Текст книги "Книга чудес, или Несколько маловероятных историй"

Автор книги: Давид Дар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Неудовлетворенные желания

Это очень странное происшествие. Оно произошло на кладбище. Поздней ночью. Один из участников этого происшествия – живой, красивый парень. Другой – покойник, лежавший в могиле.

Живой парень работал на нашем заводе.

У него были широкие плечи, светлые волосы, прекрасное здоровье и отлично сшитый костюм.

Премии за хорошую работу он получал каждый месяц, регулярно, как зарплату; в кино ходил два раза в неделю, не пропуская ни одного нового фильма; по количеству галстуков занимал первое, а по плаванию вольным стилем – второе место на заводе; и ухаживал за красавицей Маней Пальчик, в которую были влюблены шесть офицеров, пять инженеров, четыре студента, три слесаря, два ремесленника и один председатель завкома.

И некоторые из нас завидовали живому, здоровому и красивому парню.

Но сам он считал себя несчастным, потому что имел много неудовлетворенных желаний.

Он желал купить мотоцикл, жениться на Мане Пальчик, сниматься в кино, стать чемпионом мира по плаванию. И еще у него было столько разных желаний, что даже не перечислить.

Все эти желания не давали ему покоя.

Когда он приходил в Дом культуры – широкоплечий, здоровый, красивый, в отлично сшитом костюме и ярком галстуке, – то становился к стене, скрещивал на груди руки; и, видя, что шесть офицеров, пять инженеров, четыре студента, три слесаря, два ремесленника и один председатель завкома танцуют, смеются и шутят с красавицей Маней Пальчик, он спрашивал у кого-нибудь, кто оказывался рядом:

– Как вы думаете, неужели у всех у них тоже есть неудовлетворенные желания?

Ему отвечали, что у всех есть желания, и он говорил, горько вздыхая:

– Прямо не верится, что, имея неудовлетворенные желания, можно так веселиться. А вот я просто места себе не могу найти, так мне хочется, чтобы все мои желания исполнились.

И он уходил из Дома культуры за город и бродил там один по рощам, огородам и кладбищам, предаваясь своим невеселым размышлениям.

Однажды, забредя на кладбище и не спеша возвращаться в город, потому что дома желания терзали его особенно сильно, он прилег на траву, оперся локтем о могильный холмик, закурил и, глядя на быстрые облака, бегущие по ночному небу, стал рассуждать сам с собой:

– Ах, почему я такой несчастный? Работаю, кажется, неплохо, взысканий не имею, а исполнить все свои желания никак не могу…

Он размышлял вслух, думая, что его никто не слышит, но вдруг раздался голос – такой хриплый и простуженный, какой мог исходить только из сырой могилы.

– Здорово, приятель! – сказал из-под земли покойник. – Лежу и удивляюсь: живой, здоровый парень, а скулишь как баба. Интересно, что бы ты запел, если бы хоть день побыл в моем положении?

Живой парень был не из трусливых, иначе он не пришел бы ночью на кладбище, и он ответил своим обычным жалобным тоном:

– Конечно, тебе-то что? У тебя, наверно, нет никаких неудовлетворенных желаний.

– Вот именно, – сказал покойник, – решительно никаких. Даже закурить не хочется. Скучища такая, что можно с ума сойти.

– А ты кто такой? – спросил живой парень.

– А я Витька Малышкин. Не слышал? С машиностроительного. Я еще в самодеятельности выступал. Две недели назад похоронили. Вот так же на мокрой траве полежал и схватил воспаление легких.

– Да уж, незавидное твое положение, что и говорить, – вздохнул живой парень. – Да только и мне не сладко. Ну, стоит ли жить на свете, если нельзя удовлетворить все свои желания?

– Ой, приятель, стоит! – твердо сказал покойник. – Но если тебе совсем невтерпеж, то, так и быть, отдай-ка ты мне свои неудовлетворенные желания, пусть они терзают меня – мне уж хуже не будет.

– Шутишь? – спросил живой парень. – И у меня не останется никаких неудовлетворенных желаний?

– Будь уверен! – сказал покойник. – Решительно никаких.

– Ну что ж, – сказал живой парень, – если ты такой хороший товарищ, так бери поскорее себе все мои неудовлетворенные желания, потому что тебе с ними даже веселее будет лежать в могиле. Так что и я выгадаю и ты не прогадаешь.

