Текст книги "Легенды Приречья (ЛП)"

Автор книги: Делия Шерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Медведица во мне сердито заворчала.

– Я знаю, колдун, что это – моя земля, по праву моей крови и крови моей матери, пролитой на нее в каждое полнолуние. И если мы станем сражаться, я думаю, что возьму верх.

На мгновение взгляд Эмулфа метнулся ко мне. Я не могла читать по его лицу, но его тело и запах говорили мне, что он напуган.

– У ведьм нет земли. Ты всего лишь изгнанница, обделенная силой невежественная дикарка.

– У меня есть и сила, и знание. Ведь это я излечила твоего Королевича.

– Излечила? – прорычал Эмулф. – Ты сделала куда больше, ведьма. Ты привязала его к себе. Кровью и плотью, как пять сотен лет тому ведьма Хольда привязала Короля Детлефа.

– И что в этом плохого? – спросила я.

Лицо Эмулфа исказилось.

– Ведьма несет скверну. Этого довольно. Колдуны отдают свою кровь Земле. А когда на свет появляется маленькая ведунья, они отдают Земле кровь младенца.

Эмулф вытащил из-за пояса нож, и отполированная бронза сверкнула в его руке, как луч солнца.

– Так должна была быть отдана кровь твоей матери. Так я отдам твою.

Он впервые посмотрел прямо на меня, и тяжесть его взгляда легла мне на плечи.

В тот же миг я обратилась медведицей, из отверзнутой зубастой пасти которой рвался свирепый рык.

Эмулф содрогнулся, его глаза и рот округлились. Я чуяла его оторопь и смятение.

– Остановись! – завопил он. – Я не знал! Клянусь, я не причиню тебе зла! Смотри, нож на земле, я безоружен!

Но было поздно. Медведица овладела мной. Грузно ступая, я с рычанием двинулась на врага. За мной следовал олень.

Охотники, которых отослал Эмулф, ушли недалеко. В мгновение ока мы с оленем оказались в кольце нацеленных на нас стрел, готовых отправиться в полет.

Медвежьи инстинкты внушали мне рвать и когтить, человеческий разум призывал подчиниться. Вне себя от отчаянья, я взревела так, что лес содрогнулся.

– Руки прочь, во имя Земли! – закричал Эмулф. – Тот, кто причинит ей вред, поплатится жизнью.

Он отвернулся и медленно попятился, смиренным вздохом признавая поражение.

Эта внезапная уступка так изумила меня, что медведица во мне отступила. Ноги у меня подкосились и, чтобы не упасть, я ухватилась за оленя.

– Опустите ваши луки, глупцы! – вскричал Эмулф, но охотники медлили, глядя на него, как лисы смотрят на волка. – Ну, чего вы ждете? Разведите огонь, натаскайте воды, распакуйте мой мешок. Если мне предстоит заключить сделку с ведьмой, лучше это сделать за чашкой чая.

Так и вышло, и вскоре я сидела рядом с оленем у разделявшего нас с колдуном огня, потягивая горячее янтарное питьё, от которого мое сердце учащенно билось.

Для человека так близко подпустившего к себе скверну, Эмулф держался очень непринужденно. Но я чуяла в нем задор медведя, запустившего лапу в медовые соты, и меня это пугало. Среди множества вещей, которым учила меня мать, не было и намека на то, как сговариваться с колдуном.

Теперь, когда он вознамерился беседовать со мной, Эмулф прямо-таки сыпал вопросами. Он желал знать, как звали мою мать? Откуда она была родом? Кто был ее отцом? И кто был моим? Где она училась своему ведовству и в чём наторела? Ответов я не знала, но и если бы знала, не ответила. Поэтому я только смотрела на его колышущуюся бороду и яркие, глубоко посаженные глаза, пока он не умолк.

– Вижу, ты не веришь мне, – сказал он. – Я тебя не виню. В своей земле ты сильна так же, как я в своей, и к тому же, я явился к тебе с угрозами, стрелами и бронзовыми ножами. Если можешь, прости меня и выслушай, ибо я предлагаю тебе уговор, что станет впрок нам обоим.

