355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Денис Давыдов » Гусарская исповедь » Текст книги (страница 1)
Гусарская исповедь
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 00:44

Текст книги "Гусарская исповедь"


Автор книги: Денис Давыдов


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Давыдов Денис Васильевич
Гусарская исповедь

Денис Васильевич Давыдов

Гусарская исповедь

СОН

– Кто столько мог тебя, мой друг, развеселить?

От смеха ты почти не можешь говорить.

Какие радости твой разум восхищают,

Иль деньгами тебя без векселя ссужают?

Иль талия тебе счастливая пришла

И двойка трантель-ва на выдержку взяла?

Что сделалось с тобой, что ты не отвечаешь?

– Ай! дай мне отдохнуть, ты ничего не знаешь!

Я, право, вне себя, я чуть с ума не сшел:

Я нонче Петербург совсем другим нашел!

Я думал, что весь свет совсем переменился:

Вообрази – с долгом Н<арышки>н расплатился;

Не видно более педантов, дураков,

И даже поумнел З<агряжск>ой, С<вистун>ов!

В несчастных рифмачах старинной нет отваги,

И милый наш Марин не пачкает бумаги,

А, в службу углубясь, трудится головой:

Как, заводивши взвод, вовремя крикнуть: стой!

Но больше я чему с восторгом удивлялся:

Ко<пь>ев, который так Ликургом притворялся,

Для счастья нашего законы нам писал,

Вдруг, к счастью нашему, писать их перестал.

Во всем счастливая явилась перемена,

Исчезло воровство, грабительство, измена,

Не видно более ни жалоб, ни обид,

Ну, словом, город взял совсем противный вид.

Природа красоту дала в удел уроду,

И сам Л<ава>ль престал коситься на природу,

Б<агратио>на нос вершком короче стал,

И Д<иб>ич красотой людей перепугал,

Да я, который сам, с начала свово века,

Носил с натяжкою названье человека,

Гляжуся, радуюсь, себя не узнаю:

Откуда красота, откуда рост – смотрю;

Что слово – то bon mot* что взор – то страсть вселяю,

Дивлюся – как менять интриги успеваю!

Как вдруг, о гнев небес! вдруг рок меня сразил:

Среди блаженных дней Андрюшка разбудил,

И все, что видел я, чем столько веселился

Все видел я во сне, всего со сном лишился.

1803

* острое словцо (фр.).

ГОЛОВА И НОГИ

Уставши бегать ежедневно

По грязи, по песку, по жесткой мостовой,

Однажды Ноги очень гневно

Разговорились с Головой:

"За что мы у тебя под властию такой,

Что целый век должны тебе одной повиноваться;

Днем, ночью, осенью, весной,

Лишь вздумалось тебе, изволь бежать, таскаться

Туда, сюда, куда велишь;

А к этому еще, окутавши чулками,

Ботфортами да башмаками,

Ты нас, как ссылочных невольников, моришь

И, сидя наверху, лишь хлопаешь глазами,

Покойно судишь, говоришь

О свете, о людях, о моде,

О тихой иль дурной погоде;

Частенько на наш счет себя ты веселишь

Насмешкой, колкими словами,

И, словом, бедными Ногами

Как шашками вертишь".

"Молчите, дерзкие, – им Голова сказала,

Иль силою я вас заставлю замолчать!..

Как смеете вы бунтовать,

Когда природой нам дано повелевать?"

"Все это хорошо, пусть ты б повелевала,

По крайней мере, нас повсюду б не швыряла,

А прихоти твои нельзя нам исполнять;

Да, между нами ведь признаться,

Коль ты имеешь право управлять,

Так мы имеем право спотыкаться

И можем иногда, споткнувшись – как же быть,

Твое Величество об камень расшибить".

Смысл этой басни всякий знает...

Но должно – тс! – молчать: дурак – кто все болтает.

1803

РЕКА И ЗЕРКАЛО

За правду колкую, за истину святую,

За сих врагов царей, – деспот

Вельможу осудил: главу его седую

Велел снести на эшафот.

Но сей успел добиться

Пред грозного царя предстать

Не с тем, чтоб плакать иль крушиться,

Но, если правды не боится,

То чтобы басню рассказать.

Царь жаждет слов его; философ не страшится

И твердым гласом говорит:

"Ребенок некогда сердился,

Увидев в зеркале свой безобразный вид;

Ну в зеркало стучать, и в сердце веселился,

Что может зеркало разбить.

Наутро же, гуляя в поле,

Свой гнусный вид в реке увидел он опять.

Как реку истребить? – Нельзя, и поневоле

Он должен был и стыд и срам питать.

Монарх, стыдись! Ужели это сходство

Прилично для тебя?..

Я – зеркало: разбей меня,

Река – твое потомство:

Ты в ней найдешь еще себя".

