Текст книги "Убийца по прозвищу Англичанин"

Автор книги: Дэниел Силва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

«В самом деле, – подумал Карлос, глядя на дым от танцующего под вечерним ветром огня. – Благодарю тебя, Господи. Сегодня все сложилось хорошо. Погода отличная, виноградники готовы к зиме, и наша Богородица-с-Холма снова играет свою сонату».

* * *

Четыре часа спустя Анна Рольфе опустила скрипку и положила ее в футляр. Ею тотчас овладело удивительное сочетание усталости и непоседливости, какое возникало по окончании каждого занятия. Она прошла в спальню и легла на прохладное покрывало, широко разбросав руки, вслушиваясь в собственное дыхание и в шум ночного ветра, гуляющего по карнизу крыши. Она чувствовала что-то еще, помимо усталости и непоседливости, – что-то такое, чего она очень давно не ощущала. Она полагала, что это – чувство удовлетворения. Соната Тартини всегда была ее коронным номером, но после несчастного случая шаловливый перебор струн и необходимость прижать одновременно две струны были ее руке не под силу. Сегодня она сыграла на редкость хорошо для первого раза после выздоровления. Она всегда считала, что ее исполнение зависит от настроения. Злость, грусть, волнение – все это отражается на ее игре, стоит ей опустить смычок на струны скрипки. Ее удивило то, что чувства, возникшие в связи со смертью отца, позволили ей снова сыграть сонату Тартини.

Внезапно ей захотелось что-то делать. Она села, стащила с себя влажную тенниску и натянула свитер. Несколько минут она бесцельно бродила по комнатам своей виллы – тут включая лампу, там закрывая ставень. Гладкие глиняные полы холодили ее голые ноги. Как она любила этот дом с его оштукатуренными стенами и удобной, обитой парусиной мебелью. Он был совсем не похож на дом на Цюрихберге, где она выросла. Комнаты здесь были большие и полные света, а не маленькие и темные, мебель простая, без претензий. Это был честный дом, – дом без секретов. Это был ее дом.

На кухне она налила себе большой бокал красного вина. Оно было от местного винодела – ее собственный виноград участвовал в приготовлении этого сорта вина. Минуту спустя вино смягчило ее настроение. Вино было грязным маленьким секретом мира классической музыки. Она работала с оркестрантами, которые возвращались с ленча, настолько накачавшись алкоголем, что удивительно было, как кто-либо из них мог вообще играть. Она заглянула в холодильник. Она почти ничего не ела в Цюрихе и сейчас была голодна. Она поджарила грибы с помидорами на оливковом масле со свежими местными травами, затем все залила тремя взбитыми яйцами и добавила еще тертого сыра. После кошмара, пережитого в Цюрихе, она получала неизъяснимое удовольствие от выполнения этих простых домашних обязанностей. Когда омлет был готов, она села на высокий табурет у кухонного стола и стала есть, запивая остатком вина.

Тут она заметила огонек, мигающий на ее автоответчике. Ей было оставлено четыре сообщения. Много времени назад она выключила все звонки на телефонах, чтобы ей не мешали, когда она занимается. Она отправила кусок омлета в рот и нажала на кнопку воспроизводства.

Первое сообщение было от адвоката отца в Цюрихе. Оказывается, ей нужно было подписать еще какие-то бумаги.

«Удобно будет, если я пошлю их ночной почтой на виллу?»

«Да, удобно», – подумала она. Она позвонит ему утром.

Второй звонок был от Марко. Когда-то давно они были обручены. Подобно Анне, Марко был одаренным солистом, но малоизвестным за пределами Италии. Он не мог смириться с тем, что Анна была звездой, а он – нет, и наказывал ее, переспав с половиной женщин в Риме. После Марко Анна дала себе слово никогда, никогда больше не влюбляться в музыканта.

«Милая Анна, я прочел про твоего отца в газетах. Мне так жаль, любовь моя. Чем я могу помочь? Тебе нужна моя помощь? Я готов прилететь ближайшим самолетом».

