. Он стоял очень прямо, сложив руки на пряжке ремня, а глаза были прозрачные-прозрачные, и что в них – непонятно. Такими может смотреть ягненок, нежась в последних лучах летнего солнышка. Или лев, который ждет, пока ягненок уснет.

– Полагаю, у вашего дяди Холлиса все благополучно? – Он повел Лютера по парадному коридору.

– Точно, сэр.

– Как там его ревматизм?

– Днем ужасно ломит колени, а так он в отличной форме.

Исайя обернулся на него через плечо, подводя к широкой лестнице:

– Надеюсь, он больше не собирается жениться.

– Похоже, что так, сэр.

Лютер никогда раньше не бывал в богатых особняках. Внутри все оказалось куда красивей, чем в домах на Детройт-авеню: тяжелые люстры, балки из темного эвкалипта, французские диваны и всякие там канапе. Главная спальня помещалась у семьи Жидро на верхнем этаже, а на втором обнаружились еще три, к одной из которых Исайя и подвел Лютера, открыв дверь ровно на столько секунд, чтобы тот успел бросить на пол свою сумку. Лютер успел разглядеть бронзовую кровать, ореховый шкафчик с фарфоровым умывальным кувшином наверху, но тут Исайя заторопил его обратно.

Исайе и его жене Иветте принадлежало все это строение – три этажа да «вдовья дорожка»  [54]54
  «Вдовья дорожка» – огражденная платформа на крыше дома, обычно прибрежного (на ней жены моряков ожидали своих мужей).


[Закрыть]на крыше, с которой можно озирать всю округу. Саут-Энд, как уяснил себе Лютер по описаниям Исайи, был чем-то вроде процветающего Гринвуда: негры здесь выкроили себе местечко, где в ресторанах подавали их еду, а в клубах играли их музыку. Исайя рассказал Лютеру, что весь район появился из-за необходимости где-то селить слуг богачей с холма Бикон-хилл и с залива Бэк-бей, и все здешние строения, все эти одноквартирные домики красного кирпича и пузатые шоколадные особнячки, – такие миленькие именно потому, что прислуга из кожи вон лезла, лишь бы подладиться под стиль хозяев.

Они спустились в гостиную, где их поджидал чайник.

– Ваш дядя очень вас хвалит, мистер Лоуренс.

– Да ну?

Исайя кивнул:

– Он говорит, у вас некоторое брожение в крови, но рассчитывает, что когда-нибудь вы остепенитесь и станете достойным человеком.

Лютер не смог придумать, что на это ответить.

Исайя потянулся к чайнику, налил им обоим, передал Лютеру его чашку. В свою чашку Исайя капнул капельку молока и принялся ее медленно размешивать.

– Дядя много вам обо мне рассказывал? – спросил он.

– Только про то, что вы отец его бывшей жены и что вы входили в «Ниагару» вместе с Дюбуа.

– С докторомДюбуа. Верно.

– Вы его знаете? – спросил Лютер. – Доктора Дюбуа?

Исайя кивнул:

– Я с ним близко знаком. Когда НАСПЦН решила открыть свое отделение в Бостоне, он предложил мне его возглавить.

– Это ведь какая честь, сэр.

Исайя кивнул, лишь чуть-чуть двинув головой. Бросил кусок сахара в чашку, размешал.

– Расскажите мне о Талсе.

Лютер налил молока в чашку и сделал маленький глоток:

– Сэр?..

– Вы совершили там преступление, не правда ли? – Он поднес чашку к губам. – Холлис не соизволил уточнить, в чем это преступление заключалось.

– Тогда, при всем к вам уважении, мистер Жидро… я тоже не стану уточнять.

Исайя пошевелился в кресле, одергивая штанину, чтобы она прикрыла верхнюю часть носка.

– Ходили слухи о перестрелке в одном сомнительном ночном заведении в Гринвуде. Вам об этом, случайно, ничего не известно?

Лютер встретился с ним глазами. И ничего не ответил.

Исайя сделал еще один глоток:

– У вас был выбор?

Лютер смотрел на ковер.

– Мне повторить вопрос?

Лютер не сводил взгляда с ковра. Тот был сине-красно-желтый, все цвета переплетались. Видать, дорогая вещь. Сколько всяких узоров.

– У вас был выбор? – Голос у Исайи не дрогнул, как и чашка.

