Текст книги "Капитали$т: Часть 1. 1987 (СИ)"

Автор книги: Деметрио Росси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Глава 15

Я с интересом осматривал окрестности. Советский Союз образца восемьдесят седьмого года показывал мне свою изнанку. И эта изнанка была так себе. Она пахла мочой – некоторые не слишком дисциплинированные обитатели Шанхая выливали помойные ведра, не мудрствуя лукаво, прямо посреди улиц, на которых, как я уже говорил втроем сложно было разойтись. Водопровода здесь не водилось, народ носил воду ведрами с колонок. С газом, если судить по кучам угля, которые кое-где были свалены прямо перед домами, тоже обстояло не очень хорошо... Впрочем, даже если бы водопровод проводили всем желающим, проблему это навряд ли решило. Невозможно советскому человеку просто пойти в гипермаркет и выбрать ванну с унитазом, плитку, краны, трубы и прочее необходимое. Для решения такой задачи необходимо было обладать связями не меньшими, чем, например, у моего отца. Само собой, у местных простых работяг таких связей не было и быть не могло. Вот и ходили с ведрами на колонку, а по нужде – в «скворечник» во дворе, топили углем и считали подобное положение вещей нормальным и естественным – все так живут.

– Во, пришли. – Витёк кивнул на большой добротный дом из красного кирпича, который явно выделялся на фоне гораздо более скромного окружения. Цыганский дом.

Когда-то в шестидесятых городские цыгане поселились неподалеку от рыночной площади, рядом с оврагом, который, благодаря их соседству, получил название Цыганский. Цыгане были самые обычные. Они не хотели строить коммунизм вместе с остальным обществом – то ли не понимали, что это такое, то ли были слишком практичны, но хотели жить так же, как отцы-деды, по своим законам – гадать, чего-нибудь красть по мелочи, торговать на рынке цепями, леденцами и мышеловками собственного изготовления, точить ножи, продавать навоз и известку, хорошо выпить, погулять на свадьбе, поплясать и попеть вволю. Международное положение и перевыполнение пятилетних планов их вообще не интересовали. Единственное, что роднило обитателей цыганского поселка с советской властью, так это полное отсутствие уважения к частной собственности. Однако в этом пункте цыганское мировоззрение категорически не совпадало с некоторыми статьями уголовного кодекса. Криминогенная обстановка в районе портилась, социализироваться цыгане категорически не желали, и это привело к закономерному результату. Тогда же, в шестидесятые, цыганский анклав был уничтожен силами милиции. Некоторые его обитатели подались в другие, более гостеприимные места, а некоторые разбрелись по городу. К последним как раз относилась цыганская семья, в гости к которой мы шли.

Витёк гулко постучал в железные ворота. Во дворе с деланной злостью залаяла собака, где-то внутри загоготали гуси. Прямо какой-то Кустурица, подумал я.

– Кто там? – раздался женский голос с другой стороны ворот.

– К Мише по делу, – сказал Витя.

Дверь открылась. Перед нами стояла полная молодая цыганка в цветастом платке, черной юбке до земли и какой-то чудовищной ядовито-зеленой блузке. Она пытливо оглядела нас и, определив, что опасности мы не представляем, кивнула куда-то в глубь двора:

– Проходите, Миша сейчас выйдет.

Большой двор был вполне в стиле еще не снятых фильмов Кустурицы. Громадная собака, которая, завидев нас, приветливо замахала хвостом. Далеко не приветливые гуси. Дети, точное число которых невозможно было определить, играющие с разнообразным хламом, которым двор был буквально заполнен. Старая, если не сказать древняя цыганка, сидящая под тенью яблони в старом кресле и курящая сигарету в длинном мундштуке. Перед ней на журнальном столике – наполовину пустая бутылка «Столичной», тарелка с закуской – порезанные лук и сало, а также – облезлый белый кот, который стырил с тарелки кусок сала и с удовольствием его жевал. Цыганка ругала кота как минимум на двух языках – цыганском и русском, но никаких действий против него не предпринимала. Что касается кота, то он к ругани относился вполне философски – слушал, но продолжал жевать.

Меня терзали смутные сомнения – я сомневался, что в этом доме наберется сумма, на которую мы рассчитываем.