– Я тебя не прощу, – сказала я, – но выслушаю. Ведь слушать еще не значит соглашаться.

Его густая борода взъершилась на щеках.

– Конечно. Так вот. Я обещаю уйти сейчас отсюда и увести своих охотников, а в обмен ты отдашь мне то, что я выберу сам, год и один день спустя.

Он произнес свою тираду таким тоном, будто осыпал меня цветами. Но даже я, при всей своей наивности, заметила раскинутые среди них сети.

– А что если ты выберешь оленя, или мою жизнь, или, быть может, столько крови, чтобы утолить жажду твоей Земли?

Он усмехнулся, обнажая острые зубы.

– Может, ты и дикарка, но ты не глупа. Если я поклянусь Землей, что не возьму ни оленя, ни, если ты сумеешь разрушить чары, мужчину, и не посягну ни на что, что может угрожать вашей жизни или безопасности, будет ли тебе довольно такой клятвы?

Олень фыркнул, странно, не по-оленьи. Я удивленно опустила взгляд и увидела, что он навострил уши и пристально смотрит на Эмулфа.

– Он связан с нами кровью. – Похоже, Эмулфа позабавило мое изумление. – Конечно, он нас понимает. Можешь спросить его совета, если хочешь. Но имей в виду, что и о двух ногах, воин из него куда лучший, чем стратег.

Коль скоро я не знала, что такое стратег, а решать одной мне казалось нечестным, я погладила мускулистую оленью спину и спросила:

– Что скажешь, мой рогач? Принять ли мне этот уговор?

– Подумай хорошенько, Эрдвин, – вмешался Эмулф, – и помни, что если ты откажешься, вас обоих ждет смерть до срока, а от хижины останутся лишь зола и пепел. Памятуя о том, что утратит Земля – что утрачу я – потеряв тебя, думаю, это честная сделка.

Как по мне, честной она не была, но на лучшее надеяться не приходилось. Видно, о том же подумал и олень, ибо он дважды склонил голову.

– Мы согласны, – объявила я. – А теперь забирай свой чай и охотников и уходи.

*****

С того дня минуло шесть полных лун. День за днем я училась укрощать и использовать силу, пробудившуюся во мне за границей материнской Земли. Ее велением тот, кто стал моим единственным возлюбленным, оставался теперь человеком и под солнцем, и под луной, и, захватив лук, охотился на горных овец, ланей или кроликов. Мне же охота была заказана, ибо я была в тягости, сделавшись грузной и круглой, как луна. Не знаю, как Эмулф сумел разглядеть во мне едва брошенное семя, но ни у меня, ни у моего единственного возлюбленного не было сомнений, что уже тогда колдун знал, какой плод вызревает во мне. Это на наше дитя он заключил уговор, это его он потребует шесть месяцев спустя.

Но к тому времени мы покинем этот лес, с которым я связана кровями, отправившись в равнины Юга, где люди живут в городах, выстроенных из камня, а магия в диковину, как ягоды в январе. Там мы отыщем клочок земли, где построим дом и вырастим это дитя – и тех, что вслед за ним еще появятся на свет – вдали от темного ведовства Севера. Я стану давать свою кровь новой земле, как прежде давала ее лесу, связуя ее с собой и с сыновьями и дочерьми, что останутся после меня, передавая им мудрость и рассказы своей матери и обучая всему, что узнала, когда была лесной ведуньей.

========== Исход короля Александра-Оленя ==========

Комментарий к Исход короля Александра-Оленя

art © by Colleen Doran, 1999

иллюстрированная версия: https://rarefandoms.wordpress.com/2016/06/29/sherman-alexander-the-stag/

Среди Кесарей, чей век был недолог, одни пали на поле брани, а иные – в мирные времена, под жертвенным ножом колдунов, вослед одному лишь Сеянию или двум. Из них-то был Александр, кто мог стать великим вождем, явись он на свет в достодолжное время, при чародее более снисходительном. Ибо роптал он пред могуществом Годри, и противился заветам его, и задумал привести королеву в Кесареву Рощу, переиначив исконный уклад ради любви к ней.

