Текст книги "Украденная душа"

Автор книги: Денис Ганиман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 2
Перевал

Утром по лагерю прокатилось утробное рычание сигнального горна. Так мужчины призывали Палланту, чтобы Она взошла на солнечную ладью, освещая новый день, и заодно будили тех, кто не привык к раннему подъёму. Исма подскочила, вырвавшись из сна лишь наполовину. Голова кружилась, а в глазах стояла серая муть. За шатром слышались зевки, негромкие голоса и глухие постукивания черпака по котлу. Внутри почти никого не было: только Ис и ещё пара детишек, что совсем не испугались горна и теперь лениво потягивались, лёжа на плетёнках.

Пошатываясь и запинаясь о чужие одеяла, Исма выбралась из шатра. В лицо ей ударил морозный сырой ветер. Ночью прошёл дождь, и небо до сих пор было затянуто тучами. «Слава Богине, что мы с Доккой нашли лагерь», – подумала Исма.

Женщины успели развести костёр и разогреть воду для умывания. Айола подошла к Исме и протянула ей кувшин.

– Держи, Ис, – сказала она, – мы с Беррэ оставили тебе немного. Ещё тёплая. Умойся и приведи себя в порядок. Скоро намасат – утренняя молитва, а потом завтрак.

– Спасибо, Айо. Да озарит тебя Палланта.

Исма сходила в лес, чтобы справить нужду, умылась, сорвала несколько веточек свежанки, пожевала одну и причесала волосы гребнем, который она хранила в специальном кармане своей утеплённой туники. Вернувшись в лагерь, Ис обнаружила, что намасат давно началась. Женщины встали в круг и с закрытыми глазами пели молитвы, в которых непрерывным потоком лились слова благодарности и восхищения Розоперстой Богине. Они кланялись низко, до самой земли, а затем поднимались, подставляя лицо свету, и закрывали глаза тыльной стороной ладоней. Это был древний жест, что выражал человеческую богобоязненность, веру и смирение. Женщины как бы говорили: «Мы не смеем взглянуть на Тебя, о Светозарная! Нет наших глаз – есть только Твои глаза, и жизнь наша – в Твоей власти».

Новенькая встала между «ильсатских ящерок», повторяя каждое их движение. Кольцо молящихся сомкнулось. Эсса ходила по кругу и иногда касалась кого-нибудь из женщин. Это означало, что её намасат окончена и она может вернуться к мирским делам. Самой последней жрица коснулась Исмы, видимо, в наказание за то, что та опоздала. Впрочем, новенькая восприняла это иначе: она хотела как можно скорее научиться всему и стать ближе к сёстрам по вере, поэтому затянувшаяся намасат ей была в радость.

Прежде чем позавтракать самим, паломницы отнесли еду мужчинам, а те взамен разобрали шатры, скрутили их и навьючили лошадей. Наевшись, охотники сразу ушли вперёд, но остальные ещё некоторое время готовились к подъёму в горы. Погода испортилась, поэтому каждый утеплялся как мог. Старики и старухи, что за жизнь свою стесали на Тропах Света не только башмаки, но ещё и суставы, ворчали на молодых и поторапливали, сердито причитая. Им-то уже приходилось ночевать на перевале, где ветры неустанно воют и плюются моросью, а тьма страшная и вязкая, словно болотная топь. В общем, знали они наперёд, что лучше пройти перевал засветло, потому и спешили так сильно.

Когда ладья Палланты показалась над хребтами, лежавшими на востоке, паломники наконец снялись с места. Исма ускорила шаг, чтобы поравняться с мужчинами. Те посматривали на неё с удивлением, иногда бубня что-то под нос, но, в общем-то, совсем не злобливо. Гебба и Аристейя[2]2
  Аристей попросил сохранить «й» при склонении имени, потому что так делают в Иллионе, откуда он родом.


[Закрыть] нигде не было, а вот Зефа она увидела сразу: старик пытался не отставать от шедших впереди, но возраст и больные ноги поубавили разыгравшуюся в нём прыть.

– Док… кхм… Зе-е-еф! – окрикнула его Исма.

Старик замер, огляделся по сторонам, а в следующее мгновение Ис нагнала его и взяла под руку. Глаза их встретились, и Зеф улыбнулся.

– Могу я украсть дядюшку из Круга Мужчин ненадолго? – спросила она.

– Ну, если только Круг Женщин не против, ага-ага, – смеясь, ответил старик. – Конечно, можешь, дорогая, тем паче что Богиня осенила нас своей благодатью.