Монарха речь сия так сильно убедила,

Что он велел ему и жизнь и волю дать...

Постойте, виноват! – велел в Сибирь сослать,

А то бы эта быль на басню походила.

1803

БУРЦОВУ

В дымном поле, на биваке

У пылающих огней,

В благодетельном араке

Зрю спасителя людей.

Собирайся вкруговую,

Православный весь причет!

Подавай лохань златую,

Где веселие живет!

Наливай обширны чаши

В шуме радостных речей,

Как пивали предки наши

Среди копий и мечей.

Бурцев, ты – гусар гусаров!

Ты на ухарском коне

Жесточайший из угаров

И наездник на войне!

Стукнем чашу с чашей дружно!

Нынче пить еще досужно;

Завтра трубы затрубят,

Завтра громы загремят.

Выпьем же и поклянемся,

Что проклятью предаемся,

Если мы когда-нибудь

Шаг уступим, побледнеем,

Пожалеем нашу грудь

И в несчастье оробеем;

Если мы когда дадим

Левый бок на фланкировке,

Или лошадь осадим,

Или миленькой плутовке

Даром сердце подарим!

Пусть не сабельным ударом

Пресечется жизнь моя!

Пусть я буду генералом,

Каких много видел я!

Пусть среди кровавых боев

Буду бледен, боязлив,

А в собрании героев

Остр, отважен, говорлив!

Пусть мой ус, краса природы,

Черно-бурый, в завитках,

Иссечется в юны годы

И исчезнет, яко прах!

Пусть фортуна для досады,

К умножению всех бед,

Даст мне чин за вахтпарады

И "Георгья" за совет!

Пусть... Но чу! гулять не время!

К коням, брат, и ногу в стремя,

Саблю вон – и в сечу!

Вот Пир иной нам Бог дает,

Пир задорней, удалее,

И шумней, и веселее...

Ну-тка, кивер набекрень,

И – ура! Счастливый день!

1804

БУРЦОВУ

Призывание на пунш

Бурцев, ера*, забияка,

Собутыльник дорогой!

Ради Бога и... арака

Посети домишко мой!

В нем нет нищих у порогу,

В нем нет зеркал, ваз, картин,

И хозяин, слава Богу,

Не великий господин.

Он – гусар и не пускает

Мишурою пыль в глаза;

У него, брат, заменяет

Все диваны куль овса.

Нет курильниц, может статься,

Зато трубка с табаком;

Нет картин, да заменятся

Ташкой** с царским вензелем!

Вместо зеркала сияет

Ясной сабли полоса:

Он по ней лишь поправляет

Два любезные уса.

А наместо ваз прекрасных,

Беломраморных, больших,

На столе стоят ужасных

Пять стаканов пуншевых!

Они полны, уверяю,

В них сокрыт небесный жар.

Приезжай, я ожидаю,

Докажи, что ты гусар.

1804

* беспутный человек. – Прим. ред. ** Ташка – у гусар свободно висящий кожаный декоративный карман. – Прим. ред.

ГУСАРСКИЙ ПИР

Ради Бога, трубку дай!

Ставь бутылки перед нами,

Всех наездников сзывай

С закрученными усами!

Чтобы хором здесь гремел

Эскадрон гусар летучих,

Чтоб до неба возлетел

Я на их руках могучих;

Чтобы стены от ура

И тряслись и трепетали!..

Лучше б в поле закричали...

Но другие горло драли:

"И до нас придет пора!"

Бурцев, брат, что за раздолье!

Пунш жестокий!.. Хор гремит!

Бурцев, пью твое здоровье:

Будь, гусар, век пьян и сыт!

Понтируй, как понтируешь,

Фланкируй, как фланкируешь;

В мирных днях не унывай

И в боях качай-валяй!

Жизнь летит: не осрамися,

Не проспи ее полет,

Пей, люби да веселися!

Вот мой дружеский совет.

1804

ОРЛИЦА, ТУРУХТАН И ТЕТЕРЕВ

Орлица

Царица

Над стадом птиц была,

Любила истину, щедроты изливала,

Неправду, клевету с престола презирала.

За то премудрою из птиц она слыла,

За то ее любили,

Покой ее хранили.

Но наконец она Всемощною Рукой,

По правилам природы,

Прожив назначенные годы,

Взята была судьбой,

А попросту сказать – Орлица жизнь скончала;

Тоску и горести на птичий род нагнала;

И все в отчаянье горчайши слезы льют,

Унылым тоном

И со стоном

Хвалы покойнице поют.

Что сердцу горестно, легко ли то забыть?

Слеза – души отрада

И доброй памяти награда.

Но – как ни горестно – ее не возвратить...

