Текст книги "Пир окончен"

Автор книги: Дениз Робинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Верона говорила, что сотни женщин имеют здесь детей, и они хорошо приспосабливаются, но Форбс по-прежнему возражал: они оба молоды и могли бы подождать, пока не приедут в Англию.

Верона никогда не настаивала на своих аргументах. И все шло как есть. Но иногда она думала, что ребенок – это решение самой важной для нее проблемы – нечто значительное и важное, способное полностью заполнить собой пустоту в ее душе. Она чувствовала, что что-то потеряла в своей жизни, и это ощущение становилось все больше и больше. Верона начинала понимать, что это нарастает в ней тоска по прошлому.

Сегодня она чувствовала себя особенно тоскливо и не хотела вечеринки, но она должна была сделать все от нее зависящее, чтобы показать, что она наслаждается днем рождения. Форбс очень беспокоился о ее настроении. Он уже доставил ей одно удовольствие. Свозил ее вчера в Порт-Саид и купил ей большой и дорогой флакон духов «Шанель» и прелестные золотые сережки, которые она надела сегодня. Когда Верона услышала шаги мужа, голоса и смех, доносившиеся с веранды, она поспешно включила еще две лампы, чтобы лучше осветить стол.

Форбс толкнул дверь. Верона услышала, как он перед кем-то извинялся за то, что вошел первым. Широко улыбаясь, держа в каждой руке по сосуду со льдом для коктейля, появился Форбс.

– Все готово, дорогая. Можно начинать нашу пирушку.

Верона улыбнулась, взяла у него сосуды и поставила их на стол. Форбс вытер вспотевшее лицо и шею. Со дня их свадьбы он неожиданно немного вырос из-за такого климата и обильной пищи, и выглядел чрезвычайно здоровым.

За Форбсом вошли еще трое. Двоих Верона знала и приветствовала их. Это Бени Кинтел, который служил с Форбсом, высокий загорелый мужчина с редеющими на висках волосами, широкой бородой и приятной, но довольно скупой улыбкой. Он не был тем человеком, который мог бы привлечь Верону. Но Бени был одним из лучших друзей Форбса и отличным спортсменом. Они увлеченно занимались парусным спортом. Его жена, миссис Кинтел, была всем известна как Брауни. Она была маленькой женщиной, в половину роста мужа, с большими озорными глазами на ничего не выражающем маленьком лице. Она носила белокурый с завитушками, как у пажа, парик. Брауни обладала бесконечной энергией и одним из тех сладких, подобных детскому, голосков, которые неожиданно появляются у женщин ее возраста (миссис Кинтел была на десять лет старше Вероны). Верона часто виделась с Кинтелами и у них сложилась компания из четырех человек. Многое они делали вместе. Кипучее настроение Брауни помогало Вероне, когда она тосковала по дому и находилась в меланхолическом настроении.

Третий из вошедших в комнату, был не знаком Вороне. В отличие от двух других гостей, которые были одеты в белое, третий гость был в форме из хаки, с короной и двумя звездочками на погонах и темно-красным штрихом на отвороте воротника, на который Верона метнула быстрый взгляд. Она привыкла различать все знаки отличия и полковые значки. Этот человек был доктором, полковником. Брауни представила его.

– Я надеюсь, ты не будешь против еще одного гостя на вечере, дорогая. К тому же Стефан – наш большой друг, и он приехал повидать нас прямо в тот момент, когда мы готовились прийти к вам. Стефан, иначе полковник Колдер, был назначен к нам совсем недавно. Он прилетел из Лондона для специальной работы, которую получил сегодня. Он замечательный доктор, Верона. Он был с нами в Индии. Стефан – это Верона, миссис Джеффертон. Сегодня мы празднуем ее день рождения.

Полковник Колдер протянул руку.

Вероне показалось, что она сейчас же упадет в обморок. Комната медленно вращалась вокруг нее. Кровь, казалось, отхлынула от ее лица и сердца. Стефан… Это имя! Должно быть, это имя, и не только оно, а почти сверхъестественное сходство между доктором и ее Стефаном. Правда, у доктора более округлое лицо, но он такой же стройный и с таким же пронзительным решительным взглядом. Такой же высокий лоб и даже очки в роговой оправе, и темные волосы (правда, у полковника Стефана Колдера их было меньше, чем у ее Стефана). Он был старше и приближался к пятидесяти. В деталях, конечно, было много различий. Но с первого взгляда оба Стефана были жутко похожи. Это было тем обстоятельством, из-за которого была разрушена только что найденная Вероной опора спокойствия и удовлетворения, построенная на очень хрупком основании, потому что она была слишком молода и сильна для полного смирения с болью и печалью. Верона сделала попытку прийти в равновесие. Она не должна была показаться в плохом свете перед этими людьми, думала она в отчаянии, но земля уходила у нее из-под ног. Верона чувствовала, как руки доктора настойчиво приближаются к ее рукам. Она услышала его голос, низкий и озабоченный.