– Пожалуйста! – сказал покойник. – Почему мертвому не пострадать за живого, разве мало живые страдали за мертвых?

И как только он это сказал, взошла луна, осветив кресты и могильные памятники, и в тот же миг все неудовлетворенные желания живого пария перешли к покойнику, а у живого парня остались только удовлетворенные желания.

– Ну как, – деловито спросил покойник, – порядок? Теперь у тебя больше нет никаких неудовлетворенных желаний? А то, может, что-нибудь позабыл, так давай вспоминай, пока не поздно!

Но ни одного неудовлетворенного желания живой парень найти в себе больше не мог.

А покойнику вдруг захотелось купить мотоцикл, жениться на Мане Пальчик, сниматься в кино, стать чемпионом мира по плаванию. И еще появилось столько разных желаний, что даже не перечислить.

Ему не терпелось исполнить их поскорей, но об этом нечего было и думать, пока он лежал в могиле. И он стал разгребать руками землю и к утру вылез из могилы.

Вид у него был довольно жалкий. Небритый, с заострившимся носиком, маленький и худенький, он дрожал в своем помятом пиджачке от неудовлетворенных желаний, зверского аппетита и утреннего холода.

– Скорей дай закурить, две недели не курил, – сказал он живому парню и, подхлестываемый своими желаниями, помчался к трамвайной остановке.

Как раз. в это время проходил по кладбищу сторож. Он увидел, что кто-то со всех ног бежит к воротам, и это показалось ему подозрительным.

– Эй, ты! – кричал он. – Остановись! Кто такой?

– Не беспокойся, папаша, всё в порядке! – крикнул покойник. – Я покойник Витька Малышкин. Трамвай уйдет!

– Куда же ты бежишь, если ты покойник? – кричал сторож. – Остановись, а то свистеть буду!

– Трамвай уйдет! – кричал покойник. – Спешу! – И он вскочил на заднюю площадку трамвая и помахал сторожу рукой.

– Эге! – сказал сторож. – Вижу я, какой ты покойник! Нет, сынок, меня не проведешь, двадцать лет служу на кладбище, уж я-то могу отличить, кто живой, а кто покойник!

И пошел сторож по кладбищу дальше.

А дальше он увидел разрытую могилу и возле нее живого парня.

– Эй, ты! – сказал сторож. – Чего разлегся? Живой или мертвый?

– Живой, – сказал живой парень.

– Так чего же ты не встаешь, если живой? – спросил сторож.

– Нет у меня желания встать, – сказал живой парень.

– Странно, – сказал сторож. – А на работу не опоздаешь?

– Нет у меня желания идти на работу, – сказал живой парень.

– Очень странно, – сказал сторож, почесал седой затылок и стал закуривать. – Ну что ж, коли так, давай лежи. А закурить хочешь?

– Нет у меня желания закурить, – сказал живой парень.

– Эге! – сказал сторож. – Вижу я, какой ты живой! Нет, сынок, меня не проведешь, двадцать лет служу на кладбище, уж я-то могу отличить, кто живой, а кто покойник!

И, подивившись, что покойник лежит не в могиле, он зарыл живого парня в землю.

А Витька Малышкин и сейчас работает на машиностроительном заводе. Он мечтает купить мотоцикл, жениться на Мане Пальчик, сниматься в кино, стать чемпионом мира по плаванию. И еще у него столько разных желаний, что даже не перечислить.

Все эти желания не дают ему покоя.

Но он считает себя очень счастливым.

И когда он приходит в Дом культуры – маленький, худенький и веселый, – то весь вечер танцует, смеется и шутит с красавицей Маней Пальчик, а у стены грустят и злятся шесть офицеров, пять инженеров, четыре студента, три слесаря, два ремесленника и один председатель завкома.

Бедный Шурик Петров

Есть улицы, которые славятся своими зданиями. Есть улицы, которые славятся своими садами. А наша улица славилась своими пареньками. Все пареньки с нашей улицы были как на подбор: белокурые, ясноглазые, веселые. Стоило одному из них записаться в кружок бальных танцев, как сразу же все записывались в кружок бальных танцев. Стоило одному насвистать новый мотив, как сразу и все насвистывали новый мотив. Стоило одному купить шляпу, как сразу все покупали шляпы.

И только Шурик Петров, который недавно окончил ремесленное училище, был непохож на всех.

