Текст книги "Комкор М. В. Калмыков"
Автор книги: Давид Алексеев
Соавторы: Владимир Калмыков,Михаил Голубых
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
Большим военачальником стал бы со временем старший из братьев Ковшовых. Это точно. Да военная судьба распорядилась по-другому. В ноябре 1919-го, не проучившись и года, Виталий Дмитриевич был командирован на защиту Красного Питера, затем воевал против панской Польши. По заключении мира с ней получил вызов ехать обратно в Академию, доучиваться, но сам испросил отсрочки до полного разгрома банд Булак-Булаховича. Так и сражался до самого этого дня, до 30 ноября 1920 года, в который и настигла его одна из последних бандитских пуль… И все-таки он вернулся в Москву. По настоянию командования Академии, как рассказывал Венедикт Дмитриевич, тело его погибшего смертью храбрых брата было перевезено в столицу и при участии всех слушателей захоронено у Кремлевской стены на Красной площади. «Приеду вот на место, – приказал себе Михаил Васильевич, – первым делом наведаюсь обязательно к нему, Виталию Ковшову…»
2.
То, конечно, были исключительные случаи. В целом же, несмотря на все превратности военного времени, первая советская Академия набирала силу, проводила выпуск за выпуском, и красные генштабисты оказывали все более ощутимую помощь командармам, начдивам, комбригам, улучшали боевое управление, налаживали работу штабов, организовывали непрерывную разведку, обеспечивали надежное взаимодействие и всестороннее обеспечение войск. В документах, готовившихся при их участии, как правило, содержались глубоко и умело продуманные идеи ведения боев, сражений, операций, поражавшие даже противника своей новизной, дерзостью.
Все так. Но нет-нет и екало сердце бывалого краскома: сумеет ли он всего лишь за три года совершить бросок от начальной городской школы и годичного саперно-подрывного класса сразу до специалиста с высшим военным образованием? Смущало командира-большевика, дважды краснознаменца и то, что по выпуску из Академии пошлют его на штабную работу, пускай и самого высокого уровня. Нет, Калмыков никогда не смотрел свысока на штабных работников, напротив, нередко завидовал железной логике мышления, остро развитой интуиции лучших из них.
Такие качества мечтал он развить и в себе, но вместе с тем понимал, что по природному складу, по размашистости своего характера вряд ли когда сумеет, отрешившись от всего, часами, а то и сутками жить только одними оперативными документами, отрабатывая их с педантичной точностью и виртуозным изяществом. Настоящим штабистом, считал он, как и настоящим художником, сколько ни учись, не станешь – им надо родиться.
Да не знал еще фронтовик, что Реввоенсоветом Республики, партией и правительством одновременно с коренной перестройкой структуры Вооруженных Сил страны, вступавших на путь мирного строительства, кардинально решались и проблемы высшего военного образования в РККА. На новом этапе развития Красной Армии центральными фигурами становились командиры частей и соединений, способные принять на свои плечи всю тяжесть учебно-воспитательной работы в войсках, которую требовалось вести с учетом последних достижений военной науки, с учетом опыта мировой и, особенно, гражданской войн. А как преуспеть им во всем этом, если подавляющее большинство командиров среднего и значительная часть старшего звена не имеют систематического военного образования, а порой нуждаются и в повышении своей общей грамотности?
Приказ РВСР за № 1675 о поднятии общего уровня военных знаний в Рабоче-Крестьянской Красной Армии до высоты современных требований был опубликован 5 августа 1921 года, когда М. В. Калмыков уже прибыл в Москву. И он без тени недавней робости взошел на ступени особняка на Воздвиженке, принадлежавшего некогда московскому клубу «Императорского охотничьего общества», в котором размещалось с декабря восемнадцатого новое советское высшее учебное заведение. В его наименовании не стало отпугивавших слов – «Генерального штаба». Теперь оно называлось просто – Военная академия РККА.
О том, что академия отныне будет готовить прежде всего общевойсковых командиров с высшим военным образованием, убедительнейше свидетельствовал сам состав ее первого набора мирного времени. Преобладающую его часть – 64 процента – составляли вчерашние начальники дивизий, командиры бригад, полков и даже батальонов, а также их заместители. Штабных же работников было менее 12 процентов от общего числа новых слушателей.