– Воистину, – отозвалась она. – Как спалось тебе, Зеф? Удалось отдохнуть?

– Спал как младенец, – протянул лодочник и накрыл горячей ладонью замёрзшие пальцы Исмы. – Те стражи, что встретили нас у Врат Света, обо всём позаботились. Аристей накормил от пуза, ага-ага, а потом они с Геббом отдали мне свои плетёнки и одеяла. Я, естественно, сопротивлялся, но Арис сказал, что они с товарищем к походам привыкли и пока вполне могут поспать на земле, завернувшись в плащи. Вот как, ага-ага! Устроили мне королевское ложе, а ведь я – всего-навсего старый смотритель лодок, но эти двое…

Зеф рассеяно взглянул вдаль, словно вдруг что-то вспомнил или же наоборот – потерял нужные слова. С минуту он помолчал, хромая на обе ноги, но затем продолжил низким голосом, наклонившись к девушке так, чтобы их никто не слышал:

– Зуб даю, ребята эти из благородного дома, ага-ага. Хотя Гебб, наверное, нет. Он как-то попроще будет, ближе к нам, но Аристей точно из высокородных. Держится со всеми как деревенский староста, а сам ведь не старше твоих лет. – Зеф залез свободной рукой под капюшон и потёр ухо. – Да к тому ж прибыли они из Эллирии, ага-ага, из города Иллион, кажется. Понятия не имею, где это, но Аристей мне так объяснил их путь: из тамошнего порта они ещё с десяток островов обошли по Кипящему Морю, прежде чем причалить к Сат’Ошу.

– В Эллирии процветает рабство, Зеф, – мрачно произнесла Исма. – Мне Хакка рассказывал. Правители тех земель ни во что не ставят простых людей, считают их грязными и ничтожными. Продают, сажают на цепи и избивают жестоко, до полусмерти или того хуже. Не думаю, что Аристей из господ… Разве отдал бы он тебе свои вещи? Стал бы относиться к тебе с почтением?

– Как знать… – добродушно ответил Зеф. – Ну да ладно. Всё равно славные они ребята, ага-ага. Ты лучше поведай мне, как у тебя дела. Освоилась на женской стороне, а? Надеюсь, никто не обижает яблоньку мою кареглазую?

– Нет-нет, там здорово, Докка. Мне всё нравится, – прошептала Исма, назвав старика настоящим именем. – Есть сёстры, с которыми мне спокойно и по-домашнему легко. Как это было в детстве, до ухода Тара…

Зеф понимающе кивнул. Исма почувствовала, как в груди кольнуло, а в горле застрял жгучий ком. Она любила брата не меньше прежнего и всем сердцем верила, что они обязательно встретятся вновь. Но также она злилась на Тара за то, что он ушёл, не сказав ни слова, за слёзы Оммы и Таллилы и за тень отчаянья, навек поселившуюся в их доме.

Попрощавшись с лодочником, Исма ушла в женскую часть колонны, что растянулась едва ли не на полверсты и медленно, точно гигантская гусеница, ползла в сторону перевала.

В том месте, где деревья постепенно мельчали, а земля бугрилась, устремляясь к небу, Исма вдруг услышала плач, доносившийся из леса. Приглушённый и едва различимый, но плач… Она замерла и вытянулась. На сосредоточенном лице застыли тени. Беррэ, заметив настороженный взгляд Исмы, нахмурилась и негромко окликнула новенькую:

– Всё в порядке, Ис?

Та покачала головой и прищурилась:

– Не знаю, Беррэ. Ты тоже слышишь это?

– Что слышу? – недоумевающе спросила паломница.

– Как будто ребёнок плачет или…

Беррэ помрачнела, словно грозовая туча, внимательно вгляделась вдаль, напрягая слух, но тут в неё на полном ходу влетела Айола.

– Ой, Беррэ, а я как раз тебя ищу, – извиняясь, протараторила девушка. – Нас там Эсса зовёт… Говорит, что ей помощь нужна, вот я сразу и побежала за тобой.

– Ладно, – сухо ответила Беррэ, – ты иди, а я буду чуть позже.

– Нет, не надо… – бесцветным голосом отозвалась Исма. – Не надо гневить посвящённую. У меня всё нормально… Просто… Просто показалось.