Вскоре, как свершилось испытание Александра и был он венчан на царство, довелось ему посетить одного из вассалов своих, отобедав с ним в зале дома его. По тогдашнему свычаю, дворянин чествовал короля, своеручно нарезая мясо для высокого гостя, да приставив дочь свою прислуживать кесарю, наполняя королевский кубок вином и поднося чашу для омовения пальцев.

Розамунда же, дочь его, была власами черна, а кожей сребриста, как лунная ночь, и взор короля пал на нее, и возжелал он ее на ложе своем для утех своих. И утехами теми дева готовно дарила его, ибо был король дерзостен и прекрасен, и рубины сверкали в длинных прядях его светлых волос. Оттого и возлегли они вместе не в единую ночь, как велел им обычай, но во всякую, когда мог он с честью покинуть свой долг для нее, и так взрастала любовь не токмо меж их телами, но меж сердцами и душами – любовь, что отпущена всякому смертному, но заказана королю.

– Николай Благослов.

Летописи Кесарей Севера.

*****

Александр был счастлив, лежа в объятиях любимой. Сон настиг его в любовной истоме, и пробудился он лишь глубокой ночью, припав головой к ее мягким грудям, в сплетеньи ее рук и волос. Воздух под меховым покрывалом был тепл, и влажен, и пропитан мускусом. Он вздохнул и отодвинулся немного, зная, что разбудил ее, зная, что пришло время слов и поцелуев, прежде чем утро и Годри вновь напомнят ему о королевском долге.

– О чем ты думаешь? – невнятно шепнула она, всё еще в полусне.

– Как бы мне хотелось остаться здесь навсегда, – ответил он.

– Навсегда – это так долго, – в ее голосе мелькнула улыбка. – Два дня в постели, и ты затоскуешь о своей лошади и своем Наперснике, спрашивая себя, чем он занят, с кем говорит, что замышляет.

Александр высвободил руку, которой обнимал ее плечи, и привлек ее к себе. Она была высокой женщиной с пышной грудью и бедрами округлыми, как у лани, но казалась маленькой и хрупкой подле мускулистого тела своего любовника.

– Я не остался бы в постели, – сказал он ей. – Я гулял бы с тобой в садах и скакал по лесам с соколом на руке. Я играл бы в Башни с твоим отцом и учил твоего младшего брата держаться в седле. И каждую ночь я лежал бы рядом с тобой, склонив голову на свою излюбленную подушку. Какая ты мягкая, – продолжил он, обхватив ладонью ее грудь.

Розамунда приникла к его шее, спрятав лицо в шелк волос, но промолчала.

– Что с тобой, ты чего-то боишься? – прошептал он. – Ты дрожишь, будто лань, ждущая приближения охотника. Чего ты боишься? Я здесь и я стою меж тобою и любым злом.

– Любым ли? – едва слышно откликнулась она.

– Конечно. – Он приподнялся на локте, силясь проникнуть взглядом в сумерки ее лица. – Что это, любовь моя? Чего боится возлюбленная Короля?

– Тебя, – ответила она. – Его. Годри. Закона Земли, который правит всем, что ты делаешь.

– Не всем, – возразил он, смеясь. – Это не Земля посылает меня в твою постель ночь за ночью. И Годри не сказал против тебя ни слова.

– Но он недоволен. Как может быть иначе? Я отняла тебя у него, разрушила ваши узы, я…

– Хватит. – Александр сел, отыскал трутницу и зажег свечу.

Увидев, что она плачет, он потерся лицом о ее лицо, успокаивающе проводя языком по шее, но слезы ее всё лились, пока он не рассердился.

– Говорю же тебе, бояться нечего, – повторил он. – Но если ты не веришь, что у меня хватит сил защитить то, что принадлежит мне, я оставлю тебя твоим рыданиям. Быть может, я вернусь, а быть может, нет. Меня вовсе не прельщает захлебнуться в соленой воде.