Лютер поднял на него глаза и опять ничего не сказал.

– И все же вы убили своих собратьев.

– Зло не разбирает, кто собратья, а кто нет, сэр. – Лютер опустил чашку на столик, рука у него тряслась. – Зло просто норовит все вокруг себя испоганить, пока все не пойдет наперекосяк.

– Вот, значит, как вы определяете зло?

Лютер обвел глазами комнату – такую изысканную, изысканней, чем в лучших домах на Детройт-авеню.

– Если с ним повстречаешься, сразу поймешь, что это оно и есть.

Исайя отхлебнул чаю:

– Есть мнение, что зло творят убийцы. Вы согласны?

– Согласен, есть такое мнение.

– Вы совершили убийство.

Лютер не ответил.

– Следовательно… – Исайя простер руку.

– При всем моем уважении… Я не говорил, что я что-нибудь совершил, сэр.

Какое-то время они сидели молча, за спиной у Лютера тикали настенные часы. Вдали, в нескольких кварталах, загудел автомобиль. Исайя допил чай и поставил чашку обратно на поднос.

– Позже вы познакомитесь с моей женой Иветтой. Мы недавно приобрели здание в нашем районе под контору НАСПЦН. Вы будете там работать на общественных началах.

– Как-как?

– Вы будете работать там бесплатно. Холлис говорил мне, что у вас хорошие руки, а нам нужно многое отремонтировать в этом здании, прежде чем мы сможем открыть в нем филиал. Вот вы и обратите туда свои усилия, Лютер.

«Обратите усилия». Черт. Когда этот старикашка в последний раз обращал куда-то свои усилия, кроме как на чайную чашку?! Похоже, такая же хрень, как в Талсе: богатенькие негры ведут себя так, словно их богатство дает им право тобой командовать. А этот старый пень еще и держится так, будто видит тебя насквозь, и распинается насчет зла, точно он вмиг бы его распознал, если бы зло уселось рядом и заказало ему выпить. Еще чуть-чуть – и он начнет выкрикивать что-нибудь из Библии.

Но тут Лютер напомнил себе, что дал в вагоне поезда обет – создать Нового Лютера, лучшего Лютера; поэтому сейчас он пообещал себе повременить с решением насчет Исайи Жидро. В конце концов, человек работает с Уильямом Дюбуа. Этот самый Дюбуа был одним из двух людей в стране, которых Лютер считал достойными восхищения. Вторым, понятно, был Джек Джонсон . [55]55
  Джонсон Джон Артур(Джек Джонсон, 1878–1946) – американский боксер, первый темнокожий чемпион мира по боксу в тяжелом весе (1908–1915). В его бурной биографии – и тюремный срок, и побег из страны.


[Закрыть]Уж Джонсон-то никому не спустит, ни черным, ни белым.

– Я знаю одно белое семейство, которому нужна прислуга по дому. Вы сумеете справиться с такой работой?

– Почему ж нет?

– Как белые – они очень хорошие люди. – Он развел руками. – Есть лишь один недостаток: речь идет о семье капитана полиции. Если вы попытаетесь назваться чужим именем, думаю, он быстро сумеет выведать ваше настоящее.

– Это незачем, – возразил Лютер. – Надо только ни слова не говорить про Талсу. Я просто Лютер Лоуренс, недавно прибыл из Колумбуса. – Лютеру хотелось почувствовать что-нибудь, кроме усталости. – Спасибо вам, сэр.

Исайя кивнул:

– Позвольте, я провожу вас наверх. К обеду мы вас разбудим.

Лютеру снилось, как он играет в бейсбол во время наводнения. Он пытался отбить поверх воды, и все смеялись каждый раз, когда его бита шлепала по мутной жиже, поднимавшейся выше пояса, уже доходившей почти до плеч, а мимо на кукурузнике пролетали Бейб Рут и Калли, сбрасывали вниз гранаты, только те не взрывались.

Он проснулся и увидел пожилую женщину, наливавшую горячую воду в кувшин, стоявший у него на шкафчике. Она посмотрела на него через плечо, и какую-то секунду он думал, что перед ним его мать. Того же роста, такая же смугловатая кожа, испещренная темными веснушками на скулах. Хотя волосы у этой женщины были седые и она была похудее, чем мать. Но от нее исходила та же теплота, та же доброта, словно душа у нее слишком хороша, чтоб ее прикрывать.

