Текст книги "СРО"

Автор книги: Денис Дробышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

5

Аматидис раздраженно спрятал телефон в карман брюк. Отчет Малька подтверждал его догадки о том, что Охальник, готовясь к удару, прежде всего заручился поддержкой чинуш. «Ничтожества, ― успокаивал себя магнат, ― Охальнику не выйти на министров. Ведь нету тех богов на небе, которым не противно станет помогать ему. Сановникам губернским мне не испортить даже аппетит. Они рабы, а я обласкан милостью кронидов».

– Нет веры никому, ― сказал он вслух, ― ведь даже федеральные чины не брезгают мздоимством, и взяв монет кошель, не гарантируют успеха в деле. О страшный век ― где все лишь исполняют роли, но ни за что ответ не держат!

Аматидис снова замолчал, погрузившись в глубокий политический анализ. Он думал, что попытки людей Охальника сорвать закладку котлованов в Подмосковье ― следствие, а не причина его бед. Магнат знал: земные судьбы вершатся на Олимпе, а значит, его неудачи могли быть связаны с божественными распрями. «Своим умом осмелился предполагать я, ― размышлял он, ― что бунт титанов стал причиною войны. Но разве б Гея, всех строителей богиня, или Гефест, ремесел покровитель, в обиду дали бы меня? Скорей всего, Ареса то интриги. Охальник ― стало быть, служитель его культа и жрец войны несправедливой. Но Хлопотов ведь не похож на воина: не грезит битвой он, не жаждет крови. Ему лишь похоти соблазны интересны. Итак, неверен мой анализ, причины распри кроются в другом».

– Я вижу, раб несчастный, что тебя младого лишь секса радости влекли? И что же, ласки дев испытывал ты часто? ― обратился он, наконец, к своему пленнику.

– Если честно, то нет, ― признался Хлопотов, ― влюбился я не в ту, с кем можно быть счастливым. Учились мы в одной группе.

– Про ту Надежду молвишь ты, о близости с которой врал гуманоиду? ― спросил Аматидис и про себя отметил: «Так же зовут его жену».

– Да, с ней. Из нас готовили менеджеров для ракетной отрасли, но видно было с первого дня, что после учебы армянин Арсен будет помогать дяде в автосервисе, Вова-панк соберет музыкальный коллектив, красавица Женечка станет женой бизнесмена, а сестры Зельметдиновы всю жизнь прокорпят в бухгалтерии. Я, если бы не случай, так и остался бы в бригаде пришельцев. И только Надя смогла работать по специальности ― в космическом страховании. В ней уже тогда была эта сила, которая теперь движет ею, помогает расти, добиваться успеха, раскрывать офисные заговоры и побеждать в интригах. Во мне этого и сейчас нет, а тогда, на первом курсе, я и вовсе был лопух.

Аматидис задумался: «А может, этот Хлопотов искусству лжи так хорошо обучен, что дурит он меня, ничтожным притворяясь. Не он ли с департаментом своим срывает стройку мне под Сергиев-Посадом?»

Хлопотов же говорил только о личной жизни:

– Мне Надя нравилась несмотря на то, что ее красота была агрессивной и даже чуть-чуть мужской. Может, я втайне хотел, чтобы она взяла меня на буксир. Мы с ней все же составили пару, но буксирным тросом нас соединили обстоятельства. Хотя лучше по порядку. Тот случай переехал меня, как каток. Был сентябрь, такой же солнечный и теплый день, как сегодня. Мой сокурсник Арсен, не стесняясь преподавательницы, лапал нашу красавицу Женечку. Армянин совсем осмелел и начал облизывать ей шею, как вдруг тетка-экономист не выдержала:

– Вы, наверное, думаете, что все живое во мне давно высохло и закостенело. По-видимому, вам кажется, что кроме экономических формул я ничего уже не понимаю. Вы решили, что естественные проявления жизни давно не волнуют меня. Именно поэтому вы, Арсен и Евгения, так откровенно ведете себя, не так ли?

Все обернулись на парочку.