А между тем всё у него было, как у всех: волосы – белокурые; глаза – ясные; нос – веселый, чуть вздернутый; работал он, как и все, на заводе; любил, как и все, ходить в кино, играть в волейбол, покупать мороженое, ухаживать за девушками.

Но хотя всё у него было как у всех, делал он всё не как все.

Все зачесывали свои белокурые волосы набок, а он их стриг под машинку.

Все по воскресеньям ходили на танцы, а он в это время играл в шахматы.

Все щеголяли в синих костюмах, желтых ботинках и фетровых шляпах, а он – в простой гимнастерке, спортивных тапочках и форменной фуражке.

Все, ухаживая за девушками, сразу признавались им в любви, а он, ухаживая за девушкой, честно признался, что просто ему дома было скучно сидеть, вот и решил он за кем-то поухаживать.

А эта девушка была красавицей Катенькой, и кто бы ни увидел ее, тот сразу влюблялся в Катеньку, если, конечно, уже не был влюблен в другую девушку.

И Катенька Шурику Петрову резонно ответила:

– Если вам просто дома скучно сидеть, то пошли бы вы в парк культуры и отдыха, а за мною и без вас есть кому ухаживать.

Услышав такой ответ, Шурик Петров разгладил под ремнем гимнастерку, сдвинул на затылок фуражку и сказал:

– А почему бы нам вместе не пойти в парк культуры и отдыха?

Но Катенька оглядела его с фуражки до тапочек и, вздернув носик, сказала:

– Как же я с вами пойду, когда у вас нет ни такого костюма, как у всех, ни таких ботинок, ни такой шляпы?

И она вскочила в трамвай и помахала оттуда своим нежным розовым пальчиком перед своим вздорным девичьим носиком.

А Шурик Петров остался на трамвайной остановке. И пошел домой опечаленный.

Как раз в это время пареньки с нашей улицы шли в Дом культуры на танцы. Увидев, что Шурик Петров опечален, они окружили его и спросили, что с ним случилось.

И он рассказал, что с ним случилось.

– Что ж, – сказал один славный паренек, – правильно отшила тебя Катенька. Ведь тем-то и славятся пареньки с нашей улицы, что все как один. А раз все как один, то и один должен быть как все. Логично?

И так как Шурику Петрову показалось, что это вполне логично, то во вторник он пошел в магазин и вечером щеголял, как и все, в синем костюме, желтых ботинках и фетровой шляпе.

А в среду сходил в Дом культуры и записался в кружок бальных танцев.

А в четверг, как и все, насвистывал новый мотив.

А к пятнице отросли его белокурые волосы, но он не подстриг их под машинку, а зачесал, как и все, набок.

А в субботу он стал так похож на всех других пареньков с нашей улицы, что когда сфотографировался, то его карточку отдали другому пареньку, и тот думал, что это его карточка, а Шурику Петрову отдали карточку другого паренька, и Шурик Петров думал, что это его карточка.

А в воскресенье он пришел в Дом культуры на танцы.

Танцы еще не начались, но уже гремела радиола, звенели подвески люстр, и зеркала меж колонн отражали белокурых, ясноглазых и веселых пареньков с нашей улицы, которые пришли сюда в своих синих костюмах, полосатых галстуках и желтых ботинках.

Это были славные пареньки, и Шурик Петров глядел на себя и на всех и думал: «Ну где еще есть такие славные, такие дружные пареньки?» И только одно его смущало: он не знал, кто из всех – он. Он искал себя среди всех – и не мог найти, и начал уже беспокоиться, но в это время появилась Катенька, он бросился к ней и схватил ее за руку. И теперь он твердо знал, что он – это тот, кто держит Катеньку за руку.

Это знал он, но этого не знала она.

– Здравствуйте, Катенька, – сказал Шурик Петров, – я так соскучился, я не видел вас целую неделю.

– Почему вы меня не видели, – спросила она, – если каждый вечер мы с вами ходим в парк культуры и отдыха слушать соловьев?

– Нет, Катенька, – сказал он, – вы ошиблись. Я еще ни разу не ходил с вами в парк культуры и отдыха. Но сегодня, если только вы согласитесь, я готов слушать соловьев хоть всю ночь.

– Ну что ж, – сказала она, – когда кончатся танцы, можно пойти и послушать соловьев.

