Текст книги "В когтях ястреба"

Автор книги: Денис Юрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

* * *

В детстве Штелер любил гулять в отцовском саду, где росли, наполняя воздух благоухающим ароматом, яблони и вишни. Он пропадал в нем часами, а если строгие родители были в отъезде, то и днями. Деревья были его лучшими друзьями, они выслушивали его истории, заботились о нем, укрывая листвою от жары и успокаивая мерным колыханием веток в самые трудные минуты жизни. Сюда малыш Аугуст убегал, получив от отца ремнем по розовой попке. К своим молчаливым друзьям он спешил, если его обижали старшие братья. Особо прекрасен сад был ранней весной, в ту пору, когда зимние холода отступали, наступали первые теплые деньги, только начинали радостно щебетать неизвестно откуда прилетевшие птички и цвели вишни. Штелер так любил их цвет, а теперь… теперь сада не было, на его месте чернела земля, на которой кто-то развел огромное кострище, а там, где росли деревья, торчали уродливые, обугленные стволы… все, что осталось от его верных молчаливых друзей.

Сад был полностью выжжен, а дом цел, хотя и он претерпел разительные изменения. Стены, балконы, окна и крыша пугали глаз своей чернотой. Они были перепачканы сажей, копотью и еще какой-то непонятной черной субстанцией, напоминавшей огромного расползшегося слизняка. В перекошенной железной ограде местами зияли бреши. Некоторые прутья решетки были так вывернуты и перекручены, что, казалось, по ним били тараном, а затем, поняв бессмысленность затеи, стали палить из пушек, притом не самого мелкого калибра. Подтверждений тому, что дом пережил и осаду, и настоящий артиллерийский обстрел, и последующий за ним штурм, было множество. Кое-где возле стен валялись ядра и мелкие шарики картечи, земля вокруг дома была вся в ямах и рытвинах, как будто безумный садовод, перед тем как предать дом с садом огню, решил выкорчевать и пересадить деревья. Штелер не мог понять, зачем и кому понадобилось так издеваться над домом и почему, если по особняку стреляли из пушек, стены остались целыми, ведь на них не было ни одной дыры, ни одной вмятины, да и окна не остались без стекол. Однако жалкий вид особняка был не самым удивительным, не самым нереальным зрелищем.

Верхом абсурда было то, что творилось вокруг, всего шагах в пяти от поваленной и перекошенной ограды. Дом окружал сплошной ров, заполненный грязной, мутной водою. За ним была возведена высокая земляная насыпь с обустроенными позициями для стрелков, настоящий полевой редут, которых бывший полковник перевидал на своем веку превеликое множество. По всему периметру окружавшего дом укрепления, с интервалом всего в десять шагов, были расставлены часовые, то ли охранявшие дом от гнева горожан, ненавидящих изменников ванг Штелеров, то ли, наоборот, оберегавшие жителей Вендерфорта от праведного возмездия дома, который мстил за то, что его пытались разрушить и сжечь.

Неподалеку виднелись армейские походные палатки. Штелер насчитал их с десяток, а значит, комендант города пригнал к особняку никак не меньше целой роты солдат. В землю вокруг насыпи были вкопаны большие, в полтора человеческих роста, ритуальные кресты, соединенные друг с другом серебряными цепями, на которых, как постиранное белье во время сушки, колыхались от каждого дуновения ветра иконы и выдернутые листки из Святого Писания. Кроме стражников, почему-то боявшихся не только пересекать отмеченную цепью границу, но и поворачиваться к дому спиной, моррон заметил еще пятерых священников, готовящихся к проведению какого-то сложного церковного обряда. Трое из них были одеты в черные балахоны святой инквизиции.

Самое поразительное, что вся эта нелепица (иного слова Штелер не мог подобрать) происходила не где-нибудь на задворках города, а в самом сердце Вендерфорта, в каких-то пятидесяти шагах от ограды герцогского дворца и в семидесяти-восьмидесяти шагах от площади, по которой неспешным, прогулочным шагом прохаживались отдыхавшие горожане. К тому же зачем кому-то понадобилось так измываться над добротным особняком? Не проще ли было королю пожаловать его новым владельцам, а не приказывать обмазать стены какой-то пакостью и устраивать бессмысленное представление «а-ля изгнание бесов»? В конце концов, бывшего полковника обвинили всего лишь в измене Короне, а не в продаже бессмертной души рогато-хвостатым купцам из преисподней!