Пернаты рассуждают

И так друг друга уверяют,

Что без царя нельзя никак на свете жить

И что царю у них, конечно, должно быть!

И тотчас меж собой совет они собрали

И стали толковать,

Кого в цари избрать?

И наконец избрали...

Великий Боже!

Кого же?

Турухтана!

Хоть знали многие, что нрав его крутой,

Что будет царь лихой,

Что сущего тирана

Не надо избирать,

Но должно было потакать

И тысячу похвал везде ему трубили:

Иной разумным звал, другие находили,

Что будет он отец отечества всего,

Иные клали всю надежду на него,

Иные до небес ту птицу возносили,

И злого петуха в корону нарядили.

А он

Лишь шаг на трон,

То хищной тварью всей себя и окружил:

Сычей, сорок, ворон – в павлины нарядил,

И с сею сволочью он тем лишь забавлялся,

Что доброй дичью всей без милости ругался:

Кого велит до смерти заклевать,

Кого в леса дальнейшие сослать,

Кого велит терзать сорокопуту

И всякую минуту

Несчастья каждый ждал,

Томился птичий род, стонал...

В ужасном страхе все, а делать что – не знают!

"Виновны сами мы, – пернаты рассуждают,

И, знать, карает нас вселенныя Творец

За наши каверзы тираном сим вконец

Или за то, что мы в цари избрали птицу

Кровопийцу!.."

И в горести они летят толпой к леску

Размыкать там свою смертельную тоску.

Не гимны, Турухтан, тебе дичина свищет,

Возмездия делам твоим тиранским ищет.

Когда народ стенет, всяк час беда, напасть,

Пернаты, знать, злодейств терпеть не станут боле!

Им нужен добрый царь, – ты ж гнусен на престоле!

Коль необуздан ты – твоя несносна власть!

И птичий весь совет решился,

Чтоб жизни Турухтан и царствия лишился.

К такому приступить гораздо делу трудно!

Однако как же быть?

Казалось многим то безумно,

Но чем иным переменить?..

Ужасно действие и пропасть в нем греха!

Да, как ни есть,

Свершили месть

Убили петуха!

Не стало Турухтана,

Избавились тирана!

В восторге, в радости, все птицы вне себя,

Злодея истребя,

Друг друга лобызают

И так болтают:

"Теперь в спокойствии и неге заживем,

Как птицу смирную на царство изберем!"

И в той сумятице на трон всяк предлагает:

Кто гуся, кто сову, кто курицу желает,

И в выборе царя у птиц различный толк.

О рок!

Проникнуть можно ли судеб твоих причину?

Караешь явно ты пернатую дичину!

И вдруг сомкнулись все, во всех местах запели,

И все согласно захотели,

Чтоб Тетерев был царь.

Хоть он глухая тварь,

Хоть он разиня бестолковый,

Хоть всякому стрелку подарок он готовый,

Но все в надежде той,

Что Тетерев глухой

Пойдет стезей Орлицы...

Ошиблись бедны птицы!

Глухарь безумный их

Скупяга из скупых,

Не царствует – корпит над скопленной добычью

И управлять другим несчастной отдал дичью.

Не бьет он, не клюет,

Лишь крохи бережет.

Любимцы ж царство разоряют,

Невинность гнут в дугу, срамцов обогащают...

Их гнусной прихотью кто по миру пошел,

Иной лишен гнезда – у них коль не нашел.

Нет честности ни в чем, идет все на коварстве,

И сущий стал разврат во всем дичином царстве.

Ведь выбор без ума урок вам дал таков:

Не выбирать в цари ни злых, ни добрых петухов.

1804

МУДРОСТЬ

Анакреонтическая ода

Мы недавно от печали,

Лиза, я да Купидон,

По бокалу осушали

И просили Мудрость вон.

"Детушки, поберегитесь!

Говорила Мудрость нам.

Пить не должно; воздержитесь:

Этот сок опасен вам".

"Бабушка! – сказал плутишка.

Твой совет законом мне.

Я – послушливый мальчишка,

Но... вот капелька тебе,

Выпей!" – Бабушка напрасно

Отговаривалась пить.

Как откажешь? Бог прекрасной

Так искусен говорить.

Выпила и нам твердила

О воздержности в вине;

Еще выпив, попросила,

Что осталося на дне.

И старушка зашаталась,

Не нашедши больше слов;

Зашатавшись, спотыкалась,

Опираясь на Любовь.

1807

ДОГОВОРЫ

Довольно... я решен: люблю тебя... люблю.

Давно признанию удобный миг ловлю,

И с уст трепещущих слететь оно готово.

Но взглянешь ты – смущаюсь я

И в сердце робкое скрываю от себя

Все бытие мое вмещающее слово.

