Текст книги "Девушка, которая застряла в паутине."

Автор книги: Давид Лагеркранц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Значит, когда мы, остальные, избавились от всех предрассудков и предвзятых мнений, нам навязывают человека, который потянет нас обратно?

– Не говори глупостей.

– Ханс Фасте – идиот.

– Нет, Ян, он вовсе не идиот, а скорее…

– Кто же?

– Консерватор. Человек, который не позволяет себе поддаваться последним феминистским веяниям.

– И даже первым веяниям… Он, возможно, только сейчас признал за женщинами право голоса.

– Возьми себя в руки, Ян. Ханс Фасте является в высшей степени надежным и лояльным следователем, и я больше не хочу это обсуждать. У тебя есть еще какие-нибудь требования?

«Чтобы ты куда-нибудь провалился», – подумал Бублански.

– Я хочу сходить к врачу, и чтобы пока расследованием руководила Соня Мудиг, – сказал он.

– Разве это разумно?

– Чертовски разумно, – прошипел он.

– Ладно, ладно, я прослежу за тем, чтобы Эрик Цеттерлунд передал ей дела, – ответил Рикард Экстрём, скорчив гримасу.

Прокурор был совсем не уверен, что сам согласился бы взяться за это расследование.

Алона Касалес редко работала по ночам. В течение нескольких лет ей удавалось уклоняться от этого, не без оснований ссылаясь на ревматизм, который периодически вынуждал ее принимать сильнодействующие таблетки «Кортизона». От них ее лицо приобретало лунообразную форму, давление подскакивало вверх, и ей требовались нормальный сон и правильный жизненный распорядок. Тем не менее сейчас она находилась на рабочем месте. Было десять минут четвертого ночи. Алона под небольшим дождем проехала на машине от дома, из городка Лорел в Мэриленде, по шоссе 175-Ист и миновала указатель «АНБ, следующий поворот направо, только для сотрудников».

После заграждений и электрифицированного ограждения она направилась в сторону черного, напоминающего куб главного здания Форт-Мида и припарковалась на большой беспорядочной стоянке справа от голубого, похожего на мяч для гольфа обтекателя, кишащего параболическими антеннами, и, пройдя через турникеты, поднялась на свое рабочее место на двенадцатом этаже. Особой активности там не наблюдалось, однако общая атмосфера была накалена. Алона довольно быстро сообразила, что ощущение повышенной серьезности распространяется по всему помещению от Эда-Кастета и его молодых хакеров, и, несмотря на близкое знакомство с Эдом, подходить к нему здороваться она не стала.

Вид у Нидхэма был совершенно безумный; в данный момент он стоял, отчитывая молодого мужчину, лицо которого излучало леденящий бледноватый свет – вообще странный парень, подумала Алона, как, впрочем, и вся компания юных гениев хакерского дела, собранная Эдом. Парень был молодой, анемичный, с прической точно прямо из ада. Кроме того, он странно сутулился – ему словно сводило судорогой плечи. Он периодически вздрагивал, возможно, всерьез пугаясь, а когда Эд поддал ногой по ножке стула, стало еще хуже. Парень, похоже, ожидал оплеухи, затрещины. Но тут произошло нечто неожиданное. Эд-Кастет успокоился и потрепал парня по волосам, как любящий отец, что было ему не свойственно. Нидхэм не слишком-то любил нежности и пустую болтовню. Он был ковбоем и никогда не решился бы проделать нечто столь подозрительное, как обнимать мужчину. Но, возможно, Эд пребывал в таком отчаянии, что даже решился проявить немного человечности. Брюки у него были расстегнуты, рубашка закапана кофе или кока-колой, лицо нездорово налилось кровью, а голос стал настолько хриплым и грубым, как будто он слишком много кричал, и Алоне подумалось, что никому в его возрасте и при его тучности не следует себя так изматывать.

Хотя прошло лишь около полутора суток, казалось, будто Эд и его парни прожили здесь неделю. Повсюду валялись стаканчики из-под кофе, остатки еды быстрого приготовления, заношенные бейсболки и худи, а от тел исходил кисловатый запах пота и напряжения. Компания совершенно очевидно переворачивала весь мир вверх дном в попытке отследить того хакера, и Алона в конце концов крикнула им с наигранным задором:

– Навалитесь посильней, ребята!