«Нет, не надо», – подумала она. Она позвонит Марко утром, после того как переговорит с адвокатом. Если ей немного повезет, она услышит автоответчик и будет избавлена от унизительной необходимости слушать его голос в реальном времени.

Третье сообщение было от Фионы Ричардсон. Фиона была единственным в мире человеком, которому Анна полностью доверяла. Всякий раз, как она спотыкалась, это была Фиона, кто ставил ее на ноги.

«Ты уже вернулась домой, Анна? Как прошли похороны? Уверена: все было ужасно. Это всегда так. Я думала насчет Венеции. Пожалуй, нам следует это отложить. Закария поймет, как и твои поклонники. Ни от кого нельзя требовать, чтобы он выступал так скоро после подобного. Тебе нужно время, чтобы погоревать, Анна, – даже если ты презирала старого мерзавца. Позвони мне».

Она не намерена откладывать свой концерт в Венеции. Ее удивляло то, что Фиона даже предложила такое. Она ведь уже отменила два предстоящих выступления. И в прессе, и среди дирижеров, и среди импресарио были проявления недовольства. Если она отменит и третий концерт, урон будет невозместимый. Она позвонит утром Фионе и скажет, что через две недели будет в Венеции.

И последнее сообщение. Снова от Фионы.

«Еще одно, Анна. Очень приятный джентльмен из израильского посольства заходил два дня назад в офис. Сказал, что хочет связаться с тобой. Сказал, что у него есть информация по поводу смерти твоего отца. Выглядел он вполне безобидно. Возможно, ты захочешь услышать, что он собирается рассказать. Он оставил номер телефона. У тебя есть ручка?»

И Фиона сообщила номер.

* * *

Карлос выложил в камине ложе из сучьев олив. Анна поднесла к ним огонь и легла на диван, глядя, как пламя растекается по сучьям. При свете из камина она стала изучать свою руку. От мерцания теней задвигались ее рубцы.

Она всегда считала, что смерть отца принесет с собой своеобразный покой душе – «закроет все», как любят говорить американцы. Анне представлялось, что легче быть сиротой, чем вынести отчуждение разрыва. Возможно, она могла бы обрести сегодня умиротворение, если бы отец умер обычной смертью от старости. А вместо этого он был застрелен в собственном доме.

Она закрыла глаза и вновь увидела похороны. Они состоялись в старинной церкви Фраумюнстер на берегу реки Лиммат. Присутствовавшие походили на зрителей, пришедших на собрание акционеров. Казалось, весь цюрихский финансовый мир был там: молодые звезды и финансовые акулы из крупных банков и торговых фирм, а также последние из современников ее отца – старая гвардия цюрихской финансовой олигархии. Некоторые из них двадцать пять лет назад присутствовали на похоронах ее матери.

Слушая восхваления в адрес отца, Анна возненавидела его за то, что его убили. Точно он подстроил этот финальный акт, чтобы ее жизнь стала еще мучительнее. Пресса откопала цепь трагедий в семье Рольфе: самоубийство матери, смерть брата Анны во время «Тур де Суисс», ее сломанная рука. «Про́клятая семья», – гласил заголовок в «Нойе цюрихер цайтунг».

Анна Рольфе не верила в проклятия. Все происходит по какой-то причине. Она повредила руку по глупости, потому что продолжала стоять на гребне холма, хотя небо почернело от грозовых туч. Брат погиб, потому что намеренно выбрал опасную профессию, чтобы досадить отцу. А мама… Анна не знала доподлинно, почему мать покончила с собой. Только отец знал ответ на этот вопрос. Анна же была уверена в одном. Мать покончила с собой по какой-то причине. Это вовсе не было следствием проклятия, лежащего на семье.

Как и убийство отца.