– Но вы ошибаетесь, ― продолжила профессор экономики, ― со мной не все так плохо, и я с большим интересом жду каждый новый день и встречаю каждый новый поток студентов.

Аудитория собралась ― спавшие проснулись, рассеянные сосредоточились:

– Мне посчастливилось быть молодой в хорошее время. Тогда все были переполнены светлыми надеждами, энтузиазмом, поэтическим настроем! На наших глазах творилась космическая история. И, конечно же, у нас была любовь. Но мы не марали наши чувства пошлостью. Сальные нежности были у нас не в ходу. Мы всего лишь держались за руки, но нам не хватало воздуха ― такой силы было наше чувство! ― слова тетки резонировали с хвалебными речами в честь пятилеток колонизации. Мы не знали, что делать с ее словами: осмеять, или принять как откровение? И тут Арсен нашелся:

– Песня про нежность! ― крикнул он, и пропел полкуплета старинной песни.

Аудитория разорвалась смехом. Гоготал Вова-панк, хихикали сестры Зельметдиновы, показывала белые зубы Женечка, Арсен радовался своей шутке, и только Надина спина оставалась ровной. Я точно помню, что она не смеялась. Семнадцатилетней девчонкой она могла себе позволить игнорировать коллектив. Уже тогда она была ― вожак! Я из солидарности с Надей тоже не смеялся, я ковырял мозоли. Вова-панк вдруг резко повернулся ко мне и бросил на стол бумажный комок:

– Тебе.

Записка была он Нади, она звала меня в Зоологический музей.

– Я никогда не понимал, как луноокая и торсом стройная Надежда, ― удивлялся Аматидис, ― могла бы полюбить раба. Однако муж ты ей, чудно то!

– Мне стоило тогда тоже так подумать и не начинать все это. Но все лекции напролет я разглядывал ее и стеснялся, когда случайно попадался на глаза. Раньше я думал позвать ее на мороженное, но никогда не было денег. После того, как устроился в цех к гуманоидам, стали водиться небольшие суммы, но смелости не прибавилось. И тут она сама! Есть от чего взволноваться! Мозг в тот момент отказал мне, и я возомнил, что тоже ей нравлюсь. Я ответил: «С тобой готов в любой музей ― хоть в патологоанатомический!»

На следующий день у меня была рабочая смена, потом у Нади были немецкий и сольфеджио. Мы встретились через неделю и пошли пешком от Кремля до музея:

– Правда, хорошо, что в этом году осень сухая? ― спросила Надя.

– Да хорошо. Работать легко ― сапоги на работе сухие, ― строил я из себя брутального парня.

– Знаешь, а ведь гостиница «Москва» не настоящая. Я не поклонница концептуализма, но здание культовое ― свидетель эпохи. Зачем его тогда сломали и заново отстроили? Глупо сносить то, что и так крепко стоит?! Правда?

Я кивнул.

– Моя мама увлекается архитектурой. Не знаю, откуда в ней эта страсть, она всегда работала по административной линии. Так вот, она говорит, что теперь весь исторический центр ― муляж. А когда бабушка водила ее маленькой по этим местам, все здесь дышало стариной.

– У нас в депо тоже реконструкцию корпусов затеяли. Это сейчас модно, потому что деньги удобно отмывать.

– Я люблю гулять по центру. Здесь на одной улице могут стоять здания разных веков и можно играть, угадывая архитектурные направления и стили. Хотя и знаешь, что все не настоящее, все равно интересно. Дома не сливаются в единую мрачную стену, не стоят на голых пустырях одинаковыми коробками.

Я чувствовал себя участником телешоу для интеллектуалов. Не свидание, а экзамен на эрудицию ― архитектура, потом зоология, что дальше? Наконец, мы, пройдя все примечательные дома, вошли в музей. Надя стала с интересом разглядывать коллекции моллюсков, клещей и других беспозвоночных. А я смотрел, на нее, когда она склонялась над стендами. Фигура, кстати, у нее до сих пор прежняя. Потом мы пошли в кафетерий. Там Надя занялась мороженым и перестала блистать эрудицией. Я успокоился, собрался и начал свою первую, необдуманную и обреченную, атаку на женщину:

Хлопотов глупо улыбался, как будто он не в плену, а на сеансе массажа:

– Знаешь, Надя, в нашей группе мне нравится одна девушка. Я думаю, что как староста, ты должна помочь мне сократить расстояние между нами, ― это я придумал такой ход.

