Текст книги "Код да Винчи"

Автор книги: Дэн Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– Fleur-de-lis, – сказал Лэнгдон, – в комбинации с инициалами P. S. является официальным девизом братства. Его гербом. Его эмблемой.

– Откуда вы это знаете? – спросила Софи. И мысленно взмолилась: «Господи, сделай так, чтобы сам он не оказался членом этого братства».

– Просто мне доводилось писать об этой группе. – Голос Лэнгдона дрожал от возбуждения. – Дело в том, что я изучаю символы тайных обществ, это часть моей профессии. Это братство называет себя Prieuré de Sion – Приорат Сиона. Базируется во Франции, привлекает влиятельных людей со всей Европы. Вообще-то это одно из старейших тайных обществ на земле.

Софи никогда о нем не слышала. Лэнгдон говорил теперь торопливо, взахлеб:

– Среди членов братства было немало выдающихся личностей. Боттичелли, сэр Исаак Ньютон, Виктор Гюго. – Он выдержал паузу, а затем со значением добавил: – И Леонардо да Винчи.

Софи вздрогнула.

– Да Винчи был членом тайного общества?

– Он даже возглавлял братство в период между 1510-м и 1519 годами. Наверное, отчасти именно этим и можно объяснить страстное увлечение вашего деда работами Леонардо. Этих двоих связывала принадлежность к братству, пусть даже они и были разделены веками. И все это прекрасно вписывается в общую картину поклонения богине, языческим символам и презрения к Церкви. У Приората Сиона накоплено немало документальных свидетельств их приверженности культу богини.

– Вы хотите сказать, эта группа была привержена языческому культу поклонения богине?

– Даже больше, чем просто культу. Но что гораздо важнее, они известны как хранители древнейшей тайны, что и делает их безмерно могущественными.

Софи отказывалась верить своим ушам. Тайный языческий культ? Братство возглавлялось Леонардо да Винчи?Это казалось полным абсурдом. И однако же… Мысленно она вернулась в прошлое, к той ночи, когда десять лет назад застала деда врасплох, стала свидетельницей того, что казалось ей абсолютно неприемлемым. Может, именно это объясняет?..

– Личности и имена ныне здравствующих членов братства строго засекречены, – сказал Лэнгдон. – Но инициалы и изображение цветка, которые вы видели еще ребенком, являются доказательством связи вашего деда с братством.

Выходит, поняла Софи, Лэнгдону известно о ее деде куда больше, чем можно было предположить. Этот американец мог бы поведать ей немало интересного, вот только теперь не время.

– Я не могу допустить, чтобы они схватили вас, Роберт. Нам так много надо обсудить! Бегите же! Бегите!

До Лэнгдона ее голос доносился словно издалека. Он и не думал никуда бежать. Он находился сейчас совсем в другом мире. В мире, где на поверхность всплывали древние тайны. В мире, где из теней выходили давно забытые всеми истории. Он не спеша, точно в замедленной съемке, повернул голову и взглянул туда, где в красноватой подсветке виднелась знаменитая картина.

Fleur-de-lis… цветок Лизы… Мона Лиза.

Все это как-то связано между собой, сплелось в неслышную симфонию тайны, отголоски которой доносятся сейчас до него. Тайны Приората Сиона и Леонардо да Винчи.

В нескольких милях от Лувра, на набережной за Домом инвалидов, вконец растерявшийся водитель грузовика стоял под прицелом автомата и наблюдал за тем, как капитан судебной полиции, взревев от ярости, швырнул кусок туалетного мыла в темные воды Сены.

Глава 24

Сайлас, задрав голову, разглядывал египетский обелиск, стоявший в церкви Сен-Сюльпис. Мышцы и нервы были натянуты точно струны, казалось, каждая жилочка в нем пела от возбуждения. Он еще раз осмотрелся по сторонам – убедиться, что один в церкви. А затем опустился на колени перед обелиском, движимый вовсе не религиозным чувством, но простой физической необходимостью.

Краеугольный камень спрятан под линией Розы.

В основании обелиска церкви Сен-Сюльпис.

Стоя на коленях, Сайлас провел рукой по каменным плитам пола. Ни трещинки, ни какого-либо знака, указывающего на то, что плиту можно сдвинуть. И тогда он начал тихонько простукивать пол костяшками пальцев. Простукивал каждую плитку по отдельности, в особенности те, что вплотную примыкали к бронзовой полоске. И вот наконец одна из них откликнулась странным звуком.