Конечно же, Штелер пытался расспросить окружающих, что это еще за глупое представление. Да вот только обратиться было не к кому… Часовые не отвечали на его вопросы, а когда моррон сделал всего пару шагов в сторону палаток, то услышал за спиной грубый окрик и характерный щелчок взводимых курков. Служивый люд оказался крайне неразговорчивым, видимо, офицеры запретили солдатам пускаться в разъяснения. Прохожие на площади тоже не удосуживались снизойти до разговора с удивленным приезжим, а стоило лишь барону деликатно и учтиво задать гулявшим вопрос, как от него шарахались в сторону. Лишь двое из доброго десятка опрошенных скудно удовлетворили его любопытство: старенькая дама тихонечко прошептала зловещее слово «проклятье», а пробегавший с посланием в руках из дворца к палаткам вестовой прокричал на ходу «Карантин!».

Единственным местом, где он мог хоть что-то узнать, была ресторация «Доблесть и Честь», располагавшаяся на противоположной стороне площади, ее окна выходили как раз на обложенный со всех сторон, словно лисья нора, особняк баронов ванг Штелеров. Заведение было очень престижным и, как следствие, дорогим. Его посещали лишь представители самых знатных семей Вендерфорта, дворяне на службе у герцога и приезжие аристократы. Лиц неблагородного происхождения туда не пускали на порог, а дворяне с тощими кошельками уходили сами, как только улыбчивые прислужники давали им взглянуть на цены. Посещение «Доблести и Чести», бесспорно, ударило бы Штелера по кошельку, но зато там он мог разговорить кого-нибудь из обслуги, подслушать сплетни придворных и, самое главное, увидеть из окошка церковный ритуал, который вот-вот должна была начать святая инквизиция.

Глупо жалеть деньги, когда того требует дело. К тому же два золотых за бокал хорошего вина не такая уж и большая плата, если в придачу ты бесплатно получаешь ценные сведения.

* * *

Время – самый жестокий палач, оно убивает медленно, постепенно, растягивая муки выбранной жертвы на долгие годы, а то и на десятилетия или века. Все, что когда-то было могущественным и величественным, рано или поздно станет жалким, убогим и нелепым; все, что когда-либо процветало, когда-нибудь да обратится в прах.

Штелер только прибыл в город и не знал, когда точно начался упадок преуспевающей ресторации, но симптомы болезни, называемой людьми красивым словом «банкротство», заметил сразу, как только переступил порог. В дверях его не встретил улыбчивый слуга в белоснежном парике и ливрее цвета морской волны, а это уже был первый признак нависшего над заведением разорения. Сцена, на которой ранее денно и нощно сменяли друг друга певцы, музыканты и танцоры, развлекавшие своим нехитрым искусством откушивающих гостей, теперь была пуста, а на стульях скрипачей да виолончелистов виднелся такой толстый слой пыли, что барон сразу понял: выступления не предвидится, просиди он хоть до полуночи. В огромном зале, рассчитанном как минимум на пятьдесят-шестьдесят не привыкших к стеснению персон, обедало всего около десятка посетителей, причем по их одеждам сразу было ясно, что до аристократии им далеко. В основном это были приезжие, зашедшие в когда-то шикарную ресторацию по старой памяти, так же, как и моррон, весьма удивленные отсутствием прежнего лоска да блеска, но все-таки оставшиеся ненадолго перекусить. Если ранее около каждого столика стоял услужливый слуга, готовый быстро исполнить любой каприз посетителя, то теперь разносчиков блюд было всего шестеро на весь огромный зал, да и меню стало заметно проще, без изысков и деликатесов, хотя цены остались по-прежнему высокими. На стенах было пустовато, видимо, не сводящий концы с концами хозяин, избавившись от лишних слуг и прекратив подавать яства, которые заказывают не чаще раза в полгода, уже принялся продавать картины. Его можно было понять, расходы заведения остались высокими, а вот доходы заметно оскудели. Штелеру даже стало интересно, какой он по счету клиент до закрытия когда-то гремевшей на весь город «Доблести и Чести».