Новенькая повернулась, сжала правую руку в кулак, протянула вперёд и раскрыла ладонь так, словно выпустила что-то наружу. Ильсатским паломницам жест показался диковинным, но он как будто придал весомости словам Исмы. Беррэ только хмыкнула и последовала за Айолой.

Вынырнув из потока людей, Исма облегчённо вздохнула и направилась к источнику таинственного звука. Гомон голосов за спиной стих. Высоко поднимая ноги и раздвигая руками пожухшую траву, она настойчиво двигалась к лесной окраине. Дальше, на востоке, земля резко лысела и покрывалась скалистыми морщинами.

Звук становился громче, но сейчас он напоминал скорее всхлипывания или щенячий визг. Трава ссохлась и прильнула к земле, когда Исма заметила, что нечто царапает ей ноги, цепляясь за ткань походной одежды. Взглянув вниз, девушка вздрогнула то ли от ужаса, то ли от резкой боли и, наконец, остановилась. Под изодранными штанами струилась кровь. Макадда… Повсюду была макадда. Исма забрела в шипастые заросли, и любое движение теперь грозило новыми ранами. В пяти шагах от неё жалобно пищал лисёнок, угодивший точно в такую же западню. Крючковатые шипы глубоко впились ему в живот, лапы и хвост. Он посмотрел на Исму бледно-жёлтыми глазами, полными отчаянья, а затем девушка услышала: «Шипы… Больно… Спаси…»

Слабый, неясный голос прозвучал в голове Исмы. Ей вспомнился сон, в котором она играла с пепельно-серым волчонком. Ночь Ом’шу’нагок и Тар… Всё смешалось, а теперь ещё этот лисёнок, застрявший в макадде… Толком не порыжевший, слабый, измученный. Девушка медленно двинулась вперёд. Шаг, второй, ещё один. Она осторожно наклонилась и прошептала лисёнку:

– Потерпи, малыш, я обязательно тебя спасу. Ты только не шевелись, хороший. Вот так…

Опустив руки в страшный узор изогнутых ветвей, Исма аккуратно раздвинула их, насколько хватило сил и выдержки. Ей казалось, что сотня игл вонзается в пальцы, но Ис ни разу не зажмурилась и не вскрикнула – движения и слова её оставались спокойными, мягкими. Лисёнок тяжело дышал, но не шевелился, принимая всё как есть. Даже когда Исма вынимала шипы, он старался не мешать. Лисёнок прижал тёмные уши – левое было немного надорвано – и лишь иногда тихонько взвизгивал, сражаясь с обжигающей болью.

Не торопясь и приговаривая что-то, словно в полубреду, Исма вытащила беднягу. Лисёнок сначала пронзительно запищал, дрожа и вжимаясь в складки груботканой туники, а после лизнул горячим язычком руку Ис, измазанную землёй и кровью, уткнулся в неё мокрым носом и успокоился. Исма сняла плащ, закутала в него лисёнка и понесла на Тропу Света, которая оказалась совершенно безлюдной. Никого не было. Паломники ушли вперёд, оставив на влажной почве глубокие следы башмаков, лошадиных копыт и тяжёлых повозок.

«Как же долго я провозилась с тобой, дружочек?.. Смогу ли догнать их до сумерек?..» – подумала Исма, и с неба вдруг полило как из ведра. Спрятаться было негде. Куда ни глянь, всюду камни, трава да вспаханная ногами паломников земля. Очень скоро Ис промокла до нитки и жутко замёрзла, но решила не сдаваться во что бы то ни стало. Мысленно помолившись Палланте, она пошла по следам так быстро, как только могла, ободряя себя тем, что, когда дождь закончится, у неё получится хоть немного согреться, если, конечно, к тому времени она не выдохнется и не сбавит темп.

Одежда потяжелела и неприятно облепила тело. Ботинки предательски утопали в грязи, а дождь всё лил, иногда обрушиваясь волнами мелкого града. Исма шла на пределе сил и тщетно вглядывалась в силуэты холмов, почерневших от водных струй. Часы тянулись мучительно долго, и казалось, что в мире нет ничего, кроме воды. Исме почудилось, что и сама она превратилась в бесконечный поток, и в бурю, и в крупные капли. Словно её вдруг не стало, а может, и не было никогда, но зато всегда и теперь грохотали тучи, шипели ручьи и подземные реки, ревели моря… И всё пребывало в единстве сейчас и навечно. Пока по мёртвой траве хлестал ливень. Пока не…

Пока видение не оборвалось. Сквозь водную завесу до неё донёсся чей-то крик. Исма прикрыла глаза от дождя и всмотрелась вдаль. И снова этот голос. Заметив две фигуры, мчащиеся к ней с ближайшего взгорья, Исма узнала в них стражей.