– Слушайте, сядьте на минутку, сожмите голову руками.

Верона издала короткий смешок, который звучал как-то отдаленно. Комната и все лица расплывались. Конечно, думала Верона, Стефан Колдер был доктором и видел, что с ней происходит. Она очнулась на стуле. Форбс поддерживал ее рукой. Верона услышала множество голосов.

– Что случилось, дорогая?

– Бренди, быстро!

– Это все жара. Сегодня чертовски жарко, Ни глотка воздуха, даже при работающем вентиляторе.

Когда Верона пришла в себя, то почувствовала вкус бренди, увидела Форбса. Его красивое лицо было обеспокоено. Он стоял перед Вероной на коленях. А Брауни протирала ее писки одеколоном.

Верона никогда прежде не падала в обморок, я она быстро обрела равновесие. Друзья настояли на том, чтобы Ворона оставалась на стуле и пила больше бренди.

Стефан Колдер профессионально положил свой палец на руку Нероны, чтобы измерить пульс.

– Сейчас все хорошо? – спросил он. Стефан улыбнулся и посмотрел на Верону через оправу очков. Она отвела взгляд, попросила у Форбса платок и вытерла свой влажный лоб. Краска начала возвращаться на ее лицо и сердце начинало биться в обычном ритме. Но Верона закрыла глаза. Она не могла смотреть на незнакомца, которою сегодня привели Кинтелы. О Боже, думала Верона, он смотрит на нее таким же взглядом, как когда-то смотрел Стефан Бест. Имя, сходство были просто потрясающими. Верона поняла, как просто пробиться через броню, которой она закрывала все это время свои чувства.

Верона с трудом поднялась на ноги и довольно отчаянно повернулась к мужу.

– Мне так жаль. Это так нехорошо с моей стороны, дорогой. Это жара, конечно. Когда одевалась, я чувствовала небольшой обморок. Да, честно, со мной все в порядке. Не задерживайтесь с напитками, не засиживайтесь здесь слишком долго. Мы пойдем в клуб. Там, возле озера, будет намного свежее.

– Вот! – воскликнула Брауни с настоящим сочувствием. – Какая досада! Но не правда ли, я привела доктора в нужный момент!

Вес засмеялись. Ворона тоже смеялась. Форбс похлопал ее по плечу и успокоился. Верона направилась к туалетному столику и тщательно напудрила нос. Ее глаза, которые она увидела в зеркале, привели ее в состояние шока. Зрачки были ненормально расширены. Как ужасно все вышло! Что подумает о ней полковник Колдер? Стефан Колдер прикуривал сигарету, которую ему предложил Форбс, и испытывал приятные чувства. Иногда он бросал обворожительные взгляды на девушку, которая только что чуть было не упала в обморок. Он поддержал ее и помог прийти в себя. Стефан Колдер был семейным доктором и хорошим психологом. К тому же у него было имя одного из лучших в войсках гинекологов. И поэтому он понял, что дело тут не только в жаре. Опытный Стефан был немного озадачен ошарашенным видом молодой миссис Джеффертон, когда он протянул ей руку для приветствия. Именно после этого она мертвенно побледнела.

Верона была самой красивой девушкой, которую доктор Колдер когда-либо видел. Он интересовался человеческой натурой и женщинами, хотя и был холост. У него была только одна женщина, первая и настоящая любовь его жизни. Но она была замужем за жестоким человеком. Стефан заботился о ней во время болезней, но профессиональная честность не позволила ему вступать с ней в более близкие отношения. Все закончилось просьбой Стефана переслать его в другую часть. Он сильно страдал. Впрочем, как и она. Несколько месяцев спустя он услышал, что она умерла от последствий операции. Одна женщина, их общий друг, написала, что Лора знала, что скоро умрет и просила передать ему, что хотела бы, чтобы Стефан знал, что она, Лора, любила его. Давно уже никто не привлекал внимание Стефана Колдера так, как сделала это сегодня вечером Верона.