– Если б ты только знала…

– Ладно, ладно. Главное, засадите этого мерзавца!

Алона слегка кривила душой. Втайне она считала вторжение немного забавным. У них многие, похоже, считают, что могут делать все, что угодно, будто имеют карт-бланш, и им, пожалуй, даже полезно понять, что другая сторона способна нанести ответный удар. «Тот, кто наблюдает за народом, в конце концов сам оказывается под наблюдением народа», – так написал хакер, и Алона находила это довольно забавным, хотя, разумеется, не соответствующим действительности.

Здесь, во «Дворце головоломок»[44], господствовали над всем, и их недостаточность проявлялась только тогда, когда они пытались разобраться в чем-нибудь действительно серьезном, как она сейчас. Ее разбудил телефонный звонок Катрин Хопкинс, которая сообщила, что шведский профессор убит у себя дома, под Стокгольмом, и хотя для АНБ это дело особой важности не представляло – по крайней мере, пока, – для Алоны оно кое-что означало.

Убийство показывало, что она правильно истолковала сигналы, и теперь ей надо было посмотреть, не сможет ли она продвинуться еще на шаг. Поэтому она зашла в свой компьютер и открыла файл с общей картиной организации, во главе которой стоял неуловимый мистический Танос, но где имелось еще несколько установленных имен, таких как Иван Грибанов, депутат русской Думы, и немец Грубер – человек с отличным образованием, в прошлом подонок из большой и разветвленной сети, торговавшей людьми.

Вообще-то, она не понимала, почему у них этому делу отводилось столь скромное место и почему шефы все время отсылали ее к другим, более рядовым организациям по борьбе с преступностью. Ей же казалось вполне правдоподобным, что данная группировка может пользоваться государственной защитой или иметь связи с русской разведкой и что в целом это можно рассматривать как часть торговой войны между Востоком и Западом. Несмотря на небольшой объем материала и почти полное отсутствие однозначных доказательств, все же налицо были явные признаки того, что западная технология похищается и попадает в руки к русским.

Правда, составить общую картину действительно трудно, и не всегда даже удается установить, совершено ли преступление – или же просто в другом месте, по случайному стечению обстоятельств разработали аналогичную технологию. Кража в промышленности стала теперь понятием в высшей степени растяжимым. Там все время воруют и заимствуют – иногда в качестве части креативного обмена, иногда в силу того, что посягательству придается юридическая легитимность.

Крупные предприятия регулярно, с помощью грозных адвокатов, до смерти запугивают небольшие компании, и никто не видит ничего странного в том, что отдельные изобретатели оказываются более или менее бесправными. Кроме того, промышленный шпионаж и хакерские атаки часто рассматриваются как чуть ли не обычный анализ окружающего мира, и трудно утверждать, что здесь, во «Дворце головоломок», способствуют какому-нибудь подъему морали в данной сфере.

С другой стороны… От убийств нельзя отмахиваться с такой же легкостью, и Алона прямо-таки торжественно решила перевернуть все до единого фрагменты пазла, чтобы попытаться пробить в группировке брешь. Но далеко не продвинулась. Она успела, по сути дела, только вытянуть руки и помассировать затылок, когда услышала позади себя шаги и пыхтение.

Это оказался Эд, и вид у него был весьма странный, совершенно перекошенный. Вероятно, у него спина тоже надломилась. Стоило Алоне взглянуть на него, как ее собственной шее сразу стало лучше.

– Эд, чем я обязана такой чести?

– Похоже, у нас появилась общая проблема.

– Присаживайся, старичок. Тебе надо посидеть.

– Или чтобы меня растянули на дыбе. Знаешь, на мой ограниченный взгляд…

– Не принижай себя, Эд.

– Ни черта я себя не принижаю. Но, как тебе известно, меня не волнует, высокий у кого-то чин или нет, или кто там что считает. Я концентрируюсь на своем. Я защищаю наши системы, и единственное, что меня действительно впечатляет, это профессионализм.