«Интересно! Кто же она? Наверное, Женечка?» ― она все понимала, просто мучила меня. Это и теперь ее хобби. «Тогда, может быть кто-то из сестер Зельметдиновых?» ― продолжала она с улыбкой.

– Нет, ― говорю, ― моя избранница, она, во-первых ― красивая; во-вторых ― умная; в-третьих ― ее зовут Надя; в-четвертых ― она староста группы.

Надя немного помолчала и строго ответила:

– Виктор ― означает победитель, поэтому ты должен справляться в сердечных делах без посредничества. Но мне больше нравится имя Иван ― моего мужчину зовут так.

– Вот те на! ― говорю, ― что ж твой Иван с тобой в музей не пошел?

– Он космонавт и готовится к полету, его не отпустили со службы. Никто из моих друзей не захотел пойти в этот музей. Вот я и решила поискать компаньонов среди сокурсников.

– Странная ты. Учишься на экономике, говоришь об архитекторе. Зачем тебе нутрии и амебы?

– У меня есть план: дважды обойти все московские музеи. Первый раз сейчас, пока учусь. Второй ― уже с детьми. Я иногда ловила на себе твои взгляды, но, извини, никак не ожидала сходу таких объяснений.

До метро Надя попросила ее не провожать, и я поплелся в противоположную сторону. На одном из переулков мне встретились две потасканные пришелицы. На мои деньги мы выпили плодово-ягодного, и я попал в оборот этих нечистоплотных девок.

Мы пили разливную бражку на Старом Арбате, а потом водку и пиво на Ярославском вокзале. Не помню как, но я все же сел на свою электричку. В вагоне меня сморило, и я совершил несколько рейсов в соседнюю область и обратно, но в родном поселке так ни разу не проснулся.

Ночью разбудили патрульные:

– Где я?

– Город-герой Москва.

– Опять?

Все строчки табло были пусты ― поезда уже не ходили. Домой было никак не попасть. Тогда я пошел по путям к вагонному участку.

Сторож, беспалый гуманоид, когда-то работал столяром в нашем цехе, но по пьяной лавочке отрезал циркуляционной пилой несколько пальцев. По старой памяти беспалый захаживал в нашу мастерскую, поэтому знал меня ― новенького мальчика Витю:

– Проходи, раз ты наш, деповской, ― на меня оскалилась старая овчарка, ― тихо, Карина, свои.

Принюхавшись, собака успокоилась, но тут же залаяла и побежала к воротам.

– Не пугайся, это она бомжей вокзальных гоняет, ― успокоил сторож, ― эти мутанты, как похолодает, тянутся вагоны взламывать, чтобы поспать в тепле.

Я хотел лечь в сторожке на топчане, но сторож не дал:

– Спать сюда пришел, что ли? Так не пойдет. Напросился в гости ― общайся, развлекай! ― сказал беспалый и достал бутылку «Столичной».

– Это гостиница «Москва» ― яркий пример архитектурного концептуализма, ― я ткнул пальцем на водочную этикетку, ― когда-то сам Сталин проект утверждал, в период кризисов ее снесли, а потом выстроили заново. Это был первый дом, с которым так поступили. А теперь весь центр столицы ― один большой новострой.

Гуманоид разлил водку и грустно заметил:

– У нас тоже грядет большое строительство. Ставку сторожа сократят, наймут охранное предприятие, а меня, инвалида, выгонят на улицу, и будут меня домашние гонять, как Карина тех мутантов.

Вот тогда-то я и выпил первый раз с человекообразным. Горло перехватило, как у преподавателя экономики от любви. Даже слезы навернулись.