Там, под плитой, полость!

Сайлас улыбнулся. Его жертвы не лгали.

Он поднялся с колен и начал осматривать помещение в поисках предмета, с помощью которого можно было бы сдвинуть плиту. Затаившаяся на хорах сестра Сандрин тихонько ахнула и тут же прикрыла рот ладошкой. Худшие ее опасения оправдались. Посетитель выдавал себя не за того, кем являлся в действительности. Этот странный монах из «Опус Деи» пришел в Сен-Сюльпис совсем с другой целью.

С секретным заданием.

Не у тебя одного есть секреты,подумала она.

Сестра Сандрин заведовала не только церковным имуществом. Она была стражем Сен-Сюльпис. Старинные колесики и винтики вновь пришли в движение. Прибытие незнакомца, его возня у обелиска – все это сигнал от братства.

Сигнал тревоги.

Глава 25

Посольство США в Париже размещалось в компактном комплексе зданий на авеню Габриэль, к северу от Елисейских полей. Эти три акра земли принадлежали Америке, что, в свою очередь, означало, что на всех граждан, оказавшихся на этой земле, распространяются те же законы и подлежат они той же защите, что и граждане, проживающие на территории Соединенных Штатов.

Ночная дежурная-оператор была погружена в чтение журнала «Тайм», когда от этого занятия ее отвлек телефонный звонок.

– Посольство США, – бросила она в трубку.

– Добрый вечер, – человек говорил по-английски с французским акцентом, – мне нужна ваша помощь. – Говоривший старался быть вежливым, но в тоне его явно улавливались командные и раздраженные нотки. – Мне сообщили, что на вашу автоматизированную систему для меня поступил звонок. На имя Лэнгдона. К сожалению, я забыл цифровой код доступа. Эти злосчастные три цифры. Если поможете, буду вам премного благодарен.

Девушка-оператор растерялась:

– Простите, сэр. Но это послание, должно быть, поступило очень давно. Дело в том, что два года назад ту систему сняли из соображений безопасности. Кроме того, код доступа состоял из пяти цифр. А кто вам сказал, что для вас поступило сообщение?

– Так у вас нет автоматизированной системы приема звонков?

– Нет, сэр. Любое сообщение теперь записывается в бюро дежурным. Как, вы сказали, ваше имя?

Но мужчина уже повесил трубку.

Вконец обескураженный Безу Фаш брел по набережной Сены. Он был уверен, что Лэнгдон набирал какой-то местный городской номер, потом назвал код из трех цифр и выслушал запись. Но если Лэнгдон звонил не в посольство, куда, черт побери, он звонил?

Тут взгляд Фаша упал на мобильник, и он понял, что ответ в прямом смысле у него в руке. Ведь Лэнгдон пользовался моим телефоном!

Фаш нажал несколько клавиш и получил доступ в меню, представлявшее список недавно набранных телефонных номеров. И нашел номер, по которому звонил Лэнгдон. Парижский номер плюс код доступа из трех цифр. 454. Фаш тут же набрал.

После нескольких гудков он услышал женский голос.

– Bonjour, vous êtes bien chez Sophie Neveu, – сообщил ему автоответчик. – Je suis absente pour le moment, mais…

У Фаша вся кровь прихлынула к лицу, пока он набирал код доступа – 4… 5… 4.

Глава 26

Несмотря на репутацию величайшего в мире произведения искусства, «Мона Лиза» была совсем небольшой картиной, размером тридцать один на двадцать один дюйм, то есть даже меньше репродукций с ее изображением, продававшихся в сувенирном киоске Лувра. Она висела на северо-западной стене за пуленепробиваемым стеклом толщиной два дюйма. Написана она была маслом по дереву, на популярной в те времена среди живописцев доске из тополя, а словно затягивающая полотно туманная дымка свидетельствовала об умении да Винчи пользоваться техникой сфумато, создававшей эффект плавного перехода одной формы в другую.

Обосновавшись в Лувре, «Мона Лиза» – или «Джоконда», как называли ее во Франции, – дважды похищалась. Последний раз – в 1911 году, когда она загадочным образом исчезла из «salle impénétrable» [35]35
  Дословно: «непроницаемый зал», «зал-сейф» (фр.).


[Закрыть]Лувра под названием Ле салон карре. Парижане рыдали прямо на улицах и писали письма в газеты, умоляя воров вернуть похищенную картину. Два года спустя «Мону Лизу» обнаружили в гостиничном номере во Флоренции, спрятанную в сундук с двойным дном.

