Текст книги "Море. Любовь"

Автор книги: Дарья Ваулина

Мне всегда казалось, что любовь и море – самая красивая пара в мире. Цельные, наполненные, живые и щедрые, объединяясь в союз, они неизменно превращаются в мегаконцентрированный эликсир счастья. Когда эти двое вместе, жизненные цвета приобретают настолько яркие и насыщенные оттенки, что память просто не в состоянии их забыть. Она хранит эти воспоминания об умении жить во всей полноте и красоте каждого мгновения подобно драгоценности. Наполняя шкатулку редкими сокровищами, которые в старости люди извлекают, чтоб вспомнить, что и в их жизни когда-то было острое, незабываемое счастье.

Море всегда было моим учителем: рядом с ним я начинала иначе смотреть на окружающие меня вещи и глубже чувствовать красоту каждой составляющей сущего. Будь то жестокое, но притягательное солнце, или терпкий пьянящий аромат витиеватых сосен. Море всегда было для меня тем гуру, которым я безоглядно и по-детски восхищалась. Оставаясь собой, оно никогда не было одинаковым. Оно озаряло своим присутствием все вокруг, наделяя каждую мелочь, будь то маленькая ракушка на берегу или размеренный послеполуденный сон, смыслом. Оно всегда оставалось в моем сердце и было тем счастьем, о котором невозможно забыть. И каждый раз я стремилась к нему с такой неподдельной радостью, с какой дети стремятся начать новое приключение.

* * *

 
Мне часто не хватает моря.
Его отсутствие – соль на моих губах
И привкус ожидания во рту
Как после поцелуя.
Мне часто не хватает моря.
Я его ревную.
 
 
Мне часто не хватает моря,
Его прикосновений чутко-равнодушных,
Волос от его рук – игриво-непослушных.
Я так люблю смотреть в его глаза,
В которых так бездонно-бесконечна бирюза.
И запах ощущать на коже,
Оставленный свиданием лишь с ним.
Мы с ним порою так похожи.
Мне кажется оно родным.
 
 
Мне часто не хватает моря.
И этот затянувшийся роман
Нет смысла завершать:
Я столько раз с вещами уходила…
Я столько раз сама себе твердила…
Но оба знали: я вернусь опять.
 
 
Мне нестерпимо не хватает моря.
Оно свободно, и не может быть моим.
Любить его – мое благословенье, а не горе.
Мой крест – не быть любимой им.
 

В отличие от моря, про любовь в свои 26 я знала намного меньше. Она всегда была для меня неуловима и трудноопределяема, но по силе своей энергетики, как ничто другое созвучна морю. Любовь полирует человека, как море обтачивает скалы, создавая из его первоначального несовершенства нечто правильное и достойное.

Любовь и море всегда казались мне прекрасными партнерами, похожими и непохожими друг на друга. В каждом из них была и буря, и безмятежность, мощная безудержная сила, сменяющаяся податливой, обволакивающей слабостью.

Любовь вмегда оставляет людей в недоумении. Она оглушает, озаряет, ослепляет, делает тебя беспомощным и при этом необыкновенно сильным. Она соединяет противоположности, разбивая все твои наработанные в течение жизни правила и установки. Заставляет идти против себя, расширяет границы, делает тебя больше, масштабнее, шире и выше. Она взращивает тебя, как строгая, но заботливая мать, отлучающая трехлетнего ребенка от груди ради его же блага, свободы и независимости. Делает тебя собой и впервые открывает тебе твою истинную сущность.

Когда-то люди обожествляли море. Точно так же я всегда обожествляла любовь. Я знала, что она, как и море, накатывает полноводными, всепоглощающими приливами и остужает пыл мучительными, обнажающими раны, отливами. И когда тебе наивно кажется, что ты познала ее целиком и больше не зависишь от частой смены её настроений, жестоко и без снисхождения снова ставит тебя на место и дает понять, что если и есть на этой Земле что-то могущественнее и сильнее человека, так это она.

Любви неведомо сострадание. Она не щадит, не сочувствует, бьёт больно и безжалостно. Ведь нет ничего слаще горечи любви, и нет ничего прекраснее её надменного, величественного и молчаливого распятия. Каждый, кто хотя бы раз вкусил её незабываемый сладковато-горький вкус, никогда не пожелал бы избежать этого смертоносного и губительного яда.