Мы только успели осмотреться, как из дома появился Миша – низенький коренастый парень лет двадцати пяти, в джинсах и футболке от нашей «фирмы».

– О, привет, пацаны, – зевая сказал Миша. – Чего расскажете?

– Здорово, Миша, – сказал Витёк. – Вообще, по делу к тебе.

– Ну, раз по делу, тогда пойдем в дом!

Цыганский дом изнутри мало чем отличался от двора. Многочисленные дети, играющие с хламом, наполовину пустая бутылка водки на столе, сетчатая кровать с грязным матрасом, несколько старых стульев, потертый красно-черный ковер на стене – так выглядел зал. Из кухни, отделенной от зала марлевой занавеской, доносился убийственный запах жареной рыбы.

Миша, со всем полагающимся гостеприимством, поинтересовался – не желаем ли мы выпить? Витя ответил, что нет, выпить мы не желаем. Миша поинтересовался, не хотим ли мы закусить (на столе из закуски был порезанный черный хлеб и трехлитровая банка с огурцами). Витя стоически отказался и от закуски тоже. Миша, раздав несколько легких подзатыльников резвящимся детям, освободил диван и широким жестом предложил нам присаживаться.

– Чего за дело? – спросил Миша.

– Помнишь, пару недель назад общались за часы? Ты говорил, что по сорок рублей можешь забрать оптом. Будешь брать?

– Что за часы? – в голосе Миши появился интерес. – «Монтана», что ли?

– Она, родимая! – лихо подтвердил Витёк.

Миша крепко задумался. Некоторое время он чесал затылок, смотрел в потолок и шевелил губами, чего-то прикидывая.

– На шестнадцать мелодий? Если на восемь, то и даром не нужно! На восемь – не возьму!

– На шестнадцать, ясный перец! – подтвердил Витя.

– Показывай! – скомандовал Миша.

Заветная «Монтана» была извлечена из школьной сумки и торжественно разложена на столе, на газете «Труд». Зал тем временем наполнился примерно десятком (точнее посчитать было сложно) Мишиных домочадцев в возрасте от пяти до восьмидесяти. Началось представление.

– Как-то тускло светят! – восклицал подвыпивший цыган средних лет, сверкая золотым зубом и источая немыслимый перегар. – Это у них батарейка садится, точно говорю! Батарейка!

– А запасные батарейки есть? – деловито спрашивал Миша. – А то в натуре – сядут и хрен найдешь потом.

– Батареек нету... – разводили руками мы.

– Ну вот, – расстроился Миша. – Как же их покупать без батареек? Давай, делай скидку на батарейки, хотя бы по трояку!

– Да не гони! – Витя был кремень. – Часы – муха не сидела! Только из Америки! Свежак!

– Давай мелодии слушать! Музыку! А ну тихо все! Будем музыку слушать!

Слушали музыку – внимательно и напряженно, даже с каким-то азартом. От прослушивания младшее поколение цыганской семьи пришло в феерический восторг и даже пустилось в пляс, старшее же изображало скепсис – опять им чего-то не нравилось.

– Вот эти и эти – тише играют! Еле слышно!

– Давай скидку делай! Они бракованные у тебя!

– Да нормально играют, все одинаково! – отбивались мы, но куда нам было тягаться с цыганами.

– А давай на жвачку меняться! Нам из Ужгорода жвачку подогнали фирменную. Хочешь восемь блоков жвачки? Как раз на четыреста восемьдесят выходит!

– Нет! – У нас просто голова кружилась от коммерческого напора аборигенов.

– Как нет? – удивлялся Миша. – Вы ее по рублю сдадите, за нефиг делать! Еще и пять сотен наварите почти, ты че?!

– Сам продавай! Их полгода продавать надо! – Витёк уже начинал злиться. – Нам наличные сегодня нужны!

– Слушай, – говорила дородная цыганка средних лет, – не хочешь жвачку – есть косметика, польская. Наборы, тени, помады! По нормальной цене вам посчитаем!

Витя кипел. Валерка трясся от беззвучного смеха.

– Давай выпьем! – потрясал початой поллитрой поддатый цыган с громадной бородой.

– Так, все! – терпение Вити определенно иссякло. – Миша, не трахай мне мозги, говори конкретно – берешь или нет?! Если нет, то другим сдадим, их по такой цене на барахолке заберут без базара.

