Текст книги "Саншха и Hьяяти - анализ иллюзий и реальность"

Автор книги: Дебипрасад Чаттопадхьяя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

Это объяснение получения Гошалой имени Маккхали едва ли заслуживает доверия, и Бэшэм категорически отвергает такую версию. Данное предание – явный вымысел, сочиненный, вероятно, самим Буддхагхошой, чтобы объяснить этимологию имен адживикского вождя, объяснить то обстоятельство, что он ходил обнаженным, и выразить презрение к его классу, приписывая ему рабское происхождение (см. там же).

Однако за неимением какого-либо веского доказательства от противного такое отклонение всего предания в целом едва ли может быть оправданным. Более верным будет предположение, что, поскольку до нас дошло всего два предания о рождении Маккхали Гошалы, и в буддистских и джайнских текстах содержатся значительные элементы истины, хотя они и подверглись со стороны авторов грубому искажению вследствие их враждебного отношения к адживикам. Отрицать это – значит отказаться от всяких надежд восстановить ранний период истории жизни Гошалы, ибо адживикская традиция сама по себе ничего не сохранила по этому поводу. Таким образом, вполне возможно, что Гошала был действительно рожден в хлеву, что он был рабом, пытавшимся бежать из рабства, и что его отец был одним из бродячих певцов, или манкхов, своего времени. Сам Гошала стал бродячим певцом, но от этого занятия, согласно джайнским источникам (см. там же, 50), позднее, под влиянием Махавиры, отказался.

В отношении сведений о среднем периоде жизни Гошалы мы также зависим от джайнских источников, в особенности от "Бхагавати сутры". Однако мы не можем принимать все без критики, так как главная цель этих источников заключалась в осмеянии и принижении Гошалы. Тем не менее эти рассказы, хотя, возможно, и пренебрежительные, дают нам важные сведения о том, что Гошала много лет поддерживал тесную связь с Махавирой и что он больше всего стремился приобрести аскетические способности. Однако в этом ему не удалось достигнуть успеха. Он порвал с Махавирой, огорчив этим своего учителя. Джайнские источники объясняют это посредством приписывания Гошале всевозможных личных мотивов. Однако истинные причины, как это явствует из данных, сохранившихся о последних днях Гошалы, были другими. Жизнь, какой он нашел ее в свое время, была слишком трудной, и средство исцеления, предлагаемое аскетизмом и религиозной системой Махавиры, не было даже сколько-нибудь удовлетворительным паллиативом. Поэт с тонко чувствующей душой, бродячий певец, Гошала умер умалишенным.

Джайнские источники в своих собственных интересах должны были приписать этот факт психического расстройства постоянным неудачам Гошалы и нападкам на него со стороны Махавиры. Все же это не означает, что указанные источники не содержат ничего существенного о последних днях Гошалы. И действительно, "Бхагавати сутра" в описании последнего бредового состояния Гошалы дает нам ключ к пониманию всей жизни Гошалы. Во время этого бредового состояния Гошала перечислил "восемь телеологизмов" (там же, 68), шестым и седьмым из которых были: "Последний слон, разбрызгивающий благовония" и "Последнее сражение с большими камнями".

Оба этих изречения имеют большее значение, чем кажется. Оба относятся к войне Аджатасатту против вадджи. Этот момент уже был тщательно разработан Хёрнле и Бэшэмом (см. там же). "Наравалика" рассказывает о великолепном охотничьем слоне, который окроплял благовониями дам магадхского двора во время их купания. Это был "слон, кропящий духами". Король Бимбисара подарил его вместе с бесценным ожерельем своему младшему сыну Вехалле. Аджатасатту при восшествии на трон потребовал от Вехаллы эти сокровища. Вехалла отказался выдать их и, зная о последствиях своего отказа, бежал с этими драгоценностями к своему дяде (со стороны матери), Седаге, предводителю личчхави, то есть самого сильного племени в конфедерации вадджи. Аджатасатту напал на личчхави, и грянул жестокий бой. Это .сражение называют рахамусале. В другом джайнском тексте говорится, что имели место два сражения, именуемые махасилаканте (бой большими камнями) и рахамусале. Именно эти события явились источником шестого и седьмого изречений о слоне, кропящем духами, и о сражении с большими камнями (см. там же, 69).