* * *

…А потом был поцелуй. То, что я хочу поцеловать Джемиля, я почувствовала еще на первом свидании на пирсе. Но это было бы слишком просто. Поэтому я решила до последнего не сдаваться, хоть и понимала, что сама продержусь недолго. Всячески уклоняясь и оттягивая момент, я все-таки не смогла этого избежать. Это было странно и непривычно. Настолько, что я с трудом прервала этот энергетический поток магических ощущений и сказала, что мне пора идти…

Чуть позже я заметила, что Джемиль немного сконфуженно чувствует себя на наших встречах. Он как шпион постоянно озирался по сторонам и старался лишний раз не мелькать со мной около рецепшн. Объяснял он это тем, что начальству лучше не знать про его отношения с постоялицей отеля. Даже специально брал фотоаппарат, чтобы наше совместное шествие выглядело не как свидание, а как рабочая встреча, то есть фотосессия. А я-то думала, что работникам гостиниц их боссы даже приплачивают за романы с туристками, и это отличный способ привлечения дополнительной клиентуры на курорт. Когда мой кавалер услышал об этом, он долго не мог поверить, что среди русских действительно ходят такие ужаснейшие и нелепейшие слухи. Да нет, почему именно среди русских… Об этом я узнала из американского фильма «Грязные танцы».

* * *

На следующий день я, как ленивый морской котик, вальяжно лежала на пирсе с закрытыми глазами и впитывала влажной солоноватой кожей безжалостные лучи южного солнца. Мне всегда нравилось это опасное удовольствие. И я совсем не хотела видеть перед собой того, кому вчера дарила ускользающий трепет губ. Но интуиция у мужчин развита хуже, поэтому материализуются они обычно в самый неподходящий для женщин момент.

Джемиль возник передо мной такой довольный и воодушевленный, как будто накануне вечером получил с меня клятву быть его на веки веков. Неудивительно, что он был так счастлив: мужчина, одаренный поцелуем, неминуемо охвачен мыслью о вторжении и на другие неизведанные территории. Ему сложно понять, что женщине не всегда интересно продолжать игру. Особенно тем, кто привык к тому, что в конце пути ее неизбежно ждет разочарование.

Именно поэтому я была с ним жестока и немилосердна. Сказала, что мне нужен отдых, и я вовсе не хочу проводить с ним все дни напролет. Цинично и правдиво. А тогда я боготворила правду во всех ее, даже самых глупых, проявлениях.

Мой новый друг страшно разозлился на мои слова и как ошпаренный унесся со скоростью света, сказав, что, «тогда ему тоже нужен от меня отдых».

Я осталась довольна. Мне понравился его неуместный запал и бурная вспыльчивость, которой я не ожидала, но которую так часто замечала и в себе. Наверное, именно она, ближе к вечеру заставила меня проникнуться к изгнанному из рая нежностью, пропитанной приятной примесью чувства вины, и с повинной головой прийти к его рабочему месту. И ему ничего не оставалось, как простить меня.

* * *

Четвертое свидание отдавало душистым ароматом черешневого вина и определенной степенью доверия друг к другу. Зная о том, какие мы в поцелуе, мы не знали о том, что таится за чертой, которую нам ничего не мешало переступить. И мы переступили. Забыв в пылу страсти о том, что знали о разочаровании, когда между двумя людьми нет самого главного – любви. И поплатились за это безликостью полета, который больше походил на жалкие попытки бескрылых взлететь в небо с помощью искусственно созданных конструкций. Мы не полетели. Мы рухнули вниз, и в этом не было ничего прекрасного. Все было огромной несуразной глупостью. «So far…No matter how close» («так далеко – несмотря на то, что так близко») – равнодушно сказала я, понимая, что нам не стоило переступать черты, не обладая такой роскошью, как настоящее чувство. Мы оказались вдвоем на этих простынях случайно. И хуже этого ничего нельзя было придумать.

И чтобы хоть как-то заткнуть тишину, возникшую между двумя малознакомыми людьми, я начала говорить. Рассказывать о своем пути к этой постели, чтобы хоть как-то оправдать себя. Не перед ним, перед самой собой. Я рассказала о муже. О боли, которая не оставляла мой мозг в покое ни на секунду. О непонимании, как жить с этой правдой дальше и о яростном желании ее преодолеть и убить любыми путями.

«Ты все еще любишь его, а я всего лишь средство, чтобы забыться и отомстить. Ведь так? Любишь?»

«Видимо, уже нет. Раз я здесь, с тобой.» – ответила я.

Мы проговорили до утра, и к моменту, когда вечный разоблачитель – рассвет, начал торопить нас своими, как рентген просвечивающими насквозь, лучами, мы поняли, что стали друг другу ближе. Что то неизмеримое многокилометровое расстояние, на которое нас отбросил друг от друга контакт наших тел, сократилось благодаря спонтанно-возникшей и неожиданной стыковке наших душ. Благодаря состраданию, в котором я так нуждалась в тот момент. Меня наконец-то поняли. Мне поверили. Меня приняли.