Так они разговаривали, танцуя вальс, фокстрот и польку, а как только кончились танцы, Шурик Петров поспешил в гардероб, чтобы раньше других получить свою шляпу. Но когда он получил свою шляпу, то увидел, что Катенька уже выходит на улицу с белокурым, ясноглазым пареньком в синем костюме, желтых ботинках и фетровой шляпе.

– Постойте, Катенька! – закричал Шурик Петров. – Вы обещали пойти со мной, а уходите с кем-то другим!

– Почему же с другим? – удивилась она. – Я ухожу с вами.

– Как же со мной? – сказал он, чуть не плача. – Ведь я вот где, а он – это вовсе не я.

И тот паренек подтвердил:

– Конечно, я – это не ты.

– Вот видите, – сказал Шурик Петров. – Он сам говорит, что он – это не я. А кто вас пригласил пойти слушать соловьев?

– Я пригласил, – сказал паренек.

– Нет, я пригласил, – сказал Шурик Петров.

И пока они спорили, вокруг них собрались все другие пареньки с нашей улицы и сказали:

– Да хватит вам спорить. Твоя как фамилия?

– Александр Петров, – сказал Шурик Петров.

– А твоя?

– Петр Александров, – сказал паренек.

– Это кто Петр Александров? – спросила Катенька. – Разве ты Петр Александров? – спросила она у паренька. – Это ты Петр Александров, – сказала она Шурику.

– Нет, я Александр Петров, – сказал Шурик Петров.

– А ну, предъяви паспорт, – потребовали пареньки.

Но пока он искал паспорт, другой паренек увел красавицу Катеньку, и, когда Шурик Петров мрачно сказал, что он не взял с собой паспорта, возле него уже не было Катеньки, а были только славные пареньки с нашей улицы.

– Ну, чего нос повесил? – дружелюбно сказали они. – Выше голову, Петр Александров! Давай пошли домой.

– Я не Петр Александров, – сказал Шурик Петров, – я Александр Петров.

– Брось вкручивать! – сказали они. – Вон где Александр Петров! Его уже и след простыл. Он уже, наверное, целуется с Катенькой в парке. А ты – Петр Александров, так что унывать у тебя, брат, нет никаких причин.

– Как же нет причин, – воскликнул Шурик Петров, – когда я теперь не знаю, кто я?

– Ну и чудак! – сказали пареньки с нашей улицы. – А на что же милиция? В милиции, брат, установят твою личность в два счета. А ну пошли в милицию!

И вышли на площадь.

А на площади в этот час было много народу, – казалось, будто все юноши и девушки, сколько их есть в городе, пришли в эту теплую ночь на площадь к Дому культуры, где желтые фонари трепетали в зеленой листве деревьев.

Одни возвращались с танцев, другие – из театра, третьи были в кино, четвертые – просто так, неторопливо гуляли среди веселого и пестрого потока. Все были различно одеты, смеялись разными голосами, напевали разные песни и уже издали узнавали друг друга, потому что каждый отличался от всех и все отличались от каждого.

Только пареньки с нашей улицы были все как один. И все как один они шли в милицию, чтобы одного отличить от всех.

И вся площадь потешалась над ними.

Пирог с капустой

Стоит мне проглотить кусочек пирога с капустой, как сразу вспоминается отрочество, общежитие и далекий, как небо, потолок с тремя крылатыми и пухлыми амурами. Между ними восседала величественная особа, чуть прикрытая голубой прозрачной рубашкой. За ее громадные размеры и важную осанку мы ее прозвали тетей Настей, как звали нашу усатую повариху, которая пекла такой пирог с капустой, что просто вспомнить о нем невозможно без душевного волнения.

Что это был за пирог с капустой! Пышный, мягкий, сдобный, с золотистой корочкой, рассыпавшейся раньше, чем прикоснешься к ней зубами, с душистой и сочной капустой, которая таяла во рту, отгоняя всякие мрачные мысли.

Мы так его любили, что нам ничего другого не надо было: ни супа, ни каши, ни котлет, ни чаю.

И когда мы съедали свой кусок пирога с капустой, то даже наш долговязый тихоня и скромник Петя Коржик, вставая из-за стола, говорил мечтательно и проникновенно:

– Ну и пирог был сегодня, ребята! – и его нежные уши пламенели от удовольствия.

А умный Миша, который умел объяснить всё на свете, изрекал:

– Всё ясно, товарищи! Пирог с капустой наиболее соответствует разносторонним потребностям наших молодых организмов.