– Гебб, Аристей, я здесь! – закричала она в ответ, размахивая свободной рукой.

Юноши промокли не меньше Исмы, но не обращали на это никакого внимания.

– Ты цела? – спросил Аристей, стягивая с плеча кожаную сумку.

– Да, только замёрзла очень, – отирая лицо, ответила девушка.

– Не беда. Вот, надень, – бодро отозвался страж, вручая Исме зелёный плащик. – Работа ильварских мастеров. С ним что осенние дожди, что зимние бураны. Мне так Гебб сказал. Правда же, Гебб?

Страж только сверкнул глазами и кивнул. Исма осторожно развернула свёрток, что мгновением раньше бережно прижимала к груди, и протянула лисёнка Аристейю. Зверёк не пищал и не вырывался, будто ручной.

– Ему согреться нужнее, – сказала она. – Я высвободила его из макадды. Он ранен и без тепла не переживёт дорогу.

На секунду юноша застыл и посмотрел на Исму так, словно она спасла не детёныша лисицы, а королевского отпрыска, но тут же пришёл в себя и аккуратно обернул зверька в плащик.

– Надо спешить, – серьёзным тоном произнёс Аристей. – Из-за непогоды ночевать придётся на перевале. Думаю, лагерь уже разбит, но мы далеко от Сумеречных Зорь.

– Тогда вперёд, – тихо, но твёрдо сказала Исма. – Ты понесёшь моего друга, хорошо?

Арис согласился не раздумывая, и вместе они отправились на восток: туда, где их ждали огонь, еда и сухая одежда.

К часу вечерней молитвы дождь стих, и Гебб, как всегда, не проронив ни слова, указал копьём вдаль, где в сгущавшихся сумерках мерцали жёлтые огни. Отблеск радости просиял на молодых лицах паломников. Исма облегчённо вздохнула.

– Здесь холодно и горы мрачно возвышаются над тропой, – сказала она. – Теперь я понимаю, почему старики так не любят перевал, но, слава Палланте, лагерь разбит, и мы уже близко.

– Если верить книгам, у них есть несколько причин, чтобы… – Аристей замер, точно волк, учуявший добычу. – Тихо! Пригнитесь! Гебб, ты слышал?

Страж кивнул, ощетинился и крепко сжал копьё.

– Исма, возьми лисёнка, – прошептал Аристей и протянул ей плащ. – Гебб, ты останешься с Исмой и, если понадобится, будешь защищать её так же, как защищал бы меня, понятно?

Гебб ударил кулаком в грудь. Только теперь до слуха паломницы донеслись приглушённые голоса и бряцанье доспехов.

– Нам повезло, что уже темно и что нас не видно за скалами. Они спускаются с северного хребта.

– Кто это? – не скрывая страха, спросила Исма.

– Судя по говору – эллирийцы. Но важнее то, что они вооружены и крадутся в сумерках, как убийцы или воры. – Аристей отдал копьё товарищу, обеими руками зачерпнул дорожной грязи и вымазал ею штаны. – Я постараюсь прошмыгнуть у них перед носом и оказаться в лагере первым. Ну же, помогите мне. Надо хорошенько испачкать одежду. Иначе меня заметят, как только я покину укрытие.

Когда дело было сделано, Арис поспешил в лагерь, перебегая от одной скалы к другой. Наудачу снова полил дождь, и хлюпающие шаги стража затопил шум небесной воды. Вспыхнула молния, и воздух содрогнулся под раскатами грома. Исму сковал ужас. Собираясь в паломничество, она и представить не могла, что на священном пути встречаются опасности большие, чем те, что преподносят людям голод или непогода. Но теперь Исма лицом к лицу столкнулась с жестокой правдой: зло таится всюду, даже на пути праведников. Сейчас каждый в опасности, и если Аристей не успеет предупредить паломников, смерть заберёт их всех. Она отнимет у Исмы Зефа, Беррэ и Айолу, а следом, возможно, придёт и за ней самой.

Воинственно протрубил горн. Один раз, второй… Послышались крики, командные возгласы и скрежет металла. Они прорывались сквозь бурю и становились громче. Мечи ломали копья, а копья впивались в плоть. Кровь заливала Тропы, и казалось, что битва продлится вечно… Но, к счастью, нападавшие не ожидали столь яростного сопротивления, и им пришлось отступить. Горн просигналил победу. Аристей возглавил отряд охотников, погнавших врага от лагеря до того места, где прятались Исма и Гебб. А когда один из разбойников забежал в укрытие, страж без раздумий пронзил его копьём.