– А скидка?!

– Да тебе уже сделали скидку! Сорок – роскошная цена!

– Ну хотя бы на четвертной подвинься с общей суммы!

– Из уважения! – строго сказала пожилая цыганка. – Мы вас уважаем – в дом пригласили, чарку налили.

Я хотел было возмутиться насчет чарки, но обнаружил, что на столе действительно стоят три наполненные водкой стопки.

– На чирик подвинемся, – проникся атмосферой Витя, но от водки категорически отказался. – Итого четыреста семьдесят.

– Ладно, договорились, – сказал Миша с отчаянием в голосе. И вдруг неожиданно добавил:

– И джинсы еще! В придачу! Вот такие же. – Он ткнул пальцем в собственные джинсы.

У несчастного Витька упала нижняя челюсть. Валерка, сволочь, ржал уже не стесняясь.

– Ты не охренел, Миша? Какая тебе придача? – поинтересовался пришедший в себя Витёк. – Джинсы отдельно, часы отдельно. Для тебя джинсы сделаем за стольник.

– Может на жвачку поменяем? – спросил Миша, давно уяснивший, что наглость – второе счастье.

– Или на помады! – оживилась цыганка.

– Сто рублей! – Витёк был непреклонен.

– Давай за полтинник и блок жвачки!

– Соглашайся, – степенно провозгласил пожилой цыган, который как-то незаметно в пылу торгов опустошил все три налитые стопки, якобы предназначавшиеся нам, – он честно предлагает, от сердца! Видит – вы ребята хорошие! Соглашайся!

– Ладно! – торжественно изрек Витя. – Получается, четыреста семьдесят и полтинник – это пятьсот двадцать. И плюс ваша жвачка еще. Давайте расчет!

– За джинсами сразу пойдем? – деловито уточнил Миша.

– Бабки на стол и идем, – подтвердил Витек.

Деньги собирали всем табором – это было отдельное представление. Сначала Миша принес книгу «Два капитана». По всей видимости, книга эта выполняла функцию деньгохранилища. Из книги была извлечена стопочка двадцатипятирублевок. Оказалось двести пятьдесят рублей. Затем молодая цыганка принесла детскую пеленку. Не очень чистую. Пеленка была торжественно развернута, и прямо перед нами на столе вырос небольшой холм из рублей и трешниц. Начали считать и считали долго – сбиваясь, споря, переругиваясь и пересчитывая. Витя краснел от сдерживаемой ярости. Валерик ржал в голос. Цыгане курили, считали, плевали на пальцы, выпивали и закусывали. Со двора прибежала добрая лохматая собака – наверное тоже хотела принять участие во всеобщей движухе, но ее прогнали, используя при этом книгу «Два капитана».

Денег в пеленке оказалось сто восемьдесят семь рублей. Пожилая цыганка принесла трехлитровую банку с мелочью. Снова начался пересчет – строили столбики из монет, старый цыган ругал Горбачева, дети вопили... Было весело. Наконец, все сошлось – сделка состоялась. Кое-как мы рассовали полученную кучу денег по карманам и школьным сумкам и двинулись вместе с Мишей за обещанными джинсами.

Мы были уже у калитки, когда старая цыганка, которая все также сидела в тени яблони и курила, что-то громко сказала. Миша ответил ей на цыганском. Цыганка разразилась гневной речью и погрозила Мише мундштуком.

Миша с некоторым удивлением пожал плечами и обратился ко мне:

– Слышь... как тебя... Лёха? Лёха! Бабушка Мадина говорит, чтобы ты к ней подошел.

– Зачем это? – насторожился я.

Миша пожал плечами.

– Она не видит ничего. Давно. Но... видит. Только по-своему. Понимаешь?

Было не очень понятно.

– Да подойди, что тебе, трудно? Уважь бабушку.

Я подошел, куда было деваться. От бабушки Мадины пахло табаком и еще чем-то... может быть старостью, я не знаю. Она некоторое время смотрела на меня. Изучала. Это жутковато, на самом деле, когда тебя изучают мертвые невидящие глаза.

– Откуда ты? – тихо спросила меня бабушка Мадина. И я поразился тому, насколько правильный вопрос она задала.

– Местный я. На Ленина живу, – так же тихо ответил я.