Особо окрылило Михаила Васильевича Калмыкова, как и многих других товарищей, то, что с 27 августа 1921 года в исполнение обязанностей начальника академии вступил один из самых молодых в Стране Советов командующих армиями и фронтами гражданской войны, один из достойнейших ее героев и полководцев – Михаил Николаевич Тухачевский.
Новый начальник сразу же внес свежую струю во всю многогранную деятельность академии. При активном участии прибывшей вместе с ним большой группы опытных военачальников-фронтовиков М. Н. Тухачевский начал решительно утверждать подлинно ленинские взгляды на пути дальнейшего строительства и боевой подготовки РККА. Его большой полководческий дар и аналитический ум военного теоретика помогал слушателям правильно осмысливать тенденции послевоенного развития вооруженных сил крупнейших капиталистических стран и связанный с этими тенденциями вероятный характер будущей войны с империалистическими агрессорами, а главное – верно понимать политику Коммунистической партии и Советского правительства в деле укрепления обороноспособности страны и вытекающие из этой политики задачи высшего командного состава РККА.
Однако имелось еще и немало трудностей. Слушатели нового набора на сто процентов были членами РКП(б), были заслуженными боевыми командирами, но их общая подготовка желала много лучшего. Учитывая это, начальник академии организовал параллельное изучение военных и общеобразовательных дисциплин. Он требовал, чтобы преподаватели тактики, военной истории заботились и о совершенствовании знаний слушателей в области русского языка, а те, кто читал, к примеру, фортификацию или военную топографию, – не меньшее внимание уделяли математической подготовке своих подопечных.
На более высокий уровень поднялась в академии и вся идейно-воспитательная работа. К выступлениям на политические и общевоенные темы М. Н. Тухачевский привлекал видных деятелей партии, крупных военачальников, таких, как Емельян Ярославский, Феликс Кон, С. С. Каменев, Н. И. Подвойский.
А в начале третьего, завершающего, учебного года М. В. Калмыков стал и участником встречи с Председателем ЦИК Союза СССР. Свою пламенную речь Михаил Иванович Калинин посвятил роли и значению воспитания новых поколений красных воинов на священных традициях первой в мире армии рабочих и крестьян, родившихся в горниле жесточайших боев за утверждение и защиту завоеваний Великого Октября.
На выступлении Всесоюзного старосты вместе с Калмыковым присутствовал его давний друг и товарищ по борьбе за власть Советов на Урале и в Башкирии Николай Дмитриевич Томин – слушатель открывшихся при Военной академии РККА девятимесячных Высших военно-академических курсов.
Прибыв на учебу в Москву, красный казак Томин продолжал вести дневник. В нем после встречи с М. И. Калининым появилась такая запись:
«Он говорил, что пора нам научиться быть правдивыми, эта правдивость необходима как при описании истории своих частей, а тем более при сообщениях о ходе операций. А то у нас всегда получается очень гладко: если нас разобьют, говорим, что силы противника велики…»
Дневник П. Д. Томина сохранился до наших дней, и по нему с предельной достоверностью мы узнаем о его личных переживаниях и переживаниях всех слушателей Военной академии РККА и Высших военно-академических курсов в неимоверно тяжкие дни всенародного траура начала 1924 года:
«22 января. Это событие нужно записать не в дневнике, а сердце и разуме, и чтоб там оно запечатлелось навсегда, до самой смерти, да так оно и случится. Как много значат два эти слова: «Умер Ленин», как много скорби, и как тяжела эта потеря, говорить не нужно. Кто понял его учение, тот, безусловно, поймет, что потеря Ленина очень и очень тяжела. Верить не хотелось. Но позднее это подтвердилось. Трудно зафиксировать на бумаге то чувство глубокого горя и горя непоправимого, которое охватило меня и, по моему мнению, овладело всеми, кто боролся за освобождение угнетенных и видел в Ленине великого вождя, кто понимал и ценил его, тот, безусловно, потерял больше, чем потеря своего отца или матери.
23 января. Сегодня Военная академия и ВАК в полном составе встречала останки В. И. Ленина. Когда процессия двигалась от Павелецкого вокзала, то по пути все проулки… были заполнены людьми. Настроение у всех какое-то подавленное, всюду во взгляде рабочего, красноармейца чувствуется потеря, сожаление, у буржуя – затаенная злоба.