Вернулись в лагерь они под радостные возгласы и ликование спасённых. Эсса благословила людей Аристейя и приказала поставить навес, под которым все, кто хоть что-то смыслили в целительском ремесле, могли оказать помощь раненым. Исма отнесла лисёнка в шатёр и собиралась уже снова выйти под дождь, чтобы найти Зефа, но её остановила Айола.

– Дыханье Палланты, ты жива, Ис! – Девушки обнялись, и Айола продолжила: – Мы с Беррэ места себе не находили. Куда ты пропала?

– Ушла на зов, чтобы спасти жизнь, – ответила Исма. – Но потом Аристейю пришлось спасать меня. Скажи, Айо, ты видела дядюшку?

– Видела, он ранен в плечо, но ничего серьёзного. Им занимается Эсса. Говорит, что мужчине в столь почтенном возрасте не стоило сражаться.

– Как это? Зеф что, тоже дрался с разбойниками?.. – Исма, вконец обессилев, рухнула на плетёнки.

– Да-да, он орудовал копьём ловко, словно китобой гарпуном. Мне сначала показалось, что он никакой не старик, а могучий воин. Но потом кто-то из нападавших пустил в него стрелу. Слава Богине, она прошла выше и лишь слегка оцарапала Зефа.

– И всё же он очень стар… Я должна его проведать.

– Ты же вся дрожишь, Ис. А ну, раздевайся! Я принесу тебе сухую одежду. Дядюшку навестишь позже. Посвящённая, может, и не самая приятная собеседница, но своё дело знает. И поесть тебе нужно, так что прошу, останься пока в шатре, согрейся. Не хватало ещё тебя потом лечить от горячки или дождевой трясучки.

Не сразу, но Исма поддалась на уговоры, сменила одежду и выпила миску остывшего бульона. Лисёнок, отогревшись в ильварском плаще, уснул. Добрый знак, но Исму тревожило его дыхание, тяжёлое и прерывистое. Порывшись в корзинах одной из травниц, она нашла глиняный горшок с мазью, хорошо известной по всему Эосу. Этот аромат, отдающий одновременно сладостью медоцвета и горечью полыни, Исма узнала бы хоть в полной темноте, хоть с зажатым носом: такой он был крепкий и душистый. «Рановязка… Хорошо… Это очень хорошо…» – подумала Исма и без зазрения совести вытащила горшок из корзины.

Аккуратно раскрыв лисёнка, она наложила мазь и прошептала над ним молитву об исцелении тела и духа.

– Как же мне тебя назвать? – произнесла вслух Исма.

Лисёнок чихнул, издав тонкий звук, похожий на то, как плюётся искрами костёр.

– Искорка, значит… – задумчиво протянула девушка. – Ладно… Кажется, на Древнем Языке «искра» будет «фра» или «фраса»…

Лисёнок, не просыпаясь, дёрнул передней лапой и поджал хвост.

– Вот и славно, искорка моя. Отдыхай, Фраса, спи, а я пока разузнаю, как там дела у Зефа. Он замечательный. Думаю, вы подружитесь.

– Покой, обильное питьё и сон! – заключила Эсса, обрабатывая чем-то вязким зашитую рану Зефа. – Вот что я бы тебе посоветовала, будь мы в храме. Но мы застряли в Сумеречных Зорях. Не стоило так надрываться.

– Да разве ж я… – возмутился было старик, но в ответ получил осуждающий взгляд посвящённой. Стало понятно, что лучше просто слушать и соглашаться.

– Да разве ж я! – раздражённо повторила Эсса. – А кто ж ещё? Как тебя там, Зеф, кажется?..

Старик кивнул.

– Вот, Зеф, запоминай: швы нужно держать сухими до самой Эдды. – Жрица достала из сумки бинты. – Потом я тебя ещё раз осмотрю и сменю повязку. Если повезёт, недели две, и будешь полностью здоров. Всё ясно?

Старик что-то промычал и нерешительно улыбнулся.

– Сейчас замотаю плечо, полежишь немного, а после можно идти в шатёр.

