Текст книги "Замок зла"

Автор книги: Дэниел Уолмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

– Ты вздыхал, мычал и шепелявил, – глухо откликнулся со своего ложе Больд. – И еще ты бормотал отрывисто: цветы, цветы… Надо сказать, я вспомнил твое бормотание в самый критический миг, оно не прошло для меня бесследно.

– Спасибо на добром слове, любезный мой Больд, сказал старик. – Видели бы вы, в каком состоянии я подобрал его на тропе вблизи моей хижины несколько лун назад. Я выхаживал его долго и терпеливо, хотя и не надеялся, что он выживет. А когда стало ясно, что душа не покинет его тело, я стал бояться за его рассудок. Очень долго Больд бредил и не понимал происходящего вокруг. О том же, что случилось с ним в замке и как ему удалось выбраться оттуда, он расскажет вам сам, если пожелает.

Конан и Шумри повернулись к лежащему Больду. Тот хмуро молчал, поглядывая на них единственным уцелевшим глазом.

– Стоит ли? – после паузы спросил он старика. – Хватит твоей истории. Пусть возвращаются к себе домой, радуясь тому, что уцелели! К чему тешить их праздничное любопытство? Я, конечно, могу рассказать об этом, но боюсь что, разбередив в памяти этот ужас, я снова начну бредить и трястись в горячке.

– Но тогда, конечно же, ты не должен делать этого! всполошился старик. – Снова выхаживать тебя, вытаскивать из горячки – на это больше не хватит моих стариковских сил.

Пусть едут! – Что ж, – Конан поднялся с лавки. – Спасибо за приют и рассказ. Только поедем мы сейчас не домой. Вернее, я не еду домой! – поправился он, бросив беглый взгляд на Шумри. – Я вспомнил, что кое о чем не договорил с прекрасной Веллией и мне нужно ненадолго вернуться в замок.

– Я иду с тобой, – сказал немедиец, также подымаясь и не глядя в глаза Конану.

Он был бледен до синевы. Конану показалось, что седых волос на его голове стало больше.

– Зачем? – саркастически поинтересовался киммериец.

Чтобы хватать меня за руки и умолять не обращаться плохо с хрупкой и пленительной женщиной?..

– Нет, – тихо ответил Шумри. – Ты же сам знаешь, что нет.

– Тогда возьмите с собой и меня! – Больд, придерживаясь за стену, поднялся со своего ложа.

– Ты с ума сошел! – замахал руками старик. – Да ты и двух шагов не сделаешь, ты даже до ворот замка не доползешь!..

– Старик прав, – сказал Конан. – Мы ценим твой порыв, но будет лучше, если ты останешься в постели. Боюсь, у нас там не будет времени то и дело подымать тебя на ноги и вкладывать в руку выпавший меч.

Больд снова опустился на ложе из козьих шкур и вытер со лба испарину. Видимо, любое физическое усилие давалось ему с большим трудом.

– Выслушайте меня, – попросил он. – Я все-таки расскажу вам мою историю, и тогда вы поймете, отчего мое присутствие может оказаться для вас полезным.

– Время у нас пока есть, – не стал спорить киммериец.