Но почему его убили? Накануне похорон она подверглась длительному допросу в цюрихской полиции, а также со стороны офицера швейцарской службы безопасности по имени Герхардт Петерсон. «Были ли у вашего отца враги, мисс Рольфе? Знаете ли вы, кто мог хотеть причинить зло вашему отцу? Если вам известно что-либо, что могло бы помочь нам в нашем расследовании, пожалуйста, сообщите сейчас, мисс Рольфе». Она действительно кое-что знала, но это было не то, что сообщают швейцарской полиции. Анна Рольфе всегда считала это частью проблемы.

Но кому она может довериться?

«Очень приятный джентльмен из израильского посольства заходил два дня назад в офис. Сказал, что хочет связаться с тобой».

Она посмотрела на номер телефона, оставленный Фионой.

«Сказал, что у него есть информация по поводу смерти твоего отца».

Каким образом израильтянин может утверждать, будто знает что-то об убийстве ее отца? И хочет ли она действительно услышать, что он собирается рассказать? Наверное, лучше оставить все как есть. Ей надо сосредоточить все внимание на игре и готовиться к Венеции. Она в последний раз посмотрела на номер телефона, запомнила его и бросила бумажку в огонь.

Затем посмотрела на рубцы на руке. «Никакого проклятия на семье Рольфе нет, – подумала она. – Всему есть причина». Ее мать покончила жизнь самоубийством. Двадцать пять лет спустя убили отца. Почему? Кому она может довериться?

«Выглядел он вполне безобидно. Возможно, ты захочешь услышать, что он собирается рассказать».

Она пролежала несколько минут, обдумывая это. Затем встала, прошла на кухню, взяла трубку телефона и набрала номер.

9
Коста-де-Прата, Португалия

Дорога к вилле Анны Рольфе шла по склону холма, обращенному к Атлантическому океану. Иногда вид закрывала пихта или обнажившийся дымчатый гранит. А свернув за очередной поворот, Габриель обнаруживал, что деревья стоят реже и снова появился океан. День клонился к вечеру, солнце почти дошло до горизонта, вода была цвета абрикоса и золотого листа. Гигантские волны обрушивались на маленький пляж. Габриель опустил окошко и положил руку на подоконник. Холодный воздух наполнил машину острым запахом океана.

Он свернул к селению согласно данной ею инструкции. «Налево после мавританских развалин, вниз по холму мимо старой винодельни, следуйте по дороге, что ведет по краю виноградника в лес». Дорога стала гравиевой, потом грунтовой, устланной иголками пихты.

Дорога привела к деревянным воротам. Габриель вышел из машины и открыл их, чтобы машина могла проехать, затем поехал дальше. Вилла возникла перед ним в виде буквы L, с крышей цвета терракоты и светлыми каменными стенами. Выключив мотор, Габриель услышал, что Анна Рольфе играет. Он с минуту послушал, пытаясь определить, что именно, но не смог.

Вылезая из машины, он увидел мужчину, неторопливо поднимавшегося по склону, – широкополая шляпа, кожаные рабочие рукавицы, в углу рта торчит самокрутка. Он похлопал руками, отряхивая грязь с рукавиц, затем, снимая их, оглядел приезжего:

– Вы из Израиля, да?

Габриель нехотя слегка кивнул.

Смотритель виноградника улыбнулся.

– Идите за мной.

* * *

Вид с террасы открывался замечательный: склон холма и виноградник, а за ним – океан. Из открытого над головой Габриеля окна доносились звуки скрипки Анны Рольфе. Появилась домоправительница: принесла кофе и кипу газет на немецком языке недельной давности и молча исчезла в недрах виллы. В «Нойе цюрихер цайтунг» Габриель нашел статью о расследовании убийства Рольфе. Рядом был большой материал о карьере Анны Рольфе. Он быстро прочел его и отложил в сторону. Там не было ничего, чего бы он уже не знал.