Зеф наблюдал за руками посвящённой, не осмеливаясь поднять глаз. Люди редко беспокоились о нём, а заботу проявляли ещё реже. В деревне лишь Омма да Олаи проведывали старика и говорили с ним не из надобности, а просто так, потому что хочется. Поэтому ворчливый тон жрицы и её аккуратные касания Зефу были милее, чем двадцать тарелок ухи и чем все его лодки.

– Не думала я, что тень Смертоуста дотянется до Континента однажды. Чтобы культ Длани нападал на паломников, да ещё близ святого города?..

– Простите меня, госпожа, – Зеф наконец посмотрел жрице в лицо, – но я не понимаю. Кто такой этот… Смердоуст?

Старик оговорился, причём весьма потешно. В другой ситуации Эсса, возможно, и рассмеялась бы, но теперь этот вопрос совсем не казался ей смешным. «Они ведь ни о чём не догадываются…» – подумала жрица и произнесла серьёзным тоном:

– Не Смердо-, а Смертоуст. И это никакие не шутки, Зеф, а имя злейшего врага Палланты.

Зеф поперхнулся, окончательно оторопев от свалившихся на его лысую голову знаний. Со времён первого паломничества его учили тому, что Богиня всеведуща и всесильна, что она всеблагая и единственная!

– Видишь мой шрам в форме звезды? – спросила Эсса.

Старик утвердительно угукнул и снова отвёл взгляд.

– Во-о-от. А сколько у неё лучей?

– Ш… шесть.

– А почему так?

– Не знаю, госпожа.

– Ну разумеется, не знаешь… – Посвящённая печально улыбнулась.

– Простите меня, госпожа Эсса, я не…

– Не нужно извиняться, Зеф. В том нет твоей вины. В подобных вопросах обычно сведущи только жрицы и служители Ордена Памяти. Последние лет сто мы держали людей в неведении… И к чему это нас привело? Нет. Больше так нельзя, Зеф. Времена меняются.

Старик внимательно слушал, стараясь понять хоть что-нибудь, но смысл слов посвящённой ускользал от него, утекал, словно вода сквозь пальцы.

– У звезды Богини шесть лучей, потому что этот символ принадлежит не ей одной. Когда-то в Эосе почитали шесть верховных божеств: Палланту, Улиму, Миенну, Араммона, Стратариса и Шаида.

Жрица затянула повязку, и Зеф невольно поморщился от боли.

– Со временем пятеро из них забылись, и только Розоперстая Богиня не утратила последователей. Таким стал новый миропорядок, и так, мы полагали, будет всегда, но оказались неправы. Шаид – бог смерти, болезней и ужаса – возродился и набрал силу. Это его люди атаковали нас, Зеф. Это их клинки и стрелы ранили наших стражей. И тебя ранили тоже.

Эсса прочла молитву и сложила оставшиеся бинты в сумку.

– Но да не всё сразу, – сказала жрица, поднявшись. – Пока отдыхай, а я посмотрю, кому ещё в лагере нужны мои навыки врачевателя.

– Хорошо, госпожа Эсса! Спасибо, госпожа, ага-ага!

– Да озарит нас Палланта, Зеф! – Жрица коснулась шрама и прошептала: – Давно на памяти моей не случалось столь чёрной ночи…

Посвящённая отряхнула пеплум и поспешила к стражу, из правой ноги которого молодая знахарка только что выдернула стрелу. Довольно-таки умело и не без присущего богопослушному человеку рвения, но одно дело – выдернуть стрелу, а другое – остановить кровотечение. Поэтому, не окажись жрица поблизости, участь бедняги решил бы случай, и, по всей видимости, не самый счастливый.

Растянувшись на земле, старик закрыл глаза и мысленно отправился в Одинокую Хижину. Зеф представил, что отворяет дверь и разводит огонь в очаге. Наливает в чугунок воду и подвешивает его над пламенем. Поленья трещат, вода закипает, а боль постепенно уходит, уходит…

– Дядюшка, ты спишь?

В плечо вцепились тысячи змеиных жал, и лодочник вернулся под навес, который, может, и защищал от дождя, но продувался всеми ветрами Эоса.

– Олаи, это ты?

– Я, дядюшка! Слава Палланте, ты жив!

– Ох, чего ж со мной сделается-то, ага-ага, – отозвался старик.

– Мне одна из сестёр сказала, что ты бился бок о бок со стражами и… – Исма взглянула на бинты, на которых проступили пятна крови, – что тебя ранили.

Она неслышно заплакала и прижалась щекой к здоровому плечу старика.