Лэнгдон, дав Софи ясно понять, что уходить никуда не собирается, вместе с ней двинулся к картине. «Мона Лиза» находилась ярдах в двадцати, а Софи уже включила фонарик, и тонкий голубоватый луч высвечивал пол впереди. Софи, точно минер с миноискателем, водила лучом, стараясь обнаружить следы люминесцентных чернил.

Шагая рядом с ней, Лэнгдон вдруг ощутил волнение – с ним так всегда бывало, когда предстояла встреча с выдающимся произведением искусства. Напрягая зрение, он всматривался сквозь красноватое освещение. Вот слева мелькнул восьмиугольный диван, издали он напоминал одинокий островок среди мерцающей глади паркета.

И вот Лэнгдон уже начал различать прямоугольник темного стекла на стене. Он знал, что за этим стеклом в гордом уединении находится самое прославленное живописное полотно в мире.

Лэнгдону было известно, что статус «Моны Лизы» как самой величайшей картины в мире не имеет ничего общего с загадочной улыбкой изображенной на ней женщины.

Не связан он был и с таинственными интерпретациями, приписываемыми ей искусствоведами разных времен. Все очень просто: «Мона Лиза» стала знаменита потому, что являлась наивысшим достижением Леонардо да Винчи как живописца. Путешествуя, он всегда возил картину с собой. А когда его спрашивали почему, отвечал, что ему трудно расстаться с этим самым возвышенным изображением женской красоты, принадлежавшим его кисти.

И все равно многие искусствоведы подозревали, что такая привязанность Леонардо да Винчи объясняется чем-то иным, нежели просто художественным совершенством. В действительности полотно являлось довольно стандартным портретом, исполненным в технике сфумато. И привязанность Леонардо к этому своему творению, как утверждали многие, имела куда более глубокие корни: в слоях краски крылось тайное послание. «Мона Лиза», по мнению ряда искусствоведов, являлась скрытой шуткой художника. Игривые аллюзии, которые вызывало это полотно, описаны во многих книгах по искусству, и тем не менее подавляющее большинство людей были склонны считать главной загадкой улыбку Джоконды.

Никакой тайны тут нет,думал Лэнгдон, приближаясь к картине и наблюдая за тем, как на стене все отчетливее вырисовываются очертания полотна. Абсолютно никакой тайны.

Не столь давно Лэнгдон объяснял тайну «Моны Лизы» довольно необычным слушателям – группе заключенных в федеральной тюрьме Эссекса. Семинар Лэнгдона был частью программы, разработанной в Гарварде и призванной нести культуру в самые отсталые слои населения, коими считались обитатели тюрем. «Культура для заключенных» – так называли эту программу коллеги Лэнгдона.

Лекция проходила в тюремной библиотеке. Лэнгдон демонстрировал слайды и делился тайнами «Моны Лизы» с группой заключенных-мужчин. К его удивлению, они слушали с интересом и отпускали хоть и грубоватые, но остроумные реплики.

– Можно заметить, – говорил Лэнгдон, расхаживая перед увеличенным изображением картины на стене, – что задний план, фон за ее лицом, неровный. – И он указал, где именно. – Да Винчи изобразил линию горизонта, и в левой части она у него значительно ниже, чем в правой.

– Под мухой был, что ли? – спросил один из слушателей. Лэнгдон усмехнулся:

– Нет. Да Винчи не слишком часто напивался. Это один из его маленьких фокусов. Понизив линию горизонта с сельским пейзажем в левой части картины, он зрительно увеличил лицо Моны Лизы. Весьма характерный для него прием. Ученые утверждают, что согласно концепции женского и мужского начал левая сторона всегда считалась женской, а правая – мужской. Ну и поскольку Да Винчи по своим взглядам был поклонником женственности, вот он и изобразил ее лицо более величественным благодаря искривлению горизонта.

– Я слышал, он пидером был, – сказал низкорослый мужчина с козлиной бородкой.

Лэнгдон поморщился:

– У историков неоднозначное мнение на сей счет. Но вообще-то вы правы. Да Винчи был гомосексуалистом.

– Так вот почему он баловался этими феминистскими штучками?

– Не совсем так. Да Винчи старался найти баланс между мужским и женским началами. Верил, что душу человека можно считать просвещенной лишь тогда, когда в ней счастливо уживаются оба начала.