Прежде чем приступить к реставрации картины, Габриель много читал о художнике. Так же он поступил и в отношении Анны Рольфе. Она начала играть на скрипке в четыре года и тотчас проявила себя многообещающим музыкантом. Известный швейцарский музыкант Карл Верли согласился заниматься с ней, и между ними установились добрые отношения, сохранившиеся до самой его смерти. Когда Анне исполнилось десять лет, Верли потребовал, чтобы она ушла из школы и посвятила больше времени музыке. Отец Анны нехотя согласился. На цюрихскую виллу каждый день на два часа приезжал учитель, а все остальное время Анна играла на скрипке.

В пятнадцать лет она выступила на Международном фестивале музыки в Люцерне, который вливал свежую кровь в европейскую музыкальную сцену, и была приглашена на серию концертов в Германию и Голландию. На следующий год она победила на престижном конкурсе скрипачей имени Жана Сибелиуса в Хельсинки. Она получила солидную денежную премию, а также скрипку Гварнери, целый ряд концертов и контракт на записи.

Вскоре после конкурса Сибелиуса карьера Анны Рольфе взлетела вверх. У нее начался изнурительный график концертов и записей. Красота делала Анну добычей нескольких культур. Ее фотография появилась на обложках европейских модных журналов. В Америке она выступила по телевизору в праздничной программе.

А потом, после двадцати лет безостановочных турне и записей, с Анной Рольфе произошел несчастный случай, в результате которого она чуть не лишилась руки. Габриель попытался представить себе, что он чувствовал бы, вдруг лишившись возможности реставрировать картины. Он не ожидал найти Анну в хорошем настроении.

Через час после приезда Габриеля она перестала играть. Слышалось лишь размеренное биение метронома. Потом умолк и он. А через пять минут она появилась на террасе в выцветших джинсах и жемчужно-сером свитере. Волосы у нее были мокрые. Она протянула руку:

– Я – Анна Рольфе.

– Это честь – познакомиться с вами, мисс Рольфе.

– Садитесь, пожалуйста.

* * *

Если бы Габриель был портретистом, он, возможно, с удовольствием написал бы Анну Рольфе. Технически ее лицо было безупречно: широко расставленные, ровно посаженные скулы, кошачьи зеленые глаза, пухлый рот и сужающийся подбородок. В то же время это было многоплановое лицо. Чувственное и уязвимое, презрительное и волевое. Где-то чувствовалась грусть. Но ее энергия, непоседливость интриговали Габриеля больше всего, и именно это было бы труднее всего запечатлеть на полотне. Ее глаза, сверкнув, пробежали по нему. Даже после долгой репетиции руки ее не могли оставаться в покое. Они занимались своими личными делами: играли с зажигалкой, барабанили по стеклянной крышке стола, устраивали многократные путешествия к ее лицу, чтобы отбросить со щеки упавшую прядь. На ней не было драгоценностей – ни браслетов на запястье, ни колец на пальцах, ничего на шее.

– Надеюсь, вы не слишком долго меня ждали. Я дала строгие указания Карлосу и Марии не прерывать меня, когда я репетирую.

– Вы доставили мне удовольствие. Вы играете необыкновенно хорошо.

– Вообще-то это было не так, но вы очень любезны, говоря такое.

– Я однажды был на вашем выступлении. В Брюсселе, несколько лет назад. Это был вечер Чайковского, если не ошибаюсь. Вы потрясли меня тогда.

– Теперь я не могу даже коснуться этих пьес. – Она потерла рубцы на левой руке. Это казалось непроизвольным жестом. Потом положила руку на колени и посмотрела на газету. – Я вижу, вы читали о моем отце. Цюрихская полиция, похоже, не много знает о его убийстве, верно?

– Трудно сказать.

– Вам известно что-то такое, чего не знает цюрихская полиция?

– Тоже трудно сказать.

– Прежде чем вы расскажете мне то, что вы знаете, надеюсь, вы не станете возражать, если я сначала задам вам один вопрос.

– Нет, конечно, нет.

– Кто вы?

– В данном случае я представляю правительство Израиля.