А горячий и восторженный красавчик Витя восклицал, ероша свои белокурые волосы:

– Если я стану когда-нибудь знаменитостью, братцы, я буду три раза в день есть пирог с капустой. Три раза в день – на завтрак, обед и ужин!

А глупый Ванечка, слушая это, облизывал свои ленивые губы и произносил:

– Хе!

И это могло означать что угодно.

Каждый раз, встречая нашу усатую повариху в кухне, кладовке или в коридоре, красавчик Витя становился перед ней на одно колено, как Ромео перед Джульеттой, и протягивал руки.

– Тетя Настя! – говорил он. – Испеките завтра пирог с капустой!

И она отвечала с высоты своего трехэтажного роста:

– Глупые вы мальчики! Разве я сама не люблю пирога с капустой! Только нельзя же каждый день кормить вас одним и тем же.

Но мы не понимали, почему нельзя.

И однажды во время обеда, когда все мы были в столовой и уже съели щи на первое и нам разносили котлеты с картофельным пюре на второе, Витя вдруг отодвинул стул, встал во весь рост и обратился ко всем с такой речью:

– Ребята! – сказал он. – Не пора ли нам поднять вопрос о пироге с капустой?

И от всех столиков закричали:

– Верно! Давай про пирог с капустой!

– Я хочу спросить, – сказал он, – почему нас нельзя каждый день кормить пирогом с капустой? Животы у нас заболят, что ли?

И от всех столиков кричали:

– Не заболят!

– Или мы растолстеем, как эти амуры на потолке?

И от всех столиков кричали:

– Не растолстеем!

Решение было принято под гул всеобщего одобрения.

Решение гласило: просить тетю Настю ежедневно кормить нас пирогом с капустой.

На следующий день был испечен пирог с капустой.

Что это был за пирог!

Это был не просто пирог с капустой, эго было нечто такое сочное, вкусное, пышное, что невозможно выразить простым человеческим словом. Какими тусклыми и жалкими казались слова по сравнению с теми мелкими кусочками крутого яйца, которые попадались в капусте! Разве толстое и ленивое слово «пирог», или деловито-торопливое слово «начинка», или приземистое и хозяйственное – «капуста» могли передать то ощущение, которое можно познать только губами, языком и нёбом?

– Ура пирогу! – кричали мы после завтрака.

– Слава капусте! – кричали мы после обеда.

– Да здравствует тетя Настя! – кричали мы после ужина, когда она сама вышла из кухни в столовую и остановилась возле двери, большая, тяжелая и гордая, как буфет с посудой.

И на следующий день был пирог с капустой. Правда, корочка была уже не такая золотистая и рассыпчатая, и капуста как будто чуть-чуть недосолена, но всё-таки это был замечательный пирог, и мы ели его да похваливали.

На следующий день нас опять кормили пирогом с капустой. Но это было совсем не то, что прежде. Капуста уже не отгоняла мрачных мыслей, а корочка не рассыпалась, даже когда надкусишь ее зубами.

– Что же это, ребята! – говорил красавчик Витя. – Сколько мы бились, чтобы нас каждый день кормили пирогом с капустой, а когда добились, так пирог стал совсем другим. Как же это так получается, братцы?

А умный Миша сходил в библиотеку, заглянул в энциклопедический словарь на букву «П», прочитал объяснение слова «пирог» и объяснение слова «пища» и, надев очки, потому что, когда на его маленьком носике сидели большие очки, его голос звучал более веско и убедительно, вынес такое суждение:

– Всё ясно, товарищи! Процесс пищеварения в нашем трудовом коллективе нарушен! Надо объясниться с тетей Настей!

Объясниться с тетей Настей поручили красавчику Вите.

Он пошел в кухню. Тетя Настя плавала в облаках пара. Он сказал ей так:

– Это довольно стыдно с вашей стороны, тетя Настя! Мы хвалим вас на собраниях, мы пишем о вас в стенгазете, а вы стали печь такой пирог с капустой, что его просто в рот взять невозможно.

Так он говорил, опустив глаза, потому что непристойно юноше, у которого еще не выросли усы, осуждать женщину, у которой уже выросли усы, но когда он поднял глаза, то увидел, что из-за облаков пара тетя Настя насмешливо шевелит своими усами.