* * *

Неловкость, возникающая между двумя людьми при свете дня, главный индикатор того, что они поторопились. Я чувствовала себя неуверенно и шатко, как идущий над пропастью акробат. Ведь я открылась человеку, которого едва знала, показала ему свою слабость, подарила ему свою искренность, не будучи уверенной в том, что она ему нужна. Но он великодушно принял то, что мне хотелось отдать, и именно благодаря этому между нами сразу возникла какая-то удивительная непередаваемая близость. Нам казалось, что мы знаем друг друга так давно, что не может быть и речи о каком-то стеснении или боязни быть самими собой. Мы были родными людьми, сразу и безосновательно, но и без сомнений. Он протянул мне свою руку, и я уверенно и без колебаний вложила в нее свою.

Потом были сумасшедшие рассветы, празднующие начало каждого нового дня и оставляющие на море сияющие блики своих улыбок; ночные, открывающиеся с высоты звезд пейзажи, освещенные уверенным спокойствием лунного света, который отражался в черной лаве глубоких морских вод. Стремление и одновременная невозможность скрыть и обуздать то, что творилось между нами в те дни… В голове все время крутились слова «Я люблю тебя», но из-за стремительности своего возникновения я не разрешала им слетать с губ, запирая на засов где-то глубоко внутри. И в одну из последних наших ночей Джемиль, как будто прочитав мои мысли, сказал сам их вслух. Прекрасно понимая, что в силу времени мне трудно будет в них поверить. Но ему, так же, как и мне, хотелось их сказать. И именно поэтому, удивляясь самой себе, я поверила.

* * *

У нас оставалось совсем мало времени. В ближайшем магазинчике мы покупали бутылку столового вина и отправлялись вверх на гору к открытой террасе, с которой открывался необыкновенный вид на врезающееся в море побережье. Я сама нашла эту террасу, когда гуляла одна. Помню, тогда в голове пронеслись мысли о том, что, наверное, это самое романтичное место, которое мне довелось видеть в жизни. И я привела туда Джемиля. Красоту этого мира всегда хочется разделить с теми, кого по-настоящему любишь.

Это было наше место. В последний вечер перед моим отъездом мы случайно забрели в какое-то заброшенное кафе с удивительным названием Rain Forest. Двери были открыты, никого не было, мы пробирались, словно воришки, боясь что-нибудь уронить в абсолютной кромешной темноте и наделать шуму. Я вышла на балкон, и у меня захватило дыхание от миллиона переливающихся электрических огней, которыми было усыпано все побережье. Откуда-то доносилась музыка, и мы были только вдвоем. Я танцевала и хулиганила, словно вырвавшийся из под родительской опеки мальчишка, и ничто не могло заставить меня прекратить улыбаться в те минуты жизни. Потому что таким было счастье.

* * *

Потом неотвратимо и неожиданно наступил день моего отъезда. Мы долго пытались проститься, но нам до конца так и не удавалось осознать, что это конец, и что мы больше никогда не увидим друг друга. Все знают, что курортные романы не имеют продолжения, и в этом, конечно же, есть свои преимущества. Например, что с самого начала ты знаешь, что через определенное количество дней будет конец, поэтому особо не настраиваешься на переживания. Но с нами было иначе: мы неистово обнимали, целовали, трогали друг друга, как будто пытаясь памятью рук и губ запечатлеть ускользающее сквозь пальцы время. Мне хотелось оставить у него кусочек себя, и я написала на листке бумаги слова из песни, которая мне тогда нравилась, вложила его в маленькую коробочку, надушенную моими духами, и отдала ему. Не знаю, как возможно, чтобы человек из другой страны, из другой жизни, из другого мира, говорящий на другом языке, мог быть настолько родным и близким. Вы ничего не знаете друг про друга, но угадываете каждое слово. Один начинает говорить, и второму кажется, что первый озвучивает его собственные мысли. Вы мужчина и женщина, но так похожи, что, кажется, будто одна душа разделилась надвое и поселилась одновременно в двух телах. И вам теперь не нужно зеркало, чтобы увидеть себя со стороны, потому что теперь вы видите себя друг в друге.

Я не просила и не хотела этого, но Джемиль пришел проводить меня. Подарил милый сувенир на память. Мы сидели около reception и не могли вымолвить ни слова. Слова были неуместны и не нужны нам. Я видела, что он переживает, и нарастающий блеск в его синих глазах, как ничто другое, выдавал его волнение. Я мало что чувствовала, пока не приехал наш автобус. Только после этого я четко осознала, что это ВСЁ. Что на этом месте рассказ о нас резко обрывается. Я смотрела на него сквозь стекло, он стоял с печальным трагичным выражением лица и махал мне рукой. Тогда мне казалось, что я – главная героиня какого-то очень грустного фильма о любви. Любви, которую убили сразу после того, как она родилась. Утопили, как котенка. Безжалостно, как и бывает в жизни.

Я сидела в автобусе и не могла остановить поток неконтролируемых слез. Не так часто в этой жизни мы встречаем кого-то близкого и по-настоящему родного, так редко это случается с нами. Жить у моря и слушать крики петухов – вот чего мне действительно и по-настоящему хотелось в тот момент. А теперь мне нужно было забыть о том, что нечто до боли родное и близкое встретилось на моем пути. Все внутри разрывалось от какого-то ужасного чувства несправедливости этого мира и всех происходящих в нем событий. И я не знала, как все это можно разрешить.

Как только я оказалась в самолете, я начала записывать все, что чувствую. Я писала письма – в голове и на бумаге. В день отъезда Джемиль вложил в мою руку листок с его телефоном и емейлом. Я знала, что у нас нет будущего, но забыть о существовании друг друга было уже невозможно. Процесс начал свое стремительное действие, и мы уже ничего не могли с этим поделать.

* * *

С тех пор я не переставала разговаривать с Джемилем в своей голове. Часть бесед, происходивших в моем сознании, я выплескивала в письмах. Еще в Турции он попросил меня сделать себе аккаунт в одной из социальных сетей для того, чтобы писать ему, как у меня дела, и что происходит в моей жизни. Я никогда не была сторонником всех этих порталов для общения, но несмотря на это, в первый же день зарегистрировалась на сайте. Всю жизнь я считала, что если людей не связывает какой-то обоюдный интерес или дело, их общение постепенно само сходит на нет. Я понимала: единственное, что у нас есть, это те счастливые дни, проведенные вместе, поэтому изначально не хотела продолжать наше общение. Но я ошибалась: нас связывало слишком многое. Наша зеркальная схожесть, общий ритм жизни, одинаковые интересы и ценности, одинаковое ВСЁ. Мы были прорисованы друг под друга как под копирку, и благодаря этому между нами было какое-то удивительное космическое понимание и притяжение. У нас даже собаки были одной породы! И таких совпадений было десятки. После того, как Дже в первый раз позвонил мне, он сказал: «Ты точно моя девушка, – у тебя даже вместо гудков играет одна из моих любимых песен».

* * *

Дальше все развивалось стремительно. Словно сорванный ветром листок, меня закрутило в бурлящий водоворот чувств и эмоций. С самого начала я говорила Джемилю, что у нас нет будущего, и это страшно ранило его, потому что в его тридцать ему уже хотелось найти ту самую «правильную» девушку, чтобы создать с ней семью. Он обожал детей и мечтал о мальчике. Он мог подолгу говорить о том, как будет здорово, если у него родится сын. Я хорошо понимала его, потому что до рождения своего сына, сама была буквально одержима идеей о ребенке. Сколько себя помню, мне всегда хотелось стать мамой. Во мне было столько любви, тепла и нежности, что я буквально физически ощущала необходимость с кем-то поделиться этим. С Джеем было то же самое. И ему не терпелось поскорее претворить свои мечты в реальность. Но любовь сама выбирает нас, и на его пути попалась такая неподходящая я, которая была замужем, имела ребёнка и неустанно твердила ему о том, что у нас нет будущего. Я подходила ему по многим параметрам, кроме того, что я ничего не собиралась менять в своей жизни.

* * *

Наша переписка с Дже носила нарастающий характер: сначала было всего несколько писем в день, затем их количество постепенно увеличивалось и увеличивалось. Мне хотелось рассказывать ему обо всем: о новых открытиях каждого дня, прочитанных книгах, увиденных фильмах, спонтанных мыслях. Мой внутренний разговор с самой собой наконец-то нашел достойного оппонента, с которым можно было разделить все краски этой удивительной жизни. Мы болтали ночи напролет, и я все чаще встречала рассвет, не отходя от компьютера. Мужу говорила, что я работала с текстами. Никогда в жизни я не врала с такой легкостью. И вовсе не потому, что пренебрегала его чувствами. Просто не хотела, чтобы он лишний раз переживал и будоражил уклад нашей спокойной устоявшейся жизни.

Мы говорили с Джемилем обо всем на свете и обнаруживали между нами все больше и больше общего. Нам ничего не стоило проговорить до четырех или шести часов утра – когда мы были вместе, часы летели как секунды. В первый раз в жизни я нашла в мужчине 100 % понимание себя и поддержку. Теперь я знала, что на свете есть человек, который чувствует этот мир так же, как я, интересуется тем, что я люблю. Которому для того, чтобы в моем представлении быть идеальным, нужно просто быть самим собой.

Мы были одинаково ревнивы, вспыльчивы и мечтательны в своих устремлениях. Я видела, что в его большом сердце есть место благородству и чистым живым порывам. Я часто восхищалась его добротой и искренностью. Мне нравилось, что он мог всерьез беспокоиться о давно не приходившей в отель бездомной кошке и организовывать с другими сотрудниками гостиницы ее поиски. Нравилась его жажда справедливости, честность и готовность сражаться за правду.

* * *

Каждый раз, когда я садилась писать нашу историю, я испытывала странное приятное волнение, сравнимое с тем, что испытываешь перед свиданием с мужчиной. Мне было интересно и страшно одновременно, какими в этот раз предстанут передо мной её главные герои. Будут ли они похожи на самих себя? Откроют ли мне сегодня какую-нибудь истину, которую я не могла разглядеть, будучи непосредственной участницей событий. Я ждала откровения и прозрения. Желание описать события данного отрезка наших жизней было для меня своеобразной попыткой самоанализа. Я неистово хотела запомнить каждое слово и мгновение. Усвоить этот урок, который мне так щедро и неожиданно преподнесла жизнь.

И очень скоро я начала понимать, что процесс записи моих дневников приносит мне удовольствие. В течение дня я мысленно ждала момента, когда у меня будет возможность сесть спокойно за ноутбук и продолжить писать о нас. Наш роман был похож на ноктюрн – лирическую ночную мелодию. Нас связывала музыка – в ее обычном и самом широком понимании. Полная солидарность в музыкальных пристрастиях и космическое совпадение музыки душ. «You are my mirror, my soulmate» – часто говорил он. И я понимала, что это правда. У нас были одинаковые взгляды на жизнь и людей, схожее чувство юмора, идентичный привкус горечи в сердце и тень печали на лице. Даже иллюзии относительно этого мира у нас тоже были одинаковыми. Несмотря на то, что каждый из нас был разочарован в чувствах, все равно мы оба были глупыми перфекционистами, которые хотели совершенной любви от совершенного человека. Такой, в которой даже ошибки были бы окрашены в идеальный цвет.

II

Эта спонтанная незапланированная поездка в Турцию была обыкновенной попыткой вырваться из круга. Демонстрацией того, что я стала независимой и свободной, – настолько, что теперь могу путешествовать вдвоем с ребенком и больше не думать о том, что это плохо и неправильно по отношению к мужу. После пережитого в марте крушения нашего совместного мира, который я пять лет так бережно оберегала и хранила, мне было по большому счету уже все равно, что произойдёт с нашими отношениями. Единственное, чего мне хотелось, так это излечиться от той боли, которая горьким привкусом осталась в сердце после того, как я узнала ту ненавидимую мной правду о муже и том, что наше счастье, за которое я так неистово и жадно благодарила небо, не такое уж безоблачное и девственно чистое. Не могу сказать, что я ехала в Турцию с четко поставленной целью отомстить. Нет. Просто в голове мелькнула мысль, что возможно я буду лучше чувствовать себя, если сама не буду такой идеальной.

Боль настигала меня внезапно, без предупреждения, и выливалась потоком неуправляемых слез. Она, как болезнетворный микроб, сидела глубоко внутри меня и вылезала наружу, как только мой эмоциональный иммунитет давал хоть малейшую слабину. Я ненавидела ее и себя – за то, что не могла с ней справиться. Мысли о том, что на протяжении двух лет муж изменял мне, вонзались в мое сознание в самые неожиданные моменты жизни. Ведь я так и не смогла понять и простить его.

Узнав про измену, я перестала верить в любовь. Но как жить на этой Земле человеку, который не верит в любовь? Как жить тому, кто больше не хочет участвовать в игре, в которой всегда находится место предательству? И так ли прекрасна эта любовь, если неотъемлемой частью этого необыкновенного и всеми желанного чувства является обязательный нож в спину? Быть может, не стоит так сильно идеализировать это чувство? И начинать потихоньку учиться принимать боль, которую причиняет любовь, как неизбежную обязательную часть любого любовного сценария. Чтобы быть готовыми к принятию не только хорошего от любви, но и ко всей ее жестокости, беспощадности, безжалостности и малодушию. После осознания всего этого я поехала в Турцию и встретила Джемиля.