– В каком именно случае?

– В связи со смертью вашего отца.

– А каким образом смерть моего отца может интересовать правительство Израиля?

– Потоку что это я обнаружил тело вашего отца.

– Детективы в Цюрихе сказали, что тело моего отца было обнаружено реставратором, приехавшим почистить Рафаэля.

– Это правда.

– Так вы и есть реставратор?

– Да.

– И вы работаете на правительство Израиля?

– В данном деле.

Он видел, как она пытается установить связь.

– Извините меня, мистер Аллон, но я только что закончила восьмичасовую репетицию. Возможно, у меня плохо работает голова. Пожалуй, лучше будет, если вы начнете с начала.

* * *

Габриель рассказал ей то, что сообщил ему Шамрон в Цюрихе. Что ее отец связался с израильским правительством и попросил о тайной встрече. Что он не сказал, почему хочет встретиться. Что Габриеля послали в Цюрих увидеться с ним и что к тому времени, когда он туда прибыл, ее отец был уже мертв. Анна Рольфе бесстрастно выслушала его, перебирая пальцами волосы.

– И что вам нужно от меня, мистер Аллон? – осведомилась она.

– Я хочу выяснить, не знаете ли вы, почему ваш отец хотел с нами встретиться.

– Мой отец был банкиром, мистер Аллон. Швейцарским банкиром. В его жизни – личной и профессиональной – было много такого, чем он не делился со мной. Если вы прочли этот материал в газете, то знаете, что мы с ним не были особенно близки и что он никогда не говорил со мной о своей работе.

– Совсем ничего?

Она пропустила этот вопрос мимо ушей и спросила:

– Кто это – «мы»?

– О чем вы?

– Вы сказали, мой отец хотел встретиться с «нами». Кто это – «мы»? На кого вы работаете?

– Я работаю на небольшое агентство, связанное с министерством обороны.

– Министерством обороны?

– Да.

– Значит, вы – шпион?

– Нет, я не шпион.

– Это вы убили моего отца?

– Мисс Рольфе, прошу вас. Я приехал сюда искать у вас помощи, а не играть в игры.

– Пусть в протоколе будет записано, что ответчик не ответил на вопрос.

– Я не убивал вашего отца, но хотел бы знать, кто это сделал. И если бы я знал, почему он хотел с нами встретиться, возможно, это дало бы некоторые ответы.

Она повернулась лицом к океану.

– Значит, вы думаете, что его убили из-за того, что он мог вам сказать?

– Похоже, что так. – Габриель дал молчанию установиться между ними. Потом спросил: – Вы знаете, почему ваш отец хотел говорить с нами?

– По-моему, могу догадываться.

– И вы мне скажете?

– Это зависит…

– От чего?

– От того, решу ли я втянуть вас и правительство Израиля в личные дела моей семьи.

– Могу вас заверить, что мы будем действовать с величайшей осмотрительностью.

– Вы говорите очень похоже на швейцарского банкира, мистер Аллон, впрочем, я полагаю, вы и не слишком отличаетесь от него. – Зеленые глаза остановились на нем, но не выдавали ничего из ее намерений. – Мне нужно время, чтобы обдумать ваше предложение.

– Я понимаю.

– В селении на площади есть кафе. Оно принадлежит человеку по имени Мануэль. У него есть комната для гостей наверху. Ничего особенного, но ночь там вы проведете вполне удобно. Я сообщу вам утром о моем решении.

10
Штутгарт. Цюрих

На следующий день после полудня они отправились в Лиссабонский аэропорт. Анна Рольфе настояла на том, чтобы лететь первым классом. Габриель, путешествовавший за счет скуповатого Шамрона, был вынужден довольствоваться экономическим. Он проследовал за Анной по Лиссабонскому аэропорту, чтобы убедиться, что никто за ней не следит. Когда она уже подходила к выходу на поле, какая-то женщина, задыхаясь, подскочила к ней и сунула бумажку для автографа. Анна выполнила ее просьбу, улыбнулась и пошла к самолету. Через пять минут за ней последовал Габриель. Когда он проходил мимо ее кресла, она потягивала шампанское. А Габриель прошел в хвост самолета, где его ожидало среднее место в двадцать третьем ряду. У него все еще болела спина после бессонной ночи, проведенной на отвратительной кровати сеньора Мануэля.