– Как член с киской? – спросил кто-то.

Аудитория так и покатилась со смеху. Лэнгдон собрался было углубиться в этимологию слова «гермафродит», рассказать, что произошло оно из имен двух богов, Гермеса и Афродиты, но внутренний голос подсказал ему, что здесь этого делать не стоит.

– Скажите-ка, мистер Лэнгдон, – спросил какой-то мускулистый парень, – а правду говорят, что «Мона Лиза» – это портрет самого да Винчи в женской одежде? Так многие считают.

– Вполне возможно, – ответил Лэнгдон. – Да Винчи был большим шутником, к тому же компьютерный анализ «Моны Лизы» и автопортретов самого да Винчи подтверждает сходство этих двух лиц по основным антропометрическим показателям. Но что бы там ни замыслил да Винчи, – продолжил Лэнгдон, – его «Мона Лиза» не мужчина и не женщина. Она соединяет в себе противоположные свойства. Это слияние двух начал.

– Может, это вы так интеллигентно выражаетесь, как принято у вас в разных там гарвардах. Вместо того чтобы просто сказать: урод эта Мона Лиза и больше ничего!

Теперь уже Лэнгдон расхохотался:

– Возможно, вы правы. Но Леонардо да Винчи оставил нам ключ, подсказку на то, что в портрете соединяются противоположные свойства. Вы когда-нибудь слышали о египетском боге по имени Амон?

– Черт, еще бы! Конечно! – воскликнул какой-то здоровяк. – Это же бог мужской силы!

Лэнгдон был потрясен.

– Так написано на каждой упаковке с презервативами «Амон». – Здоровяк ухмыльнулся. – И на ней еще нарисован парень с бараньей башкой, а ниже сказано, что это египетский бог плодовитости.

Лэнгдону была неизвестна эта марка, оставалось лишь порадоваться тому, что производители этого профилактического средства выбрали удачное название.

– Молодец! Да, Амона действительно изображали в виде мужчины с головой барана. Известна неразборчивость в связях этого животного, ну а изогнутые рога лишь призваны подчеркнуть напор и сокрушительную сексуальную силу. У нас таких мужчин называют на сленге «боец».

– Правда, что ли?

– Правда, – ответил Лэнгдон. – А известно ли вам, кем была партнерша Амона? Египетская богиня плодородия. Как ее звали?

Аудитория молчала.

– Изис, или Исида, – сказал Лэнгдон и взял кусок мела. – Итак, у нас имеется бог-мужчина, Амон. – Он написал на доске ото слово. – И богиня-женщина, Изис. В древности ее имя египтяне отражали пиктограммой, которую можно прочесть как Л' ИЗА.

Лэнгдон дописал и отступил на шаг от доски.

АМОН Л' ИЗА

– Ну, смекаете, что у нас получилось? – спросил он.

– Мона Лиза… святый Боже! – ахнул кто-то из заключенных. Лэнгдон кивнул:

– Так что, как видите, джентльмены, не только лицо Моны Лизы представляет собой загадку. Само ее имя является анаграммой божественного слияния двух начал, мужского и женского. Это и есть маленький секрет да Винчи, именно поэтому Мона Лиза так загадочно улыбается нам. Будто знает нечто особенное, недоступное больше никому.

– Дедушка был здесь! – воскликнула Софи и резко опустились на колени футах в десяти от картины. И указала на высвеченное фонариком на паркетном полу пятно.

Сначала Лэнгдон ничего не увидел. Затем, опустившись на колени рядом с ней, разглядел крошечную капельку высохшей жидкости, издававшую слабое свечение. Что это? Чернила?И тут он вспомнил, как обычно используются специальные маркеры. Кровь!Софи права. Перед смертью Жак Соньер действительно нанес визит «Моне Лизе».

– Он бы сюда просто так не пришел, – прошептала Софи и поднялась. – Знаю, где-то здесь он оставил мне еще одно сообщение. – Она подбежала к картине и осветила пол прямо под ней. Потом начала водить лучиком света по голому паркету. – Здесь ничего!

В этот момент Лэнгдон различил на пуленепробиваемом стекле какое-то слабое свечение. Взял Софи за руку и медленно притянул ее к себе. Теперь оба они смотрели на картину.

И застыли, точно громом пораженные.

На стекле поперек лица Джоконды высвечивались красным шесть слов.