Бегу тебя... вотще!.. полна

Безумная душа тобою,

В мечтах бессонницы и в жарких грезах сна,

Неотразимая! ты всюду предо мною.

Прилично ль это мне? – Прошла, прошла пора

Тревожным радостям и бурным наслажденьям,

Потухла в сумраке весны моей заря;

Напрасно предаюсь привычным заблужденьям,

Напрасно! – мне ль тебя любить?

Мне ль сердце юное к взаимности склонить?

Увы, не в сединах сердца обворожаешь!

Все правда!.. но вчера... ты знаешь...

Могу ли позабыть наш тайный разговор!

Ты резвостью мила; но вздох, но томный взор,

Но что задумчивость твоя мне обещают?

Сказать ли все тебе? Уж в свете примечают,

Что ты не так резва, беспечна и меня

Безмолвно слушаешь. Вчера рука твоя

Моей не покидала.

Она в руке моей горела, трепетала,

И ты глядела – на кого?

Глядела на меня, меня лишь одного...

Я видел все... да, я любим тобою!

Как выражу восторг я сердца моего?

Теперь заранее нам должно меж собою

Согласно начертать сердечный договор;

Мы тем предупредим семейственный раздор,

Неудовольствия и неизбежны споры.

Вот первая статья:

Мы будем жить одни, глаз на глаз, ты да я.

Здесь тьма насмешников, которых разговоры

Кипят злословием; ехидных языков

Я, право, не боюсь; но модных болтунов,

Кудрявых волокит, с лорнетами, с хлыстами,

С очками на носу, с надутыми брыжами

Как можно принимать? – Нет, без обиняков,

Нет, нет, решительно: отказ им невозвратный!

И для чего нам свет и чопорный и знатный,

Рой обожателей и шайка сорванцов?

К чему, скажи ты мне, менять нам тихий кров

И мирную любви обитель

На шумный маскарад нахалов и шутов?

Бог с ними! что до них! я обществ не любитель

И враг любезникам. Могу ль переносить

И угождения, и в дружбе уверенья

Вертлявых шаркунов? Имеешь позволенье

Раз в месяц... два раза – принять и угостить

Мне с детства моего знакомого соседа

Семидесяти лет. О, как его беседа

Полезна для души! Какой он явный враг

Всем ветреным забавам, развлеченьям,

Пирам, и праздникам, и светским угожденьям.

Итак, мой сделан первый шаг,

И первая статья написана.

Вторая: Прошу театр не посещать.

Но это – жертва не большая:

Ах, нам ли время убивать,

За наслаждением искусственным стремиться?

Миг дорог для любви! Мой друг, мой юный друг,

Минута праздная чем может наградиться?

К тому ж что видим мы в театрах? – Малый круг

Разумных критиков, а прочие – зеваки,

Глупцы, насмешники, невежды, забияки.

Открылся занавес: неистовый герой

Завоет на стихах и в бешенстве жеманном

Дрожащую княжну дрожащею рукой

Ударит невпопад кинжалом деревянным;

Иль, небу и земле отмщением грозя,

Пронзает грудь свою и, выпуча глаза,

Весь в клюквенном соку, кобенясь, умирает...

И ужинать домой с княжною уезжает.

Комедия тебя неужто веселит?

Чему учиться в ней? – лукавствовать, смеяться

Над добрыми людьми? Но можно ль забавляться

Несчастьем ближнего? – Там старичок смешит,

Что поздно полюбил, – но кто повелевает

Волнением страстей? Там мужа наряжает

Прической модною прелестная жена

И муж бодается; насмешка не одна

Язвит любовников ревнивых!..

Что тут веселого? – К тому ж не вижу ль я

Опять соборища слепцов многоречивых!

Куда деваться мне? куда укрыть тебя

От жадных взглядов их и уст медоточивых?

Уж вот они, – шумят! Уж в ложе, – Боже мой!..

Уж пять наездников меж мною и тобой...

И вот еще один теснится с извиненьем...

И я у притолки! – Любезные слова

Их слушать осужден с досадой, с нетерпеньем...

Молчу! Что делать мне? – Супружние права

Теряют действие в собраньях многолюдных.

Но зрелищу конец, и мы идем с толпой

К подъезду... ах, и тут не легче жребий мой:

И тут я сволочью нахалов безрассудных

Затолкан до смерти! Они спешат, летят,

Усердствуют тебе и руку предлагают...

Возможно ль отказать? Учтивость, говорят,

Отказам первый враг. Глаза мои теряют

Тебя средь моря шуб, капотов, сертуков,

И шляп с султанами, и шапок, и чепцов!

Не черти ли назло мне путь пересекают,

Везде препятствия! – и я один брожу...

Нет, именем любви тебя прошу

Забыть навек театр, любви моей опасный!

Не все, не все еще: танцуешь ты прекрасно,

Я знаю; но тебе на балах не бывать.