Предупреждение Герхардта Петерсона не ступать на швейцарскую землю все еще звучало в ушах Габриеля, поэтому, вместо того, чтобы лететь прямо в Цюрих, они отправились сначала в Штутгарт. Там они держались такого же распорядка: Анна первой вышла из самолета, Габриель следовал за ней по терминалу к прилавку аренды машин. Она взяла ключи и бумаги на маленький «мерседес» и поехала на автобусе к стоянке. А Габриель на такси поехал в ближайший отель и стал ждать в баре. Через двадцать минут он вышел на улицу и обнаружил Анну, сидевшую в машине на подъездной дороге. Она проехала немного по темным улицам, затем остановила машину и поменялась с Габриелем местами. Габриель свернул на шоссе и поехал на юг. До Цюриха было сто миль. Анна откинула пассажирское сиденье, свернула свое пальто, сделав из него подушку, и положила себе под голову.

Габриель сказал:

– Мне понравилась та вещь, которую вы репетировали вчера.

– Она называется «Трель дьявола». Композитор – Джузеппе Тартини. Он сказал, что это навеяно сном. Во сне он дал свою скрипку дьяволу, и дьявол сыграл на ней сонату, прекраснее которой Тартини никогда ничего не слышал. Он утверждает, что проснулся в лихорадочном состоянии. Он хотел сохранить эту сонату и записал все, что запомнил.

– Вы этому верите?

– Я не верю в дьявола, но я, безусловно, понимаю, как важно иметь в своем репертуаре эту вещь. Я целых три года училась правильно ее играть. Именно ее я играла, когда победила на конкурсе Сибелиуса. После этого она стала моей коронной вещью. Но технически это очень трудно. Я только начала снова играть ее.

– Она так красиво звучит.

– Не для моего уха. Я слышу только ошибки и несовершенства.

– Поэтому вы отменили два концерта?

– Я их не отменила – я их отложила. – Габриель почувствовал, как она смотрит на него. – Я вижу, вы подготовились.

– Вы предполагаете играть в скором будущем?

– Собственно говоря, да. Через десять дней у меня концерт в Венеции. Венецианцы всегда были очень добры ко мне. Мне там спокойно. Вы знаете Венецию?

– Я жил в Венеции два года.

– В самом деле? Почему?

– Я там научился реставрировать картины. Я работал учеником у итальянского реставратора Умберто Конти. До сих пор это один из моих любимых городов мира.

– Ах, мой тоже. Если Венеция попала тебе в кровь, трудно жить без нее. Надеюсь, магия Венеции сработает и для меня.

– Почему вы все-таки отложили другие концерты?

– Потому что моя способность владеть инструментом сократилась из-за поврежденной руки. Потому что я не хотела становиться своего рода паноптикумом. Мне не хотелось слышать, как люди говорят: «Смотрите на Анну Рольфе! Она играет на скрипке совсем не плохо для человека, который чуть не лишился руки!» Я хочу стоять на сцене как музыкант, а не что-то другое.

– И вы готовы?

– Увидим через десять дней. В одном я уверена. На этот раз я не отступлю. – Она закурила. – Почему все-таки вы пытались уехать из Цюриха, не сказав полиции об убийстве моего отца?

– Потому что я боялся: а вдруг они не поверят, что я тут ни при чем? – ответил Габриель.

– Это было единственной причиной?

– Я уже говорил вам, что находился там в официальном качестве.

– Каком официальном качестве? Как называется эта малоизвестная организация, на которую вы работаете? Организация, связанная с министерством обороны?