– Ты завербовал бы самого дьявола, будь он талантливым компьютерщиком.

– Во всяком случае, я испытываю уважение к любому врагу, если он достаточно компетентен. Ты меня понимаешь?

– Понимаю.

– Я начинаю думать, что мы с ним похожи и лишь по чистой случайности находимся по разные стороны. Как ты наверняка слыхала, RAT – шпионская программа – проникла в наш сервер и дальше, во внутреннюю сеть; а эта программа, Алона…

– Да?

– Прямо чистая музыка. Так компактно и элегантно написана…

– Ты встретил достойного противника.

– Несомненно, и то же относится к сидящим там моим парням. Они изображают возмущение и патриотизм, или черт знает что еще. А на самом деле им больше всего хочется встретиться с этим хакером и выразить ему свое восхищение, и какое-то время я тоже пытался думать: «Ладно, хорошо, переживем! Ущерб, пожалуй, не так уж велик. Просто одному хакеру-гению захотелось блеснуть, и, возможно, это даже пойдет на пользу». Гоняясь за этим персонажем, мы уже узнали массу всего о собственной уязвимости. Но потом…

– Да?

– Потом я начал задумываться, а не обманули ли меня, не является ли вся эта демонстрация с моим почтовым сервером просто дымовой завесой, прикрытием для чего-то другого.

– Для чего же?

– Для того, чтобы кое-что узнать.

– У меня просыпается любопытство.

– Ему стоит проснуться. Нам удалось установить, что именно искал хакер, и речь, по большому счету, идет об одном и том же – о группировке, которой занималась ты, Алона. Не называют ли они себя «Пауками»?

– Даже «Обществом Пауков». Но, пожалуй, в основном в шутку.

– Хакер искал информацию об этой компашке и их сотрудничестве с «Солифоном», и тогда я подумал, что он, возможно, сам принадлежит к группировке и хотел узнать, что нам про них известно.

– Звучит вполне правдоподобно. Они явно умелые хакеры.

– Но потом я снова засомневался.

– Почему?

– Потому что выглядит так, будто хакер еще хотел нам что-то показать. Знаешь, ему удалось создать себе статус суперпользователя, и поэтому он смог читать документы, с которыми, возможно, не знакомилась даже ты, – документы с высокой степенью секретности. Правда, файл, который он скопировал и скачал, настолько трудно зашифрован, что ни у него, ни у нас нет шансов его прочесть, если только написавший его гад не выдаст нам личные ключи, но тем не менее…

– Что?

– Хакер через нашу собственную систему обнаружил, что мы тоже сотрудничаем с «Солифоном» точно таким же образом, как «Пауки». Ты об этом знала?

– Нет, черт возьми, нет…

– Я так и предполагал. Но, похоже, дело обстоит так, что у нас тоже имеются люди в группе Экервальда. «Солифон» оказывает «Паукам» и нам одни и те же услуги. Эта компания является частью нашего промышленного шпионажа, и наверняка именно поэтому твое задание так задвигáли. Они боятся, что твое расследование забрызгает дерьмом и нас.

– Проклятые идиоты.

– Тут я, наверное, с тобой согласен, и, пожалуй, вполне вероятно, что тебя теперь вообще отстранят от этой работы.

– Тогда я им такое устрою, что мало не покажется.

– Успокойся, успокойся, существует другой выход, поэтому-то, в частности, я и дотащил свое несчастное тело аж до твоего стола. Ты сможешь вместо этого начать работать на меня.

– Что ты имеешь в виду?

– Этот проклятый хакер наверняка знает о «Пауках», и если нам удастся вычислить его, то, пожалуй, мы оба совершим прорыв, и тогда у тебя появится шанс говорить любую правду.

– Понимаю, к чему ты клонишь…

– Значит, да?

– И да, и нет, – ответила Алона. – Я собираюсь по-прежнему концентрироваться на том, чтобы узнать, кто застрелил Франса Бальдера.

– Но ты будешь делиться со мной информацией?

– О’кей.

– Хорошо.

– Но послушай, – продолжила она, – если хакер настолько ловок, неужели ему не хватило ума замести за собой следы?