Как, будешь ты на бал заране наряжаться,

С намереньем приготовляться,

Чтоб нравиться другим, прельщать, обворожать?..

Так, стало, для других и локоны волнисты

Завьются? Для других и яхонты огнисты,

Алмазы яркие зажгутся в волосах,

Все это для других? – И в золоте, в лучах,

Богиня празднества, кадимая жрецами

И упоенная мольбами и хвалами,

Из жалости одной взор бросишь на того,

Кто более всех любит и кого

Ты не нарядами, не блеском привлекаешь,

Но сердцем, но умом, но скромностью пленяешь!..

Но вальсы начались. На вальс тебя просить

Подходит юноша. Он, с видом боязливым,

Бродящим взором, торопливым,

Окинул общество и взор остановить

Решился на тебе... И кто не восхитится,

Увидевши тебя! Уж он с тобой вертится...

Злодей! Уж он, обняв твой гибкий, стройный стан,

Летает... до полу из милости касаясь,

И ты лицо с лицом!.. А я?.. я, разрываясь,

Опять у притолки! А я? Опять в обман

Попался! Думал быть с тобою неразлучен,

Ждал удовольствия – теперь несносен, скучен,

В отчаянье, взбешен! – Но вальса вихрь утих,

И ты спешишь ко мне, чтоб перевесть дыханье,

Я ожил, я забыл и горе и страданье,

Но, ах, надолго ли? – Рой франтов молодых

В погоне за тобой, и ты с одним из них

Прекраснейшим, любезнейшим... Нет, полно!

Нет, балы позабудь!.. Утешь меня!.. Довольно

Измучен уже я одной мечтой моей!

Для рассудительных, бесчувственных людей

Я странен, может быть? Что ж делать, друг мой милый,

Могу ли быть тебе несносен оттого?

Не я виновен в том. Я сердца моего

Могу ль избавиться? Какою силой

Дам чувства новые ему?

Мне скажут: я тебя на скуку осуждаю,

Твой дом – в безлюдную тюрьму,

Столицу – в монастырь пустынный обращаю...

О нет! я сам хочу, чтоб всюду за тобой

Утехи, радости стремилися толпой...

Но я покой люблю, но скромность обожаю...

И потому тебя в деревню призываю.

Огромны здания не нужны нам с тобой:

Чертог, украшенный искусною рукой,

Очаровательный, чудесный,

Не так мне нравится, как сельский домик тесный,

Но светлый и простой; я тесноту люблю:

Боюсь далеко жить от той, с кем жизнь делю!

В одной же горнице кто шепчет, кто вздыхает,

Кто стукнет, заскрыпит, на цыпочках ступает,

Я вижу, слышу, знаю все

И сердце оттого спокойнее мое.

Чего еще желать блаженства к дополненью?

Во вкусе английском, простом,

Я рощу насажу, она окружит дом,

Пустыню оживит, даст пищу размышленью;

Вдоль рощи побежит струистый ручеек;

Там ивы гибкие беседкою сплетутся;

Березы над скамьей, развесившись, нагнутся;

Там мшистый, темный грот, там светленький лужок.

И даже огород приманит нас порою

Своей роскошною и скромной простотою.

Мы будем счастливы природой и собой!

Недалеко межа пустынников владенью...

Но сколько места в нем живому наслажденью!

Бог с ними, с благами роскошных гордецов!

Им мир и блеск мирской – нам угол и любовь.

Друзья, товарищи трудов моих смиренных

Кто будут? Жители села с простым умом;

Ум стоит остроты: в невежестве своем

Они почтеннее людей высокомерных,

Которых называть опасно... Замолчу!..

Итак, с тобою я в деревню полечу,

Забывши светские печальные забавы,

И общежитие, и модные уставы.

О, сколько радости нас ожидает там!

Скитаться будем мы по рощам, по горам,

Куда глаза глядят... Но только все со мною,

Не разлучаяся, рука с рукою.

Найдем красивый вид; мы, восхищаясь им,

Приостановимся и взоры усладим,

И сердце сладкими наполнится мечтами...

Но вечереет день, уж солнце за горами,

И сумрак стелется; мы тихою стопой

Идем, задумавшись, с растроганной душой,

Спокойны, счастливы. Деревню переходим,

Но мимо хижины убогой не проходим;

Там скорбь безмолвную ты в рубище найдешь...

Смотри: мать бледная с детьми к тебе теснится;

Ты всем несчастным друг, ты помощь им даешь,

И жаркая слеза из глаз твоих катится.

Так дни проводишь ты. Там щедрою рукой

Даришь приданое невесте молодой;

Там старца дряхлого ты лета уважаешь:

Почетную скамью на свадьбе уступаешь;

И в скромном платьице, без вычурных чудес,

Ты всем являешься посланницей небес.