– Я на них не работаю. Я просто оказываю им услугу.

– А название у них есть?

– Она называется Институт по координации, но большинство тех, кто там работает, называют это Конторой.

– Значит, вы шпион, верно?

– Я не шпион.

– Почему я знаю, что вы мне лжете?

– Я реставратор произведений искусства.

– Тогда почему мы врозь ехали в Цюрих? Почему мы так старались в аэропорту Штутгарта, чтобы нас не видели вместе?

– В качестве предосторожности. Швейцарская полиция ясно дала мне понять, что я не буду там хорошо принят.

– Почему они пошли на такой шаг?

– Потому что они были несколько раздражены тем, что я сбежал с места преступления.

– А почему вы убежали из дома моего отца?

– Я уже говорил вам это.

– Вы убежали из дома моего отца, потому что вы шпион и вы боялись обратиться в полицию. Я наблюдала за вами в аэропорту. Вы были очень хороши.

– Я не шпион.

– Тогда кто вы? И не говорите мне, что вы всего лишь реставратор произведений искусства, оказывающий услугу кому-то в малоизвестной организации под названием Контора, потому что я не верю вам. И если вы сейчас же не скажете мне правды, можете поворачивать и отправляться назад в Штутгарт, потому что я ни черта вам не скажу.

Она швырнула сигарету из окошка и ждала его ответа. Проявился легендарный характер Анны Рольфе.

* * *

В Цюрих они приехали уже после полуночи. Центр города выглядел заброшенным: Банхофштрассе была темная и безлюдная, на тротуарах – ни души, свет фонарей перекрывают падающие льдинки. Анна с Габриелем переехали через реку – Габриель осторожно вел машину по скользким дорогам Цюрихберга. Меньше всего ему хотелось, чтобы его остановили за нарушение скорости.

Они запарковали машину на улице у виллы. Анна занялась открыванием замков у калитки и у входа. Габриель заметил, что со времени убийства заменили коды.

В холле было темно. Анна закрыла дверь и лишь тогда включила свет. Она молча повела Габриеля в дом, мимо входа в большую гостиную, где он обнаружил тело ее отца. Габриель заглянул туда. Воздух был пропитан запахом чистящего средства. Восточный ковер исчез, но Рафаэль по-прежнему висел на стене.

Царившую в доме глубокую тишину подчеркивал стук каблуков Анны по голому полу. Они прошли мимо большой парадной столовой, где стоял внушительный стол полированного темного дерева и стулья с высокими спинками, затем мимо буфетной, затем – большой кухни.

Наконец они подошли к лестнице. На этот раз Анна не включила свет. Габриель последовал за ней вниз, во тьму. Внизу был винный погреб с отсеками, в которых лежали пропыленные бутылки. Рядом с погребом находилась комната садовника с каменной раковиной. На вбитых в стену крючьях висели заржавевшие инструменты для работы в саду.

Они открыли еще одну дверь и пошли по темному коридору. Он оканчивался у двери; отодвинув ее, Анна обнаружила лифт. В нем едва мог поместиться один человек, но они втиснулись оба. Пока лифт медленно спускался, Габриель чувствовал тепло ее тела, прижатого к нему, запах ее шампуня и французского табака в ее дыхании. Создавшаяся ситуация, казалось, ничуть не смущала ее. Габриель старался смотреть в сторону, Анна же смотрела ему в глаза – пристально, как смотрит зверь.

Лифт остановился. Анна открыла дверцу, и они вышли в холл, выложенный черно-белым мрамором. Напротив лифта была тяжелая стальная дверь. На стене рядом с дверью была кнопочная панель, а рядом с ней – что-то похожее на увеличительный видоискатель в студии Габриеля. Он видел нечто подобное раньше – это был биологический охранный механизм, сканирующий сетчатку глаза всякого, желающего войти в помещение. Если сетчатка соответствует той, что хранится в базе данных, человеку разрешат войти. Если же нет, – начнется ад.