– Тут ты можешь не волноваться. Неважно, насколько хитроумно он действовал. Мы в любом случае намерены найти его и содрать с него шкуру живьем.

– Куда же подевалось все твое уважение к противнику?

– Оно на месте, подруга. Но мы его все равно отделаем и засадим в тюрягу, пожизненно. Ни одному гаду не позволено взламывать мою систему.

Глава 13

21 ноября

Микаэлю Блумквисту не удалось особенно долго проспать и на этот раз. События ночи не отпускали его, и в четверть двенадцатого утра он сел в постели и сдался.

Он отправился на кухню, приготовил два бутерброда с ветчиной прошутто и сыром «Чеддер» и наполнил тарелку йогуртом с мюсли. Но есть не хотелось, и вместо еды Микаэль сделал ставку на кофе, воду и таблетки от головной боли. Он выпил пять или шесть стаканов минеральной воды, принял две таблетки «Альведона», достал тетрадку с гранитолевой обложкой и попробовал суммировать произошедшее. Однако особенно далеко продвинуться ему не удалось. Разразился форменный ад. Начали трезвонить телефоны, и Микаэль довольно быстро сообразил, что случилось.

Новость произвела эффект разорвавшейся бомбы, а состояла она в том, что «знаменитый журналист Микаэль Блумквист и артист Лассе Вестман» находились в центре «мистической» драмы с убийством; мистической потому, что никто, похоже, не мог вычислить, каким образом во время убийства шведского профессора двумя выстрелами в голову на месте преступления из всех людей оказались именно Вестман и Блумквист, вместе или по отдельности. В вопросах содержались некие намеки – наверняка потому, что Микаэль не скрывал, что поехал туда, невзирая на поздний час, поскольку думал, что Бальдер способен рассказать нечто важное.

– Я был там по долгу профессии, – говорил он.

Ему приходилось излишне много оправдываться. Но он чувствовал в вопросах обвинение и хотел дать объяснения, хотя это и могло спровоцировать других репортеров начать копаться в том же материале. На остальные вопросы он отвечал: «Без комментариев», – правда, эта реплика тоже не казалась ему идеальной. Но плюсом этих слов, по крайней мере, являлось то, что они звучали прямо и четко. Затем Микаэль выключил мобильный телефон, снова облачился в старую шубу отца и отправился в город, по направлению к Гётгатан.

Бурная деятельность в редакции напомнила ему о прежних днях. Повсюду, буквально в каждом углу, сидели коллеги и сосредоточенно работали. Эрика наверняка произнесла кое-какие подстрекательские речи, и все явно прониклись важностью момента. Дело было не только в том, что до дэдлайна оставалось десять дней. Над ними витала угроза со стороны Левина и «Сернер», и вся компания, казалось, настроилась на борьбу. Тем не менее при виде его все, естественно, встрепенулись и захотели услышать о Бальдере, о ночных событиях и о его реакции на выпады норвежцев. Однако Микаэль не намеревался отставать от остальных.

– Потом, попозже, – отговорился он и подошел к Зандеру.

Андрею было двадцать шесть лет, и он являлся самым молодым членом коллектива. Он проходил в журнале практику и осел у них, иногда, как сейчас, замещая постоянного сотрудника, иногда работая внештатно. Микаэля мучило то, что они не могут взять его на постоянную должность, особенно после того, как взяли Эмиля Грандена и Софи Мелкер. На самом деле он предпочел бы видеть в штате Андрея. Но тот пока не считался именем и, возможно, по-прежнему писал недостаточно хорошо.

К тому же он был замечательным командным игроком, что было хорошо для журнала, но не всегда хорошо для него самого – в такой меркантильной отрасли. Парню явно недоставало тщеславия, хотя у него имелись для этого все основания. Он выглядел, как молодой Антонио Бандерас, и схватывал все быстрее большинства. Ему хотелось просто участвовать и создавать хорошую журналистику, а еще он любил «Миллениум», и Микаэль внезапно ощутил, что любит тех, кто любит «Миллениум». В один прекрасный день он сделает для Зандера что-нибудь потрясающее.