– Ну зачем же ты так? – прошептала она, вздрагивая от усталости и холода. – Пожалуйста, не геройствуй больше. Я не смогу без тебя, Докка, не смогу. Ты – мой дом, дядюшка. Пообещай, что будешь себя беречь.

– Хорошо-хорошо, Олаи, ты только не плачь. Сам не знаю, что на меня нашло. Ещё зим пять назад силы-то во мне ого сколько было! С гарпуном управлялся и сети тягал, а теперича вон, два копья бросил и задохнулся, ага-ага. Так меня этот негодяй-то и подстрелил. Понял, что дед еле ноги волочит, и давай стрелами сыпать.

Олаи помогла старику встать и, поддерживая под руку, повела его к мужскому шатру.

– Мне столько хочется тебе рассказать, дядюшка, но ты слишком слаб, да и я измучена не меньше.

– Думаю, лучше нам отдохнуть, дорогая. Подъём будет ранним, ага-ага. Когда враг близко, шибко-то не поспишь.

Из шатра вышел Гебб, молча поклонился и помог старику зайти внутрь.

– Храни нас Богиня, – прошептала Исма и побрела на женскую сторону.

Мокрые хлопья снега вперемешку с дождём и ветром били в лицо. Костры понемногу гасли, и тьма непроглядной стеной обступала шатры. «На сегодня всё закончилось, – подумала Исма, – и перевал таки сомкнул свои челюсти».

На рассвете, ещё до трубящего горна, Фраса проснулся и выбрался из укрытия, которое для него соорудила Ис. Раны затянулись, и теперь лисёнку хотелось есть. Отыскав свою спасительницу по запаху зелья, которым и сам он был вымазан от ушей до хвоста, Фраса фыркнул что-то радостное и ткнул носом в лицо Исмы. Та даже не шевельнулась: так измотали её дождь, ветер и ужас, спустившийся с гор под покровом тьмы. Тогда лисёнок решил упереться ей лапами в грудь, погрызть шнурок от туники и пофырчать без радости – решительно и триумфально. Но ничего не помогло. Наконец Фраса сдался, лёг у шеи Исмы и тяжело вздохнул.

Первой поднялась Беррэ. Заметив Фрасу, она улыбнулась, и заспанная суровость её лица тут же испарилась. «Так вот что за голос призвал Ис, – подумала девушка, разминая затёкшую руку. – Ну хорошо, значит, теперь на одного паломника стало больше. Какой же он славный! И так потрогать хочется…» Следом проснулась Айола. Когда Беррэ помогла ей встать и загадочно кивнула в сторону Исмы, та разглядела в вечных сумерках шатра нечто пушистое и серо-рыжее. Догадавшись, что это тот самый зверёк, которого принесла в плащике Ис, Айо едва не взвизгнула от восторга, но вовремя вспомнила о тех, кто ещё пребывал в царстве сна, и совладала с чувствами. Пришлось. Не поступи она так, Эсса придумала бы для неё страшную кару. Заставила бы, например, в одиночку мыть котёл до конца похода, или помогать старухам справлять нужду, или того хуже…

– Пойдём, Айо, – прошептала Беррэ. – Нам надо развести огонь и набрать воды для коррукового супа.

Айола согласилась и по привычке последовала за подругой, но вдруг замерла и съёжилась, вцепившись тонкими пальцами в руку Беррэ.

– А ты не боишься, что эти до сих пор там? Уйдём из лагеря, а они нас…

– Не будь трусихой. Я возьму с собой нож, да и стражи с охотниками будут неподалёку. Исма же справилась вчера как-то. Ещё и с нами потом полночи проговорила. Зря ты её расспросами мучила.

– Никого я не мучила, – возразила Айо. – Мы все долго не могли уснуть, а её рассказ про лисёнка отгонял дурные мысли. И только-то.

Беррэ нежно коснулась ладонью щеки Айолы и прошептала:

– Пойдём. Не малышне же воду таскать и не посвящённой. Если мы этого не сделаем, весь лагерь останется голодным. Мужчины ослабнут. И вот тогда…

– Ладно-ладно, я поняла. Глядишь, с помощью Палланты быстро управимся. А Исма пускай поспит. До горна ещё час примерно, ну, если верить свету.

– А чему же ещё верить на Тропах.

– И правда.