Бабушка Мадина покачала головой и улыбнулась хитро.

– Нет. Ты не местный. Я хоть и слепая, но вижу. Ты откуда-то из другого места. Не отсюда.

Я беспомощно оглянулся на Мишу. Миша только руками развел – мол, что я могу сделать?

– У тебя две линии жизни... – сказала цыганка удивленно и, кажется, испуганно. – Две линии. Зачем?

– Не знаю, – сказал я. Совершенно честно.

– Вижу, что не знаешь, – согласилась цыганка. – Все, иди. И не приходи сюда больше. Ты страшный.

– Всего доброго, – вежливо сказал я.

Я с облегчением покинул странный цыганский двор. Теперь он казался мне не в духе Кустурицы, но в духе Стивена Кинга.

– Ну что, нагадала тебе цыганка? – спросил Валерик, когда мы возвращались обратно. – Дорогу дальнюю, казенный дом?

Витя хихикнул.

– Зря смеетесь, – строго сказал Миша. – Бабушка Мадина гадала лучше всех. Про Вангу слышали?

– Чего-то слышали, – подтвердил я. Но уточнять, что слышал большей частью об интернетных «пророчествах» и придуманных копирайтерами кликбейтных заголовках, не стал.

– Она в Болгарии живет. Гадалка, очень знаменитая. К ней Брежнев ездил. И Гагарин. И артисты разные. Так вот, бабушка Мадина сильнее ее. К ней тоже приезжали со всего Союза раньше. Сейчас старая уже, не принимает. Но все умеет. Она что тебе сказала?

– Да я не понял толком, – уклонился я от прямого ответа.

Миша скептически усмехнулся. Похоже, не поверил мне.

– Мы комсомольцы, – сказал Валерик. – Нам гадать нельзя, нас могут по комсомольской линии наказать.

– Ну тогда ясно, – согласился Миша, который сарказма категорически не понимал. – А часы у вас хорошие, нормальные часы. Я для чего их покупаю? У нас все время свадьбы, дни рождения, крестины всякие. Бабки – что за подарок? На них не купишь ничего. А часы – вещь! Подарил и нормально. При том – недорого! Выгодная штука их дарить!

В конце концов Миша получил заветные джинсы (примеряли у Валерика дома – джинсы оказались на размер больше, но Миша великодушно заявил, что не беда, дома есть кому подшить), пожал нам руки, пожелал успеха в делах и был таков.

– Ох, ромалэ... – устало протянул Витёк. – Дают стране угля... Мелкого, но много. Всю душу вынули!

– Я на чемпионате области так не уставал, – сказал Валерик. – Ты, Витя, завязывай с цыганами дело иметь. Видел я по цветному такие нетрудовые доходы. Они такие нетрудовые, что почти трудовые. Странно еще, что не кинули...

– Как не кинули? – осенило меня внезапно. – А жвачка?! Жвачку-то мы не взяли! Забыли жвачку! Целый блок!

Витя стал пурпурного цвета. Он закрыл лицо руками (вот он, двойной фейспалм), а тело его сотрясали судороги.

– Интересно, он смеется или рыдает? – спросил Валерик.

– Рыдает, – предположил я. – Скорбит о несовершенстве мира и человечества.

В общем, мы ржали так, что мама Валерика пришла поинтересоваться – все ли у нас в порядке.

– Ты извини, Витя, – сквозь смех говорил Валерик, – но за жвачкой я туда не пойду. И вообще – ни за чем и никогда.

– Пусть подавятся своей жвачкой, – вытирая слезы отвечал Витёк. – Но какой народ, а? Какой народ?!! Хоть в малости, но на чем-то кинуть!

– Ничего себе малость – сто рублей, – сказал я. – Кучеряво живете, Виктор. Стольник для вас не деньги.

– Хрен с ним, – отмахивался Витя. – Главное – бабки собрали. Теперь можно за видиком смело идти. Еще сегодня успеем – тут недалеко. Только мелочь эту нужно пристроить куда-то, а то скажут – на паперти стоял... Несолидно с такой «капустой» к серьезным людям.

Мелочь мы пристроили в соседнем доме, в овощном магазине.

– Копилку, что ли, разбили? – поинтересовалась продавщица. – Мой вот тоже собирает. Пятнашки в бутылку от шампанского. На мотоцикл, говорит, коплю.