Глава 6

Немного позже, этим вечером Колдер нашел возможность поговорить с Вероной наедине. Это был незаурядный обмен острыми словечками и шутками.

Они поужинали в офицерском клубе. Было довольно очаровательное окружение. На берегу Великого Горького озера все танцевали на террасе перед освещенным луной озером, которое выглядело под усеянным звездами небом, как лист серебра.

Танцуя со Стефаном, Верона была так же весела, как и с другими мужчинами. Но ее веселость временами казалась слишком нервной. К тому же она выпила довольно много шампанского, была необычайная духота, даже здесь, возле озера. И после нескольких минут пребывания на танцплощадке пот потек по спине Стефана, а воротник его стал влажным.

– Как вы относитесь к тому, чтобы оставить танцы и пойти подышать на берег озера.

– Я думаю, это будет великолепно, – ответила Верона.

И на самом деле, было великолепно, когда они сидели на ветерке в стороне от общества. Верона поняла, как сильно устала, и как необходима ей была минутная передышка.

Стефан закурил. Он был любителем сигар. Верона вдохнула воздух и сказала:

– Гм. Хорошо пахнет. Напоминает мне отца. Сигара была для него огромным наслаждением вечером, после ужина, но сейчас он говорит, что не может себе это позволить. Надеюсь, я привезу отсюда домой много из необходимого для него. Кажется, несправедливым, что мы имеем так много, тогда как они все еще вынуждены себе в чем-то отказывать.

Стефан кивал.

– Да, я думаю, многие так же считают. Но вам же не нравится здесь? Не так ли?

– Я просто ненавижу это место, – сказала Верона.

Чувство, с которым Верона произнесла эти слова, заставило Стефана сдвинуть брови.

– Неужели это так серьезно?

– Да, полковник, серьезно.

Стефан пристально, изучающе посмотрел на Верону. Ее лицо выглядело изнуренным, красивым и безгранично огорченным.

– Вы называете меня немного формально. Вы не хотите звать меня по имени? В нем, кажется, есть что-то, что вам не нравится.

Краска залила лицо Вероны.

– Ой, – произнесла она со вздохом, – как вы можете быть таким, таким страшно проницательным?

– Я изучал психологию, моя дорогая, и женские болезни, и душевные, и физические. И когда Брауни представила меня вам, вы чуть не упали в обморок. Дело было не в жаре. Было что-то другое. Не хотели бы вы рассказать мне об этом?

– О! – воскликнула Верона. – Вы слишком, слишком внимательный человек. О, нет! Не заставляйте меня говорить, я не могу. Мне нужно сегодня быть веселой, потому что у меня день рождения.

Стефан подумал, что это были самые трогательные слова, которые он когда-либо слышал. Он взял руку Вероны, задумчиво рассматривая ее тонкие пальцы.

– Да, я наблюдал за вашими руками весь вечер. Мечта скульптора, моя дорогая. Вы очень красивы, дитя мое, вы знаете об этом? Вы не приспособитесь здесь. Вы жена не армейского типа. К тому же я довольно стар даже для того, чтобы быть вам отцом, и я чувствую, что имею право говорить такие вещи.

– Да, пожалуйста. Мне ужасно нравится говорить с вами. Видите ли, вы жутко похожи на одного моего знакомого. Его зовут Стефан. Вы совершенно правы. Поэтому я чуть было и не потеряла сознание. Но полковник Колдер, я просто не могу называть вас Стефан! – голос Вероны сломался. Она судорожно глотнула.

Полковник увидел, как две большие слезы показались на глазах, задрожали на ресницах Вероны и скатились по ее щекам.

Колдер освободил ее руку, достал платок и, наклонившись вперед, тщательно вытер слезы.

– Вы не должны плакать в день своего рождения, Верона. Если я причина, по которой вы заплакали, то я никогда не прощу себе этого. И ваш муж будет совершенно прав, если достанет свой табельный револьвер и пристрелит меня.

Верона засмеялась и высморкалась в свой большой шелковый платок. Затем она сказала более спокойно:

– Я действительно благодарна вам за то, что вы привели меня сюда. Я была просто на грани истерики. Бери Кинтел – такой баламут. Он не может быть серьезным ни на минуту. Это так утомительно. Коль Чарльз – прекрасный мальчик, просто прекрасный. И он обожает Форбса, они работают вместе. Но он немой. Я никогда не знаю, как с ним разговаривать, и он безобразно танцует.

