Текст книги "Две сестры"
Автор книги: Давид Фонкинос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Давид Фонкинос
Две сестры
© И. Я. Волевич, перевод, 2020
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2020
Издательство АЗБУКА®
Часть первая
1
Сперва Матильда заметила всего лишь странную легкую тень на лице Этьена. Так и началась эта история – почти незаметно; увы, это свойство всех трагедий, не правда ли?!
2
Если бы Матильду попросили определить эту странность, она назвала бы ее облачком, даже не осознавая, что именно хочет этим сказать. На свете такое множество разных облаков, что поневоле задумаешься. Какое же из них омрачило лицо Этьена и что оно предвещало – обыкновенную хандру или яростную грозу? Наверно, лучше уж спросить напрямую:
– Все в порядке, любимый?
– Нет, мне что-то не по себе в настоящий момент.
Матильда знала Этьена уже пять лет и все эти годы безумно любила его. Но никогда еще не слышала, чтобы он говорил о каком-то недомогании так холодно, так бесстрастно. Она растерянно замолчала – ведь ее вопрос был задан тем легким тоном, каким обычно у людей спрашивают «как дела?», почти не ожидая ответа. Однако сейчас за этим мрачным выражением лица явно крылось что-то серьезное. Вот уже несколько дней Этьен выглядел каким-то отстраненным, потерянным. Она знала, что его угнетает работа, что новый начальник беспардонно прессует его, но дело было не в этом: он давно уже смирился с жесткими нравами, царившими в его профессиональной среде, с трудными ситуациями и никогда не омрачал их совместную жизнь жалобами на все это, возвращаясь вечером домой. Матильду всегда восхищала эта невероятная способность разделять личное и общественное. Да, такое выражение идеально подходило Этьену: он обожал делить свою жизнь на сегменты. И Матильда впервые задалась вопросом: а какое место в этой жизни занимает она сама и в каком сегменте? Ее мучило неясное дурное предчувствие: казалось, будто она отброшена туда, где нет места эмоциям, – нечто вроде мертвой зоны, сулившей отторжение.
3
Бóльшую часть вечера Этьен молчал, явно не желая объяснять причину. Это была настоящая пытка для Матильды. Тщетно она убеждала себя, что должна уважать его чувства, ведь и ей, думала девушка, тоже случалось плохо себя чувствовать, и у нее бывали минуты упадка, когда не хватало сил разговаривать. Впрочем, эта черта характера была свойственна им обоим: молчание помогало залечить душевные раны.
Что ж, значит, нужно взять себя в руки и оставить Этьена в покое – пускай посидит один, переживая то, что его мучит или раздражает, – а самой притвориться беззаботной. И сделать все возможное, чтобы он прочел в ее глазах: «Если я тебе нужна, то я здесь, рядом». Однако Этьен молча погасил свет в спальне. Правда, при этом все же провел ладонью по спине Матильды, перед тем как отвернуться от нее. Этот жест показался ей холодным, чтобы не сказать безразличным. Она хотела включить свет, сказать ему, что не сможет спокойно заснуть после такого вечера, но тут же поняла, что не в силах вымолвить ни слова. И, в утешение, решила перебрать воспоминания об их совместной жизни. Прежде всего она мысленно обратилась к эпизодам последнего лета. Они тогда провели в Хорватии две недели, из них несколько дней на почти необитаемом островке. И вот в самом сердце этого затерянного рая наконец заговорили о свадьбе. Этьен почувствовал, что созрел для того, чтобы завести детей. В те дни их любовь была такой прекрасной, такой бурной, – казалось, у них впереди целая вечность.
4
На следующее утро Этьен не стал разговорчивей. Он отправился на работу чуть раньше обычного и, выходя из квартиры, опять провел рукой по спине Матильды. И вновь этот жест выглядел чисто машинальным, ей даже почудилось, что в нем сквозила какая-то жалость. Она ответила Этьену улыбкой, которая, как она надеялась, выглядела сияющей, но он уже отвернулся. Матильда осталась одна; ей хотелось закурить, но сигарет в доме не нашлось. С минуту она постояла в кухне, оглядывая стол, за которым они завтракали: сегодня она его накрыла особенно заботливо, постаравшись чуть-чуть украсить, в надежде, что это поможет разрядить обстановку. Увы, Этьен ничего не заметил, даже не обратил внимания на лепестки роз возле чашек. А ведь стремление всегда быть позитивной, доброжелательной вполне отвечало характеру Матильды; как часто Этьен просыпался утром с радостным сознанием, что разделяет свою жизнь с такой женщиной.