– Копилку, да, – сказал Валерик. – Полгода собирал. На подарок. Девушке.

– Это хорошо! – одобрила продавщица. – Не на пропой, а девушке – это правильно. Вы хорошие ребята, по вам видно. Не то что... ходят тут!

Получив от продавщицы купюры в обмен на чеканную монету, мы двинулись к Витиным серьезным друзьям. За видеомагнитофоном.

Глава 16

Нам открыл облаченный в халат увалень лет двадцати.

– О, Виктор! – обрадовался увалень. – Надумал покупать? Проходите, парни, чего в коридоре толпиться?

Увальня звали Артур. Он был единственным сыном очень обеспеченных родителей. Настоящий мажор, не то что мы.

Это была действительно богатая квартира. Даже роскошная, по советским меркам. Просторные комнаты, трехметровые потолки, мебель явно не фабричная, исполненная на заказ, антикварные финтифлюшки – статуэтки, подсвечники, пепельницы. Громадная роскошная люстра в зале – явно импортная. И коробки. Картонные коробки с иностранными надписями – «Шарп», «Панасоник», «Акай» – их не прятали и, тем более, не выбрасывали, но выставляли на всеобщее обозрение. Черт, у них даже был кондиционер!

– Вон ваш видак стоит, – Артур ткнул пальцем в одну из коробок. – И кассеты. Все как полагается. Будем включать, проверять?

– Включим, – сказал Витёк.

Драгоценный «Фунай» был извлечен из коробки, словно какой-нибудь клад. Также наш новый знакомый вытащил из бара бутылку настоящего «Мартини», налил нам по сто пятьдесят грамм в хрустальные бокалы и провозгласил тост за знакомство.

– А мне «JVC» привезли, – похвалился Артур. – Четыре головки, лонг-плей, пульт – все как полагается! Бабок отвалил, конечно, но того стоит – фирма!

– Сколько потянул? – не выдержал Витя. Спрашивать о цене считалось дурным тоном, захочет человек рассказать – сам расскажет.

– Семь! – гордо сказал Артур.

– Хрена себе... – выдохнули мы. Цена аппарата соизмерима с ценой кооперативной квартиры.

– Да ладно... – с плохо скрываемой гордостью сказал Артур, – вот мне еще должны камеру привести. «Панасоник». Вот это я понимаю... Но и ваш аппарат, – Артур погладил темный корпус «Фуная», – очень даже ничего. Рабочая лошадка!

Видик был торжественно подключен к громадному «Акаю», на экране которого появился Шварцнеггер в полной амуниции, готовый к любым боям с превосходящим противником.

– Щварц... – выдохнул Валерик. – Вот это я понимаю!

Мои друзья смотрели на экран с каким-то религиозным благоговением. А мне было немного грустно... Full-HD дисплеи, как же долго вас еще ждать... Качество, конечно, было ужасным – и картинки, и звука, и перевода, одному богу известно, какая по счету копия это была... Но все равно это было круто, даже в самом отстойном качестве и с кустарным переводом! В каком-то смысле это было намного круче нашего изобилия первой половины двадцать первого века. В этих фильмах – не очень замысловатых, рассчитанных на простого и непритязательного зрителя, была какая-то энергия, драйв... Чувствовался подъем, Голливуд в те годы был реально на подъеме, выстреливал шедеврами и смыслами, говорил и показывал новое, а для наших советских людей и вовсе невиданное.

– Что с кассетами? – деловито спросил я у Артура, пока мои друзья зачарованно наблюдали за похождениями коммандос.

– А вот. – Артур кивнул на журнальный столик. Там, прикрытые «Комсомольской правдой» лежали драгоценные кассеты.

«Звездные войны. Новая Надежда» – прочел я. Отлично. Из классики еще первая серия «Кошмара на улице Вязов», «Путь дракона», «Рокки 2» и «Карате-кид». Ну, неплохо. Однообразно, конечно, сплошной мордобой, но публике зайдет наверняка. Были и новинки – «Робокоп», «Муха», «Доспехи бога». Были даже «Зубастики», ну надо же, когда я их смотрел? Когда-то давно-давно, в детстве. Теперь будет повод пересмотреть.

– Нормально? – Артур явно был доволен произведенным впечатлением.