Глава 27

Сидя за столом в кабинете Жака Соньера, Колле прижимал трубку к уху и недоверчиво щурился. Правильно ли я понял Фаша?

– В куске мыла? Но как Лэнгдон мог узнать о маячке?

– Софи Невё, – ответил Фаш. – Это она ему сказала.

– Но зачем?

– Чертовски хороший вопрос, но я только что слышал запись, подтверждающую, что именно она помогла ему сорваться с крючка.

На миг Колле лишился дара речи. О чем только думала эта Невё?И у Фаша есть доказательства, подтверждающие, что она сорвала операцию судебной полиции? Софи Невё следует не просто уволить, ее надо отдать под суд!

– Но, капитан… а где сейчас Лэнгдон?

– Там, в музее, где-нибудь еще сработала сигнализация?

– Нет, сэр.

– И ни один человек не пролезал под решеткой у входа в Большую галерею?

– Нет. Мы поставили там охранника музея. Как вы приказали.

– Ладно. В таком случае Лэнгдон должен быть где-то в Большой галерее.

– Здесь, у нас? Но что ему тут делать?

– Охранник Лувра вооружен?

– Да, сэр. Он старший по званию.

– Отзовите его, – скомандовал Фаш. – Всех людей надо бросить на охрану выходов из здания. Чтобы расставить моих людей по периметру, понадобится несколько минут. И я не хочу, чтобы Лэнгдон ускользнул. – Фаш умолк и после паузы добавил: – И еще скажите охране, что агент Невё, по всей видимости, где-то с ним. С Лэнгдоном.

– А я думал, агент Невё ушла.

– Вы что, видели,как она выходила?

– Нет, сэр, но…

– Никто из наших людей, дежуривших на улице, тоже не видел, как она выходила. А вот как входила – видели.

Колле был просто потрясен наглостью и безрассудством Невё. Неужели она еще в здании?

– Давайте действуйте! – рявкнул Фаш. – Ко времени, когда вернусь, чтоб Лэнгдон и Невё были у вас в наручниках!

Водителя грузовика отпустили, и Фаш принялся инструктировать своих людей. Роберт Лэнгдон доставил им сегодня немало хлопот. А с учетом того, что теперь ему помогает агент Невё, загнать его в угол будет труднее, чем он предполагал.

И Фаш решил не рисковать.

Половину своих людей он отправил обратно к Лувру следить за всеми входами и выходами. А остальных послал к единственному месту в Париже, которое могло бы служить Лэнгдону безопасным пристанищем.

Глава 28

Лэнгдон с изумлением разглядывал шесть слов, начертанных на пуленепробиваемом стекле. Казалось, они парят в воздухе, отбрасывая неровную тень на загадочную улыбку Моны Лизы.

– Приорат, – прошептал Лэнгдон. – Еще одно доказательство, что ваш дед был членом братства!

Софи взглянула на него с недоумением:

– Вам понятно,что это?

– Да, – рассеянно кивнул Лэнгдон, погруженный в собственные мысли. – Это провозглашение одного из самых фундаментальных философских принципов братства!

Софи растерянно взирала на отсвечивающие красным слова, выведенные поперек лица Моны Лизы:

ТАК ТЕМЕН ОБМАННЫЙ ХОД МЫСЛИ ЧЕЛОВЕКА

– Дело в том, Софи, – сказал Лэнгдон, – что традиция поклонения богине была основана у братства на веровании, что могущественные люди эпохи раннего христианства «обманывали» мир, пропагандируя лживые идеи. Идеи, обесценивающие значение женского начала и возвышающие значение начала мужского.

Софи не ответила, молча глядя на слова.

– Приорат Сиона считал, что Константину [36]36
  Константин (Первый, или Великий) – римский император начала IV в. н. э., поддерживал Христианскую церковь, сохраняя при этом языческие культы.


[Закрыть]и его преемникам по мужской линии удалось отвратить мир от языческого матриархата и насадить патриархальное христианство. И делали они это, развернув пропагандистскую кампанию, где демонизировалось священное женское начало, что привело к исчезновению богини из современной религии.

На лице Софи отразилось сомнение.

– Дед послал меня сюда, чтобы я нашла эту запись. Наверняка он хотел сказать нечто большее.

Лэнгдон понял, что она имеет в виду. Она считает, что есть еще один код.Но есть ли в этой фразе какой-то потаенный смысл, он пока не знал.