– Как и я, – добавил Стефан.

– Я не заметила этого!

– Тогда, должно быть, вы много выпили, моя дорогая. Я изуродовал обувь всех моих партнерш. Как правило, я играю в бридж. Я не танцую. Но вы были очень любезны, что пригласили меня на ваш вечер, и я…

– Ивы сделали все, что могли – договорила за полковника Верона и посмотрела на него сквозь ресницы своим застенчивым, очаровательным, волнующим взглядом.

Полковник Колдер покачал головой.

– Это было не сложно. Но давайте вернемся к фактам. Вам не нравится вечер. Почему?

– Только потому, что напомнил вам о другом Стефане:

Верона опустила голову.

– Наверное.

– Итак, вы смирились, пытались подавить в себе свои чувства, бедняжка. Но прошлое по-прежнему лежит на вас и давит тяжелым грузом. Почему бы вам не избавиться от этого, и не рассказать мне о себе? Я совершенно безопасен, как улитка. Все, что вы мне скажете, останется тайной. Многие доктора поступают так же. Почему бы вам не считать себя моим пациентом? Вы больны. Не физически, конечно. Хотя нам не помешало бы набрать немного веса и хорошо отдохнуть. Но больна, в первую очередь, ваша душа. Это все от того, что все ваши идеалы и чувства, настоящие чувства законсервированы, закрыты в вашем подсознании. Они действуют как внутренний яд. Сегодня вам исполнилось двадцать четыре года, слава Богу, вы еще ребенок! Вы же не хотите, чтобы что-нибудь отравляло вашу жизнь. Выплесните все ваши эмоции и мысли наружу. Вам будет легче. Уверены ли вы в том, что мне можно доверять?

– Я вполне уверена в этом. – ответила Верона низким голосом. – Я чувствую, что могу рассказать вам все, что угодно. И моя душа, действительно, больна. Я знаю это. Иногда моя болезнь достигает критической точки. Я все время старалась побороть себя.

– Каким образом?

Полковник Колдер задал ей этот вопрос специально. Верона жила на нервах, и она заставляла себя всеми силами вести жизнь, которой она явно не желала. Она вела бой со своими привычками. И очень тяжелый бой. Но она проиграло его.

– Теперь скажите мне, почему вы так несчастны? Чем вас не устраивает ваше настоящее?

– Форбс – прекрасный человек. Он очень прекрасный. Я привыкла к нему. Я уважаю его. Он очень хорош вообще и страшно хорош в работе. Я сильно привязалась к нему, но я, я… не должна была выходить за него замуж.

– Сейчас неизбежный вопрос, Верона: так почему же вы вышли за него замуж?

Почему она вышла замуж за Форбса? Верона закрыла глаза и безнадежно покачала головой. Как часто она задавала себе этот вопрос! Потому что Форбс заслужил большего, чем она могла дать ему. Она искренне хотела дать ему счастье и быть самой счастливой рядом с ним.

Верона рассказала Колдеру о своей долгой дружбе со Стефаном Бестом, о том, что они сначала были близки в живописи, а затем и в любви. Как дружба переросла в более глубокое чувство, и как Стефан променял ее, ее добродетель и любовь на свою карьеру. Потом, боясь себя и устав от долгого ожидания, безнадежных перспектив, она ушла к Форбсу Джеффертону в надежде, что обретет с ним семейный покой.

Верона описала последний отчаянный вечер, когда она сбежала от Стефана и во всем призналась Форбс.

– Видите ли, – добавила она, – даже в ту ночь я сомневалась в том, что мне стоит выходить замуж за Форбса. Но он успокоил меня, оказав, что все будет хорошо. Он дал мне понять, то у него разобьется сердце, если я уйду от него. И гак я согласилась. Какая польза от того, что у всех будут разбитые сердца? – сдерживая слезы, закончила Верона.

Затем Стефан Колдер сказал:

– Жаль, что твой художник дал тебе уйти. Я знаю тип таких людей. И, исходя из того, что ты говорила об успехе, который пришел к нему в последние годы, у меня нет сомнений, что это человек, в душе которого горит пламень гения. Но эти люди всегда опасны для женской любви. Можно привести примеры из жизни великих художников! Я могу назвать вам дюжину. Гойя, например. Он первый приходит на ум. Он поставил свое искусство выше семьи, бросил жену и детей. Возможно, он был прав. Есть и другие люди, не художники, которые верят, что профессия более важна, чем женитьба. Я не могу с этим согласиться. Если бы женщина, которую я полюбил, была бы свободна, я бы поставил ее превыше всего. Но эту проблему каждый решает для себя сам. Никто не может сказать, что ваш художник бросил вас. Он был честным до конца. Но он причинил вам сильную боль.