– Годится, – сказал я.

– «Робокопа» вообще в городе ни у кого нет, – похвалился Артур. – Самый свежак!

– Хороший фильм, – согласился я.

– Че, видел, что ли? – скептически посмотрел на меня Артур. – Да ну не гони!

– Не видел, только слышал, – объяснил я. – Вот теперь посмотрю.

– Ну это да, – согласился Артур. – Я вам еще телефон дам. Одного мужичка. Он кассетами в городе рулит. У него там вообще все есть. Скажете, что от меня, он вас введет в курс дела. Иваныч зовут. А вы что, видеозал мутить будете?

– Еще не решили, – сказал я уклончиво. Откровенничать с этим типом не хотелось.

– Сейчас самое время. Вон, в медицинской общаге работают пацаны – и нормально. Никто их не трогает, ни милиция, никто. Две штуки в месяц – как с куста. Видик уже отбили давно, на машину собирают. Смотрите, не прощелкайте тему. Еще полгода и все ломанутся видеозалы открывать, сейчас просто боятся еще многие. Не понимают, что все, бояться нечего.

А этот парень соображает, подумал я. Но вслух произносить не стал, только спросил:

– А сам-то чего не откроешь, если все так нарядно?

Артур усмехнулся.

– А мне не нужно. Да и не совсем там все прекрасно, есть свои проблемы. Ну а как ты хотел? Не хочешь проблем – иди на завод работай. И вообще, хорош байки травить. Вить, ты аппарат проверил?

– Да, все годится, – отозвался Витёк.

– Ну так давай рассчитываться, елы-палы!

Мы выгрузили наши капиталы. Артур наскоро пересчитал купюры и небрежно смахнул перехваченную резинкой пачку денег в ящик стола.

– Все, бывайте, пацаны! Приятно с вами иметь дело!

Аппарат мы понесли к Валерке, мать которого работала допоздна. Там видик был торжественно подключен к старенькому цветному «Горизонту» через антенный вход – соответствующим шнуром нас любезно снабдил Артур. На экране вновь появился героический Шварцнеггер, но картинка изображения была черно-белой.

– Да, Артурчик говорил чего-то... – задумчиво сказал Витёк. – Говорил, что фирмовая техника с советскими телеками не дружит. Нужно будет телек в ателье нести. Ладно, это беру на себя.

– У тебя телек лишний есть? – поинтересовался я.

– Не поверишь, есть! – сказал Витёк гордо. – «Электрон», не новый правда, но цветной. В гараже хранится, со всем товаром. Миша-цыган мне его впарил еще полгода назад, в обмен на кроссовки японские. Я подумал – вдруг пригодится? И вот, пригодился! Завтра же отвезем в ателье, пусть делают цвет!

– Мы кино будем смотреть или нет?! – возмутился Валера. – Хорош уже вам трепаться! Я бы и черно-белое посмотрел.

Витя тяжело вздохнул.

– Нет, Валер. Кино ты потом посмотришь. Сейчас мы будем сидеть и думать. Как нам на всем этом поднять бабла, да побольше. А кино не убежит, Валер.

– Составлять бизнес-план будем! – блеснул познаниями я.

– Во! Точно! Бизнес-план! Ты, Валера, лучше нам чаю завари.

– Грузинский есть... – с грустью сказал Валерик. Ему хотелось погрузиться в приключения Шварцнеггера, а тут Витя со своим бизнесом...

– Давай грузинский! – скомандовал Витек. И задумался.

Некоторое время сидели молча.

– А может в общагу строительного сунуться? – подал идею я. – Коменданту – пузырь сразу и небольшую сумму в месяц. Пусть выделит закуток какой-нибудь. Место приличное, народу полно. Делать пару сеансов вечером и нормально.

– Нахрен! – сказал Витя категорически. – Даже если прокатит и комендант поведется, так у той общаги вся окрестная шпана с микрорайона ошивается! Будут проблемы. Башку набьют и аппарат отнимут.

– Валерик поможет со своими боксерами, – возразил я, понимая, что Витя прав.

– Ага. Будем побоища устраивать. Да нас после первого же косяка оттуда турнут, еще и с милицией.

Я разозлился.

– Витя, – сказал я, – если ты такой умный, то почему не предлагаешь ничего? Критиковать я тоже могу, дело нехитрое.