Прошествовав через зал, Штелер занял пустующий столик у окна и, поскольку все разносчики пока были заняты, стал наблюдать за проходившей возле его дома церемонией, немного напоминавшей освящение, немного – похороны. Под дружное песнопение священников, а может быть, просто под чтение стихов из Святого Писания, восемь солдат осторожно несли ко рву большой чан, наполненный какой-то кипящей жидкостью. Моррон предположил, что жидкость – смола, а иначе как можно было объяснить возникновение на стенах особняка огромных черных пятен, похожих на слизь. Однако его догадка оказалась неверной. Немного постояв перед рвом, наверное дожидаясь, пока священнослужители закончат молитву, стражники перевернули чан и вылили содержимое в ров. На этом, собственно, церемониал и закончился. Служивый люд оттащил чан обратно к костру, а священники, сняв ритуальные одеяния, скрылись в одной из палаток.

– Чего изволите, милостивый государь? – раздался рядом голос разносчика, оторвавший моррона от размышлений.

– Бутылку «Минфарэ», жареную куропатку и хозяина, – не отрывая глаз от окна, сделал необычный заказ Штелер.

– Простите? – удивленно переспросил слуга, которому показалось, что он просто не расслышал названия последнего блюда.

– Хозяина позови, поболтать с ним надо! «Минфарэ» принеси, а о куропатке можешь забыть, – упростил заказ посетитель.

– Видите ли, – замялся слуга, – наш хозяин не выходит к гостям.

Не желая тратить впустую время на глупые пререкания, Штелер небрежно бросил на стол серебряную монету, которая тут же исчезла в фартуке слуги, еще даже не успев коснуться скатерти. Парень мгновенно испарился, и, как показалось Аугусту, в направлении кухни, а это был хороший знак.

«Если хозяин находится на кухне, значит, он сам потеет возле котлов, следовательно, повар уволен или сбежал… Дела в заведении совсем плохи, а это хорошо… для меня хорошо, – размышлял моррон в ожидании заказа. – За несколько золотых отчаявшийся хозяин расскажет мне все, поделится всем, о чем другие почему-то молчат… Ох и надоела же мне эта таинственность!»

Не прошло и минуты, как возле столика появился невысокий толстячок, судя по мутным зрачкам и огромным мешкам под глазами, очень уставший и нормально не спавший несколько дней. Это было естественно, если учесть, в каком состоянии находятся дела заведения. Когда весь в долгах, то волей-неволей начнешь страдать от бессонницы.

– Изволили видеть, милостивый государь? – произнес хозяин ресторации, так спешивший на зов посетителя, что даже забыл снять перепачканный жиром и приправами фартук.

– Я еще и вино заказывал, – напомнил Штелер скромно притаившемуся за спиной хозяина разносчику. – Видите ли, уважаемый, я приезжий, но когда-то несколько лет прожил в Вендерфорте, – начал разговор моррон, как только любопытный парень побежал за вином. – Город изменился, люди тоже, да и ваше заведение уж совсем не то…

– Можете передать Монфьеру, что я отдам долг, послезавтра отдам! – резко и грубо перебил моррона хозяин и, повернувшись к посетителю спиной, отправился на кухню.

Звон презренного металла творит чудеса, он куда доходчивей объясняет серьезность намерений, нежели лишь сотрясающие воздух слова. Как только пять золотых покатились по пустому столу, хозяин остановился, а затем вернулся.

– Вы ошиблись, милейший, я не посланник от вашего кредитора, – поставил точки над «i» моррон, кивком головы указав хозяину на стул. – Мне хотелось бы получить лишь некоторую информацию, за которую я готов хорошо заплатить.

– И о чем же вы хотите узнать? – медленно произнес хозяин, чьи глазки забегали, попеременно глядя то на лицо собеседника, то на горстку золотых на столе.

– А как вы сами думаете, о чем? – Штелер ненадолго потерял терпение и чуть было не перешел на крик, так ему надоели сплошные загадки вокруг. – О том, что происходит в городе! О том, что случилось с вашим заведением и что, черт возьми, вот это такое?! – Штелер указал пальцем в направлении осажденного особняка за окном. – Что там такое творится: учения городской стражи или отпевают кого-то?! А может, Его Светлость герцог Вендерфортский решил фамильный склеп на месте особняка баронского соорудить и на всякий случай землицу освящает?!

– Тише, милостивый государь, умоляю вас, тише, – прошептал хозяин, испуганно озираясь по сторонам, – за одни только речи такие….

– Говори, что в городе происходит?! – перешел на шепот моррон и крепко сжал ладонь аж взопревшего со страху хозяина.

– Ничего я вам не скажу, а коли с вопросами глупыми не уйметесь, так и за стражей пошлю. Вон она где, близко совсем, – проявил упорство собеседник и выдернул ладонь из-под руки моррона. – Пейте ваше вино, и не забудьте за него расплатиться!