24 января. Сегодня имел возможность попасть в Колонный зал к телу В. И. Ленина. Стоял около получаса. Толпа двумя вереницами проходила беспрерывно, тихо, торжественно. Вот отец поднял ребенка (пять-шесть лет), который впился глазами и беспрерывно поворачивал голову в сторону Ильича, пока отец не пронес его совершенно. Трудно передать то чувство, которое овладело мной, пока я находился там…
26 января. Завтра хороним Ленина. Как больно и как тяжело это сознавать! Это факт, от которого нельзя отмахнуться и который нельзя изменить никакими словами. В Ленине не только партия и партийные потеряли близкого, родного и верного товарища и друга, но и беспартийные одинаково потеряли в нем не только государственного человека и вождя страны, но и олицетворение справедливости.
27 января. Сегодня мы поднялись в шесть часов, а уже в 7 часов были у Дома Союзов, куда прибыли воинские части, организации и делегации с венками. Погода была холодная, до 26 градусов, но все-таки организации своевременно начали подходить к Дому Союзов. В 9 часов была подана команда «Смирно!», заиграла музыка и из Дома Союзов показалась процессия с гробом Ильича. За ней двигался съезд Советов и за ним – слушатели академии и военно-академических курсов… В 4 часа, в минуты, когда вносили тело Ильича в мавзолей, были даны артиллерийские залпы, играла музыка и заводские гудки гудели, словно напоминая об учении Ленина и призывая в будущем к исполнению его идей»[62]62
Кочегин П. Томин. Челябинск, 1967. С. 109—171.
[Закрыть].
…По праву старшекурсника и дважды краснознаменца Михаил Васильевич Калмыков также в числе первых встал в почетный караул у гроба Ильича, который, начиная с 23 января, постоянно несли слушатели Военной академии РККА и Высших военно-академических курсов.
С живым Лениным он виделся лишь однажды. То было 7 ноября 1921 года на собрании рабочих, работниц, красноармейцев и молодежи Хамовнического района столицы, посвященном празднованию 4-й годовщины Великого Октября. Виделся лично только раз, а говорил-то вождь всемирного пролетариата ранее с ним и его боевыми соратниками не единожды.
Это об их небывалом в истории партизанском рейде по глубоким вражеским тылам Владимир Ильич 19 сентября 1918 года слушал рассказ, а затем читал и подробнейшее письмо члена Уралобкома РКП(б) А. П. Спундэ. Помнил о нем и его бойцах и позже, в ноябре того же года, передавая через командарма Р. И. Берзина пожелания всяческих успехов в новых боях с врагами революции.
Он же, Владимир Ульянов-Ленин, горячо поздравлял краскома Калмыкова, как и всех геройских воинов 3-й и 2-й армий со взятием Перми и Кунгура, выражал ему и всему красному Восточному фронту общую радость, общий восторг Республики по поводу полного освобождения Урала и вступления в бескрайние просторы Сибири.
И в конце 1920 года Председатель Совета Народных Комиссаров, выступая с трибуны VIII Всероссийского съезда Советов, не забыл особо подчеркнуть, что «одна из самых блестящих страниц в истории Красной Армии – есть та полная, решительная и замечательно быстрая победа, которая одержана над Врангелем»[63]63
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 42. С. 130.
[Закрыть], а спустя два дня, 24 декабря того же года, Владимир Ильич лично подпишет постановление Совета Труда и Обороны о выдаче ему, герою штурма Чонгара, и «всем военнослужащим, состоявшим налицо 20 ноября с. г. по спискам всех частей, штабов, управления и учреждений Южного фронта, – месячного оклада жалования»[64]64
История гражданской войны в СССР. Т. 5. С. 211.
[Закрыть].
Об одном лишь не знал – не ведал Михаил Васильевич Калмыков в те скорбные дни января 1924 года, что минет только двенадцать лет и на его груди засияет третья награда Советского государства, высший орден Союза ССР – орден Ленина.
3.
Учебу в Военной академии РККА Калмыков начинал при Михаиле Николаевиче Тухачевском, а завершал ее уже при Михаиле Васильевиче Фрунзе. С назначением начальником главной кузницы высших командных кадров Красной Армии этого верного ленинца, самого выдающегося пролетарского полководца и военного теоретика в жизни академии начался новый значительный этап. М. В. Фрунзе считал, что обучение слушателей должно быть неразрывно связано с боевой и политической подготовкой войск, со всей практикой социалистического строительства страны.
1 августа 1924 года на торжественном заседании Военной академии РККА, посвященном 4-му выпуску ее слушателей, Михаил Васильевич выступил с речью «Задачи академиков в армии».