Так в радостях любви мы дней не замечаем,

Так жизнь летящую в блаженство обращаем.

Ратификации трактату моему

Я с нетерпеньем жду. Доверься своему

Ты другу – подпиши статьи первоначальны;

Доволен будет он. Со временем ему

Осенни вечера, мечты, прогулки дальны

Внушат важнейшие. Придет счастливый час

И тайные статьи явятся напоказ.

1807, середина 1830-х гг.

ПОДРАЖАНИЕ ГОРАЦИЮ

Если б боги милосердия

Были боги справедливости,

Если б ты лишилась прелестей,

Нарушая обещания...

Я бы, может быть, осмелился

Быть невольником преступницы!

Но, Аглая, как идет к тебе

Быть лукавой и обманчивой!

Ты изменишь – и прекраснее!

И уста твои румяные

Еще более румянятся

Новой клятвой, новой выдумкой!

Голос, взор твой привлекательней,

И, богами вдохновенная,

Ты улыбкою небесною

Разрушаешь все намеренья

Разлюбить неразлюбимую!

Сколько пленников скитается,

Сколько презренных терзается

Вкруг обители красавицы!

Мать страшится называть тебя

Сыну, юностью кипящему,

И супруга содрогается,

Если взор супруга верного

Хотя раз, хоть на мгновение

Обратится на волшебницу!..

1808

* * *

Поведай подвиги усатого героя,

О муза, расскажи, как Кульнев воевал,

Как он среди снегов в рубашке кочевал

И в финском колпаке являлся среди боя.

Пускай услышит свет

Причуды Кульнева и гром его побед.

Румяный Левенгельм на бой приготовлялся

И, завязав жабо, прическу поправлял,

Ниландский полк его на клячах выезжал,

За ним и корпус весь Клингспора пресмыкался;

О храбрые враги, куда стремитесь вы?

Отвага, говорят, ничто без головы.

Наш Кульнев до зари, как сокол, встрепенулся;

Он воинов своих ко славе торопил:

"Вставайте, – говорит, – вставайте, я проснулся!

С охотниками в бой! Бог храбрости и сил!

По чарке да на конь, без холи и затеев;

Чем ближе, тем видней, тем легче бить злодеев!" *

Все вмиг воспрянуло, все двинулось вперед...

О муза, расскажи торжественный поход!

................................................

1808

* Приказ Кульнева накануне нападения, которое было назначено за два часа до рассвета. – Прим. Давыдова.

ЧИЖ И РОЗА

Басня

Дочь юная весны младой,

Румяна Роза расцветала

И утреннею красотой

Сердца невольно привлекала.

И Чижик Розу полюбил;

Он путь к красавице направил,

Кочующих друзей оставил

И день и ночь при Розе жил.

Качаясь на зеленой ветке,

Где ждал награды для себя,

Хорошенькой своей соседке

Он говорил: "Люблю тебя!"

"Уж многие любить клянутся,

Сказала Роза, – так, как ты;

Когда ж лишусь я красоты,

Где верные друзья найдутся?"

"Мне быть неверным? Никогда!

Поет любовник легкокрылый.

Напротив, страсть моя тогда

Еще усилится, друг милый!"

Амур тогда в саду летал:

Ему ль оставить это дело?

Он вдруг дыханье удержал

И все в природе охладело.

Бореи* свищут, прах метут;

Листочки Розы побледнели,

Зефиры, мотыльки взлетели,

И следу нет!.. А Чижик тут.

"Ах, если ты находишь счастье

В моей любви, – он говорил,

Утешься! Я люблю в ненастье,

Как в утро красное любил!"

Бог удивился не напрасно,

Он щедро наградил чету:

Удвоил Розы красоту,

И Чиж один любим был страстно.

Смысл басни, кажется, найден;

Его ты знаешь, друг мой милый:

Я – тот любовник легкокрылый,

Но как за верность награжден?

1808

*Борей– северный ветер или бог северного ветра. – Прим. ред.

ГРАФУ П. А. СТРОГАНОВУ

За чекмень, подаренный им мне во время войны 1810 года в Турции

Блаженной памяти мой предок Чингисхан,

Грабитель, озорник, с аршинными усами,

На ухарском коне, как вихрь перед громами,

В блестящем панцире влетал во вражий стан

И мощно рассекал татарскою рукою

Все, что противилось могущему герою.

Почтенный пращур мой, такой же грубиян,

Как дедушка его, нахальный Чингисхан,

В чекмене легоньком, среди мечей разящих,

Ордами управлял в полях, войной гремящих.

Я тем же пламенем, как Чингисхан, горю;

Как пращур мой Батый, готов на бранну прю.