5
Матильда никогда не опаздывала в лицей; она пользовалась репутацией добросовестного преподавателя, любящего своих учеников как родных детей. Именно так отозвался о ней кто-то из родителей на одном из классных собраний. Как всегда, она точно вовремя подъехала к лицею, находившемуся в парижском предместье. И немного посидела в машине, желая совладать с мучившим ее смятением, перед тем как окунуться в общественную жизнь. Но тщетно: ей не давали покоя слова Этьена – всего-то короткая фраза, однако и та приняла в ее сознании размеры русского романа. Матильда посмотрелась в зеркальце заднего вида; как ни странно, она не сразу узнала себя.
Наконец она вышла из машины и тут же, на стоянке, столкнулась с директором, господином Бертье. Это был долговязый, худющий человек, похожий на тех мужчин в котелке, что падают с небес на картинах Магритта[1]1
Рене Магритт (1898–1967) – бельгийский художник, известность которому принесли его сюрреалистические картины, полные загадок. (Здесь и далее прим. переводчика.)
[Закрыть]. Он особенно ценил Матильду как преподавателя и сделал все, чтобы удержать ее в конце прошлого учебного года, когда ей предложили работу в одном частном парижском лицее; в конечном счете Матильда отказалась от этого предложения, хотя оно было очень выгодным. Отказалась из верности своему лицею, из привязанности к ученикам и еще, несомненно, потому, что высоко ценила хорошее отношение человека, которого встретила сейчас на стоянке. Однако сейчас, когда он поздоровался, она сделала вид, будто что-то забыла в машине, и вернулась назад, лишь бы не пройти рядом с ним несколько метров до входа. У нее не было сил вести этот первый утренний разговор.
6
Подойдя к двери своего класса, Матильда почувствовала, что теперь уже в состоянии справиться со своей тоской; впрочем, тоска – это, может быть, слишком сильно сказано, вернее было бы назвать ее беспокойством.
Перед уроком она перекинулась несколькими словами с Матео, чьи успехи значительно поблекли со времени развода его родителей. Она всегда была готова его ободрить, а иногда даже немного задерживалась по вечерам в классе, чтобы помочь ему проникнуть в суть литературных произведений. И похоже, ее старания принесли пользу: за последние дни мальчик явно продвинулся. Может быть, судьба Матео изменится благодаря поддержке Матильды, – впрочем, сейчас было еще рано об этом судить.
Нынешнее занятие было посвящено анализу отрывка из «Воспитания чувств»[2]2
«Воспитание чувств» – роман писателя Гюстава Флобера (1821–1880), одного из крупнейших европейских прозаиков-реалистов XIX века.
[Закрыть]. Каждый год Матильда с удовольствием передавала ученикам свою страстную любовь к этому роману; по ее мнению, это было самое прекрасное произведение Флобера. Она хорошо помнила, как сама изучала его в лицее и как это повлияло на ее последующую жизнь: с тех пор она не могла жить без литературы. Так и родилось ее призвание. Сегодня она начала чтение с того места, где Фредерик Моро впервые встречает мадам Арну; это момент зарождения его страсти. Вот как Флобер описывает экстаз молодого человека: «И словно видение предстало ему»[3]3
Здесь и далее роман Флобера цитируется по переводу А. Федорова.
[Закрыть]. Однако, произнося эту фразу, Матильда невольно оговорилась и произнесла: «И словно привидение…»
7
Начался обеденный перерыв, и Матильда включила телефон. Она намеренно не пользовалась им на предыдущих переменах, – это увеличивало шансы на получение эсэмэски. Подождала немного – иногда в стенах лицея плохо ловились сообщения, – но экран был пуст. И эта пустота причинила ей жгучую боль[4]4
Вполне современная пытка (здесь и далее комментарии курсивом принадлежат автору).
[Закрыть].
Сабина – коллега, к которой Матильда относилась лучше, чем к другим, хотя их нельзя было назвать близкими подругами, – ждала ее в коридоре, чтобы вместе пойти в столовую. Они часто обедали вдвоем – коллегам было о чем поговорить. Но нынче Матильда махнула ей рукой, что могло означать: «Не жди меня». Или: «Приду попозже». Или: «Я сегодня не голодна». Да и кто знает точно, о чем говорит такой жест?! Сабина поняла главное: ей придется идти в столовую одной.