«…В момент великого борения в открытой схватке и во время подготовки к самому бою прежде всего нужно было думать не о том, чтобы всю массу трудовых низов поднять на должную высоту, но нужно было позаботиться в первую очередь о том, чтобы было кому вести эти многомиллионные массы в бой. Отсюда, – напутствовал Фрунзе новых «академиков», – для вас выплывает задача: помня всегда об этом, стараться вернуть стократно стране те затраты, которые сделаны на вашу подготовку, помнить о своей обязанности быть в любом уголке вашей работы центром тяжести, центром, организующим творческую деятельность, помнить о том, чтобы каждый из вас, где бы он ни работал, куда бы ни явился, давал бы толчок всей дальнейшей работе, сделался бы источником новых достижений, нового прогрессивного движения вперед»[65]65
Фрунзе М. В. Избр. произв. М.: Воениздат, 1984. С. 171.
[Закрыть].
При выпуске из академии М. В. Калмыков был назначен начальником 2-й Туркестанской стрелковой дивизии. Соединение это продолжало оставаться на линии огня, являясь главной общевойсковой единицей Туркестанского фронта, который образовался в августе 1919 года и все еще не был реорганизован в обычный военный округ.
Первым командующим Туркфронтом был М. В. Фрунзе. Из Средней Азии он и приехал в Харьков, чтобы принять руководство войсками воссозданного Южного фронта. Данных о том, был ли у Калмыкова специальный разговор с начальником академии о предстоящем назначении, не имеется, но есть все основания полагать, что бывший командующий войсками Украины и Крыма хорошо помнил бывшего комбрига 89-й Чонгарской, поскольку сам в порядке поощрения выдвигал его в начальники 42-й стрелковой дивизии. Конечно же, учитывал Фрунзе и немалый опыт своего выпускника в ведении партизанских боев на Урале, борьбы с бандами Махно на Украине, а также выучку действий в горных условиях, полученную перед академией в Терской группе войск М. К. Левандовского.
Под начало к нему, Левандовскому, ставшему в апреле 1924 года командующим Туркестанским фронтом, и возвращался теперь Калмыков. Он ехал на третью свою войну. В южных областях Средней Азии не прекращались вооруженные выступления басмаческих банд. Базируясь в труднодоступных районах, они время от времени совершали налеты то на один, то на другой кишлак и зверствовали там похлеще махновцев. Басмачи отлично ориентировались в горах, имели на местах разветвленную агентуру, а главное – получали всемерную поддержку из-за границы от командной верхушки колониальных английских войск, щедро снабжавшей «слуг ислама» оружием, боеприпасами и разным снаряжением.
…В Коканд – один из центров Ферганской долины, в многочисленных кишлаках которой несли боевую службу части 2-й Туркестанской, М. В. Калмыков прибыл вместе с другим выпускником академии – М. Л. Полуновым, назначенным на должность начальника штаба той же дивизии, и оба сразу же были потрясены трагической вестью. В Восточной Бухаре, близ таджикского селения Куляб, при отражении очередного наскока шаек неуловимого Ибрагим-бека геройски погиб командир 6-й Алтайской кавалерийской бригады Н. Д. Томин.
Полностью пройти положенный срок обучения на Высших военно-академических курсах Николаю Дмитриевичу не довелось. В конце апреля он прямо с лекций был вызван в Реввоенсовет СССР, где и получил предписание не медля следовать на Туркестанский фронт для принятия там командования конниками бригады, действующей на одном из опаснейших участков.
В новых боях герой Урала, Сибири, Польского похода и штурма дальневосточной Волочаевки пробыл немногим более 3-х месяцев… Ночью 12 августа бригада вновь поднялась по тревоге. Томин поскакал с передовым эскадроном. Банда курбаши Алиназара раз уже кололась надвое, чтобы запутать следы главаря. Вскоре и та группа, за которой гнался комбриг, опять поделилась. Алиназар во весь опор мчался в сторону камышей, а они здесь, что джунгли, – в них легко укрыться и спастись бегством за афганскую границу.
– Вперед! – прокричал Томин, пригибаясь к луке седла. Через минуты две он первым врезался в гущу басмачей и, рубя шашкой налево, направо, пошел на сближение с главарем. Но… грянули почти одновременно два точных выстрела, и комбриг бессильно опустил голову на гриву скакуна.