Розамунда села в постели и отерла лицо льняной простыней.

– Я ношу ребенка, – призналась она, – твое дитя.

Александр воззрился на нее, глаза расширились на длинном лице, а потом вскрикнул и рассмеялся, прижимая к себе ее, и мех, и лен.

– Давно ли ты знаешь? – Он перемежал вопросы поцелуями. – Почему не сказала мне? Как могла ты думать, что я рассержусь? Когда он родится? Как мы назовем его? Знаешь ли ты, как сильно я люблю тебя?

Он не давал ей времени ответить, но целовал снова и снова, пока поцелуи не сменились объятьями, а объятия – сном, и настало утро, прежде чем они вновь заговорили о будущем ребенке и о Годри.

– Всё очень просто, – говорил Александр. Натянув через голову расшитую тунику, он тряхнул длинными светлыми волосами. Вплетенные в них камни звякнули, когда он откинул волосы на плечи. – Годри согласится, чтобы ты поселилась в Кесаревой Роще. У него нет выбора – он связан со мной так же, как и я с ним. От наших обрядов зависит его могущество.

– Всё совсем не просто, – возразила она, но он не услышал, лишь потерся щекой о ее голову и покинул ее.

Снаружи воздух был свеж и влажен, отдавая древесным дымом и конским навозом. Александр вдохнул поглубже и неспешно двинулся от дома Розамунды к Кесаревой Роще, своим палатам, тренировочным полям и к кущам Годри.

*****

Он нашел Годри в сокровеннейшем из священных мест: расположившись в объятиях кресла, выточенного в форме огромного дуба, тот писал что-то в книге в кожаном переплете.

– Милости прошу, мой король, – произнес он, когда юноша приблизился. – Знамения предвещают новой Сеяние. Дорога определена, и имена дев названы. Мы едем завтра.

– Нет.

Годри оторвался от своих писаний. Это был смуглый, крупный, схожий с медведем мужчина с лицом по-медвежьи грубоватым и глубоко посаженными маленькими глазами, над которыми нависали тяжкие брови.

– Полагаю, что не расслышал тебя, мой король.

– Ты можешь расслышать, как прорастает семя, – с вызовом ответил Александр. – Я не готов к сеянию. Я уже совершил его.

Годри пожал плечами.

– Два года тому. Настало время. А последнее пришлось тебе по душе.

– Два года назад я не знал Розамунду, – возразил король.

– Тебе нужны дети.

– У меня есть дети – больше сотни, по последним подсчетам.

– Одна сотня, три десятка и два, – уточнил Годри, поглаживая седеющую бороду. – У твоего отца их было более трехсот.

Король фыркнул.

– Одна сотня, три десятка и три. Розамунда в тягости. И я не покину ее, чтобы спариваться с сотней одурманенных и привороженных девственниц, чьих лиц я не увижу, чьих голосов не запомню, – только лишь затем, чтобы пополнить армию моих возможных преемников. Я люблю ее, и я намерен поселить ее здесь, пока ребенок не появится на свет.

Годри отложил перо и книгу.

– Ты поселишь женщину в Кесаревой Роще?

– Да.

– И где она будет жить?

– В моих покоях, со мной.

– А что станет она там делать? Все, от самого юного из принцев до самого почтенного из колдунов, занимают свое место в великой магической цепи, связующей нас с Землей. И где же место для нее?

Ноздри короля затрепетали и он упрямо склонил голову.

– Розамунда – моя опора и моя половина.

– Мог ли ты забыть, мой король? Я твоя опора и твоя половина. – Своей внушительной лапой Годри ухватил короля за запястье. Когда он вывернул ему руку, чтобы показать гирлянду из плюща и дуба, вытатуированную вокруг мускулистого королевского предплечья, рукав его собственного плаща соскользнул, открывая листья падуба, юной зеленью прораставшие из плоти его руки.