Отчего не послушать…

– Я не стану рассказывать вас свою родословную, – начал раненый. – Поверьте, род мой достаточно знатен. Я не бродяга, не лесной разбойник, не томящийся скукой искатель приключений. Меч мой не раз свистел и обагрялся кровью в битвах с врагами Немедии и короля. В эти глухие леса привела меня не скука, не поиск наживы, но потребность в подвигах. Да-да, не улыбайтесь! Хотя мне исполнилось уже двадцать пять лет, но сердце мое сохранило еще порывы пылкой, нерассуждающей юности. Год назад я обручился с самой прекрасной девушкой Бельверуса. Любовь моя к ней была чрезмерно сильна – так сильна, что я не мог просто взять ее в жены. Не знаю, понимаете ли вы меня. Она казалась мне существом иной, лучшей природы, чем я и все, кого я знаю. Все мои ратные подвиги, о которых она была, конечно, наслышана, казались мне такими ничтожными и обыкновенными в сравнении с ее необыкновенной красотой, чистотой и высоким умом. Моя избранница любила меня, несмотря на все нелепости, которые я совершал в ее присутствии от робости и стыда, и ей были непонятны мои терзания. Я так долго тянул со свадьбой, что она стала уже подозревать, что я разлюбил ее и только ищу повода расторгнуть нашу помолвку. Я объяснился с ней: попросил подождать еще немного – пять-шесть лун – за которые я мог бы увенчать себя небывалыми прежде деяниями и стать достойным ее руки. В день прощания она одела на меня кольчугу – очень легкую, почти невесомую. Она сказала, что сплела ее сама из металла, секрет которого ныне почти неизвестен. Плела долго, каждое колечко согревала в руках и думая обо мне. С тех пор кольчугу эту я ношу, не снимая, тем более, что она совсем не мешает моим движениям, охлаждает в жару и согревает в ненастье… Первое время мне везло. Меч мой разил без промаха, удары же моих противников смягчала кольчуга. Перечислять врагов, которых я сокрушил за эти пять лун, я не буду, чтобы не затягивать мой рассказ. Я уже повернул назад и был на пути к моей избраннице, и смущало меня только то, что и эти мои новые подвиги казались мне недостаточно необыкновенными… Желая сократить путь, я свернул с широкой дороги и поехал напрямик через этот лес. Наверное, мне слишком много везло, и судьба спохватилась. Встретив на тропе взволнованного лепечущего старика, я не испугался и не насторожился, но возликовал. Наконец-то боги посылают мне возможность совершить небывалый подвиг! Что со мной произошло в замке, вы знаете не хуже меня. Никакими талантами в искусстве я сроду не отличался, красотой – как вы можете заметить – не блещу также. Поэтому Веллия не предлагала мне поселиться у нее насовсем. Она щедро поила меня и угощала – о, я бдительно следил, чтобы она ела и пила все то же, что и я!.. Она развлекала меня музыкой в своем саду, и синие цветы покачивали в такт мелодии лепестками… Я помнил, как бормотал старик: цветы… цветы… И я таращился на них изо всех сил. Я пристально ловил каждое шевеленье их лепестков, я ощупывал то и дело, висит ли по-прежнему на поясе мой верный меч… Но от запаха защититься я был не в силах! И я заснул. Мне приснился кошмар – привиделось, что моя кольчуга раскалилась и невыносимо жжет мне грудь и спину. Я ворочался, сон мой был некрепок, и оттого первый же удар клюва разорвал путы беспамятства. Я вскочил, кровь заливала мне половину лица. Веллия стремительно ускользнула. Я перемахнул через ограду и упал в ров с водой. Кольчуга помогла мне еще раз: ни одна из стрел стражников, дождем посыпавшихся мне вслед, не ранила меня серьезно. Потом… я плохо помню. Была долгая горячка и изнуряющий бред…

– Долгий-долгий бред, – подтвердил старик. – Я уж не чаял, что ты выкарабкаешься с того света.

– Неужели тебя изнурила до такой степени потеря одного-единственного глаза? – удивился Конан. – Ведь ты говорил, ни одна стрела сильно тебя не ранила…

– Вы плохо слушали, что рассказывал вам старик, – с горечью отозвался Больд. – вместе с левым глазом Веллия присваивает себе все годы, которые мог бы прожить человек в будущем. У меня впереди теперь ничего нет… Смерть касается меня ледяными пальцами, касается лба, груди, всего тела… Я долго не понимал, почему же все-таки не умер, почему же хлопоты старика оказались небесполезными. Я понял это лишь сегодня! – И что же ты понял? – спросил киммериец.

– Капля жизни еще держится во мне для того, чтобы я пошел сейчас с вами, – ответил Больд. – Убить колдунью я не в силах. Но в силах заслонить кого-нибудь из вас от меча или стрелы стражника. Мне же будет достаточно того, что последняя капля моей жизни будет потрачена не напрасно.