Но мне ль, любезный граф, в французском одеянье

Явиться в авангард, как франту на гулянье,

Завязывать жабо, прическу поправлять

И усачам себя Линдором показать!

Потомка бедного ты пожалей Батыя

И за чекмень прими его стихи дурные!

1810

* * *

Как будто Диоген, с зажженным фонарем

Я по свету бродил, искавши человека,

И, сильно утвердясь в намеренье моем,

В столицах потерял я лучшую часть века.

Судей, подьячих я, сенаторов нашел,

Вельмож, министров, прокуроров,

Нашел людей я разных сборов

Фонарь мой все горел.

Но, встретившись с тобой, я вздрогнул, удивился

Фонарь упал из рук, но, ах!.. не погасился.

1810-е гг.

НАДПИСЬ К ПОРТРЕТУ КНЯЗЯ ПЕТРА ИВАНОВИЧА БАГРАТИОНА

Где Клии взять перо писать его дела?

У Славы из крыла.

1810-е гг.

ПЛЕМЯННИЦЕ

Любезная моя Аглая,

Я вижу ангела в тебе,

Который, с неба прилетая

С венцом блаженства на главе,

Принес в мое уединенье

Утехи, счастье жизни сей

И сладкой радости волненье

Сильней открыл в душе моей!

Любезная моя Аглая

Я вижу ангела в тебе!

Ах! как нам праздник сей приятен,

Он мил домашним и друзьям.

Хоть не роскошен и не знатен,

Зато в нем места нет льстецам.

Тебя здесь Дружба – угощает,

Веселость – на здоровье пьет,

Родство – с восторгом обнимает,

А Искренность – сей стих поет!

Любезная моя Аглая,

Я вижу ангела в тебе!

Но если счастием картины

Твое я сердце не прельстил,

Коль праздник сей тебе не мил,

Ты в этом первая причина!

Никто от радости рассудка не имел,

Ты только на себя вниманье обратила,

Я угостить тебя хотел,

А ты собой нас угостила!

Любезная моя Аглая,

Я вижу ангела в тебе!

Между 1809 и 1811

В АЛЬБОМ

На вьюке, в тороках, цевницу я таскаю,

Она и под локтем, она под головой;

Меж конских ног позабываю,

В пыли, на влаге дождевой...

Так мне ли ударять в разлаженные струны

И петь любовь, луну, кусты душистых роз?

Пусть загремят войны перуны,

Я в этой песне виртуоз!

1811

МОЯ ПЕСНЯ

Я на чердак переселился:

Жить выше, кажется, нельзя!

С швейцаром, с кучером простился

И повара лишился я.

Толпе заимодавцев знаю

И без швейцара дать ответ;

Я сам дверь важно отворяю

И говорю им: "Дома нет!"

В дни праздничные для катанья

Готов извозчик площадной,

И будуар мой, зала, спальня

Вместились в горнице одной.

Гостей искусно принимаю:

Глупцам – показываю дверь,

На стул один – друзей сажаю,

А миленькую... на постель.

Мои владенья необъятны:

В окрестностях столицы сей

Все мызы, где собранья знатны,

Где пир горой, толпа людей.

Мои все радости – в стакане,

Мой гардероб лежит в ряду,

Богатство – в часовом кармане,

А сад – в Таврическом саду.

Обжоры, пьяницы! хотите

Житье-бытье мое узнать?

Вы слух на песнь мою склоните

И мне старайтесь подражать.

Я завтрак сытный получаю

От друга, только что проснусь;

Обедать – в гости уезжаю,

А спать – без ужина ложусь.

О богачи! не говорите,

Что жизнь несчастлива моя.

Нахальству моему простите,

Что с вами равен счастьем я.

Я кой-как день переживаю

Богач роскошно год живет...

Чем кончится? И я встречаю,

Как миллионщик, новый год.

1811

1811-го ГОДУ

Толстой* молчит! – неужто пьян?

Неужто вновь закуролесил?

Нет, мой любезный грубиян

Туза бы Дризену отвесил.

Давно б о Дризене читал;

И битый исключен из списков

Так, видно, он не получал

Толстого ловких зубочистков.

Так, видно, мой Толстой не пьян.

1811

* Толстой Федор Иванович (Американец) – хороший приятель Давыдова. – Прим. ред.

К Е. Ф. С-НУ, УБЕЖДАВШЕМУ МЕНЯ НАПИСАТЬ ЕМУ ЧТО-НИБУДЬ

Рушитель лености моей,

Оставь дремать меня в покое

Среди моих беспечных дней;

Позволь мне время золотое

Заботами не возмущать!

Я славы не хочу искать;

Хочу покоиться всечасно,

Лежа в постеле, размышлять

И век лениться сладострастно!