– Я не забыл, что связан с тобой, – процедил король сквозь зубы. – Мне никогда не забыть об этом.

– Тогда как смеешь ты говорить об опорах и половинах? – прорычал Годри, отшвырнув от себя руку короля. – Как смеешь ты говорить мне о женщинах? Женщины подобны Земле. Они – пахота, предназначенная королю, чтобы бросить семя будущих поколений. Лишь простой смертный принадлежит одной женщине.

– Я люблю ее, Годри.

– Твой долг любить меня.

– Я страшусь тебя, – признался король. – И жажду упоения, которое испытываю, когда мы соединяемся в ритуале силы. Это не любовь.

– Это любовь меж чародеем и королем. Любовь, в которой ты клялся мне.

– Я не знал, – вскричал юный король. – До Розамунды я не знал ни отрады, ни покоя, ни счастья. Я заново родился в ее объятиях, и я больше не тот, кто клялся любить тебя и только тебя до конца своих дней.

– Значит, ты больше не король?

Не находя слов, король с негодующим воплем бросился на колдуна, оскалившегося в ухмылке. Листья падуба вздыбились на его руках, а черные глаза метали молнии из-под кустистых бровей. Он перехватил королевские кулаки сильными, как тиски, руками, и сцепился с ним, напрягая каждый мускул. Захват, бросок – и король ничком распластался на земле, а Годри, стоя на коленях, навис над ним, удерживая за запястья и длинные волосы.

– Повинуешься? – прорычал Годри.

– Нет, – выговорил король в траву.

Годри потянул плененные запястья вверх, пока не затрещало каждое сухожилье королевской спины, а плечи напряглись, грозя выскочить из суставных впадин. А потом с гневным возгласом отпустил его.

– Ты – не мятежный колдун, – объявил он, – чтобы подчиняться мне со стенаньями и мольбами. Ты – мой Король, и я – твой Чародей. Мы служим Земле рука об руку.

Король перекатился на спину, тяжело дыша.

– Я не стенал.

– И не молил. Ты предпочел бы откусить себе язык, не так ли? Потому-то я и выбрал тебя из многих маленьких королей, и привел тебя к испытанию. Ты – воин, а не любовник.

– Я могу быть обоими.

– Лишь со мной. Помни, теперь ты куда менее человек, чем прежде.

Король лежал неподвижно, заслонив глаза татуированной рукой. А потом заговорил, улыбаясь своему колдуну, вассалу и господину:

– Я всё еще вполне человек, чтобы заключить сделку. Я приду в твою постель и исполню свою часть ритуала силы, я возглавлю войско против Короля Юга, когда переговоры зайдут в тупик. Розамунда же поселится в Роще и станет жить там в мире и почете.

– Пока не родится ее дитя, – заключил Годри.

Король поднялся одним движением – высокий, приметный на фоне темной листвы.

– Хотя бы пока не родится мое дитя.

*****

Гласит Песнь Кесаря, что припадал король с молитвой к Земле, дабы дитя было девочкой, что разделит долю матери своей, но не участь отца стать служителем Земли, будучи разом ничтожней человека, и величавее него. Но была Земля глуха к его мольбам, ибо на свет явился мальчик, коему суждено было о пятой весне быть отнятым от матери своей, дабы взрасти среди принцев, семя от семени отца своего.

– Николай Благослов.

Летописи Кесарей Севера

*****

Скрестив ноги, Годри сидел на камне, затачивая нож. У него за спиной был холм, пещера и глубокий студеный ручей. Перед ним простерлась небольшая прогалина, устланная мхом и цветущими лозами, с овалом глубокого озера, отражавшего, будто око, безоблачное небо. Близился полдень.

Скоро появится король.

Он знал цену своего владычества с самого начала. Они все знали – сыны короля – с того дня, как их, пятилетних, приводили в Кесареву Рощу. Короли посвящали свои жизни Земле, отдавая ей свои руки, и разум, и семя. И умирали, отдавая ей свою кровь.