Матильда вышла в коридор и с минуту простояла там, устремив взгляд на экран мобильника. Ее терзала острая обида на Этьена: почему он подвергает ее этой пытке молчанием? Обычно они перезванивались или переписывались несколько раз на дню, особенно после какой-нибудь размолвки. Она отнеслась с уважением к его подавленности, но рано или поздно он должен был, из любви или хотя бы из простой вежливости, объяснить, что происходит, а не держать ее в неведении. Матильда ужасно сердилась на Этьена и, однако, буквально через минуту сменила гнев на милость и написала: «Любимый, я все время думаю о тебе. Надеюсь, тебе сегодня полегчало. Не забывай, что я всегда с тобой. Жду не дождусь, когда увижу тебя вечером». Во второй половине дня она включала мобильник на каждой перемене, – увы, ответа не было, все та же пытка молчанием.
8
Тем же вечером он наконец облек в слова то, что его мучило. И нервно, отрывисто бросил: «Я покидаю квартиру». Матильда не сразу его поняла. Это прозвучало как-то дико, нелепо. Почему не сказать просто: «Я тебя покидаю»? А он вместо этого заговорил о квартире, словно хотел сделать более приземленной ситуацию, которую не решался назвать своими словами. Разрыв всегда знаменуется такими вот недомолвками, а еще чаще обманом, лишь бы не ранить партнера. И Матильде пришлось самой толкнуть его на откровенность, чтобы добиться правды, чтобы услышать свой смертный приговор:
– Что это значит? Ты хочешь, чтобы мы жили в разных местах?
– Нет… не совсем так…
– Тогда что же? Этьен, прошу тебя, скажи мне правду!
– Это… очень трудно.
– Ты все можешь мне сказать.
– Не думаю.
– Нет, можешь!
– В общем, я от тебя ухожу. Между нами все кончено.
Матильда ужаснулась. У нее не хватило сил – по крайней мере, в первое мгновение – хоть что-нибудь произнести в ответ. Этьен подошел к ней и провел ладонью по ее спине – опять этот проклятый жест! – но теперь она поняла, что он означал: он означал жалость. Она яростно оттолкнула его, задыхаясь и твердя:
– Это невозможно… Это невозможно… Это невозможно…
– Мне очень жаль.
– Но ведь еще летом… мы говорили о… ты хотел, чтобы мы поженились!
– Знаю.
– Так что же случилось?
– Ничего. Просто я так чувствую. Вот и все.
– Но разве можно вот так, вдруг, взять и разлюбить?! Такого не бывает!
– …
– Я умоляю тебя, дай мне еще шанс!
– Нет, решение принято. Я поживу у своего кузена, пока не сниму квартиру. А ты можешь остаться здесь.
– Остаться здесь?! Остаться здесь?! – закричала наконец Матильда. – Да разве это возможно? Ты же здесь повсюду! Повсюду! Повсюду! Я умру здесь, если ты уйдешь! Ты думаешь, я смогу спать в нашей постели без тебя? Ты в это веришь?
– Я… не знаю. Просто не хочу создавать тебе сложности, вот и все.
– Ах, вот как?! Ты, оказывается, заботишься о моих чувствах! Да неужели? Тогда говори, объясни мне!
– Ты здесь ни при чем…
– О, нет, избавь меня от этих чертовых пошлостей! Только не это!
И она упала на диван, корчась от муки. Этьен в ужасе застыл, глядя на нее: искаженное, страдальческое лицо Матильды сейчас выглядело почти нечеловеческим. Он шагнул было к ней, и она снова оттолкнула его, но силы оставили ее, тело уже не подчинялось воле, словно его парализовало. Прошла минута, а может, чуть больше – в таких случаях трудно определить время, – и она приказала Этьену уйти, уйти сейчас же, одержимо твердя эту мрачную монотонную мольбу: «Да уйди, уйди сейчас же!» Этьен боялся оставлять Матильду в таком состоянии, но ее яростный взгляд был неумолим. В последний раз он посмотрел ей прямо в глаза и наконец, решившись, покинул квартиру.
Спустя несколько минут Матильда вдруг осознала, что осталась одна, и послала Этьену эсэмэску: «Умоляю, не делай этого, я умру».
9
Позже, уже к вечеру, Матильда, все еще лежавшая без сил на диване, подумала: «Никто не должен знать». Такова была ее странная логика: «Если никто не узнает, значит этого не было». Она вспомнила о лицее. Даже речи быть не может, чтобы рассказать о случившемся Сабине или другим коллегам. Все знали, что Этьен практически сделал ей предложение в Хорватии прошлым летом и, значит, они должны были пожениться. Всю ночь напролет она посылала ему эсэсмэски, то с просьбами объясниться, то с мольбами о возвращении. Но все они остались без ответа. Матильде хотелось выброситься в окно.