– Но он и себе тоже причинил боль. Я знаю это!

– Значит, он навредил и себе, моя дорогая. Он мог бы на вас жениться.

– Я должна была ждать его. Теперь я знаю это.

– Просто быть мудрой после того, как все произошло. Но вполне возможно, что вам пришлось бы ждать годы и годы, пока он добился бы признания. Ему повезло, а вам нет, потому что у вас было меньше терпения. Задумайтесь. Я не обвиняю вас в том, что вы стремились обрести в жизни опору. Наоборот, я восхищаюсь силой вашего характера, тем, что вы порвали с человеком, которого так любили.

– Значит, вы не можете назвать меня малодушной?

Полковник ответил на этот жалобный вопрос улыбкой:

– Нельзя назвать малодушной девушку, которая хотела сохранить свою добродетель.

– Но я не должна была выходить замуж за Форбса. Не только потому, что Стефан быстро добился успеха и мог бы жениться на мне, но и потому, что я не могу дать Форбсу ощущения полного счастья.

Колдер посмотрел на немного наклоненную красивую молодую голову с жалостью и нежностью.

– Дитя мое, Форбс – человек, который может сам позаботиться о себе, и он более удовлетворен сам собой, чем вы. И только вы испытываете затруднения.

В глазах Вероны застыла безысходность.

– Я даже и не пытаюсь уже рисовать, а Стефан говорил, что я, должно быть, стану хорошим художником. Кажется, все потеряно. О, я не знаю… – внезапно закончила Верона, качая головой из стороны в сторону.

– Ваша большая ошибка – сказал Стефан, – в том, что вы не отказались от договоренности с Форбсом Джеффертоном после последнего разговора с художником. Вы были вполне уверены той ночью, что по-прежнему любите его. Свадьба, которая состоялась только потому, что на вас не мог жениться ваш друг, не может удовлетворить девушку вашего темперамента.

– Если бы Форбс не был таким хорошим, я могла бы принести ему извинения и вернуться к Стефану. Я надеюсь все еще, что он относится ко мне так же, как я к нему. Мне так хочется повидаться с ним. О, я хочу поехать домой!

Колдер покачал головой и поджал губы.

– О, вы, женщины! Какой ошибочный аргумент. Я слышал это так часто: «Должно быть, было бы проще, если бы мой муж не был таким хорошим человеком, тогда я бы ушла от него…» Как не стыдно!

Верона многозначительно хмыкнула и закусила губу.

– Теперь вы видите, насколько я глупа!

– Я не считаю, что вы глупы. Я думаю, что вы очень добры и милы. Но вам следовало бы быть более рассудительной. Мир был бы жалким местом, если бы мы позволили нашим собственным заблуждениям руководить нами. И величайшая из всех ошибок – представлять себе, что можно исправить одну ошибку, сделав другую. Вы бы почувствовали себя более несчастной, если бы сейчас ушли от Форбса к своему художнику. Я не сомневаюсь, он встретил бы вас с восторгом. И в своем сегодняшнем положении предложил бы вам развестись с мужем, и сам женился бы на вас. Но вам пришлось бы пройти через ад, чтобы обрести свободу. Такой же ад был бы уготован и Форбсу. Это не устроило бы вас, Верона, не так ли?

Верона слушала Колдера. Ее сосредоточенный взгляд остановился на нем. Как будто все ее существо зависело от его слов. В этой полутьме ей казалось, что сам Стефан смотрел через оправу очков: полунежно, полудружески. Сердце Вероны терзалось в страшных муках. Но слова полковника, казалось, придавали ей странную новую силу, ощущение мира после бури. Потому что перед ней сидел не пламенный эгоист, а мужчина без предубеждений, человек твердых убеждений, отличный психолог, доктор, который мог излечить не только тело, но и душу. Когда Колдер закончил говорить, Верона сделала глубокий-глубокий вдох. Она чувствовала себя, как будто она тонула и опять попала на воздух.