Газета политуправления Туркфронта в некрологе, посвященном Н. Д. Томину, писала:
«Через твой труп, через сотни, тысячи трупов, подобных тебе, человечество придет к новому коммунистическому обществу…»
Омраченный безвременной потерей старого боевого друга, Калмыков принимал одну за другой части 2-й Туркестанской дивизии. Их красноармейцы, командиры, политработники пребывали в тяжелейших условиях. Резкие перепады температур, крайняя разбросанность по мелким гарнизонам, перебои с материальным обеспечением, вечное недоедание и, конечно же, ведение постоянной борьбы с басмачеством подрывали и физические, и моральные силы людей.
Терялся поначалу новый комдив: с чего, с какого конца тут браться, как выправлять положение? И вновь вспоминался Фрунзе, вспоминалась его речь на проводах из академии:
«Вы должны вернуться в атмосферу довольно-таки серенькую, в атмосферу обыденщины, обывательщины, с ее рутиной, с ее будничными крохоборскими интересами. И несомненно, что эта обстановка, эта атмосфера будет являться величайшим препятствием для достижения тех целей, о которых я сейчас вам говорю. Но плох будет тот из вас, кто впадет в уныние, кто впадет в состояние апатии. Настоящий вождь-революционер, вождь-организатор именно и будет испытан здесь, в этой практике, в этом опыте повседневной будничной работы. И только тот из вас может претендовать на роль настоящего красного генштабиста, настоящего организатора и вождя Красной Армии, который с этой обстановкой сумеет справиться, не даст ей подчинить себя и сумеет и себя продолжать учить и других вести за собой. Об этом последнем вы должны точно так же помнить постоянно»[66]66
Фрунзе М. В. Избр. произв. С. 171.
[Закрыть].
Фрунзе не сгущал красок. Страна и с образованием Союза Советских Социалистических Республик все еще находилась в страшной хозяйственной разрухе, ее здоровые силы травили нэпманы, спекулянты, уголовщина всех мастей. Средней Азии было и того хуже. Наплыв тысячных масс голодных людей из центральных губерний повсеместно множил безработицу да и хлебным краем в двадцать четвертом году она уже не была. В то лето ее просторы охватила небывало страшная засуха. Урожаи всех культур оказались до предела мизерными. Воспользовавшись новыми трудностями и нехватками, басмачи активизировали свою преступную деятельность, значительно расширили ее.
С октября РВС фронта возложил на 2-ю Туркестанскую стрелковую дивизию задачу борьбы с басмачеством не только в Ферганской долине и Ташкентском боевом районе, а и во всей Самаркандской области.
Комдив М. В. Калмыков и комиссар М. О. Корявов, учтя изменения обстановки, наряду с основным штабом в Коканде, образовали и полевой штадив в Самарканде, куда сразу же и выехал Михаил Васильевич. Там он принял в оперативное подчинение 3-й, 4-й Туркестанские полки, части национальной Красной Армии, а также батальон Средне-Азиатской школы комсостава и, продолжая оставаться командиром 2-й Туркестанской стрелковой дивизии, приступил к одновременному исполнению обязанностей командующего войсками Самаркандской области.
Тогда же Калмыков, его заместители, работники штаба и политического отдела безоговорочно приняли новую политику борьбы с басмачеством, а приняв, начали строго требовать от командиров всех степеней, от каждого коммуниста повседневно разъяснять и углублять в сознании красноармейцев роль Красной Армии как защитницы интересов трудящихся Востока, учить их безупречному, подлинно братскому отношению к местному трудовому населению.
В те дни Михаил Васильевич действовал в тесном контакте с председателем Самаркандского облисполкома, членом коммунистической партии с 1918 года Урун-Ходжаевым. Дружба эта способствовала мобилизации сил всего областного совещания на борьбу с басмачеством, на привлечение многих и многих коммунистов Самарканда, а также окрестных кишлаков к работе по политическому воспитанию дехкан.
Оба руководителя своевременно заметили и должным образом оценили стихийно родившиеся в массах крестьянской бедноты демонстрации протеста против злодейских деяний басмачей. По данному поводу был издан совместный приказ-воззвание, в котором Калмыков и Урун-Ходжаев подчеркивали, что басмачи в своем большинстве – обманутые люди и что Советская власть при их честной сдаче обеспечивает им полную свободу и неприкосновенность. Однако не умаляли они и значения вооруженных мер воздействия против банд и шаек, не отрешившихся от бесчинств и кровавого разбоя, ставили задачи держать их под непрерывными ударами красноармейских и дехканских формирований, с тем, чтобы как можно скорее уничтожить эти группки врагов или вынудить их к добровольной сдаче.