– Привет, Андрей, – поздоровался он. – Как дела?

– Ничего. Вкалываю.

– Другого я и не ожидал. Что тебе удалось раздобыть?

– Довольно многое. Все лежит у тебя на столе, и еще я написал резюме. Но можно дать тебе совет?

– Хороший совет – это как раз то, что мне надо.

– Тогда беги прямиком на Цинкенсвэг и пообщайся с Фарах Шариф.

– С кем?

– С одним очень красивым профессором компьютерных наук, которая там живет и взяла на сегодня выходной.

– Ты хочешь сказать, что в данный момент мне больше всего требуется очаровательная и умная женщина?

– Не совсем. Но профессор Шариф только что звонила, поскольку поняла, что Франс Бальдер хотел тебе что-то рассказать. Она думает, что знает, о чем могла идти речь, и очень хочет с тобой поговорить. Возможно, чтобы просто выполнить его собственную волю. Мне это кажется идеальным стартом.

– Ты собрал о ней сведения?

– Естественно, и, конечно, мы не можем исключить того, что у нее имеется собственный интерес. Но она хорошо знала Бальдера. Они вместе учились и написали в соавторстве несколько научных статей. Имеется также пара-тройка снимков, где они вместе в разных компаниях. Ее имя очень весомо в своей сфере.

– Ладно, я пошел. Ты сообщишь ей, что я уже иду?

– Хорошо, – сказал Андрей и дал Микаэлю точный адрес.

Получилось точно как накануне. Микаэль покинул редакцию, едва успев туда прийти; по пути к Хурнсгатан он на ходу читал собранный материал. Раза два или три Блумквист натыкался на людей, но был настолько сконцентрирован, что толком не извинился, и поэтому его самого удивило, что он не пошел прямо к Фарах Шариф, а задержался в кафе-баре «Мельквист» и стоя выпил два двойных эспрессо. Не только чтобы выгнать из тела усталость. Он думал, что кофеиновый шок поможет от головной боли. Правда, потом засомневался в правильности такого лекарства. Выходя из кафе, Микаэль чувствовал себя хуже, чем когда вошел, – и не из-за эспрессо. Всему виной были дебилы, которые прочли о ночной драме и выкрикивали разные идиотские реплики. Говорят, молодежь больше всего мечтает об известности. Ему бы следовало объяснить им, что стремиться к ней не стоит. Ты просто звереешь от нее, особенно если не выспался и повидал такое, что человеку вообще лучше не видеть.

Блумквист продолжил путь по Хурнсгатан, мимо «Макдоналдса» и продовольственного магазина, перешел наискосок Рингвэген, бросив взгляд направо, и замер так, будто увидел нечто важное. Что же здесь могло быть важного? Ничего! Просто безнадежно аварийный перекресток с большим количеством выхлопных газов. Но потом он понял.

Светофор! Именно этот светофор нарисовал с математической точностью Франс Бальдер, и Микаэль во второй раз удивился сюжету. Даже в качестве пешеходного перехода это место ничего особенного собой не представляло – разметка затертая и непритязательная. С другой стороны, может, в этом и заключался смысл…

Сюжет тут ни при чем; главное – что человек в нем видит. Художественное произведение существует в глазах наблюдателя, да и никакого отношения к делу это не имеет. Разве что рассказывает о том, что Франс Бальдер здесь когда-то был – возможно, сидел где-то на стуле, наблюдая за светофором…

Микаэль пошел дальше, мимо стадиона «Цинкендамм», и свернул направо на Цинкенсвэг.

Все утренние часы инспектор уголовной полиции Соня Мудиг провела за интенсивной работой. Сейчас она сидела у себя в кабинете и ненадолго отвлеклась, бросив взгляд на стоявшую на письменном столе фотографию в рамочке. На снимке был ее шестилетний сын Аксель, бурно радовавшийся на футбольном стадионе забитому голу. Соня воспитывала сына одна, и для создания нормальной жизни ей периодически приходилось изрядно крутиться. Она холодно прикинула, что в ближайшее время тоже придется как-то выкручиваться. В дверь постучали. Это, наконец, явился Бублански, а значит, она сможет передать ему ответственность за расследование. Правда, по виду Бублы не казалось, что ему хочется за что-либо отвечать.