Так темен обманный ход мысли человека,повторил он про себя. Вот уж воистину темен.

Никто не посмел бы отрицать то огромное благо, которое привносит Христианская церковь в беспокойный современный мир, и тем не менее история Церкви полна насилия и обмана. Кровавые крестовые походы с целью обратить язычников в христианство и уничтожить религии, связанные с поклонением женскому началу, длились на протяжении трех веков, и методы подавления инакомыслия были чрезвычайно жестоки.

Католическая инквизиция опубликовала книгу, которую без преувеличения можно назвать самой кровавой в истории человечества. Называлась она «Malleus Maleficarum», или в переводе с латинского «Молот ведьм». Книга предупреждала мир об «опасности свободомыслия среди женщин», а также инструктировала священников, как находить, пытать и уничтожать ведьм. К числу «ведьм» Христианская церковь того времени относила всех женщин-ученых, женщин-священников, цыганок, любительниц мистики и природы, собирательниц трав, вообще любую женщину, «выказывающую подозрительное пристрастие к миру Природы». Повитух тоже убивали – за их еретическую практику использовать различные снадобья для облегчения болей у рожениц. По утверждениям Церкви, эти страдания даны им свыше как наказание Господне за первородный грех Евы, посмевшей вкусить от Древа познания. За три века охоты за ведьмами Церковь сожгла на кострах пять миллионовженщин!

Пропаганда и кровопролитие дали свои плоды. Сегодняшний мир – живое тому доказательство.

Женщинам, считавшимся прежде воплощением священного духовного начала, запрещено занимать высокие должности. На свете не существует женщин-раввинов, католических священников, исламских муфтиев. Считавшийся некогда священным акт естественного сексуального слияния мужчины и женщины, через который оба они соединяются не только телом, но и духом, ныне признан постыдным. Мужчины в сутанах и рясах боятся даже собственных вполне естественных сексуальных порывов, считают их происками самого дьявола, который совращает их через свою верную пособницу… женщину.

Даже женские организации с «левым уклоном» не избежали гонений со стороны Церкви. Во Франции и Италии само слово «левый» – gauche и sinistre – приобрело негативный оттенок, в то время как слово «правый» стало почти полным синонимом правоты, правильности, праведности. По сей день радикально мыслящих политиков называют левым крылом, иррациональное мышление – левым, а слово sinister переводится как «плохой», «дурной», «злой».

Дни богини были сочтены. Маятник качнулся в другую сторону. Мать Земля стала мужским миром, боги разрушения и войны наверстывали упущенное. Подавляемое на протяжении двух тысячелетий мужское эго вырвалось на свободу. Приорат Сиона считал, что изничтожение священного женского начала в современной жизни вызвало феномен, который американские индейцы племени хопи называли «койянискватси» – «жизнь вне равновесия», подчеркивая тем самым нестабильность ситуации в мире, страдающем от войн, обилия женоненавистнических обществ и все растущего пренебрежения к Матери Земле.

– Роберт, – шепнула Софи, – кажется, сюда кто-то идет!

Тут и он услышал шаги в коридоре. Они приближались.

– Сюда! – прошипела Софи, выключив фонарик, и Лэнгдон тут же перестал ее видеть.

На секунду он совершенно ослеп. Сюда? Это куда же?Но затем глаза освоились с темнотой, и он разглядел силуэт Софи, она бежала к центру комнаты и через мгновение нырнула за большой восьмиугольный диван. Он был готов бежать следом, но его остановил грозный возглас.

– Arrêtez! [37]37
  Стоять! (фр.)


[Закрыть]– скомандовал человек в дверях.

Агент из службы безопасности Лувра вошел в Саль де Эта с револьвером на изготовку. Он целился прямо в грудь Лэнгдону. Лэнгдон чисто инстинктивным жестом поднял руки.

– Couchez-vous! – громко скомандовал мужчина. – Ложись!

И через секунду Лэнгдон оказался на полу, лицом вниз. Агент подскочил и ударом ботинка заставил его раздвинуть ноги и руки.

– Mauvaise idée [38]38
  Скверная, плохая идея (фр.).


[Закрыть], Monsieur Langdon, – сказал он и вдавил дуло револьвера в спину Лэнгдону. – Mauvaise idée.

Лежа лицом к полу, с нелепо раскинутыми руками и ногами, Лэнгдон не удержался от ироничного сравнения. Прямо как Витрувианский человек,подумал он. Только лицом вниз.