Какое-то время все молчали. Конан не знал, что ответить Больду. Брать с собой тяжелобольного человека казалось ему ненужной обузой. Но и отказать ему он не мог. Молчание нарушил Шумри.

– Конечно же, ты пойдешь с нами, Больд, – сказал он.

Но только не думай о зловещем клюве, думай о чудесной своей кольчуге. Она помогла тебе здесь два раза, поможет и в третий.

Больд медленно покачал головой, но ничего не сказал.

– Не будьте же столь безрассудны! Ведь это верная смерть! – закричал вдруг притихший было старик. – Боги подарили вам жизнь, так возблагодарите их и поспешите к себе домой! Не возвращайтесь в замок! Я не все рассказал вам, да я и знаю о ней далеко не все!.. Я не знаю, к примеру, что за таинственная связь существует между цветами и ней! Я не знаю, на что еще способны эти цветы, кроме как усыплять людей своим запахом. Не обольщайтесь: вам не удастся уничтожить ее! Вы только погибнете сами…

Одумайтесь, заклинаю вас всеми богами: одумайтесь!..

– Оставь свои причитания, старик, – оборвал его Конан.

– Сдается мне, ты беспокоишься не о нас. Что тебе мы?..

Пуще всего на свете ты боишься, что в твою жалкую лачугу перестанут доноситься слабые ароматы ее цветов, слабые отголоски ее пения.

Старик сник. Голова его затряслась еще чаще, пальцы беспрерывно теребили край нищенского рукава.

– Я забочусь о вас, – выдавил он наконец. – Но и в твоих словах есть правда. Когда я перестану ощущать ее ароматы, ее пение – жизнь покинет меня.

– Ну так что же? – безжалостно возразил Конан. – Как я понял, тебе уже около сотни лет. И хватит с тебя. Нехорошо быть жадным: мало кто топчет зеленую травку так долго, как ты.

Старик совсем съежился и стал таким жалким, что Шумри не выдержал.

– Прошу тебя, Конан, не добивай своими словами того, кто и так безмерно измучен. Лучше пойдем поскорее! Уже смеркается, скоро опустится непроглядная тьма.

– На такие дела как раз и надо идти во тьме, откликнулся киммериец. – Ночью стрелы ее стражников будет куда реже попадать в цель. Может быть, и проклятые цветы по ночам засыпают…

– Подождите, – забормотал старик, – я кое-что вспомнил… Цветы не засыпают, нет-нет… – Он долго рылся в одном из своих ящичков, грозящий каждый момент рассыпаться в труху, потом протянул Шумри что-то, завернутое в грязную тряпицу.

– Что это? – удивленно спросил тот.

– Это порошок одной горной травки. Его надо нюхать…

Не часто, время от времени. У него такой сильный запах, что перебивает все иные. Ароматы синих цветов не смогут вас усыпить…

Конан обмакнул палец в мелкий серый порошок и поднес к ноздрям. От резкого, как удар плетью, запаха его всего передернуло.

– Неплохо, старик, – одобрительно заметил он. – Если только ты не подсовываешь нам какую-нибудь отраву.

– Это не отрава, клянусь честью, – проговорил Больд, незаметно покинувший свое ложе и опирающийся на длинный, матово светящийся в полутьме меч. – Нам пора, любезные гости. *** Прежде всего Конан, Шумри и Больд – несмотря на слабость, он шел довольно быстро, лишь изредка на миг останавливаясь, чтобы перевести дыхание – вышли на берег озера, к тому месту, где были оставлены слуги и лошади.

Слугам, крепким молодым ребятам, отлично владеющим мечом и луком, коротко рассказали о сути предстоящей битвы.

Разделили на пять равных частей пахучий порошок, запаслись мотком прочной веревки и, стараясь не производить шума, двинулись в сторону замка.

Ночь была светлой, так как недавно минуло полнолуние, и рыжеватая, похожая на новую бронзовую монету луна освещала все уступы и впадины. Было решено пробираться в замок со стороны озера, несмотря на то, что крутизна скал, даже при ярком дневном свете, представляла собой немалую опасность.