Около полуночи она вышла на улицу, в бар, выпить вина. Могла ли она представить себе, что когда-нибудь с ней стрясется такое и она испытает это неотвязное желание – напиться, лишь бы приглушить невыносимую боль?! С ней заговорил какой-то мужчина, и она подумала: наверно, я могу с ним переспать, раз я теперь одинока. Ну или не переспать, а хотя бы позволить себе какую-нибудь вольность, кроме разве что самой последней мерзости, бегства или смерти. В конце концов Матильда вернулась домой – хмель не помог ее горю. Острая душевная боль передавалась и телу. Но самое страшное было впереди – беспощадное осознание своего несчастья.
10
Утро пришло как продолжение ночи – более того, окрашенное в цвет той ночи.
11
Матильда долго стояла под душем, словно можно было, обливаясь водой и яростно отдраивая тело намыленной губкой, стереть то, что на нее свалилось. Потом внезапно решила выбросить на помойку вчерашнюю одежду. Она больше не хотела видеть платье, которое было на ней в тот день, когда ее бросил Этьен. И сделала это – механическими, почти безжалостными движениями, как воительница, которой предстоит бой. Только этот бой ей предстояло вести в одиночку: противника перед ней не было, она сражалась с армией теней.
12
Выйдя из машины на стоянке лицея, она столкнулась с директором. Как, впрочем, каждое утро. Вокруг одной разрушенной жизни все остается неизменным: этот вечный балет не подчиняется личной трагедии. Господин Бертье выглядел ровно так же, как всегда, и с той же улыбкой изрекал все те же приятные банальности. Матильда разыграла привычный спектакль: «Да, все прекрасно, а у вас?» И тут поняла, насколько легко быть не самой собой, – а ведь ей казалось, что все окружающие сразу заметят отчаяние по ее лицу. Но она ошиблась: Бертье, как и все другие фигуранты ее рабочего дня, не увидел ничего особенного. И это только усугубило горе Матильды. Разумеется, она не хотела демонстрировать свое горе, но этот всеобщий маскарад заставит ее понять горькую истину: что бы с нами ни случилось, мы безнадежно одиноки.
13
Как всегда, у двери класса ее поджидал Матео. Он протянул ей пакет.
– Это мне? – спросила Матильда, хотя и без того все было ясно.
– Да, вам, – мои родители хотели вас отблагодарить.
– За что?
– За все, что вы сделали для меня.
– Да я ничего особенного не сделала.
– Не говорите так, мадам. Вы меня поддерживали, были так добры ко мне.
– …
– Вы не хотите посмотреть наш подарок?
– Хорошо…
Матильда осторожно надорвала бумажную упаковку, словно боялась ее повредить. И обнаружила внутри позолоченную рамку.
– Надеюсь, она вам понравится. Я ее выбрал вчера, вместе с матерью. Вы можете вставить в нее любую фотографию, какую захотите.
– …
– Вам нравится?
– Да. Спасибо, Матео. Я очень тронута… – сказала Матильда, чувствуя, как в ней поднимается волнение.
Она смотрела на пустую рамку и внезапно осознала все символическое значение этой пустоты. Вот она – ее новая жизнь. Рамка, а внутри – пустота. Такова жестокая ирония судьбы. И она разрыдалась; слезы, сдерживаемые со вчерашнего вечера, ручьями хлынули у нее из глаз. Вчера, в состоянии шока, они остались сухими, зато теперь, при виде этого безобидного подарка, вся ее боль выплеснулась наружу. Потрясенный Матео наконец пролепетал: «Но это же… всего лишь рамка…» Матильда поблагодарила его, пытаясь справиться с эмоциями. Однако ее лицо, залитое горькими, неудержимыми слезами, казалось, не желает подчиняться ее воле.
Через несколько минут она все же вошла в класс, под удивленными взглядами учеников. Одна из девушек шепнула соседке: «Она, наверно, беременна. Моя мать тоже, когда носила мою сестру, все время плакала, из-за любого пустяка».
14
Тем не менее Флобер одержал верх, и в конечном счете школьный день прошел как обычно, без всяких бурных проявлений чувств.