Братскому сближению дехкан и красноармейцев, прибывших из северных республик Союза в этот край для исполнения своего интернационального долга, как нельзя лучше помогало и то, что все они, следуя примеру командира, стремились к изучению их родного языка. Многие бойцы при встречах с местными крестьянами говорили только по-узбекски. И Михаил Васильевич преуспевал в этом. Еще в далекой Усолке и за время командования Богоявленским стрелковым полком он научился вполне свободно изъясняться по-башкирски, и теперь был рад тому, что говор его земляков оказался во многом схожим с узбекской речью.
Но борьба с басмачеством оставалась войной, острейшей, классовой. Были на ней тяжкие утраты, были дни светлых побед, были и всегда волнительные моменты представления храбрейших из храбрых к боевым революционным знакам отличия.
Одно из первых своих ходатайств на новом фронте боев к награждению орденом Красного Знамени командующий войсками Самаркандской области и командир 2-й Туркестанской дивизии послал на товарища Мурзу Ходжу Урун-Ходжаева – председателя облисполкома и особоуполномоченного Самаркандского обкома Коммунистической партии Узбекистана по борьбе с басмачеством.
В наградном листе, подписанном М. В. Калмыковым, говорилось, что тов. Урун-Ходжаев путем личной неустанной политработы по кишлакам и путем умелого руководства кишлачными советскими и партийными работниками перевел на нашу сторону джигитов шайки курбаши Сарык-бая, разложил банду Амин-бая, который был убит своими же джигитами, после чего последние сдались. В результате дальнейшей работы тов. Урун-Ходжаева предоставилась возможность, опять-таки при непосредственной поддержке самого населения, уничтожить вместе с главарем шайку Мурзы-Полвана.
Самоотверженная борьба местных коммунистов-агитаторов в сочетании с воинской доблестью личного состава красноармейских частей принесла в конце концов долгожданную победу. В июле 1925 года партийные и государственные руководители только что учрежденной Узбекской Советской Социалистической Республики торжественно поздравили всех их с полной ликвидацией басмачества в Самаркандской области.
А через месяц с небольшим, 31 августа того же года, М. В. Калмыков приказом по частям 2-й Туркестанской дивизии объявил:
…Борьба с басмачеством близилась к завершению. Налаживалось хозяйство, улучшались бытовые условия, части и соединения Туркестанского фронта постепенно переходили к планомерной боевой и политической подготовке, в них создавались красные уголки и библиотеки, все шире разворачивали свою работу воинские школы по ликвидации неграмотности.
А 4 июня 1926 года не стало в Союзе ССР и последнего фронта гражданской войны – Туркестанский фронт был преобразован в Среднеазиатский военный округ. Первый командующий его войсками К. А. Авксентьевский в приказе, посвященном 9-й годовщине Великого Октября, писал:
«Настоящий год ознаменован событием чрезвычайной важности – полной ликвидацией политического басмачества. Объединенными усилиями партийных и советских организаций, Красной Армии и ГПУ, при непосредственной активной поддержке дехканства басмачество, в продолжение 6-ти лет упорно боровшееся за закабаление трудового дехканства эмиро-байской властью, к настоящему дню разгромлено»[68]68
Правда Востока, 1926, 7 нояб.
[Закрыть].
В Средней Азии М. В. Калмыков вместе со всей Рабоче-Крестьянской Красной Армией, со всем советским трудовым народом пережил и новую невосполнимую для партии и страны утрату.
31 октября 1925 года от паралича сердца умер Михаил Васильевич Фрунзе.
«Не выдержало его сердце, столько пережившее и бившееся такой пламенной, такой горячей любовью ко всем угнетенным, – обращался Центральный Комитет РКП(б) ко всем членам партии, ко всем рабочим и крестьянам. – Умер большой революционер-коммунист. Умер наш славный боевой товарищ. Умер руководитель победоносных боев Красной Армии. Умер выдающийся ее строитель»[69]69
Правда, 1925, 1 нояб.
[Закрыть].