Конан лез первым, вжимаясь в нагретые за день камни. В левой руке его был свободный конец веревки, которую поочередно закреплял за устойчивые скальные выступы. Тем самым он значительно облегчал восхождение остальным спутникам, которые, обматывая веревку вокруг тела, уже не рисковали сорваться вниз. Шумри лез сразу же за Больдом, ненавязчиво оберегая его, в нужный момент подставляя колено или плечо. В ночной тишине раздавались только тяжелое дыхание, шорох мелких камней да слабый стук ножен о скалы.

Как только все благополучно добрались до вершины уступа, киммериец зловещим шепотом приказал издавать еще меньше звуков и осторожно, почти без всплеска, нырнул в черную воду рва, зажав предварительно в зубах тряпицу с пахучим порошком. Ногу его царапнуло чешуей одной из откормленных рыб, и Конана передернуло от отвращения. Подтянувшись на руках, он выбрался на узкий, шириной в полступни, карниз, отделяющей край рва от основания мраморной ограды замка.

После нескольких неудачных попыток ему удалось перебросить конец веревки на одну из толстых ветвей дерева, растущего у самой ограды. Миг – и киммериец очутился на верху стены, над самым садом с синими цветами. Благодаря веревке и ловкости Конана остальные спутники были избавлены от купания в ледяной воде и довольно скоро, один за другим, перебрались к нему. Прежде чем спрыгнуть в сад, каждый втянул ноздрями несколько пронзительно пахнущих крупиц порошка горной травки. Впрочем, запах синих цветов все равно ощущался.

– Послушай! – тревожно прошептал Шумри, коснувшись рукава киммерийца. – Они пахнут не так, как раньше! Намного сильней и… по-другому. Запах уже не сладкий, но жгучий, ты чувствуешь?! – Понюхай еще порошка, – посоветовал Конан.

Насморк его не только не успел пройти, но еще усугубился повторным купанием, и он не мог проникнуться тревогой приятеля.

Шумри вдохнул несколько раз порошок и зажал нос. Конан осторожно двинулся по искрящимся в свете луны осколкам горного хрусталя. Они захрустели, и он сошел с дорожки в усыпанную цветами траву.

– Хорошо бы эта ведьма спала в саду, – пробормотал он, внимательно оглядываясь вокруг. – Ведь в замке ей душно…

В тот же миг он увидел Веллию, действительно возлежащую на траве, окруженную качающимися голубыми и лиловыми головками. Она была обнаженной, как и в их первую встречу.

Пушистые, слабо блестящие в свете луны волосы укрывали ее, словно золотистая пена, словно нежные водоросли на морском дне. Они слабо вздымались в такт ее дыханию.

Конан оглянулся и дал знак своим спутникам, призывая к полному молчанию. Но сам тут же нарушил его, схватившись за правую голень, которую обожгло резкой болью.

– Копыта Нергала!..

Он с трудом оторвал один из синих цветов, похожий на большой колокольчик, присосавшийся к ноге и прожегший прочную кожаную штанину. На том месте, где лепестки прикасались к коже, появилась кровоточащая язва.

– Остерегайтесь цветов! – громким шепотом предупредил он своих спутников.

Но было поздно. Молчание ночи прорезал хриплый вскрик.

Один из слуг Шумри, захлебываясь воплем, отрывал от шеи цветок, протянувшийся к нему с ветки дерева. На месте вгрызшихся лепестков зияла рана – из порванной сонной артерии толчками выплескивалась кровь, казавшаяся в свете луны черной.

От крика Веллия тотчас проснулась и вскочила на ноги.

Конан бросился к ней, словно голодный лев на готовую умчаться прочь антилопу. Прежде чем крепкие пальцы варвара сжали ей горло, женщина успела пронзительно закричать. На ее крик со стороны замка и ворот поспешили стражники, в воздухе засвистели стрелы.