– Вы совершенно правы, – ответила она. – Это бы меня не успокоило. Все, что вы мне сказали – это правда. Я должна быть вам благодарна, мне не на что жаловаться. Я буду продолжать пытаться сделать Форбса счастливым. Я буду. И перестану тужить о Стефане и прежней жизни.

У меня это получится.

Стефан Колдер на мгновение замолчал. Он думал: «Она, как малое дитя, просящее прощения. Она довольно мужественна, но она основательно запуталась и в отчаянии. Бедное, замечательное, маленькое существо.»

Стефан ощутил не подчинявшееся его сознанию желание обнять Верону, погладить ее. Как когда-то он обнимал Лору, гладил ее, а она все плакала и плакала. Как и Верона, она была доброй и честной. И никакой вины за ней не было. Как и Верона, она страдала от собственной порядочности. Бедная Верона!

И Колдер прервал свой внутренний монолог, обратясь к Вероне:

– Я знаю, что вам немного поможет. Не надо лелеять мечты о художнике. И не надо хранить тайную веру в то, что он и ваше прошлое было более замечательным, чем ваше настоящее с Форбсом. Насколько я знаю этих художников, особенно гениальных, они причиняют много страданий своим близким. Вас извела бы ревность. Вы никогда бы не чувствовали себя в безопасности. И никогда не были бы первой в его душе, потому что его искусство всегда будет для него на первом месте. В любом случае у вас была бы с ним суровая жизнь. С Форбсом же просто. И он балует вас. Делитесь со мной иногда. Достаньте свои краски. Рисуйте. Будьте доброжелательной и заботливой, смотрите на жизнь проще. Все идет не так, как вам хотелось бы. Делитесь всеми своими сомнениями – пока не научитесь говорить о Стефане Бесте спокойно, а не падать в обморок при его имени или при встрече с кем-нибудь в таких же, как у него, очках.

Колдер улыбался, придерживая очки рукой.

Верона тоже улыбалась и даже попыталась засмеяться.

– Не смешите меня, – сказала она жалобным тоном.

– О, но я хочу слышать, как вы смеетесь. И я хочу, чтобы в конце празднества вам было лучше, чем в его начале.

– Я буду. Вы были так добры ко мне. Я не могу выразить, как много вы для меня сделали.

С вами я стала сама собой.

– Не об этом ли я вам и говорил? Перестаньте мучить себя воспоминаниями. Посмотрите на ваши проблемы со стороны. Не пытайтесь играть какую-то роль, а ведите себя естественно.

– Но я не смогу быть всегда откровенной с собой или с Форбсом. Я не смогу ему рассказать о том, о чем рассказала вам. Не могу дать ему почувствовать, как я здесь иногда несчастна.

– Хорошо. Приходите ко мне. Мы сможем обо всем поговорить. Я буду рядом, если в этом будет необходимость.

Глаза Вероны сверкнули.

– Спасибо, огромное спасибо. Это просто замечательно, что вы здесь, полковник Колдер. Я уверена, что теперь все станет по-другому. Вы просто прелестны.

– Дитя мое, я просто старый доктор, не имеющий никаких творческих наклонностей, как и Форбс. Я люблю работу, гольф и хорошие шары. Очень материалистичен. Конечно, больше, чем он, видел жизнь и знаю немного больше, что происходит в сердце мужчины и женщины. Я привык иметь хорошую репутацию, я немного разбираюсь в живописи. У меня был брат, который прекрасно рисовал. Я, кажется, положил пару его набросков в чемодан. Я взял их с собой, чтобы повесить в своей квартирке. Вы скажете о них свое мнение. Я посмотрю на ваши и тоже критически оценю их.

– О! – воскликнула Верона. – Это будет весело.

– Что же касается моего имени… Забудьте, что я Стефан. Называйте меня Док. Меня все так называли в Индии.

– Спасибо, Док. Я так благодарна. Колдер помог Вероне встать.

– Может быть, я стар, чтобы быть вашим отцом, но ваш муж начнет искать свой револьвер, если я тут же не приведу вас назад. А то будет скандал, деточка. Вы понимаете это? Я не провел в Фэйде еще и двадцати четырех часов, а уже позволил прекрасному созданию бросить тень на мою репутацию.

Верона засмеялась. Стефан Колдер услышал в ее голосе беззаботность. Он положил руку ей на плечо.

– Пойдемте, я хочу посмотреть, как вы танцуете со своим прекрасным мужем. И хватит бесполезных сожалений и самокопаний. Док – отныне ваш отец-исповедник.