Ветераны Туркестанского фронта, освобождавшие под водительством Фрунзе народы Бухары, Хорезма, Хивы от власти эмиров и баев, от порабощения их заморскими оккупантами, его боевые соратники по борьбе за власть Советов в Заволжье, Башкирии, на Урале, Украине и в Крыму были потрясены кончиной сорокалетнего Председателя Реввоенсовета и Народного комиссара по военным и морским делам СССР.
«Какая жестокая брешь в первой шеренге партии, – писала тогда «Правда Востока». – Какой страшный удар восьмой годовщине Октября».
И в Коканде, где по-прежнему дислоцировался основной штаб 2-й Туркестанской дивизии, в момент опускания тела умершего вождя Красной Армии в могилу на главной площади советской страны войска гарнизона замерли, затаили дыхание, слушая скорбно-торжественную симфонию орудийных залпов, протяжных стонов, фабричных, паровозных гудков и траурной музыки.
Комдив Калмыков в те минуты имел полное право твердо сказать, что исполнил наказ, данный М. В. Фрунзе выпускникам академии, сумел справиться с новой, крайне сложной боевой обстановкой, не дал ей подчинить себя, продолжал упорно учиться сам и вести за собой других.
Командир 13-го стрелкового корпуса, кавалер четырех орденов Красного Знамени И. И. Федько в очередной аттестации на комдива 2-й Туркестанской скажет, что его отличительными чертами являются
В те же трудные годы и вверенная ему, Калмыкову, дивизия упрочила за собой высокое звание освободительницы народов Востока, сделала еще более крепкой смычку своих бойцов с широкими массами дехкан и способствовала всемерному обновлению Средней Азии, окончательному утверждению в ней Советской власти.
4.
В канун Первомая 1927 года в Коканд наконец-то приехала жена Калмыкова Зинаида Константиновна. В девичестве она, родившаяся на Одессщине, в семье крестьян-болгар, звалась Златой Карабаджак. Окончив гимназию в Кишиневе, училась на высших женских курсах в Киеве. Там еще в августе семнадцатого вступила в партию. Два года провела на фронтах гражданской. Была чекисткой, затем комиссаром госпиталей Действующей армии.
В этом качестве и застал ее Михаил Васильевич при вступлении в командование 42-й стрелковой дивизией. Бои-походы близились к концу. Пора было подумать и об устройстве личной жизни. Калмыкову сразу же приглянулась красавица-болгарка – военком дивизионной медицины. И ей пришелся по душе степенный усач, смуглолицый, с головой, бритой под Котовского. На Северный Кавказ, в Терскую группу войск направились они уже супругами.
В Москве Зинаида Константиновна уволилась из рядов армии, но вскоре вновь сравнялась в своем положении с мужем – стала, как и он, слушательницей академии. Только не военной, а сельскохозяйственной.
В Тимирязевке курс обучения оказался более продолжительным, и свой академический диплом З. К. Калмыкова получила лишь в апреле двадцать седьмого. По приезде в Коканд сразу же начала трудиться агрономом в окружном земельном отделе. Да переменчива судьба военного человека. Только обосновался по-настоящему на жарком юге, – последовал перевод на крайний северо-запад, в Ленинградский военный округ на должность командира-комиссара 1-го стрелкового корпуса РККА.
Повышение было значительное и почетное. Корпус этот сформировался в июле 1922 года из дивизий, оказавшихся после гражданской войны на территории Петроградского военного округа. Первым его командиром-комиссаром стал В. К. Блюхер, добавивший после службы на Дальнем Востоке к своим прежним высоким титулам и имя героя штурма Волочаевки. С отъездом Блюхера в Китай главным военным советником при революционном правительстве Сунь Ятсена во главе корпуса находился другой видный участник гражданской войны – М. В. Сангурский.
Михаилу Васильевичу выпадало стать четвертым командиром-комиссаром корпуса, и ехал он сменять легендарного организатора и полководца Червобойного казачества Украины В. М. Примакова.
После приема в Ленинграде командующим войсками округа А. И. Корком и его заместителем Г. В. Зиновьевым оба выехали в Новгород, где к тому времени дислоцировался штаб корпуса. На совместный объезд всех частей у Виталия Марковича времени уже не хватало – Наркоминдел торопил его с занятием должности военного атташе советского посольства в Афганистане, и детально в курс всех дел нового командира-комиссара вводил начальник политического отдела корпуса, член РСДРП(б) с 1903 года, один из создателей и руководителей Коммунистической партии Финляндии Э. А. Рахья.