Едва ли могут быть какие-либо сомнения по поводу этого высказывания. Но ни Хёрнле, ни Бэшэм не поставили вопроса: почему Гошала должен был рассматривать это сражение как конец, как последнюю катастрофу? На это можно дать только один ответ. В гибели вадджи Гошала видел обреченность всего. Ибо вадджи были последними из выживших тогда крупных свободных племен. Их разгром означал для бродячего певца потерю последней надежды, гибель первобытной или племенной традиции, к которой он был так привязан. Таким образом, это было тем "великим грозовым облаком", которое смело все надежды человечества, как их понимал Гошала. Это означало конец "пития", "песни", "танца", "почтения" к старшим. Мы получаем здесь ключ к "телеологизмам" в безумстве Гошалы: 1) последнее питие (чариме пане), 2) последняя песня (чариме гейе), 3) последний танец (чариме натте), 4) последнее приветствие (чариме анджаликамме) и 5) последнее великое грозовое облако (чариме самвате махамехе).

Следует здесь напомнить, что Гошала был сильно привязан к наследию племенного общества и такие песнопения и танцы имели для него более чем обычное значение. Они были двумя "путями", или маггами, в его веровании (HDA, 117). Будет совершенно правильным предположить, что танец и песня для него имели весьма важное ритуальное значение (см. там же, 194). И Гошала в своем последнем бредовом состоянии сам танцевал и пел в доме женщины-гончарки Халахалы. Когда он был в таком состоянии, Аиямпула, один из его самых преданных последователей, приблизился к нему для выяснения одного непонятного вопроса. Гошала дал ему единственный ответ: "Играй на вИне, старина, играй на вИне" (там же, 63). В конце концов, что еще мог посоветовать бродячий певец своему последователю, когда на его глазах распадался весь отстаиваемый им мир?

Но Гошала был не только поэтом. Он был также пророком и философом. Он хотел прийти к некоему мировоззрению, то есть хотел понять мир, в котором жил. И в этом, как обнаружил сам Будда, состояла фатальная ограниченность Гошалы. Значение огромных социальных преобразований, имевших место в его времена – распад племен, их жестокое уничтожение колоссальной мощью растущей государственной власти, – не могло быть реально понято даже величайшими мыслителями того времени. Так Будда пришел к выводу, что задача состояла не в том, чтобы поднимать вопросы, касающиеся причины событий, а в том, чтобы привести в спокойное состояние встревоженное сердце, не сталкиваться лицом к лицу с реальностью, а искать убежище в соответствующей иллюзии. Именно этот момент помогает нам понять как успехи Будды, так и неудачи Гошалы. Будда посвятил себя созданию наиболее последовательной иллюзии того века, в то время как Гошала хотел преодолеть исторические границы и противостоять реальности. Он стремился понять гигантские исторические преобразования своего века – крушение племенных институтов и появление новых ценностей, порожденных государственной властью, но потерпел неудачу. Все казалось ему обусловленным гигантскими, невидимыми и ужасными силами чего-то неизвестного. Это была сила рока, или судьбы, что и объясняет его философию ньяяти.

"Основным приципом философии адживиков была судьба, обычно называемая ньяяти. Буддистские и джайнские источники согласны в том, что Гошала был строгим детерминистом, который возводил ньяяти до положения движущего начала вселенной и единственного агента всех феноменальных изменений. Для него вера в свободу воли была вульгарной ошибкой. Крепкие, сильные и бодрые, равно как и слабовольные, ленивые и трусливые, все безусловно подчинены единому принципу, обусловливающему все вещи. Подобно клубку ниток, который, будучи брошен, разматывается во всю свою длину, так идут своим путем и глупец и мудрец, приходя к одному и тому же скорбному концу" (там же, 224-225).