Витя вновь замолчал надолго, чего-то тихонько напевая себе под нос. Валерик принес три чашки чая и саркастически поинтересовался, не хотим ли мы еще чего-нибудь.

– Твой батя ректора общетехнического хорошо знает? – спросил меня Витя после того, как наши чашки опустели наполовину.

– Проректора точно знает, – сказал я, – но ты не гони, Витёк. Я батю к этому вопросу привлекать не хочу. Да он и не поведется, скорее всего.

– Да-а... – сказал Витя задумчиво. – Вот оно как получается. Даже интересно. Нам нужно решить вопрос. Нужно помещение. Так?

– Так, – согласился я.

– И не только помещение. Нам нужно о себе заявить. Афишу – не афишу, типа того. Чтобы зритель мог прочитать – в такое-то время, такой-то фильм. Так?

– Так, – снова согласился я.

– И чтобы при этом спокойно работать, чтобы милиция и шпана к нам не лезла. Так?

– Витя, – сказал я тоном, выражающим бесконечное терпение, – ты если чего-то придумал, то поделись с нами. Не чужие люди, все же.

– Я чувствую, что решение есть, – сказал Витя. – И оно есть, его не может не быть. Вот только вопрос – сможем ли мы сами его найти? Без папы-мамы?

– Подожди, – сказал я. – Ты завязывай философствовать. То, что нам нужно – помещение, безопасность и возможность работать. Это все понятно. Делать-то чего?

– Административные вопросы, – сказал Витя задумчиво. – Это все решается на уровне исполкома. Одним звонком. Дело наше – оно же, по сути, пустяковое. Нужен выход на кого-то из исполкомовских.

Тут у меня в голове что-то щелкнуло.

– Стоп! – заорал я. – Есть! Есть выход!

Витек испытывающе посмотрел на меня и сказал:

– Рассказывай!

Торопясь и сбиваясь, я рассказал о своем соседе по больничной палате – Николае Петровиче, каком-то чине из облисполкома.

– И, говоришь, твой батя его не знает? – спросил Витёк, глаза которого загорелись.

– Знает, но шапочно. Они не общаются – сто процентов. Мы с Николаем Петровичем в одной палате... Отличный мужик! Вот только вопрос – как мне его найти? Я ж даже фамилии его не знаю, Николай Петрович и всё.

– Спросишь там, – сказал Витя. – Если он действительно в руководстве, то его по любому знать должны. Прямо на вахте спросишь – Николай Петрович в каком кабинете? Понял?

– Да понял, понял... А если его на месте не будет?

– Значит подождешь. Или узнаешь, когда должен быть.

– Теперь давай думать, что ему говорить, – сказал я. – Весь расклад, как есть? Хотим, Николай Петрович, поднять бабла и открыть видеозал...

– Да, все как есть. Нужно помещение и возможность работать.

– Да-а... – сказал я задумчиво. – Слышь, Виктор... Может ему долю предложить? Как ты считаешь? Или сразу сколько-то бабок занести?

Витя покачал головой.

– Бабок у нас сейчас нет, все выгребли. Осталась, может быть какая-то мелочь. А насчет доли... Не знаю. Смотри там по обстоятельствам. Лучше, конечно, без всяких долей. Но если увидишь, что не получается договориться – предлагай. Процентов десять. Один хрен – примерно его месячная зарплата. Вообще, не волнуйся, а то ты, я смотрю, на нервяке весь. Чего ты, Лёха? Нормально все будет! Порешаем! В табели о рангах твой батя выше этого Николая Петровича!

– У меня просто крыша едет от этого всего, – честно сказал я. – Завтра контрольная по химии. А потом такие переговоры...

– Переговоры не последние... – сказал Витя загадочно.

– Да ну нафиг! – Я не смог скрыть раздражения. – С кем еще?

– Со Щербатым, ясен пень, – ответил Витя. – Вот ему нужно будет реально долю предложить. И авансом выдать рублей двести. Его помощь по любому понадобится.

– Это да... – вздохнул я.

– А за химию не переживай, – сказал Витя ободряюще. – Я и твой и свой вариант решу, так что – не парься.

– А мне? – подал голос Валерик, который во время обсуждения молча хлебал чай.