Штелер недооценил прыткость толстячка. Не успел моррон и опомниться, как собеседник уже удалился на несколько шагов от стола и быстро перебирал коротенькими, немного косолапыми ножками в сторону кухни. Несколько секунд посетитель провел в раздумье, стоит ли ему последовать за хозяином на кухню и там продолжить разговор, ведь с кастрюлей горячего соуса на голове люди куда сговорчивее, или все же не связываться с перенервничавшим толстячком.

Неизвестно, к какому решению пришел бы моррон, но буквально через секунду это уже не имело значения, поскольку произошло событие, в корне изменившее ситуацию и заставившее удивиться даже повидавшего многое на своем веку барона. Не успел толстяк скрыться за спасительной дверью кухни, как в зал вбежал запыхавшийся, раскрасневшийся слуга и, брызгая слюной во все стороны, в том числе и в тарелки посетителей, прокричал: «Хозяин, он… он идет!»

Довольно странное заявление сразу поделило присутствующих на две группы. Только что приехавшие в Вендерфорт господа оторвались от тарелок и удивленно уставились на сошедшего с ума прислужника. А завсегдатаи заведения быстро повскакивали с мест, запачкав при этом воротнички едой, и бросились врассыпную. В возникшей толчее и сумятице некоторые даже пытались, позабыв о приличиях и собственном достоинстве, ретироваться в окно. Однако они опоздали. Никто не успел покинуть зал, как дверь открылась и на пороге появился ОН.

Штелеру было чрезвычайно интересно увидеть того, чье приближение вызвало такой переполох. Он наделся узреть влиятельного вельможу, одного лишь кивка головы которого хватило бы, чтобы стража бросила всех присутствующих в темницу; задиристого наемника – грозу заведений подобного рода; на худой конец, прославленного убийцу, одного из тех мастеров меча и кинжала, о которых идет дурная молва и которые так предусмотрительны и хитры, что хоть все и знают об их преступлениях, но не могут отправить за решетку. На всякий случай моррон убрал правую руку под стол и положил ладонь на рукоять меча. В этот миг он очень пожалел, что до того, как отправиться на прогулку в эту часть города, не посетил лавку хорошего оружейника и не обзавелся достойным клинком.

Однако эта мера предосторожности оказалась излишней, ведь порог переступила не грозная личность, одним только видом внушавшая трепетный страх. В зал вошел бледный, как сама смерть, худой музыкант, с ног до головы закутанный в серый плащ и прижавший обеими руками к груди старенький, обшарпанный скрипичный футляр. Не обращая внимания на выкрики и хаотические перемещения по залу присутствующих, болезненный с виду юноша медленно прошествовал к сцене и, не снимая плаща, стал доставать свой инструмент.

– Прошу тебя, умоляю, ну, только не сегодня! – взмолился хозяин заведения, упав перед музыкантом на колени. – У меня дела едва-едва пошли на лад!

Юноша остался глух к уговорам толстячка, не обращал он внимания и на выкрики из зала. Одни молили его, другие осыпали проклятиями, но вот что удивительно, никто из тех, кто до появления музыканта пытался поспешно ретироваться, теперь не осмеливался покинуть заведение. Они обреченно расселись по своим местам, некоторые из них даже заплакали, в отчаянии обхватив голову руками. Парочка приезжих, для которых это зрелище было в новинку, собирались покинуть зал, но и другие гости, и слуги во главе с хозяином кинулись их уговаривать остаться.

– Сейчас нельзя, останьтесь, господа, а то еще хуже будет! – донеслась до моррона мольба трясущегося от страха и плачущего хозяина.

Хотя Штелеру было и противно смотреть на компанию глупцов, боявшихся непонятно чего, однако любопытство взяло верх, и он остался сидеть, желая досмотреть и дослушать концерт абсурда до конца. «Как знать? Быть может, этот бледный немощный юноша как-то связан с тем бардаком, что творится около моего дома?» – подумал барон, скрестив на груди руки и без особого восхищения слушая первые скрипучие звуки какой-то нудной мелодии, выдавливающей слезу жалости к страдавшему от не очень умелых движений смычка инструменту.

Юноша играл, хотя до того, как выходить на публику, ему не мешало бы попрактиковаться в каком-нибудь укромном уголке или в доме, где живут глухие. Одна музыкальная фраза была фальшивей другой, однако посетители почему-то слушали раздражающие слух ляпы затаив дыхание. Но вот смычок перестал терзать струны и медленно опустился. Начинающий музыкант обвел зал отрешенным мутным взором и заговорил.