– Не стреляйте! – во всю силу своих легких взревел киммериец. – Одно движение – и я задушу ее! Увидев, что госпожа их полностью во власти Конана, красавцы-стражники опустили луки. Но стрелы их уже успели пронзить второго из слуг Шумри, который бился теперь в агонии на траве. Его товарищ, к шее которого присосался цветок, уже не двигался, испустив дух от потери крови. Больд также лежал, упав навзничь.

– Ты ранен? – нагнулся над ним встревоженный немедиец.

Тот покачал головой, с трудом приподнялся и сел.

– Стрела ударила мне в грудь, – сказал Больд. – Смотри.

Сквозь прорехи в одежде Шумри увидел кольчугу из очень мелких колец. В месте удара стрелы она блестела, точно посеребренная.

– Она спасли тебя еще раз, – прошептал Шумри. – Я же тебе говорил…

– Бросьте луки и мечи в одну кучу! – громко распоряжался между тем Конан. – И не вздумайте шутить или утаивать оружие. Иначе ее хрупкое горлышко в один момент хрустнет – точь-в-точь как куриная шейка! Больд поднялся на ноги, пошатываясь, подошел к киммерийцу и встал рядом.

– Не только мечи и луки, но также лопаты, подсвечники и все остальное, – добавил он.

Шумри поразило, что здесь были не только охрана и слуги-мужчины, но и девушки. Растрепанные, полуодетые, оставившие впопыхах постели красавицы сжимали в руках кто что успел схватить: бронзовый подсвечник, топор, шило, ножницы… на их лицах была такая ненависть и решимость, что не оставалось сомнений, насколько они преданы своей госпоже.

Неожиданно Больд изо всех сил оттолкнул Конана. Краем глаза он успел заметить, как одна из молоденьких служанок та, что встречала Конана и Шумри у дверей замка и угощала вином – сумела подкрасться в темноте за спину киммерийцу и, размахнувшись, занесла кинжал над его левой лопаткой.

– Получай же, зверь! – крикнула она, нанося удар двумя руками, но кинжал просвистел мимо цели и вместо лопатки Конана вонзился в плечо оттолкнувшего его Больда.

– Я убью ее! – взревел Конан, и в падении не выпустивший ведьмы и увлекший ее за собой на землю.

Он сжал ее горло с такой силой, что Веллия захрипела и закатила глаза.

Шумри бросился к Больду.

– Ничего, ничего, рана не глубокая, просто царапина, приговаривал он, разорвав рукав и стараясь рассмотреть в призрачном лунном свете узкий разрез, из которого струился темный ручеек крови.

– Рана не глубока, – пробормотал Больд, отводя его руки. – Но эта милая девушка обмакнула кинжал в яд. Должно быть, цветы уступили его ей… Не суетись, друг. Я рад, что последние капли моей жизни истрачены именно так…

Он откинулся головой на землю и прикрыл глаза. По его изможденному, болезненному лицу прошла судорога, после чего все черты словно разгладились и налились покоем.

– Живо оружие в одну кучу, иначе я убью ее! – повторил Конан. – Шумри, разрази тебя Кром! Не забывай про порошок! Немедиец отвел глаза от успокоившегося Больда и послушно вдохнул несколько раз порошок горной травки.

Веллия, слабо извиваясь в мощных руках киммерийца, прохрипела, обращаясь к своим возлюбленным, игрушкам и слугам: – Делайте… что он говорит…

Стражники и служанки нехотя стали бросать на землю свои стальные и бронзовые орудия. Двигались она как-то замедленно, словно в полусне. Шумри сообразил, что запах синих цветов яростный, ненавидящий, жгучий – делал свое дело. Не защищенные пронзительным ароматом серого порошка, слуги Веллии изо всех сил боролись со сном, но он одолевал их.

Спустя недолгое время на траве, рядом с тремя окровавленными трупами валялась дюжина тяжело дышавших, постанывающих под бременем кошмарных сновидений тел.

– Пока кончать, – пробормотал киммериец.

Он швырнул на землю извивающуюся и шепчущую сквозь зубы то ли проклятия, то ли заклинания Веллию, отрезал мечом несколько длинных прядей ее волос и крепко связал ими ее руки и ноги.