Он был, против обыкновения, хорошо одет – в пиджаке, свежевыглаженной голубой рубашке и при галстуке; волосы были зачесаны на лысину, мечтательный взгляд где-то блуждал. Похоже, он думал о чем угодно, кроме расследований убийств.

– Что сказал врач? – поинтересовалась Соня.

– Врач сказал, что важно не то, верим ли мы в Бога. Бог не мелочен. Важно, чтобы мы понимали, что жизнь сложна и богата. Надо ценить ее, а еще пытаться сделать мир лучше. Тот, кто найдет баланс между тем и другим, приблизится к Богу.

– Значит, на самом деле ты был у своего раввина?

– Верно.

– Ладно, Ян. Не знаю, что могу предпринять в отношении того, чтобы ценить жизнь. Разве что угостить тебя кусочком швейцарского апельсинового шоколада, который у меня случайно оказался в столе. Но если мы поймаем парня, застрелившего Франса Бальдера, то определенно сделаем мир немного лучше.

– Швейцарский апельсиновый шоколад и раскрытое убийство кажутся мне хорошим началом.

Соня достала шоколад, отломала кусочек и дала Бублански, который принялся жевать его с некоторым благоговением.

– Изысканно, – произнес он.

– Конечно.

– Представляешь, если бы жизнь иногда могла быть такой, – сказал он, указывая на фотографию ликующего Акселя у нее на столе.

– Что ты имеешь в виду?

– Если бы счастье давало себя знать с такой же силой, как боль, – продолжил он.

– Да, вот именно.

– Как обстоят дела с сыном Бальдера? – спросил Бублански. – Его ведь зовут Августом?

– Трудно сказать, – ответила Соня. – Он сейчас у матери. Его обследовал психолог.

– А что у нас уже есть?

– К сожалению, пока немногое. Мы установили тип оружия. Пистолет «Ремингтон 1911 R1 Кэрри», вероятно, довольно недавно купленный. Мы будем продолжать проверку, но я почти уверена в том, что нам не удастся его отследить. У нас есть снимки с камер наблюдения, мы их анализируем, но, как ни вертим, лица мужчины не видим и не находим никаких отличительных признаков, никаких родимых пятен, ничего, кроме наручных часов, которые отрывочно просматриваются и выглядят дорогими. Одежда у парня черная. Бейсболка серая, без надписей. Йеркер говорит, что он двигается, как заправский наркоман. На одном из снимков он держит маленький черный ящик – вероятно, какой-то компьютер или GSM-подстанцию. По всей видимости, с его помощью он хакнул охранную сигнализацию.

– Это я уже слышал. А как можно хакнуть сигнализацию?

– Йеркер в этом тоже разбирался; это нелегко, особенно сигнализацию такого уровня, но возможно. Система была подключена к Сети и мобильной системе и постоянно посылала информацию в офис «Милтон секьюрити», расположенный возле Шлюза. Вполне возможно, что парень при помощи своего ящика записал какую-то частоту сигнализации и сумел хакнуть ее таким образом. Или же столкнулся с Бальдером на какой-нибудь прогулке и электронным образом похитил информацию с NFC профессора.

– С чего?

– С Near Field Communication[45], функции в мобильном телефоне Франса Бальдера, при помощи которой тот включал сигнализацию.

– Раньше, когда воры пользовались «фомкой», было проще, – заметил Бублански. – Никаких машин в окрестностях?

– Метрах в ста у обочины стоял припаркованный черный автомобиль, который периодически заводил мотор, но видела машину только пожилая дама по имени Биргитта Руус, а она не имеет представления, что это была за марка. Говорит, возможно, «Вольво». Или такая, как у ее сына. А у сына «БМВ».

– Тоскливо.