Потом я рассказывал сторожу про красивые старинные дома и про беспозвоночных гадов, а сам думал: «Ничего страшного. Подумаешь, староста группы отказала! Не на ней одной вся надежда на земле держится. Гуманоиды, мутанты ― все это временно. Будут еще красивые девушки, и работа, и квартира. Все как у людей будет. Все как у людей».

6

Хлопотова обедала в марсианском зале корпоративного ресторана. Полумрак обеденного холла подсвечивался красным лампами, стены украшали пейзажи Марса и интерьеры космических станций. Основной состав холдинга уже пообедал, и Надежда была в зале одна. Ожидая рыбу с тушеными овощами, она кликала приложения органайзера.

Весь день Хлопотова старалась настроить себя на спокойный рабочий лад, но утренние звонки босса и новость об исчезновении мужа не шли из головы. Хлопотова набрала номер Охальника:

– Иван, есть новости о Хлопотове?

– Киса, мои ребята только что посетили его малую родину. Там действительно квартиранты: семейка пришельцев, детишки сопливые. Так что если твой муж тебе и изменяет, то не в квартире своей покойной матери. Жаль, будь то загул, всем было бы легче. Это хуже: кто-то хочет на меня надавить.

– Да брось ты! Кому взбредет в голову шантажировать тебя Витей? Аматидис и ты ― планетарные стратеги. Разве станете вы ради пешки рисковать партией.

– Волнуешься за него?

– А что бы ты делал, если бы исчезла я?

– Малыш, я бы сошел с ума от горя и был бы разбит маньяком Аматидисом. Но и Хлопотов мне тоже не посторонний, я же был тамадой у вас на свадьбе, я помню вас желторотыми выпускниками. Вы мне как дети, солнце мое.

«Шел бы ты со своей заботой, ― злилась про себя Хлопотова, прекрасно чувствуя иронические нотки босса, ― дорого бы я заплатила, чтобы не знать половину, из того, чему ты меня научил». Но в трубку сказала:

– Сообщи, если что-то узнаешь. Мне хочется думать, что Хлопотов уехал на окраину, взял в магазине дешевого алкоголя и сидит где-нибудь на мосту ― смотрит на проезжающие поезда. Он у гуманоидов таким образом научился стресс снимать. Люди в бассейн ходят, фитнесом занимаются, а у него свои методы.

– Запой, говоришь? Хорошо бы. Только не помню я за ним таких срывов в рабочее время. Да и потом, он мог бы у себя в кабинете нахлестаться. Судя по донесениям уборщицы, он с заместителем полные урны бутылок оставляют после своих совещаний. Крепись, детка, обнимаю тебя.

Принесли обед. На тарелке была выложена гастрономическая мини-диорама Марса: куски печеной семги изображали один из утесов красной планеты; острый соус подмывал рыбные берега, как озеро лавы; искусно вырезанные ломтики картофеля образовали макет исследовательской станции, антенны которой были выполнены из бутонов брокколи. Надежда поддела вилкой край утеса, макнула его в озеро соуса ― вкус у блюда был вполне земным: нежным и слегка пикантным.

– Конечно, Марс Марсом, но такую рыбку только в земных реках выудишь! ― судя по всему, посетитель вошел в ресторан и занял соседний столик, пока Надежда была занята разговором, ― Вы не находите, что поесть по-человечески можно только на Земле?

– Наверное, ― Хлопотовой совсем не хотелось разговаривать, но за годы работы в крупной компании она привыкла к корпоративному этикету и неискренней вежливости. Она уже не могла игнорировать даже незнакомого человека: раз он здесь, значит, коллега или клиент.

– Я заказал винегрет. Интересно, как он тут называется. Может, «неудачная посадка»?

– Смешно.

– Нет, я, конечно, рад, что мы ― космическая империя. И в детстве у меня был специальный альбом, в который я вклеивал наклейки с космонавтами. Но на то они и герои, чтобы пюре из тюбиков кушать! А мне, рядовому и незаметному, ― оставьте мой холодец и мои пельмени! А вы как считаете, вам не надоела эта повсеместная экспансия космоса в частную жизнь?