– Найди мне камень, да покрупнее, – велел он Шумри.

Немедиец, бессильно опустившийся на искрящуюся хрусталем дорожку, посмотрел на Конана, словно не слыша его или не понимая. – Ладно, я сам найду, – бросил варвар.

– Порошок – смотри, не забудь про порошок! Конан, в поисках камня, пошел вдоль ограды. Как только он отдалился настолько, что не мог их слышать, Веллия, перекатываясь по траве, помогая себе зубами, локтями и коленями, добралась до ног неподвижного Шумри.

– О, благородный Кельберг! – жарко зашептала она. Глаза ее, увлажненные слезами, блестели в свете луны еще пленительней, еще несказанней, чем днем. – Отпусти меня! Ведь ты совсем не такой, как этот грубый варвар, этот бездушный кусок плоти, чье назначение в жизни – лишь рушить, крушить и жечь!.. О, ты не такой! Душа твоя высока, сердце твое великодушно и чисто! А как ты чувствуешь музыку!.. О мой добрый Кельберг! Да, я отбирала у некоторых из моих гостей годы жизни, но у кого и зачем? Только у бездушных животных, подобных твоему спутнику, отбирала я их будущие годы, годы, которые иначе были бы наполнены лишь резней и обжорством, кровью и свистом мечей, воплями терзаемых женщин и слезами младенцев… О Кельберг! Во что же превращались эти отнятые у кровавых зверей годы? Разве ты не видел сам? В картины и гобелены в глубокие и проникновенные разговоры под ночным небом… Кельберг, Кельберг, послушай душу свою: она молит, она заклинает тебя спасти красоту! Кельберг, послушайся души своей!..

– Что она так пылко тебе обещает? – спросил подошедший с огромным камнем в руках киммериец. – Впрочем, понятно что.

Вечную молодость и вечную красоту, и в придачу кровавые пиршества время от времени. Соглашайся, Шумри! О чем тут раздумывать?..

Он наклонился и крепко привязал камень к ногам ведьмы.

Затем взвалил ее тело себе на плечо.

– Кельберг! – позвала она в последний раз, мелодично и жалобно.

Даже в таком положении, нагая, перекинутая через плечо варвара, со спутанными и обрезанными волосами, она была дивно прекрасна.

Шумри взглянул на нее и тут же отвел глаза.

– Ты бы лучше прогулялся, – посоветовал ему Конан.

Немедиец послушно поднялся и, опустив голову, медленно пошел прочь.

Подойдя к ограде, Конан перебросил через нее нежное женское тело. Взметнув в воздухе искристыми тонкими волосами, Веллия с глухим плеском погрузилась в черную воду рва. *** К рассвету Конан и Шумри похоронили своих погибших Больда и обоих слуг. Они зарыли их за пределами замка, на обочине тропы. Перед тем, как опустить в землю тело Больда, немедиец снял с него кольчугу. Она и впрямь оказалась на удивление легкой, словно была сплетена не из металла, но из затвердевших лунных лучей, чуть потемневших от времени.

– Кажется, я знаю, кто эта девушка и кто этот доблестный человек, назвавшийся нам Больдом, – сказал он Конану. – В Бельверусе его имя широко известно, да и ее тоже. Какая трагедия! Удивительная были бы из них пара!..

Киммериец взвесил в руках кольчугу, так же отдав должное ее легкости.

– Что ты собираешься с ней делать? – спросил он.

Носить сам?..

– Ну что ты! Отдам девушке… Мертвому телу она не нужна, ей же может пригодиться…

– Чтобы подарить следующему жениху? – спросил Конан без всякого, впрочем, желания кого-нибудь обидеть.

Шумри взглянул на него с укором и промолчал.

Когда они уже собрались уходить, немедиец вспомнил о спящих в саду стражниках и служанках. По его настоянию они вернулись обратно и перенесли бормочущие и постанывающие тела подальше от цветов, к самым воротам. Киммериец с большой неохотой занимался этим вздорным, на его взгляд, делом, но Шумри уверял, что если оставить их в саду, они могут никогда больше не проснуться.