– Ты, – сказал, словно выплюнул, юноша и ткнул смычком в сторону одного из гостей, – ты присвоил земли соседа, ты должен вернуть их, иначе твоя старшая дочь умрет…

Он вынес этот приговор и снова заиграл. Несмотря на полнейшую абсурдность заявления, вельможа, которому были адресованы слова музыканта, воспринял их всерьез. Его руки сжались в кулаки, а на глазах появились слезы.

Через пару движений смычком музыкальный пророк вновь замолк, а затем обратился к упитанному господину, прячущемуся за спиной своего соседа.

– Ты, Фэрдик ванг Граберг! Ты украл из казны пятьсот золотых… Даю тебе три дня, вернешь тысячу! – голосом, не терпящим пререканий, важно изрек юноша и вновь заиграл.

«Он просто сумасшедший проповедник, безумствующий мошенник, а эти дураки слушают разинув рты и верят каждому слову, – подумал моррон, вставая с места и направляясь к выходу. – А я-то, дурак, надеялся что-нибудь стоящее услышать…. Вот уж, действительно, нет конца и края людской глупости…»

– Ты! – резко выкрикнул музыкант, когда моррон проходил мимо, и, для того чтобы привлечь внимание покидающего зал неблагодарного слушателя, ткнул его смычком, чуть не попав Штелеру в ухо. – Ты скрываешься, ты трусливо прячешься под чужой личиной, вместо того чтобы встретиться с врагами лицом к лицу и восстановить свое честное имя! Ты безвольный слизняк, которому и меч-то не нужен! На тебя возлагали большие надежды, а ты бросил друзей и общее дело, позорно сбежал из колонии, когда тебя отвергла какая-то гулящая девка! Ты, барон Аугуст ванг…

До тех пор, пока юный безумец не стал говорить о нем, Штелер не воспринимал его слова всерьез. Любой землевладелец мечтает наложить лапу на земли соседа, некоторым даже это удается… Любой чиновник, достигший значимого поста, тащит из казны… Так можно ткнуть пальцем в каждого и не ошибиться. Однако юноша не мог знать, что Штелер прибыл из колонии, да и про то, что он пребывал в Вендерфорте инкогнито, на лбу у него не было написано. Моррон поверил музицирующему пророку и при иных обстоятельствах, наверное, вернулся бы на место и дослушал его речь. Однако Штелер не мог допустить прилюдного разоблачения, ведь юноша уже почти до конца договорил его имя… К тому же барон не на шутку разозлился: никто, никто на свете не имел права называть растоптавшую его сердце Лору гулящей девкой, хотя, по чести признаться, именно ею она и являлась. Он и только он мог осыпать имя бывшей возлюбленной оскорблениями, и то лишь про себя; Штелер никогда бы не отважился произнести вслух и половины эпитетов, которыми он щедро одаривал в мыслях так безжалостно поступившую с ним женщину.

Неизвестно, что стало основной причиной поступка моррона: то ли взыгравшая в его сердце ярость, то ли обычная боязнь разоблачения. Легко запрыгнув на сцену, он отвесил юноше звонкую затрещину, а затем, схватив за ворот плаща, собирался вышвырнуть его в окно. Но тут произошло чудо… настоящее чудо. Тощая фигурка тщедушного юноши вдруг рассыпалась в прах, старенькая скрипка со смычком упали на пол, а в руках у барона остался лишь потертый плащ.

На две, а может, и три секунды зал погрузился в гробовое молчание. На Штелера изумленно смотрели десятки пар испуганных глаз, в которых ясно читался один и тот же вопрос: «Что же ты, дурень, наделал?!» Затем тишина была прервана звуками падения на пол посуды, столов и стульев. Все, кто находился в ресторации: и слуги, и посетители – почти одновременно повскакивали с мест и, толкая другу дружку, рванулись к выходу. Не поддался общей панике лишь хозяин. Толстячок устало опустился на стул и, широко улыбаясь, заплакал, но эти слезы были не от горя, а от счастья….

– А ты знаешь, мил-человек, ты ведь мне удружил, – через пару секунд радостного рыдания обратился хозяин ко все еще стоявшему на сцене и державшему в руках пустой плащ моррону. – Такую услугу оказал! От проклятия меня избавил… Вот теперь я тебе все… все как есть расскажу!