– Я, признаться, экспансии не замечаю. Вы, верно, один из частных клиентов и не знакомы с историей нашей компании. А между тем, наш холдинг объединяет все российские предприятия по производству, эксплуатации и страхованию космических аппаратов, именно поэтому интерьер наших офисов и ресторанов оформлен в стиле neo-cosmic.

– Да нет, я знаю. Я ― Мальков, ваш приемник по отделу страховки. Прошу прощения, Надежда Евгеньевна, что вам пришлось отвлечься от серьезных дел и провести за меня совещание. Телефонные террористы заминировали платформу на Ярославской ветке. Все движение встало.

– Так вот вы какой, Малек. Может, приобрести жилье в Москве, чтобы избежать накладок. У страховщиков неплохие бонусы, если мне не изменяет память?

– Нет уж, Надежда Евгеньевна, я хочу на березки в окно смотреть, а не на семейные ячейки в доме напротив. Увольте-с.

– Увольнять директоров не в моей компетенции.

– Хм, злой каламбур. А вот и мой винегрет. «Вулкан на Марсе» называется. А если у меня от слова вулкан изжога разыграется или от мыслей о космической еде гастрит разовьется? Вы знаете, например, что все пилоты из-за консервированной еды и пребывания в невесомости имеют большие проблемы с кишечником и опорно-двигательным аппаратом? Им всем перед пенсией инвалидность оформляют.

– Вы сгущаете краски. На орбитальных станциях и межгалактических кораблях есть специальные пищеблоки. Там выращивают богатые клетчаткой овощи, разводят стимулирующие пищеварение бактерии. Или вы из тех, кто критикует наши успехи в космосе? Но отрицать вы их не можете?

Малек вытер красные от свеклы губы и выпрямился. Надежда поняла, что неосторожным словом спровоцировала мужчину на дискуссию:

– Возможно, я вам покажусь навязчивым, но я стану их отрицать.

Хлопотова взялась за второй кусок семги и приготовилась выслушать монолог бытового философа, из тех, что подкарауливают добродушных отдыхающих на скамейках и пристают к пассажирам в транспорте.

– Все мы живем на Земле, но работаем на космос, ― развивал идею Мальков. ― Я каждый день проезжаю на поезде строящийся космодром Макария Аматидиса. Он, хочет воткнуть очередной ракетный объект в Подмосковье. Я знаю, что наша компания противодействует проекту, но грек, хоть и с придурью, а лоббист бывалый. Значит, возле моего дома скоро вырастет стартовая площадка, и плакали мои березки.

– Разве директора департаментов имеют допуск к переписке акционеров холдинга? По-моему, отношения между «Космопромом» и «Космостроем» находятся за пределами вашей компетенции?

– Надежда Евгеньевна, земля слухами полнится. Но вы не подумайте, что я лезу думать за начальство. Просто корпоративный обеденный треп.

Хлопотова всмотрелась в собеседника: полноватый, светловолосый, лысеющий середнячек, но взгляд, как у инквизитора. Что еще за Малек, почему Охальник не согласовал со мной его назначение? Или он министерский? Подписал в свое время важную для нас бумажку, но попался и вылетел из своего ведомства. В благодарность получил должность в «Космопроме», оклад, проценты от сделок. Тогда понятно, отчего у этого Малькова такие страшные глазки ― попробовал вкус власти, сорвался с высоты, но все еще помнит как Аматидисы и Охальники заискивали перед ним на фуршетах?

– Вот вы Надежда Евгеньевна, советуете мне жить в столице. А дирекция в случае переезда предлагает мне частичное погашение кредита. Но я живу за городом, и это не упорство, а убеждения. К тому же моя жена и дочь с их запросами в Москве мне будут обходиться в разы дороже.

– Так вот в чем дело.

– Не только, проблема коренится во всей нашей космической стратегии.

– Любопытно.