– Чего тебе? – удивился Витя.

– Контрольную! Я ж в химии – ни в зуб ногой!

– А тебе пусть Юлька Голубева решает, – отрезал Витёк. – Все, пойдем, Лёха! А то родители хватятся.

А дома отчего-то накатила грусть и это дурацкое чувство – ощущение собственной своей неуместности в этом времени и этом месте. Ничего мне не хотелось. Хотелось обратно. В двадцать первый век, к смартфонам, яндекс-доставке и остальным плюшкам. Тридцать с лишним лет ждать... А впереди – безумная свистопляска, слом старого мира и совершенно непонятные перспективы. Я никак не мог отделаться от ощущения, что меня прет со страшной силой и скоростью громадная волна... прет, чтобы швырнуть куда-то. Ладно, решил я, отходя ко сну. Мы еще побарахтаемся.

В областной исполком я отправился сразу после школы. Отправился при полном параде – никаких джинсов и кроссовок – отутюженный костюм, свежая сорочка, галстук и комсомольский значок. А вместо сумки – черный пластиковый кейс. Так что, внешне я вполне мог сойти за какого-нибудь комсомольского чиновника средней руки.

Областной исполком слегка удивил меня полным отсутствием на входе милиции и рамок-металлоискателей. Оказывается, в смутные перестроечные времена чиновники совершенно не были озабочены вопросами собственной безопасности, им не чудился потенциальный террорист в каждом посетителе... вообще, кто бы мог подумать, что государственное учреждение может функционировать без бронированных дверей, решеток, вооруженной охраны и пропускного бюро. На вахте сидел почтенный дедушка, который мирно читал газету и совершенно не обращал внимания на снующих мимо граждан. Я уверенным шагом подошел к нему и поприветствовал со всем возможным тактом:

– Добрый день!

Почтенный дедушка оторвался от газеты не сразу, некоторое время он читал, слегка шевеля губами, но все же оторвался и вопросительно посмотрел на меня.

– Скажите пожалуйста, Николай Петрович в каком кабинете принимает?

Дедушка поправил очки и надолго задумался.

– Николай Петрович – это Соколов? – спросил у меня вахтер. И, не дождавшись моего ответа, сказал утвердительно: – Соколов. А если Соколов, то значит в двести четырнадцатом. Второй этаж, налево.

– Большое спасибо! – сказал я.

Дедушка поднял отложенную газету и навсегда забыл о моем существовании.

На втором этаже мне повезло. Зверь, что называется, бежал на ловца и с Николаем Петровичем я столкнулся в коридоре буквально нос к носу, когда он с папкой свекольного цвета выпорхнул из кабинета.

– Николай Петрович! – воскликнул я радостно.

Он посмотрел на меня с удивлением, попытался вспомнить, кто я такой, не вспомнил и спросил с некоторым неудовольствием:

– А вы из какого учреждения, молодой человек?

– Я не из какого учреждения, – объяснил я радостно. – Я Петров Алексей, помните? Мы с вами в одной палате, в больнице...

Николай Петрович улыбнулся и всплеснул руками.

– Ну как же! Алексей Владимирович! Каким ветром в наших краях? По комсомольской линии что-то?

– Нет, я не по комсомольской... Я к вам, по делу.

– Ко мне? – удивился Николай Петрович. – Ну, отлично. А знаешь что... Мне тут нужно на минутку... по делу. Ты заходи, Алексей, в мой кабинет. Посиди, пока я бегаю. А я постараюсь быстренько... Добро?

– Добро! – сказал я с огромным облегчением. У меня будто камень с души упал.

Кабинет Николая Петровича был казенным, неудобным и безликим. Ничего, что указывало бы на стремление к комфорту и роскоши. Даже наоборот – какая-то аскеза чувствовалась во всей обстановке. На рабочем столе нагромождение бумаг и телефон. Шкаф с кучей папок. Неудобные скрипучие стулья. О стремлении обитателя кабинета к комфорту свидетельствовал только видавший виды настольный вентилятор. Эпоха цыганского барокко еще не наступила. В казенных кабинетах сплошной минимализм.

Николай Петрович действительно не заставил себя долго ждать. Минут через двадцать он ураганом ворвался в кабинет, швырнул папку куда-то в сторону шкафа и бессильно упал на стул.