Цветы снова пахли сладко и дурманяще, и лепестки их при прикосновении не ранили и не обжигали, но лишь щекотали и нежили.

– Быстро же эти лиловые твари простили нам свою госпожу, – хмыкнул Конан, когда последнее тело было перетащено в безопасное место и приятели присели, чтобы перевести дыхание. – Впрочем, ты все-таки не забывай пока про порошок.

– Я и не забываю, – отозвался Шумри, разворачивая тряпицу, в которой серели уже последние крупицы спасительного снадобья.

Внезапно киммериец поднял голову и насторожился. Ему послышалось что-то похожее на мелодичный женский смех, доносящийся из-за ограды замка. В два прыжка он подскочил к стене и посмотрел вниз. Громкий рев – рев досады и ярости чуть не разорвал его широкую грудную клетку.

Испуганный Шумри мгновенно очутился рядом. Внизу, на противоположной стороне рва сушила на солнце пушистые волосы нагая ведьма. В ответ на вопль киммерийца она подняла голову, и звонкий, победный, счастливый издевательский смех прозвенел, словно пение утренней птицы.

– Проклятье! Она выплыла! Ну почему я прежде не придушил ее – а ведь хотел! – ревел Конан. – Где мой лук?!..

Но пока он искал лук, Веллия, подарив на прощанье остолбеневшему Шумри нежную и укоризненную улыбку, скрылась в густых зарослях.

Первым порывом варвара было ринуться вслед за ней, и он уже закинул ногу через ограду, но через мгновение сообразил, что это бесполезно: местность ему незнакома, ловкая и наглая, как куница, колдунья ускользнет от него – а может, и заманит в смертельную ловушку. Ярость его не знала пределов.

– Будь я проклят, что не придушил ее! Что не размозжил ей голову! Что не сжег ее, как тушку бешеного пса, повесив вниз головой! Вот почему эти проклятые цветы снова пахнут сладко! Они рады, что она жива, что больше ей ничто не грозит!.. Ну что же, деритесь, лиловые отродья! И он принялся отводить душу, бешено размахивая мечом, сшибая головки цветов, рубя стебли, превращая в крошево нежные лепестки… Запах цветов снова изменился: стал таким резким и острым, колющим, как тысячи игл, что Шумри поскорее прижал к ноздрям остатки серого порошка. Извиваясь и дергаясь, цветы старались достать до тела киммерийца, ужалить его, обжечь, убить… Но он так стремительно и яростно вращал мечом вокруг себя, не останавливаясь ни на миг, что ни один из шевелящихся лепестков не достиг цели.

Скоро с волшебным садом было покончено. Последние цветы он срубил с деревьев вместе с ветвями и растоптал их ногами. Золотисто-зеленый сок блестел на срезанных стеблях, каплями стекал вниз по коре. Хотя то была не кровь, но всего лишь сок, зрелище было почти столь же тягостным, как поле битвы, усеянное свежими трупами.

Тяжело дышащий варвар вытер меч о край плаща и вложил его в ножны. Но ярость его еще не утихла, не истощила себя. Подумав немного, он ринулся к замку, снял один из факелов, прикрепленных над дверьми, и зажег его.

– Что ты хочешь делать? – обеспокоено спросил немедиец.

– Сейчас увидишь! – Конан рывком распахнул резную дверь. – Сейчас мы с тобой славно погреемся!..

– Постой, Конан! – Шумри крепко схватил его за руку.

Не надо! Ведь ты же уничтожишь эти… эти…

Он не мог сказать приятелю, как ему жалко прекрасные гобелены, картины, фарфоровые вазы и мраморные статуэтки. В ушах его звенел умоляющий голос Веллии: "только у бездушных животных отбирала я их будущие годы… Чье назначение в жизни – лишь рушить и жечь!..

– Прошу тебя! – воскликнул он с мольбой. – Не разрушай, не жги!..

– Тебе жалко ее гобелены?! Ее ковры?! – захохотал киммериец. Когда он смеялся вот так, охваченный исступлением ярости, он был и ужасен, и величествен в одно и то же время. – Не жалей: она выткет новые! Ты ведь радуешься в глубине души, что она не сдохла, разве не так?!..