– Глупые вы мальчики, – сказала она, – разве я не стараюсь?.. Уж я так стараюсь, так стараюсь… больше чем прежде.

И громадной красной рукой она продолжала замешивать тесто на завтра.

Но назавтра пирог был еще хуже.

Мы только отведали его по кусочку, как вдруг вскочил Витя и закричал:

– Ребята! Еще слишком свежи в нашей памяти воспоминания о том пироге с капустой, который мы ели раньше, чтобы называть пирогом с капустой эту запеканку с тряпками, которую нам подали сегодня!

– Не надо! – сказал добросердечный Петя Коржик. – Не надо говорить такие слова, – и он поглядел на тетю Настю, которая появилась в дверях, скрестив на могучей груди свои могучие руки. – Хотя пирог с капустой сегодня действительно несъедобен, – говорил Петя Коржик, – но мы не станем обижать вас, тетя Настя; мы возьмем себя в руки и будем терпеть, и будем есть этот пирог, потому что мы любим и уважаем вас, тетя Настя.

Но красавчик Витя с ним не согласился.

– Нет! – воскликнул он, размахивая вилкой. – Мы не должны терпеть, а должны бороться. И за пирог с капустой мы будем бороться, он стоит того, ребята! – И, обращаясь к тете Насте, он сурово спросил: – Что случилось, тетя Настя? Скажите нам чистосердечно: почему вы разучились печь пирог с капустой?

Мы все молчали, ожидая ответа тети Насти, как вдруг раздался голос умного Миши. Уже давно, надев очки, он рассматривал свой кусок пирога с капустой: корочку отдельно, капусту отдельно. А когда всё рассмотрел, то сказал так:

– Тетя Настя не разучилась печь пирог с капустой. Внимательно рассмотрев тесто и начинку, я пришел к выводу, товарищи, что нынешний пирог ничем не отличается от прежнего. Вот в этом-то всё и дело!

– Хе! – сказал глупый Ванечка.

– Не может быть, – сказал Петя Коржик.

– Всё совершенно ясно, – сказал умный Миша, сверкая очками. – Мы растем, наши потребности растут, а пирог остается таким же, как прежде. Как же он может удовлетворить растущие потребности наших молодых организмов? Предлагаю: отказаться от употребления в пищу пирога с капустой до тех пор, пока тетя Настя не повысит его качества до уровня наших возросших потребностей. Сколько вам на это надо времени, тетя Настя?

– Месяц, – сказала тетя Настя. – Месяц, никак не меньше.

И на месяц мы отказались от пирога с капустой.

Это был мрачный месяц. О нем не хочется вспоминать.

Иногда поздно вечером, когда мы укладывались в постель и тушили свет и только уличный фонарь освещал через окно наши полки с книгами, и чернильное пятно на столе, и футбольный мяч, закатившийся в угол, красавчик Витя поднимал голову и тихо спрашивал:

– Предадимся?

– Предадимся! – отвечал Петя Коржик и садился на своей кровати, обняв острые коленки.

– Предадимся! – говорил умный Миша, надевая очки.

И даже глупый Ванечка ворочался под одеялом.

И мы предавались незабываемым воспоминаниям о нашем прежнем пироге с капустой, о его золотистой корочке и сочной начинке, перед которыми меркнут все другие воспоминания отрочества.

Так шли день за днем и неделя за неделей.

И наконец наступил тот долгожданный день, когда тетя Настя вошла в столовую и на высоте ее третьего этажа, в могучих руках с засученными рукавами, был громадный пирог с капустой. И уже по одному тому, как горделиво она шевелила усами, мы поняли, что за этот пирог с капустой тете Насте не придется краснеть.

И мы не обманулись.

Стоило нам только отведать его, как мы убедились, что золотистая корочка рассыпается раньше, чем прикоснешься к ней зубами, а душистая и сочная капуста тает во рту, отгоняя всякие мрачные мысли.

– Ну и пирог с капустой был сегодня, ребята! – мечтательно и проникновенно сказал Петя Коржик, вставая из-за стола.

А умный Миша, который умел объяснить всё на свете, надел очки и произнес такую речь:

– Всё совершенно ясно. Тетя Настя учла наши критические замечания. Тетя Настя повысила качество пирога до уровня наших возросших потребностей. И скажем тете Насте за это спасибо, ребята!

И мы сказали тете Насте: «Спасибо!»