Анна набрала код и приложилась глазами к сканирующему устройству. Через несколько секунд засов отодвинулся, и большая дверь медленно отворилась. Как только они вошли в помещение, в нем автоматически вспыхнул свет.

* * *

Помещение было большое – футов пятьдесят на тридцать, с натертым деревянным полом и кремовыми стенами. В центре стояли два вращающихся стула в витиеватом стиле. Анна остановилась возле одного из них и скрестила руки. Габриель обежал взглядом пустые стены.

– Что это?

– У моего отца было две коллекции. Одна – которую могли видеть все, и другая – которая висела здесь. Эта была только для личного пользования.

– А что тут были за картины?

– Французы девятнадцатого и двадцатого веков – главным образом импрессионисты.

– У вас есть их список?

Она кивнула.

– Кто еще знал об этом?

– Конечно, моя мать и мой брат, но они оба мертвы.

– И это всё?

– Нет, был еще Вернер Мюллер.

– Кто это – Вернер Мюллер?

– Он торговец и главный советник отца. Он осуществлял наблюдение за дизайном и строительством этого дворца.

– Он швейцарец?

Она кивнула.

– У него две галереи. Одна в Люцерне, а другая в Париже, недалеко от рю де Риволи. Большую часть времени он проводит там. Достаточно насмотрелись?

– На данный момент.

– Я хочу еще кое-что вам показать.

Поднялись на лифте, снова прошли по темной вилле в комнату без окон, где мигали электроника и видеомониторы. Габриель увидел виллу со всех точек – улицу, вход, передний и задний сады.

– В дополнение к охранным камерам каждый дюйм владения просматривается детекторами движения, – сказала Анна. – На всех окнах и дверях – сигналы тревоги. У моего отца не было круглосуточного охранника, но дом был непроницаем, и отец, в случае если бы кто-то проник к нему, мог в несколько секунд вызвать полицию.

– Так что же произошло в ночь убийства?

– Система не сработала, необъяснимо.

– Как удобно.

Она села перед компьютером.

– Отдельная система имеется для нижней комнаты. Она включается, как только открывается наружная дверь. Время входа автоматически регистрируется, а в комнате две цифровые камеры каждые три секунды делают снимки.

Она постучала по нескольким клавишам, поводила «мышкой», щелкнула.

– Вот мы вошли в комнату в двенадцать сорок девять дня, и вот мы в комнате.

Габриель перегнулся через ее плечо и стал всматриваться в компьютер. На экране появилось зернистое изображение их, затем оно исчезло и возникло другое. Анна снова поработала «мышкой». Появился список.

– Это перечень тех, кто посещал эту комнату последние три месяца. Как вы видите, отец проводил немало времени со своей коллекцией. Он приходил туда по крайней мере раз в день, а иногда и два. – Она дотронулась до экрана указательным пальцем. – Это его последнее посещение вскоре после полуночи перед тем утром, когда он был убит. Охранная система не показывает других проникновений после этого.

– Полиция сказала вам, когда приблизительно, по их мнению, он был убит?

– Они сказали: около трех часов ночи.

– Значит, разумно предположить, что те люди, которые убили вашего отца, забрали также картины и случилось это, по всей вероятности, около трех часов ночи, за шесть часов до моего приезда на виллу.

– Да, правильно.

Габриель указал на последний снимок на экране:

– Разрешите мне посмотреть вот это.

* * *

Минуту спустя снимки замелькали на мониторе. Камера не запечатлела всех картин, но Габриель увидел достаточно и понял, что это была замечательная коллекция. Мане, Боннар, Тулуз-Лотрек, Сезанн, Писарро, Дега, «Обнаженная» Ренуара, пейзаж с каналом Ван Гога, две уличные сценки Моне, большой женский портрет, написанный Пикассо в Голубой период. А в центре комнаты на стуле с высокой спинкой сидел старик и в последний раз перед смертью смотрел на свою коллекцию.