Он повернулся, готовясь ринуться с гудящим пламенем над головой в глубь изысканных и прекрасных залов.

– Подожди же!.. – еще отчаянней завопил Шумри. – Ты погубишь людей! Они сгорят или задохнуться во сне! Ты забыл, что говорил нам старик: почти все они не догадываются о том, кто она. Ее слуги не виноваты!..

– Да пропади ты пропадом со своей жалостью! – Конан швырнул факел на землю. – Не виноваты! Конечно, они всего лишь прикончили пару твоих слуг, да Больда!.. Как ты не понимаешь: ведь она же вернется сюда! Она все начнет сначала!..

– Хорошо, жги, – тихо сказал Шумри. – Подожди только, пока они не проснуться и пока я не расскажу им правду об их госпоже. *** Солнце уже сползло за кромки деревьев, когда приятели неторопливой рысью отдалялись наконец от замка, еще утром напоминавшего на выступ скалы белоснежную птицу, сейчас же превратившегося в черные горячие руны.

Оба молчали. От едкого дыма першило в горле, лохмотья сажи застряли в волосах и складках одежды. Кони мягко стучали копытами по тропе, потряхивая гривами, словно не понимая и удивляясь подавленности своих хозяев.

На повороте тропы показалась знакомая, вросшая в землю лачуга. Но старик в рваных лоскутьях не вышел навстречу, не замахал руками и не затряс приветственно головой. Шумри придержал коня.

– Стоит ли? – спросил Конан. – Или ты хочешь его обрадовать, что ведьма осталась жива? Не ответив, немедиец подъехал к хижине и соскочил с коня. Конан нехотя последовал за ним.

В лачуге было сумрачно. Старик лежал навзничь на старых шкурах. При появлении "любезных гостей" он не пошевелился и не издал ни звука. Шумри склонился над ним и прикоснулся пальцами к холодному лбу. На сморщенном лице старика застыло удивленно-жалобное выражение.

– Надо его похоронить, – сказал Шумри.

– Стоит ли? – спросил киммериец. – Лопату из замка мы как-то не догадались прихватить…

– Будем рыть мечом.

Когда они отдали последний долг столетнему старику, была уже ночь. Но они все-таки решили не останавливаться для ночлега, а ехать дальше. Несмотря на смертельную усталость, и Конану, и Шумри хотелось как можно скорее оставить позади себя печальное и проклятое место.

В полном молчании они возвращались с веселой охотничьей прогулки. Слышался лишь перестук копыт, да фырканье коней.

Внезапно ночь разорвал отвратительный хриплый вой, и кто-то спрыгнул с ветки дерева, нависшей над тропой, прямо на грудь киммерийцу. Острые когти вцепились ему в шею, лицо обдало смрадным дыханием.

– Кром! – Конан с силой оторвал хрипящую и плюющуюся тварь от своей груди и бросил с размаха под копыта коня.

Испуганный конь шарахнулся в сторону, едва не скинув с себя седока. Киммериец спешился, выхватил меч и подошел к лежащей на тропе твари, намереваясь довершить начатое. Но меч не понадобился.

Разметав космы спутанных седых волос, разбросав худые руки и ноги, на тропе неподвижно лежала старуха. Ее оскаленное лицо было страшно, как может быть страшна сама злоба. На лице и теле темная сморщенная кожа провисала такими глубокими складками, словно она прожила на свете не одну сотню лет.

– А этой красотке чем я успел досадить? – недоуменно спросил Конан, с удивлением и омерзением рассматривая обтянутые морщинистой кожей кости. – Ехал себе мимо, никого не трогал…

– Ты что… не догадываешься? Ты не узнал?.. – тихо спросил Шумри.

– Кого я должен узнать в этом грязном чучеле?!..

Вместо ответа немедиец показал на лоб старухи. Над переносицей на тонкой цепочке блестела в неверном свете луны большая жемчужина в форме капли.