– Да, на поисковом фронте все выглядит довольно мрачно, – продолжила Соня Мудиг. – Преступники воспользовались ночью и бурей. Они могли беспрепятственно перемещаться по окрестностям, и за исключением показаний Микаэля Блумквиста, у нас есть только одно наблюдение. Им поделился тринадцатилетний Иван Греде, немного чудной худенький парень, в детстве болевший лейкемией, который полностью обставил свою комнату в японском стиле. Говорит не по годам рассудительно. Иван посреди ночи ходил в туалет и из окна ванной видел возле кромки воды здорового мужчину. Тот смотрел на залив и крестился кулаками. По словам Ивана, это выглядело одновременно агрессивно и религиозно.

– Не лучшая комбинация.

– Да, религия и насилие в «одном флаконе» обычно ничего хорошего не предвещают. Правда, Иван не уверен, осенял ли он себя крестом. Говорит, что это походило на крест с какой-то добавкой. Или, возможно, на военную присягу. Иван поначалу боялся, что мужчина зайдет в воду и покончит с собой. Во всей ситуации чувствовалась какая-то торжественность и агрессивность.

– Но самоубийство не состоялось.

– Нет. Мужчина побежал дальше, в сторону дома Бальдера. Он был с рюкзаком, в черной одежде, возможно, в камуфляжных брюках. Мощный и хорошо тренированный, он напомнил Ивану его старые игрушки – воинов ниндзя.

– Тоже звучит не больно хорошо.

– Совсем не хорошо, и, по-видимому, этот же мужчина стрелял в Микаэля Блумквиста.

– И Блумквист не видел его лица?

– Нет, он бросился на землю, когда мужчина обернулся и выстрелил. Кроме того, все произошло очень быстро. Но, по словам Блумквиста, мужчина, вероятно, прошел военную подготовку, что совпадает с наблюдениями Ивана Греде, и я могу только согласиться с ними. Быстрота и эффективность операции указывают на то же.

– А вам удалось понять, почему там оказался Блумквист?

– О, да. Если сегодняшней ночью что-то было сделано как следует, то это допрос Блумквиста. Можешь посмотреть сам, – Соня протянула ему распечатку. – Он общался с одним из бывших ассистентов Бальдера, который утверждает, что к профессору в компьютер вломились и похитили его технологию, и Блумквиста эта история заинтересовала. Он захотел связаться с Бальдером, но тот не объявлялся. Он обычно ни с кем не общался. Жил в последнее время изолированно и почти не вступал в контакт с внешним миром. Всеми покупками и делами занималась экономка, которую зовут… погоди-ка… Лотти Раск, фру Раск, которой, кстати, было строго приказано не говорить ни слова о том, что в доме присутствует сын. Я к этому сейчас вернусь. Но сегодня ночью что-то произошло. Подозреваю, что Бальдер волновался и хотел выплеснуть наружу нечто, его тяготившее. Не забудь, что ему как раз сообщили о серьезной угрозе. Кроме того, у него сработала сигнализация, и за домом наблюдали двое полицейских. Возможно, он предчувствовал, что его дни сочтены. Не знаю. Как бы то ни было, он посреди ночи позвонил Блумквисту и захотел что-то рассказать.

– В прежние времена в таких случаях вызывали священника.

– Теперь, похоже, звонят журналисту… Ну, все это чистейшей воды догадки. Нам известно только то, что Бальдер наговорил на автоответчик Блумквиста. О том, что именно он собирался рассказать, мы не имеем ни малейшего представления. Микаэль говорит, что тоже не знает, и я ему верю. Но в этом я, похоже, довольно одинока. Рикард Экстрём – кстати, невероятный зануда – убежден в том, что Блумквист утаивает информацию, которую намерен опубликовать у себя в журнале. Но мне трудно в это поверить. Всем известно, что Блумквист хитрый дьявол, но он не из тех, кто станет сознательно вредить полицейскому расследованию.

– Это точно.

– Проблема только в том, что Экстрём рвется в наступление, как идиот, и заявляет, что Блумквиста следует арестовать за ложные показания и неповиновение, и бог знает за что еще. Он шипит, что тот знает больше. Такое впечатление, что он будет действовать.

– Едва ли это приведет к чему-нибудь хорошему.

– Да, и учитывая мощь Блумквиста, думаю, нам лучше оставаться с ним друзьями.

– Предполагаю, нам придется его снова допросить.