– Получается, что мы, то есть все россияне, все свободные граждане работаем на вселенную. А должно быть наоборот. Не я должен давиться космическим сэндвичем, через мины продираться к месту работы, губить здоровье стрессами и приспосабливаться к ракетным скоростям нашего века. Нет! Раз уж мы космическая империя, пусть вселенная работает на меня!

– Вселенная для нас или мы для вселенной ― это вопрос не социальный, а философский. Или даже метафизический, разве руководство компании или государство может его разрешить?

– Нужно изменить внутреннюю политику. Нужно, чтобы героями стали не те, кого мы видим по телевизору в программе «Привет из космоса». Нужно, чтобы героем снова стал рядовой труженик, такой, как я, такой, как вы!

– Вы думаете, мы заслужили право на героизм в большей мере, чем те, кто рискует жизнями в холодной звездной мгле? Меня все считают сильной женщиной, но я не готова поменяться с ними местами. И потом вы забываете о переселенцах. Вселенная дала нам их, и они выполняют за нас черную работу.

– Я же не призываю отменить льготы космонавтам или отправить назад гуманоидов. Я просто считаю, что нужно поменять идеологический вектор. Перенаправить его из космоса на землю, в Россию. Космический прорыв произошел не только благодаря подвигу колонистов, но и полувековой налоговой повинности рядового гражданина. Когда члены правительства и медиа-персоны будут чаще заявлять об этом, нашим женам и дочерям будет легче гордиться нами: скрюченными за мониторами компьютеров, нервозными от постоянной переработки и рано раздавшимися от сидячей работы мужчинами.

Официант унес пустую тарелку, Хлопотова снова недоверчиво поглядела на страховщика. Речи неудачника, перекладывающего вину за свою серость на окружающих. Внешность, соответствующая речам. Но страховой отдел далеко не на последнем месте в космопромовской иерархии. Потом все бывшие чиновники приторговывают связями, на посредничестве между коммерсантами и бывшими коллегами он бы мог делать второй директорский оклад. Намеренно стирает лоск, прибедняется? Зачем, я ведь не налоговый инспектор? Хлопотова была почти уверена: как только она выйдет из-за стола или на секунду отвернется, этот Малек тут же преобразится или наденет другую маску.

– А что нам говорят эти доморощенные «эмансипе»? ― продолжал тем временем страховщик. ― Мужчины не те, мужчины не держат удар, мужчинам пора подвинуться. Моя жена тоже такие фразы любит отпускать. А еще ее любимая тема ― почему я до сих пор Малек. Прозвище настолько приросло, что и домашние меня так называют.

– Малек ― это что-то вроде головастика? ― спросила Хлопотова и подумала: «Может, и не министерский, вполне обычный клерк, упершийся в потолок».

– Нет, головастик моложе. Малек ― это уже рыбка, но еще не речной и не морской хищник. И это, по сути, правильно. Я ― скромный исполнитель. А вы поищите-ка хорошего исполнителя, все нынче генераторы идей, креативщики. А кто будет все это воплощать? Правильно ― Малек.

– Понятно.

– А моей жене не понятно. Она думает, что я ― размазня. При этом я купил квартиру, обставил ее мебелью, холодильник всегда забит, раз в пять лет покупаю дорогую машину. Но я ― не космонавт.

– Не герой.

– Точно. А все от чего?

– От излишнего либерализма, ― Хлопотова уже почти отказалась от мысли о властном прошлом Малька, но предположила в нем домашнего тирана, срывающегося на своих женщин.

– Все это началось в Америке в середине прошлого столетия.

– Вот как?

– Да. В пятидесятые годы двадцатого века ― это была самая социальная страна. Работающий мужчина тогда мог содержать неработающую жену и детей, потому что компании и государство платили ему щедрые дотации. Тогда работодатели, владельцы концернов и холдингов стали потихоньку финансировать движение за права женщин. Они победили, вчерашние домохозяйки заняли равное с мужьями место на рынке труда, но потеряли все социальные гарантии.

– У нас в стране женщины всегда трудились.