– Наверное, вы Лютер.

Лютер сел в кровати:

– Да, мэм.

– Вот и хорошо. Было бы совершенно ужасно, если бы сюда проник чужой человек и захватил ваше место. – Она положила возле кувшина бритву, тюбик крема для бритья, кисточку и чашку. – Мистер Жидро предпочитает, чтобы мужчины спускались к обеду чисто выбритыми, а стол почти накрыт. Все остальное мы приведем в порядок немного позже. Вы не против?

Лютер спустил ноги с кровати и подавил зевок:

– Нет, мэм.

Она протянула тонкую руку, совсем маленькую, точно у куклы:

– Я Иветта Жидро, Лютер. Добро пожаловать в мой дом.

Пока они ждали, чтоб этот самый капитан полиции как-то откликнулся на просьбу Исайи, Лютер отправился вместе с Иветтой Жидро в будущую контору НАСПЦН на Шомат-авеню. Здание было выстроено в имперском стиле, эдакое барочное бурое чудище с мансардой. Лютер впервые видел такой дом не на картинке. Подходя к нему по тротуару, он стал смотреть вверх. Линии у здания были прямые, никаких выступов, горбов, ничего такого. Под собственной тяжестью вся махина успела за много лет малость покоситься, но не больше, чем Лютер мог ожидать от постройки, сооруженной, как он прикинул на глазок, где-то в тридцатых годах прошлого века. Он пригляделся к углам и решил, что наклон не очень велик и, стало быть, фундамент не осел. Он сошел с тротуара и двинулся по противоположной стороне улицы, осматривая кровлю:

– Миссис Жидро…

– Да, Лютер?

– Сдается мне, тут не хватает куска крыши.

Он поглядел на миссис Жидро. Старушка крепко сжимала сумочку, держа ее прямо перед собой, и взирала на него с такой невинностью, что он сразу смекнул – это маска, не иначе.

– Если не ошибаюсь, я слышала что-то подобное, – сообщила она.

Лютер присмотрелся и обнаружил провал посреди конька. Миссис Жидро по-прежнему глядела сущей овечкой; он мягко взял старушку под локоть и повел внутрь.

На первом этаже потолок почти весь обрушился, а оставшийся протекал. Лестница была черная. Штукатурка на стенах местами обвалилась, обнажив доски и гвозди, а местами была дочерна обожжена. Половицы обуглились и прогнили. Окна все были заколочены.

Лютер присвистнул:

– Вы его на аукционе купили?

– Что-то в этом роде, – ответила она. – Какого вы мнения?

– А деньги теперь уж никак не вернуть?

Миссис Жидро слегка хлопнула его по руке, в первый раз, но уж наверняка не в последний. Он подавил в себе желание обнять ее, крепко прижать к себе, как некогда мать и сестру; ему даже нравилось, что они всегда сопротивляются и ему вечно достается тычок под ребра или в ляжку.

– Дайте-ка я угадаю, – проговорил он. – Джордж Вашингтон тут сроду не ночевал, но вот его лакей…

Она осклабилась, уперев маленькие кулачки в тощие бока:

– Вы сможете это отремонтировать?

Лютер засмеялся и услышал, как эхо скачет по пустому строению.

– Не-а.

Она подняла на него взгляд: лицо каменное, а глаза веселые.

– Похоже, вы не способны принести хоть какую-нибудь пользу, Лютер?

– Да никто не сможет его починить. Я еще удивляюсь, что городские власти его не определили под снос.

– Они пытались.

Лютер посмотрел на нее и глубоко вздохнул:

– Вы хоть знаете, сколько денег уйдет на это?

– Не беспокойтесь о деньгах. Сможете вы его починить?

– Честно, не знаю. – Он снова присвистнул: месяцы работы, если не годы. – Видать, мне тут вряд ли кто особо поможет?

– Мы будем время от времени направлять сюда добровольцев, а если вам что-нибудь понадобится, просто составляйте список. Не могу вам обещать, что вы получите все, что требуется, и что прибудет оно в срок, но мы попытаемся.

Лютер кивнул, посмотрел в ее доброе лицо:

– Вы ведь понимаете, мэм, что это прямо-таки титанический труд?