15
Вечером Матильда легла спать на диване в гостиной – ночевать в их спальне было немыслимо. За весь день она не съела ни крошки. И по-прежнему не было никаких сообщений от Этьена. Хуже того, ей написали некоторые из близких людей. Значит, он всех их поставил в известность. И возможно, даже попросил кое-кого сообщать ему новости о своей жертве. Это уже была запредельная жестокость. Сестра Этьена прислала ей такое сообщение: «Брат мне все рассказал. Очень сожалею. Если тебе понадобится помощь, я всегда к твоим услугам. В наших отношениях это ничего не меняет…» Но, разумеется, это меняло все. Теперь Матильда ни за что не потерпит рядом с собой присутствия кого бы то ни было, напоминающего ей об Этьене. Увы, за пять лет их совместной жизни он успел заразить собой все ее окружение. Значит, она больше не сможет видеться ни с кем из своих друзей и потеряет гораздо больше, чем человек, которого любила, – потеряет всю свою прежнюю жизнь. Впервые Матильда ощутила приступ ненависти. Желание найти виновных в своей потере. Ее то и дело захлестывало необъяснимое бешенство, потом она успокаивалась, но вскоре все начиналось сначала, и так она непрерывно металась между гневом и растерянностью. Это истощало все ее силы, но она никак не могла заснуть, словно ее приговорили к хладнокровному наблюдению за собственной гибелью.
16
Если бы ее мать была жива, она могла бы, по крайней мере, выплакаться в ее объятиях.
17
Матильда часто вспоминала ту ночь 12 октября 2002 года. Это произошло за две недели до ее дня рождения. Ей должно было исполниться четырнадцать. Странное дело: несмотря на поздний час, она никак не могла заснуть. Возможно, ей мешало шумное дыхание сестры, спавшей на верхней кровати. Агате уже исполнилось пятнадцать, но разница в возрасте девочек была настолько маленькой, что посторонние затруднялись определить, которая из них старше. Они вполне могли сойти за близняшек.
И вот именно тогда Матильда вдруг услышала вопль матери. Такой пронзительный, что хотелось поскорей заткнуть уши. Девочка соскочила с кровати, но перед дверью остановилась. Что, если кто-то чужой проник в квартиру и мать хотела криком предупредить дочерей? Матильда подумала: может, придвинуть к двери комод? В то время она обожала смотреть по телевизору хронику разных событий, – вероятно, именно это и навело ее на такую мрачную мысль. Но ситуация была совсем иной. После раздавшегося крика в квартире вновь воцарилась тишина. Никакого шума, – значит, мать там одна. Наконец Матильда услышала какой-то слабый звук, похожий на протяжное хрипение, – он доносился из спальни родителей. Она решилась и вышла в коридор медленным шагом, словно боялась того, что предстоит увидеть. В ушах все еще звучал тот безумный крик, рождавший самые разные предположения. Открыв дверь спальни, девочка увидела мать, лежащую на полу, она прерывисто стонала, ее лицо было залито слезами. В руке она все еще держала телефонную трубку. Этот образ отчаяния навсегда запечатлелся в памяти Матильды и мучил ее до сих пор.
Прошло несколько минут, и кто-то позвонил в дверь. Это была сестра мамы, примчавшаяся на помощь. Мать после телефонного звонка из полиции о гибели мужа в автомобильной аварии сразу же позвонила сестре, это была чисто инстинктивная реакция: она не нуждалась в утешениях, – просто поняла, что нужно поручить кому-то дочерей. Тетка сказала, что Матильде лучше пойти к себе в комнату; девочке это показалось странным, она не хотела оставлять мать в таком состоянии, но все же подчинилась. В ту минуту собственное горе – горе дочери, лишившейся отца, – еще словно не настигло Матильду. Она не очень-то и сознавала, что такое смерть, – по правде говоря, это казалось ей просто невозможным. Смерть… она воспринимала ее как некую информацию, а не что-то конкретное, – вот так люди выслушивают сообщение об авиакатастрофе или землетрясении на другом конце планеты, не представляя себе реальное число жертв. И Матильда смутно надеялась, что отец все-таки приедет к утру и будет завтракать вместе с семьей.
Девочка вернулась к себе и только тут начала осознавать весь ужас случившегося. Она долго глядела на лицо сестры – безмятежное лицо крепко спящего человека: счастливая, она все еще пребывала в том мире, которого уже не стало. Смерть отца вышвырнет их обеих в другое детство, в другую жизнь. И Матильда хотела, чтобы сестра спала еще долго-долго: пускай сон избавит ее, сколько сможет, от жестокой реальности. Этот порыв милосердия, вообще-то, не отражал реального характера их отношений. Сестры частенько ссорились, – в таком возрасте родственные отношения подобны американским горкам. Матильда провела ночь, слыша рыдания матери и видя безмятежное лицо сестры.