В отдалении протрубил охотничий рог, ясно и звонко в летнем безмолвии. Вокруг поляны взволновано шептались дуб и плющ, а по озеру бежали мурашки зыби. Годри отложил в сторону оселок и попробовал пальцем блестящее темное лезвие. Оно входило в плоть глубоко и почти без боли. Удовлетворенный, он прикрепил нож на пояс и поднялся.

Земля трепетала под его босыми ступнями, побуждая клониться стебли. Она была взбудоражена, чувствуя запах крови. Или, быть может, разгневана нанесенной обидой, или испугана, откликаясь страху короля. В Земле не было ничего людского, и никто из людей не ведал, что она чувствует. Годри, однако, знал ее волю, ибо любил ее больше, чем всякого из своих королей. Он склонился, приложив руку к земле, поглаживая, утишая.

За поляной послышался треск веток, дробный цокот высекающих искры из камня копыт и гомон мужских голосов, кричащих: «Олень! Олень!». Годри выпрямился, твердо упершись ногами во влажную почву и мох, и стал ждать.

Нечто схожее с белым облаком застило кусты падуба на краю прогалины. То был белоснежный олень с прекрасными ветвистыми рогами, его светлые бока были окраплены кровью и исхлестаны зеленью в стремительном полете сквозь лесную чащу. Он вырвался на поляну и, достигнув озера, замер, бока его вздымались, нос погрузился в прозрачную воду.

Годри окликнул:

– Александр.

Олень вскинул голову, навострил уши и затрубил. На сливочной шее блеснула золотая цепь и зардела шерстяная тесьма, алая, будто свежая кровь.

– Ты не намерен уступить, правда? – пробормотал Годри почти с нежностью. – Вот почему я выбрал тебя. Вот почему ты мог стать величайшим из наших королей. Теперь эта честь перейдет к твоему сыну.

Олень замер.

– Так не должно было случиться, – продолжал Годри. – Не теперь, не сейчас. Я мог бы позволить тебе тешиться, играя семьянина с твоей наложницей и сыном в Кесаревой Роще, еще года два или три. Когда бы ты не замыслил бежать на Юг, к нашим исконным врагам.

Годри отстранился от земли и двинулся, будто ступало дерево, к озеру и белому оленю.

– Ты замыслил бежать с женщиной и ребенком, похитив у Земли свои руки, свой разум, свое семя, свою кровь. Ради любви. Ради людской любви.

Годри уже мог дотянуться до оленя, чьи ноги вздрагивали в порыве броситься прочь, а ноздри раздувались в порыве ринуться в атаку.

– О да, – сказал Годри. – Ты храбр, ты могуч, ты красив. Земля станет сильнее, испив твоей крови.

Годри выхватил беспощадный нож, и глаза оленя распахнулись – синие, как озеро у его ног, и человечий лик негаданно проступил в узкой оленьей морде. Он гордо вскинул голову и солнце сверкнуло алмазом на зеркальном клинке, и рубином вспыхнуло в крови, хлынувшей из белоснежной шеи. Еще долгий миг стоял Король Александр у края озера – нагой мужчина, увенчанный короной оленьих рогов, в покрове пелен алой крови и светлых волос. А после рухнул на мох.

Годри опустился на колени у тела короля и трижды вогнал в землю нож, очищая его. А затем закрыл синие глаза, поцеловал приоткрытые губы и вскинул тело на плечо, чтобы перенести его в пещеру.

*****

И идет молва, что был сыном Розамунды Монтджой, прозванный Дипломат, избранный Элариком, преемником Годри, и испытанный о семнадцатой весне своей, сочетавшийся узами с Королевою Юга, дабы жить с нею как Кесарь новой земли в стольном граде ее, вкупе с Чародеем и Наперсником своим. И жизнь его была столь же длинна, сколь кратка стала жизнь отца его, вписанного в Табели Королей Александром-Оленем, ибо был он при жизни норовист и горяч, и умер, орошая Землю кровью своей.

– Николай Благослов.

Летописи Кесарей Севера