– Док – новый и замечательный друг, – сказала Верона и добавила:

– О, вы так похожи на Стефана. Это невероятно.

– Это вы – нечто невероятное и удивительное. И очень красивая, любому способны вскружить голову. Вы опасны. Вас следовало бы держать на цепи.

Медленно они возвращались в клуб. Верона чувствовала себя как бы заново родившейся. Все ее былые тяжелые чувства были забыты. На душе было легко и радостно. Ощущение постоянного присутствия Стефана Беста осталось (ощущение, которое не уйдет, пока она жива), но оно больше не причиняло ей боли. Он был здесь. Вероне, казалось, что дух того Стефана вселился в седоволосого стареющего доктора, и она была спокойна.

Когда они вошли в клуб, Верона подошла прямо к Форбсу и протянула ему руку.

– Потанцуй со мной! Форбс встал из-за стола.

– Здравствуй, дорогая. Где ты была? Я видел, как ты ушла с доктором. Я решил, что ты плохо себя чувствуешь, и он повел тебя домой.

– О, Боже, нет! Я хочу, чтобы ты знал первым: я чувствую себя прекрасно. Мы просто разговаривали. И все. Мы сидели на берегу озера.

Форбс выглядел оживленным. Он был искренне рад видеть Верону здоровой. Во время танца она прижалась к Форбсу поближе и прошептала:

– Спасибо тебе за прекрасный день рождения, дорогой мой!

Форбс был несколько удивлен внезапным порывом ее нежности и поблагодарил ее. Он подумал, что никогда не видел ее такой красивой.

В ней было много очарования. А совсем недавно она была так изнурена, подавлена. Форбс крепко обнял свою жену.

– Рад, что тебе нравится, любимая. Я думаю, что получился прекрасный вечер. Колдер – славный парень. Правда?

– Очень, – сказала Верона со вздохом. Когда вечер подошел к концу и они вернулись в свою квартиру, Верона все еще ощущала благотворное воздействие своего разговора с доктором. Еще она испытывала необычайную теплоту и благодарность по отношению к Форбсу, который по своей простой, отчасти слепой натуре давал ей все, что было в его силах. Новая и безотлагательная идея посетила ее. И она разрасталась все больше и больше. Когда Верона была уже в постели, Форбс, по привычке, сидел на краю кровати и разговаривал с ней, докуривая последнюю сигару.

Было уже около двух часов ночи. Форбс выключил вентилятор на потолке. В окна дул прохладный ветер пустыни. Температура снизилась. Но все равно было жарко. Верона лежала без одежды, только тонкая ночная рубашка покрывала ее прекрасное тело. Ее каштановые волосы были распущены и лежали на подушке, как шелковый веер. Ее взгляд был загадочным, непонятным Форбсу. Он подумал, что Верона выглядит необычайно красивой и счастливой. Форбс затушил сигарету и склонился над ней.

– Дорогая, – он слегка коснулся губами ее уха.

Ее обнаженные гладкие руки обвили его шею. Верона прошептала быстро, серьезно:

– Форбс, дорогой, мы ждали достаточно долго, слишком долго. Я хочу ребенка, не правда ли это будет замечательно? Ты ведь тоже хочешь этого? На будущий год мы в любом случае поедем домой. Я могу поехать раньше к маме и родить дома. Все уже будет кончено, когда ты вернешься. О, Форбс!

Форбс был удивлен, немного встревожен и не мог сразу отказать ей. Он был во власти чего-то большего, чем эмоции. Он был втянут в шелковую паутину самой могущественной из всех вещей: в женское желание материнства. Верона заговорила опять, прижавшись к нему своей мягкой, полной щекой.

– О, Форбс, давай попробуем завести ребенка. Это так украсит нашу жизнь! Не заставляй меня ждать еще.

Верона была нежной, желанной и просящей. В этот момент в ее сердце не было места для Стефана. Только эхо всех советов, которые дал ей доктор, собственное искреннее желание сделать Форбса счастливым и искренняя вера в то, что ребенок сделает сильнее связь между ними и отгонит все воспоминания, связанные со Стефаном Бестом.

Форбс не ответил, но прижался к ней и страстно поцеловал в ее нежные, притягивающие губы. С чувством одержанной победы Верона дотянулась до выключателя и выключила настольную лампу. Комната погрузилась в темноту…