– Согласна.

– А что Лассе Вестман?

– Его мы только что выслушали, и история не слишком вдохновляющая. Вестман побывал в ресторанах «КБ» и «Театергриллен», в баре при Опере и еще бог знает где и час за часом кричал и возмущался по поводу Бальдера и мальчика. Его приятели просто обалдели от этого. Чем больше Вестман пил и чем больше пускал денег на ветер, тем больше зацикливался.

– Почему это было для него так важно?

– Отчасти потому, что у него, наверное, был пунктик – типичная заморочка алкаша. Я знаю это по своему старому дяде. Каждый раз, как он напивался, ему что-нибудь втемяшивалось в голову. Но дело, разумеется, этим не ограничивалось, и поначалу Вестман все время говорил о решении суда об опеке; и будь он другим, более душевным человеком, это могло бы, пожалуй, кое-что объяснить. Тогда можно было бы подумать, что он хотел мальчику добра. Но теперь… ты ведь знаешь, что Лассе Вестман в свое время был осужден за избиение.

– Я этого не знал.

– Несколько лет назад он жил с этой модной блогершей Ренатой Капусински. Он избил ее до потери сознания. Кажется, даже откусил ей щеку.

– Худо.

– Кроме того…

– Да?

– Бальдер написал несколько заявлений, которые не отослал – возможно, из-за своей правовой ситуации, – но из них явно следует, что он подозревал Лассе Вестмана в избиении сына тоже.

– Неужели?

– Бальдер увидел на теле мальчика подозрительные синяки, и его, кстати, поддерживает психолог из Центра по борьбе с аутизмом. Значит…

– …в Сальтшёбаден Лассе Вестмана едва ли привели любовь и забота.

– Да, скорее деньги. Забрав сына, Бальдер отменил или, по крайней мере, урезал алименты, которые обязался выплачивать.

– А Вестман не пытался за это на него заявить?

– Наверное, не решился, принимая во внимание обстоятельства.

– Что там еще говорится в постановлении суда? – спросил Бублански.

– Что Бальдер был никуда не годным отцом.

– И это правда?

– Во всяком случае, он не был злым человеком, как Вестман. Но у них произошел один инцидент. После развода Бальдер забирал сына каждые вторые выходные, а жил он в то время в Эстермальме[46], в квартире, с пола до потолка уставленной книгами. В одни из выходных, когда Августу было шесть лет, он находился в гостиной, а Бальдер, как всегда, сидел, погрузившись в размышления, перед компьютером в соседней комнате. Что именно произошло, нам неизвестно. Но там имелась маленькая стремянка, стоявшая прислоненной к книжному стеллажу. Август залез на нее и, очевидно, взял несколько книг под самым потолком – а затем упал, сломал локоть и, ударившись, потерял сознание. А Франс ничего не слышал. Он просто продолжал работать и только несколько часов спустя обнаружил, что Август стонет на полу возле книг. Тут с ним случилась истерика, и он отвез мальчика в травмпункт.

– И потом его полностью лишили права опеки?

– Не только. Было констатировано, что он человек эмоционально незрелый и не способен заботиться о ребенке. Ему запретили находиться с Августом один на один. Но, честно говоря, этот приговор вызывает у меня некоторое недоверие.

– Почему?

– Потому что это был процесс без защиты. Адвокат бывшей жены занял очень жесткую позицию, а Франс Бальдер только каялся, говорил, что он никчемный, безответственный, не приспособленный к жизни, и бог знает что еще. Суд записал – на мой взгляд, злонамеренно и тенденциозно, – что Бальдер никогда не умел нормально общаться с другими людьми и постоянно искал прибежище в компьютерах. Поскольку я успела немного присмотреться к его жизни, я с этим не очень согласна. Суд просто принял его отягощенные чувством вины тирады и полные самобичевания заявления за правду, но, во всяком случае, Бальдер проявил колоссальную сговорчивость. Он согласился выплачивать очень большие алименты – думаю, сорок тысяч крон в месяц, плюс разово выдать девятьсот тысяч крон на непредвиденные расходы. Вскоре после этого он удалился в США.