Она снова похлопала его по руке:

– Тогда лучше приступайте прямо сейчас.

Лютер вздохнул:

– Хорошо, мэм.

Капитан Томас Коглин открыл дверь в кабинет и одарил Лютера широкой радушной улыбкой:

– Видимо, вы мистер Лоуренс.

– Да, сэр, капитан Коглин.

– Нора, на этом пока все.

– Хорошо, сэр, – ответила девушка-ирландка, с которой Лютер только что познакомился. – Очень приятно, мистер Лоуренс.

– Взаимно, мисс О’Ши.

Она поклонилась и вышла.

– Входите, входите.

Капитан Коглин распахнул дверь, и Лютер шагнул в кабинет, где пахло хорошим табаком и недавно погасшим огнем камина. Капитан Коглин усадил его в кожаное кресло, обошел большой стол из красного дерева и уселся у окна.

– Вы к нам из Колумбуса, верно?

– Да, сэр.

– И чем вы там занимались?

– Работал на Оружейную корпорацию Андерсона, сэр.

– А до этого?

– Плотничал, сэр, и делал кое-какую строительную работу, и по части водопровода, и все такое прочее.

Капитан Коглин откинулся в кресле и положил ноги на стол. Он зажег сигару и смотрел сквозь пламя и дым на Лютера, пока кончик сигары не набух красным.

– Однако вы никогда не работали в домашнем хозяйстве.

– Нет, сэр, никогда.

Капитан Коглин откинул голову и стал пускать колечки в потолок.

– Но я быстро схватываю, сэр. И я все умею чинить. И у меня очень нарядный вид в бабочке и белых перчатках.

Капитан Коглин усмехнулся:

– Остроумно. Браво, юноша. В самом деле. – Он провел рукой по затылку. – Работа предлагается на неполный день. И жилья я не предоставляю.

– Понятно, сэр.

– Вы будете трудиться примерно сорок часов в неделю, главным образом возить миссис Коглин в церковь, убирать, заниматься обслуживанием дома, подавать еду. Вы готовите?

– Могу, сэр.

– Не волнуйтесь. В основном это будет делать Нора. – Еще один взмах сигары. – Та девочка, которую вы только что видели. Она живет с нами. Все эти домашние обязанности может выполнять и она, но ее почти весь день не бывает, она работает на фабрике. С миссис Коглин вы скоро познакомитесь. – Глаза у него снова блеснули. – В этом доме я, может быть, и глава семьи, но Господь позабыл ей об этом сообщить. Понимаете меня? Если она о чем-то попросит, тут же кидайтесь исполнять.

– Да, сэр.

– И еще – старайтесь держаться восточной стороны района.

– Сэр?..

Капитан Коглин снял ноги со стола:

– Восточной части, мистер Лоуренс. Западная печально известна нетерпимостью к цветным.

– Ясно, сэр.

– Хотя, конечно, все скоро проведают, что вы работаете у меня, и это предостережет большинство хулиганов, даже из числа западных, но излишняя осторожность никогда не повредит.

– Спасибо за совет, сэр.

Капитан снова посмотрел на него сквозь дым. Взгляд его словно растворялся в дыму, обволакивал Лютера, проникая ему в зрачки, в сердце, в душу. Лютер знал за копами эту способность, не зря же говорят «глаза как у легавого», но такого пронизывающего взора он никогда раньше не встречал. И надеялся больше не встретить.

– Кто вас учил читать, Лютер? – Голос тихий, вкрадчивый.

– Миссис Мартри, сэр. В школе Гамильтон, под Колумбусом.

– Чему еще она вас научила?

– Сэр?..

– Чему еще, Лютер? – Капитан Коглин снова затянулся.

– Не понимаю, сэр.

– Чему еще? – произнес капитан в третий раз.

– Никак не пойму, о чем вы, сэр.

– Вы, очевидно, выросли в бедности? – Капитан слегка наклонился к нему, и Лютер подавил желание отпрянуть вместе с креслом назад.

Лютер кивнул:

– Да, сэр.

– Были издольщиком?  [56]56
  Издольщик – фермер, арендующий землю и оплачивающий аренду не деньгами, а частью урожая.


[Закрыть]

– Сам-то я, в общем, нет, сэр. А вот мать с отцом – да.

Капитан Коглин кивнул, сокрушенно поджав губы:

– Я тоже родился в полной нищете. Хижина в две комнатенки, соломенная крыша, мухи, крысы. Ребенку там делать нечего. А уж умному ребенку – тем более. Знаете, чему учится в таких условиях умный ребенок, мистер Лоуренс?

– Нет, сэр.

– Отлично знаете, юноша. – Капитан Коглин улыбнулся в третий раз. – Не пытайтесь меня провести, молодой человек.

– Я что-то никак не соображу, к чему вы клоните, сэр.

Капитан Коглин кивнул:

– Умный ребенок в таких условиях быстро учится очаровывать людей, Лютер. Чтобы никто не догадался, что он на самом деле думает. Или чувствует:

Он подошел к графину, стоявшему позади стола, и налил две порции янтарной жидкости в хрустальные рюмки. Обошел стол и протянул одну Лютеру. Первый раз в жизни Лютеру подавал выпивку белый человек.

– Я намерен взять вас на работу, Лютер, потому что вы меня заинтересовали. – Капитан присел на край стола и чокнулся с Лютером. Сунул руку за спину, достал откуда-то конверт и передал ему. – Эйвери Уоллис оставил это послание для того, кто его сменит. Обратите внимание, печать никто не трогал.

Лютер увидел темно-бордовое восковое пятно на обороте конверта. Перевернул. Обнаружил надпись: «Моему преемнику. От Эйвери Уоллиса».

Лютер отхлебнул виски. Получше того, что ему доводилось пить.

– Спасибо, сэр.

Капитан Коглин кивнул:

– Я проявил уважение к частной жизни Эйвери. Точно так же я буду относиться и к вашей. Но не думайте, что я вас не знаю, молодой человек. Для меня вы открытая книга.

– Да, сэр.

– Что значит «да, сэр»?

– Да, сэр, вы меня знаете.

– И что же я знаю?

– Что я смышленее, чем позволяю себе казаться.

– А что еще? – произнес капитан.

Лютер встретил его взгляд:

– Что я не такой смышленый, как вы.

Четвертая по счету улыбка. Еще одно звяканье рюмок: они снова чокнулись.

– Добро пожаловать в мой дом, Лютер Лоуренс.

Лютер прочел письмо Эйвери Уоллиса в трамвае.

Моему преемнику.

Если ты это читаешь, значит я уже умер. Если ты это читаешь, значит ты негр, потому что белые с Кей-, Эль– и Эм-стрит нанимают только негритянскую прислугу. По сравнению с прочими белыми семья Коглинов не такая уж плохая. С капитаном не стоит шутить, но он будет обходиться с тобой по-честному, если ты не станешь ему перечить. Сыновья у него, в общем, хорошие. Мистер Коннор будет на тебя время от времени покрикивать. Джо еще мальчишка, и, если его не остановить, он тебя уболтает до смерти. Дэнни – особь статья. Этот своенравный. Но похож на капитана, тоже будет относиться к тебе по-человечески. Нора тоже со своим норовом, но она никогда никого не надувает. Можешь ей доверять. Осторожней с миссис Коглин. Делай, что она просит, и ни о чем ее не спрашивай. Держись подальше от лейтенанта Маккенны, друга Капитана. Он живет на свете лишь попущением Божьим. Удачи.

С уважением, Эйвери Уоллис

Лютер оторвал взгляд от письма: трамвай катил по Бродвейскому мосту, внизу лениво серебрился канал Форт-Пойнт.

Стало быть, вот она, его новая жизнь. Вот он, его новый город.

Каждое утро, ровнехонько в шесть пятьдесят, миссис Эллен Коглин, выйдя из дверей своего дома (Кей-стрит, 221), величественно шествовала вниз по ступеням, туда, где Лютер поджидал ее у семейного авто, шестицилиндрового «оберна». Кивнув ему, миссис Коглин опиралась на его руку и устраивалась на пассажирском сиденье. После этого Лютер мягко, как учил его капитан Коглин, закрывал дверцу и вез миссис Коглин через несколько кварталов в церковь Врат Небесных на семичасовую службу. На протяжении этой самой службы он часто болтал с Клейтоном Томсом, работавшим у миссис Эми Вагенфельд, вдовы с Эм-стрит, самой фешенебельной улицы Южного Бостона. Вдова жила в особнячке, выходящем окнами на парк Индепенденс-сквер.