Беррэ раздвинула складки тяжёлой ткани. Сумрак недовольно шевельнулся. В шатёр влетели снежинки, свет и морозный воздух. Фраса дёрнул ушами и накрыл нос хвостом. Голод не унимался, но лисёнок терпеливо ждал, когда Исма откроет глаза. Людские запахи ему были чужды и не слишком приятны, но только не запах той, что услышала зов. Той, что пришла и спасла его от шипов макадды.

Исма спала и смотрела зыбкий, словно морок, сон. Она долго шла вдоль чего-то тёмного и холодного. Под ногами хрустел… Снег? Исма взглянула вниз и ничего не увидела. Совсем ничего. Потом её позвал чей-то голос, знакомый и серебристый. Девушка пошла вперёд. Хотя в столь густой темноте сложно понять, в каком направлении ты движешься: может, вперёд, может, назад, а может, и вовсе стоишь на месте. Вдалеке появилась белая точка, затем ещё одна и ещё. Они росли и мерцали, наливаясь молочным свечением. Одна из точек стала кружиться и постепенно превратилась в большой вихрь. Голос снова позвал Исму, и что-то мягко подтолкнуло её к свету. Тьма растаяла. Слепящие лучи зимнего солнца ударили в глаза. Исма очутилась на холме Валь’Стэ. Хранитель возвышался над сновидицей безмолвной каменной громадой. Исма отвернула лицо и встретилась взглядом с женщиной, похожей одновременно на Омму и на Эссу.

– Зачем ты здесь, Олаи? – спросила она. – Сейчас не твоё время…

Сон задрожал и рассыпался от рёва сигнального рога. Исма открыла глаза и первым делом увидела Фрасу, который, прижимая от страха уши, скулил, как щенок, что просит защиты у матери.

– Искорка? – удивилась она. – Ты уже ходишь? – Рука Ис аккуратно коснулась пушистой шёрстки.

Лисёнок успокоился и что-то уверенно тявкнул, сверкнув бусинками глаз.

– Давай-ка поглядим на твои раны…

Фраса перевернулся на спину, подставляя живот, и завилял хвостом.

– Как быстро они зажили! Надо будет спросить у знахарок. Может, это не простая рановязка была?.. – Исма задумчиво хмыкнула, то ли стараясь разгадать секрет чудодейственной мази, то ли вспоминая минувший сон.

Искорка вскочил и принялся многозначительно чавкать, как это делают коты или собаки, когда им хочется есть. Исма намёк поняла и, взяв Фрасу на руки, вышла из шатра.

По дороге к костру к ней пристал с расспросами мальчик, чья кожа была ещё чернее, чем у Беррэ или Айолы. «Встретишь такого в лесу и спутаешь ещё с тёмным духом каким…» – подумала Ис, но ничего не сказала. Мальчик лепетал что-то на южном наречии, которого паломница не знала. Слова его лились звучным потоком, ускоряя и замедляя ритм, срываясь с высоких нот на низкие. Но уловить суть ей всё-таки удалось: мальчика интересовал Фраса. Исма только покачала головой и показала пальцем на жрицу, которая созывала женщин на намасат. Расспросы сразу прекратились, да и самого мальчишку как ветром сдуло. Вот она – истинная власть посвящённых!

Выполнять ритуальные движения одной рукой было нелегко, но Исма справилась. В этот раз Эсса не церемонилась и выглядела суровее, чем обычно. Она коснулась Исмы третьей или четвёртой и отчего-то не удивилась лисёнку, хотя, безусловно, его заметила. «Ильсатских ящерок» она вообще освободила от молитвы, но, правда, и те времени даром не теряли. Айола развела костёр, напоила лошадей и отнесла воды на мужскую сторону. Беррэ же колдовала над похлёбкой, стараясь сделать её вкуснее, чтобы приободрить тем самым всех без исключения. Долгий путь от родных земель до Сумеречных Зорь научил Беррэ простой истине – чем сытней и вкуснее в походах еда, тем легче людям справляться с тяготами, тем быстрее они идут и тем усерднее воздают хвалу Богине.

На животных сия истина, разумеется, распространяется ничуть не меньше, если только не брать в расчёт восхваления Палланты. Хотя и тут невозможно быть уверенным до конца. Жрицы Эдды, например, не раз слышали от служителей Ордена Памяти о существовании магических талантов различного ранга. Среди которых была способность общения со зверями и даже с драконами. Так что какой-нибудь маг вполне себе мог бы взять и научить коня молитвам. Но вот нужны ли коню молитвы – это уже вопрос спорный, да и среди паломников колдунов, конечно же, не было.