1813

В. А. ЖУКОВСКОМУ

Жуковский, милый друг! Долг красен платежом:

Я прочитал стихи, тобой мне посвященны;

Теперь прочти мои, биваком окуренны

И спрысканны вином!

Давно я не болтал ни с музой, ни с тобою,

До стоп ли было мне?..

.........................................

Но и в грозах войны, еще на поле бранном,

Когда погас российский стан,

Тебя приветствовал с огромнейшим стаканом

Кочующий в степях нахальный партизан!

1814

К МОЕЙ ПУСТЫНЕ

Пустыня тихая, сует уединенна,

В тебе я позабыл все горести мои!

Но будь ты на холмах Аи,

Тогда была бы совершенна!

1814

* * *

Гераков! прочитал твое я сочиненье,

Оно утешило мое уединенье;

Я несколько часов им душу восхищал:

Приятно видеть в нем, что сердцу благородно,

Что пылкий дух любви к отечеству внушал,

Ты чтишь отечество, и русскому то сродно:

Он ею славу, честь, бессмертие достал.

1814

ЭЛЕГИЯ I

Возьмите меч – я недостоин брани!

Сорвите лавр с чела – он страстью помрачен!

О боги Пафоса, окуйте мощны длани

И робким пленником в постыдный риньте плен!

Я – ваш! И кто не воспылает!

Кому не пишется любовью приговор,

Как длинные она ресницы подымает,

И пышет страстью взор!

Когда харитой улыбнется,

Или в ночной тиши

Воздушным призраком несется,

Иль, непреклонная, над чувствами смеется

Обуреваемой души!

О вы, которые здесь прелестьми гордитесь!

Не вам уж более покорствует любовь,

Взгляните на нее и сердцем содрогнитесь:

Она – владычица и смертных и богов!

Ах! пусть бог Фракии мне срамом угрожает

И, потрясая лавр, манит еще к боям,

Воспитанник побед прах ног ее лобзает

И говорит прости! торжественным венкам...

Но кто сей юноша блаженный,

Который будет пить дыханье воспаленно

На тающих устах,

Познает мленье чувств в потупленных очах...

И на груди ее воздремлет утомленный?

Чего ему тогда останется желать?

Чего искать ему? – он все уже имеет!

Он выше всех царей достоин восседать!

Он бог, пред коим мир, склонясь, благоговеет!

1805-1814

ЭЛЕГИЯ II

Пусть бога-мстителя могучая рука

На теме острых скал, под вечными снегами,

За ребра прикует чугунными цепями

Того, кто изобрел ревнивого замка

Закрепы звучные и тяжкими вратами,

За хладными стенами,

Красавиц заточил в презрении к богам!

Где ты, рожденная к восторгам, торжествам,

И к радостям сердец, и к счастью юной страсти,

Где ты скрываешься во цвете ранних лет,

Ты, дева горести, воспитанница бед,

Смиренная раба неумолимой власти!

Увижу ли тебя, услышу ль голос твой?

И долго ль в мрачности ночной

Мне с думой горестной, с душой осиротелой

Бродить вокруг обители твоей,

Угадывать окно, где ты томишься в ней,

Меж тем как снежный вихрь крутит среди полей

И свищет резкий ветр в власах оледенелых!

Ах! может быть, к окну влекомая судьбой

Или предчувствием каким неизъяснимым,

Ты крадешься к нему, когда мучитель твой,

Стан гибкий обхватя, насильственной рукой

Бросает трепетну к подругам торопливым!

Восстань, о бог богов! Да пламенной рекой

Твой гнев жестокой и правдивой

Обрушится с небес на зданье горделиво,

Темницу адскую невинности младой;

И над строптивою преступника главой

Перуны ярые со треском разразятся!

Тот, кто осмелится бесчувственно касаться

До юных прелестей красавицы моей,

Тот в буйной дерзости своей

И лик священный твой повергнет раздробленный,

И рушит алтари, тебе сооруженны!

А ты, любимица богов,

Ты бедствий не страшись – невидимый покров

Приосенит тебя от бури разъяренной,

Твой спутник – бог любви: стезею потаенной

Он провести прекрасную готов

От ложи горести до ложа наслажденья...

О, не чуждайся ты благого поученья

Бессмертного вождя! Учись во тьме ночной,

Как между стражами украдкой пробираться,

Как мягкою стопой чуть до полу касаться

И ощупью идти по лестнице крутой;

Дерзай! Я жду тебя, кипящий нетерпеньем!

Тебе ль, тебе ль платить обидным подозреньем

Владыке благ земных? Ты вспомни, сколько раз

От бдительных моих и ненасытных глаз

Твой аргус в трепетном смущенье

Тебя с угрозой похищал

И тайным влек путем обратно в заточенье!..

Все тщетно! Я ему стезю пересекал.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю