Текст книги "Когда канарейка рисует тигра (СИ)"
Автор книги: Дарья Тоин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
5 перышко
Можно остановиться?
Мы оба тяжело дышим. Марат спустил меня на пол, фактически эмоционально опустив на землю. Я вцепляюсь в его локти, боясь упасть на ватных ногах и боясь позволить осознанию выбить остатки храбрости.
– Почему не сказала мне? – Повторяет назидательно, глядя в мои глаза.
И только по оставшемуся следу от моих ногтей на его запястье я могу понять, что произошедшее не приснилось.
Весь такой правильный и хороший?
– А почему я должна была говорить? – Прищуриваюсь. – Это же понятно…
Его бровь взмывается, но ненадолго. Марат прочищает горло и отступает на шаг, отчего мне приходится перехватиться за край столешницы позади.
– Давай спрошу иначе, да?
Киваю. Он набирает воздуха и произносит:
– Как ты могла все эти годы ни с кем… не попробовать?
Я хмурюсь, осознавая сказанное.
– Ты мой муж, Марат.
Мне уже это не нравится. Особенно не впечатляет то, что он зажмуривается и сипит сквозь зубы.
– Разве я смела с кем-то… – парирую острым раздражением, – «пробовать»?
– Одиннадцать! Одиннадцать лет назад я дал тебя свободу, взяв тебя замуж. Я думал, ты… найдёшь свое счастье. Как ты могла так…
Он аж слова теряет, а я хорохорюсь и впервые в жизни начинаю смотреть на кого-то исподлобья.
– Ты. Мой. Муж.
На вдохе открывает рот и проводит языком по зубам. Мотает головой, опять отстраняясь.
– Тяжелый случай…
Я расправляю плечи и, прочистив горло, собираю всю храбрость.
– Ты обещал. Мы должны закончить.
И что-то в его лице сейчас меняется. Он осматривает меня с ног до головы и вдруг хмыкнув смеётся.
– Птичка, ты мной командуешь? Вау.
Ну что за детские глупости!
– Ты сам согласился.
Иду на крайности, делаю шаг навстречу, спуская халат по рукам, тот падает вниз, следом соскальзывает портупея, а я пытаюсь не разнервничаться ещё больше.
Перестаёт улыбаться. Слишком долго тянет перед тем, как отвести от моего тела взор. Да и его пах слишком очевидно подаёт признаки жизни.
– Зачем?
– Ммм?
Не разрешает себе смотреть.
– Ждала зачем? Сейчас чего хочешь? Ты меня не любишь же?
Странный вопрос. Любить? Меня кто-то об этом спрашивал? Зачем меня спрашивать? Он понимает всё по лицу.
– Я об этом же, Гульназ! Когда Алан умер…
– Прекрати, – впервые кому-то указываю, ещё из-за упоминания старшего брата.
Совершенно не к месту сейчас он заговорил о нём, столько лет прошло.
И этот шепот заставил его посмотреть и удивиться ровно перед моим рывком. Перед тем, как я касаюсь его торса и, чуть потянувшись, целую под ключицей. Марат смеётся, поднимая взгляд к потолку, и вцепляется в мои плечи, немного отдаляя. Вглядывается в запыхавшееся лицо. Поправляет выбившуюся прядь, заправляя её за ухо и, закрыв на миг глаза, шепчет:
– Хорошо, я не каменный. Но потом не забивайся в свою клетку, когда всё изменится.
Рыком
Меня отчитывает мальчишка, думающий, что стал взрослым за эти месяцы. Но я его не одёргиваю и не отключаю звонок, пока такси едет от аэропорта.
– Свои билеты можешь засунуть себе куда-подальше, понял?
Досадно и грубо. А я всего-то проявил любезность и хотел пригласить шурина вместе с его девушкой здесь на очередную премьеру. Кажется, три прошлые, которые высылал по почте, им пришлись по вкусу.
– Да? Почему же?
– Ты эгоист, Марат. Не надо меня подкупать. И я не хочу видеть тебя рядом с Гульназ.
– Смешно это слышать именно от тебя, Таймурад.
– Я, может, умнею, Шайтан! И учусь ценить то, что имею. Она мне не чужая! Пусть мы и не ладили никогда, но мне её… жалко, ясно?
Всё-таки в чём-то их родитель был прав, младший вспыльчив. И так многого ещё не понимает. Но всё-таки оправдываюсь:
– Я тоже ценю, – осматриваю руку, понимая, что разговор опять повторяется, – и уберегаю её от многого, в том числе и от твоей семейки.
– От чего ты её там спасаешь? А? Отец гниёт в могиле! Ты должен её отпустить. Ничего с ней не будет. Может, жить наконец начнёт.
– А я ей запрещаю это? Я её не контролирую. Уже не раз тебе говорил, Гульназ сама решает, где, когда и с кем ей лучше.
– Ну ты непробиваемый…
Хмыкаю, когда по ту сторону звонок, скоротавший поездку, скидывается. Мы, как раз, подъезжаем к дому. Расплачиваюсь, выхожу на улицу и отворяю огромные кованые ворота, за которыми так любит прятаться эта птичка.
Не прошу от неё ничего. Не вмешиваюсь в её жизнь. Я сам дисквалифицировался. Дал ей всё, что мог и могу. И хотелось бы верить, что это только из-за Алана, но его кончину мы с её отцом притупили иначе. Не за её счёт.
И, как раз, об этом мне и надо поговорить, подготовить сначала её, потом её матушку, а следом уже и этому твёрдолобому всё объяснить. У меня есть лишь пара дней на это. Ну свыкнутся, познакомятся, привыкнут, сходство же поразительное.
Прохожу к дому, открываю дверь, ставлю чемодан и разуваюсь, заодно замечая черные лодочки её матери. Запахи, доносящиеся из кухни, смешались и теперь уже не поймёшь, что они там в очередной раз наготовили.
Знает же, что не притронусь. А если притронусь, ещё привыкну. Зачем мне это?
В коридоре отмечаю новую картину, повешенную за подрамник. Тёмные тона. И изображен наш дом. Можно подумать, что это ночь. Но едва ли дело лишь во времени суток. Горит лишь одно окно – в её комнате. И всё. И снова эти замершие капли от дождя.
Ну талантливая птичка. Жаль, что грустная.
Здороваюсь, любуясь своей женой. Хотя постоянно чувствовал и чувствую себя здесь затухающим. Словно в стоячей воде барахтаюсь.
Она сейчас такая… ранимая, маленькая, хрупкая канареечка с неидеальной чуть растрепавшейся прической и следом муки на щеке. Пытается храбриться и что-то себе надумывает.
И это же прогресс, нет? Взял её в жены безропотной, вылизанной, вытесанной, та даже скорбь по любимому брату боялась при мне выразить да и, как её мама, дышать переставала, когда я рядом оказывался. Смысл был там оставаться? Силой брать, доламывать? Алан бы не понял, он и в Британию со мной поступил, лишь бы от отца сбежать. Такое себе счастье. Не для меня.
Ухожу в комнату, принимаю душ и падаю на кровать нагишом. Тут идеально чисто, а я не перфекционист и не поехавший, чтобы жить чуть ли не в стерильной операционной.
Хочется что-нибудь испортить, передвинуть, поворошить, только уже завтра она выставит всё на места и поправит всё, что плохо лежит. Словно у неё ОКР*. Лучше бы это было так, я бы успокоился.
Наш дом – как дорогой отель в маленьком безлюдном городке. Хотя, может, я придираюсь. Но в её кабинетике нет этого всего, там царит творческий хаос, видел же это своими глазами. И это мне нравится куда больше, чем всё остальное, что она так искусно создаёт.
Я эгоист?
Ха, а мне так нравилось думать, что это защита. От внешнего мира, которого Гульназ так боялась. От какого-нибудь другого морального урода, которого бы подыскали ей на моё место. От какой-нибудь тяжелой штуки, которой мог прибить её головушку почивший. Да не знаю от чего ещё… ух, а я не муж, а superman просто.
Спасу, уберегу, замок оплачу, в котором так клёво прятаться. А потом уеду, чтобы этого не видеть. Cool же? Wow, motherf*cker shit.
Успеваю заснуть и стону, зарываясь под подушку, когда раздаётся стук. О да… вовремя.
Она едва ли решится постучать ещё раз, а если сама пришла, значит, тревожит её что-то важное.
Встаю, натягиваю домашние шаровары. Пытаюсь проморгаться прежде, чем открою дверь. И слушаю её взволнованную попытку со мной заговорить.
Dammmn, мы столько лет знакомы. Что такого трудного-то? Ну не сожру же я её, если она все выскажет прямо.
Приглашаю внутрь, падаю на кровать. На миг засматриваюсь, когда Гульназ закидывает ножки в кресле. Маленькая такая, красивая моя… и сам не верю, что мы приходим к этому.
Ребёнка? Она хочет ребёнка? Ну, ей двадцать девять, тридцать скоро. Это нормально, наверное, хотеть завести малыша.
Только от меня-то ей зачем?
Переспрашиваю и всё равно до конца не осознаю. Что она такое придумала?
Обещаю подумать – ей, крохе такой, не нравится.
Соглашаюсь – сбегает.
Нет, не верю, что мы переспим. Это неправильно.
* * *
* Обсессивно-компульсивное расстройство – психическое расстройство, проявляющееся в непроизвольно возникающих навязчивых, мешающих или пугающих мыслях, а также в том, что человек постоянно и безуспешно пытается избавиться от вызванной этими мыслями тревоги с помощью столь же навязчивых и утомительных действий.
6 перышко
Невозможно его понять?
Клетку? Как тривиально. И что именно должно измениться? Я всë обдумала, это неплохой вариант. Тогда почему он вновь делает шаг назад?
– Ты согласился, – вновь уточняю я, словно его согласие написано на бумаге и заверено нотариусом.
– Нет, изначально я… – потирает подбородок, выискивая слова, – был согласен просто с тобой переспать. Один раз и быстро.
Здесь не хватает только «чтобы ты от меня отстала». Я хмурюсь, а он выходит из кабинета, оставив меня почти голую и почти нетронутую.
И что это? Разве так можно? Ему не стыдно? Я же пришла, решилась, доверилась. Ну почти.
– А сейчас что? – Произношу, собрав свои тряпки и даже накинув халат.
Край пояса вообще заляпан соевым соусом, и пока не поздно, надо его застирать. Но мы ничего не решили! А если он подумает, что я свихнулась, и сбежит… ну, улетит под утро, что мне тогда делать?
Выхожу в его комнату и замираю.
– А сейчас иди спать. – Произносит он, уже спрятавшись от меня под одеялом на своей кровати.
Я должна послушаться! Без слов, без возражений, без претензий. Но мне хочется возразить! Уйти молча? Потому что так положено.
Дохожу до двери и касаюсь ручки. Вот сейчас выйду и всë же!
– Гульназ, – произносит он вдруг тихо.
Разворачиваюсь, замечая, как он поджал руку под голову и сейчас смотрит на меня.
– Да, Марат. – С тоном вечного покаяния.
– Если хочешь что-то сказать, стоит это сделать.
Да вот именно, что стоит это сделать, а не прятаться! Но произношу, конечно же, иное.
– Ты мой муж, – допускаю заминку, заметив скомканные шаровары, валяющиеся под кроватью, – как ты скажешь, так и будет правильно. – Хочется их поднять и вообще заявиться сюда с чистящими средствами, чтобы отмыть тот паркет и его голову. – Разве я могу о чем-то спорить?
Конечно же, нет.
– Можешь, – говорит он, выдержав приличную паузу, – можешь попробовать. Немного.
Он садится, совершенно не заботясь, что одеяло сейчас спало и скрывает лишь ноги.
– Я не смею.
Марат пожимает плечом.
– Как хочешь. Тогда уходи, – кивает за меня и явно ждет, давая мне выбор.
Зачем? Это какая-то проверка? И что я должна сделать? Сжав ладошки, в которых до сих пор моë грязное бельë, всë же решаюсь.
– Ты… – нет, не так, – прошу, закончи то, что начал.
Ну куда уж прозрачнее? И вроде бы даже его это не злит.
– Закончу.
– Когда?
– Когда придет время.
– Но ты обещал. Сегодня.
Мотает головой.
– Появились новые вводные, Гульназ.
Звучит так, будто моя затянувшаяся из-за его же отсутствия девственность – это что-то из ряда вон выходящее. Раз-два и всё! И будет ему «один раз и быстро»!
– Ты сказал, что не каменный. Я тоже! – Возможно, впервые говорю открыто. – Я тоже не каменная и мне трудно было решиться прийти сюда.
– Да, я знаю. – Без тени усмешек произносит он. – На этом заканчиваем?
Улыбается, заметив мои мысленные метания.
– Нет?
Хмурюсь, опять понимает.
– Нет. Что еще, Гульназ?
Тянет ответить безропотно.
– Более ничего.
Он сжимает полосой губы и вновь указывает на дверь.
– Okay, доброй ночи.
Да почему всë это так сложно?
7 перышко
Решишься на что-то иное?
– Точно! – вскрикиваю, едва выбравшись из сна. – Точно-точно!
Сажусь и тянусь за телефоном с тумбочки. Ввожу в поисковике заветное и радостно вскрикиваю, когда дохожу до контактов клиники женского здоровья и репродуктологии.
– Вот и всё! – Победоносно хихикаю, закрывая лицо ладошками.
Сейчас всего пять утра. Начнут они работать в десять, тогда и позвоню на горячую линию и запишусь на приём. Наверное, надо будет подготовить документы, пройти обследования, сдать анализы.
У врачей же есть медицинская тайна? И о конфиденциальности можно будет не переживать.
И ещё как-то Марата уговорить.
Хотя, думаю, этот вариант понравится ему больше вчерашнего.
Дома тихо, словно никого и нет кроме меня. Но это явно не так – его обувь стоит в обувнице, в которой я, как раз, навожу порядок. Заодно мою пол, протираю всё, в том числе каждую картину на стенах.
В восемь накладываю завтрак и даже не смущаюсь, когда слышу шум воды – Марат проснулся и ушёл в его ванную принимать утренний душ.
Воображение, конечно, пытается рисовать сцены, где я бы к нему присоединилась и мы бы продолжили кое-что на фоне произошедшего, но греет меня совсем другое.
Есть иной вариант.
Да, он более сложный, более прагматичный и более затратный, но… мы вполне богатая семья и наша обеспеченность не пошатнется, даже если потребуется несколько таких операций.
– Какая ты довольная, – Марат опирается о дверь, улыбается и заставляет меня поперхнуться кусочком морковной сумсы.
И один Аллах знает, сколько он так простоял, пока я витала в мыслишках, попивая смородиновый чай и пожевывая выпечку.
Он только из душа, волосы толком не высушил и с них скользят по скуле капельки, стекают к щетине и опускаются по шее, огибают ключицу и катятся вниз по торсу прямо до полотенца.
Молчание затягивается, хотя я уже прокашлялась и проглотила всё, что смогла проглотить.
– Я вчера забыл про чемодан. Не разобрал его.
Бывает, я видела.
– Ты стирала одежду?
Кивок.
– Нижнее бельё? – Улыбается шире.
– В сушилке. – Отпиваю глоток, пряча неловкость. – Сложено. Но я побоялась заходить к тебе, пока спал.
– Побоялась? – Спрашивает, выходя в коридор.
Приходит спустя минуту, натянув на себя лишь трусы.
Зачем-то садится за стол, а я встаю.
– Накормишь?
По моему ошарашенному лицу всё, видимо, ясно.
– Доставку ждать долго. – Точно оправдывается.
И? Его это никогда не смущало. Выдохнув, подхожу к холодильнику, раскрываю его и начинаю перечислять всё, что таится в контейнерах.
– Азу, плов, токмач, сумса, сладости и моя вчерашняя овсянка.
– Каша сойдёт, – отвечает мне.
И по позе и рваным жестам, я понимаю, как ему здесь неловко. Ну как и мне. Тогда зачем? Голоден? Не особо похоже.
Ставлю перед ним разогретую кашу с кусочком сливочного масла, наливаю чай, в который он сам добавляет кусочек сахара. А потом предлагает сесть мне и поесть с ним.
Секундочку… Мне? Сесть и поесть с ним? Ха-ха, смешно.
– Так не делается, – тихо произношу я, вытерев руки о полотенчико, – мне лучше уйти тогда в столовую, – показываю пальцем направление.
Указывает на мою кружку.
– Сядь, Гульназ.
Кривлю губы, но слушаюсь, присаживаясь на край и вытягиваясь струной.
Спустя минуту решаюсь коснуться кусочков пирога. И старательно отвожу взгляд, чувствуя, как он таращится, улыбаясь и пожевывая своё.
– Как спала, Гуль?
Пожимаю плечом.
– Как обычно. – Опять молчим. – А ты?
Его дежурная улыбка вдруг почти искрится.
– Эмм, – размешивает кашу, – давно не видел влажные сны. Так что не очень.
Только сила духа не даёт подавиться ещё раз. И, может, встать и уйти, зачем он такое сказал?
– Знаешь, кто в главной роли? – Оголяет клыки и отпивает из кружки. – А вкусно!
Хвалит, надеюсь, чай.
– Марат…
– Что?
– Я, как раз, хотела об этом поговорить.
– Об этом?
Смущение…
– Нет, не совсем.
Кивает и, облокотившись, прикусывает губу, вглядываясь.
– Я… нашла вариант.
– По поводу?
– Ну… думаю, тебе он понравится больше. Только надо будет пройти обследование.
Слегка прищуривается. Я продолжаю:
– И сдать анализы. У нас есть хорошие репродуктологи. Моё состояние для них не проблема, так что…
– Так, я не совсем понимаю. Ты… – ведёт в воздухе рукой, – анализы, обследование. Ты хочешь запланировать… – немного шипит прежде, чем произнести, – беременность?
– Да. То есть, нет. Не совсем, Марат. – Выдохнув, решаюсь говорить вкрадчиво. – Речь об ЭКО. Ты просто сдашь, – опускаю взгляд к виднеющимся кубикам, – материал. И всё. И если он подойдёт, я пройду процедуру и у нас будет наш общий ребёнок.
Я его заморозила сейчас, да? Почему он застыл?
8 перышко
Такое возможно?
Марат потирает переносицу, рот и выдыхает, потупив взгляд.
– Так. – Концентрируется на моём лице. – А такое возможно? Ты же… нетронутая.
Будто это моя вина.
– Да, я же говорю, это сейчас не проблема. Я пока не уточняла подробности, но в общих чертах – да.
Сдувается, отодвигаясь от столешницы.
– Мне… надо подумать.
– Я понимаю, что это ответственное и очень серьёзное решение. Но для тебя ничего не изменится, честно. – Произношу мелодично и убедительно.
Судя по выражению лица, не понимает.
– Ты продолжишь жить, ну, где угодно, но не здесь. И всё будет совсем как обычно. Я ничего от тебя не требую. Только этот дом, – улыбаюсь виновато.
Сцепляет руки под грудью и выгибает бровь.
– То есть, если ты вдруг пройдёшь через это, то предлагаешь мне… быть… как ты сказала? Донором био-материала и папой по праздникам?
– Ну да, наверное… это же хорошо?
Надувает щеки и выдыхает одними губами, чётко показывая, что заявление моё спорно.
– Нет? Ты же тоже не хочешь играть в семью? Зачем нам это? Это же смешно, и не про нас совсем.
– Я вообще об этом не думал, птичка.
– Ну вот, – пробую улыбнуться, – это отличный вариант, честно! И тебе не придётся со мной… – скрашиваю виновато, – спать. Я просто погорячилась вчера, прошу прощения!
Нелепица. Марат спрашивает:
– Тебе так хочется ребёнка?
Вместо «да» пожимаю плечом. Он это улавливает, так что приходится исправляться.
– Конечно. Дети – это же прекрасно!
– И ответственно.
– Ну-у-у… я справлюсь.
– Точно? Ты одна со всем этим хочешь справиться?
– Ну есть же, в конце концов, мама… и няни? Такси, частные клиники, частные ясли, детские сады, элитные школы с особым отношением? Я не думаю, что это настолько сложно и я буду такой уж ужасной мамой. Ну, наверное…
На едва заметный миг закатывает глаза и шумно встаёт со стула.
– Можно я… запишусь всё-таки?
– Сама? Не испугаешься?
Он неплохо меня знает. Да и не так давно я же лично переложила все организационные моменты на его плечи, предоставив ему и его команде лишь свои работы. Хотя и этого мне хватило для волнения. С ответственностью у меня проблемы – я настолько боюсь всё испортить, что начинаю этот провал визуализировать и в итоге почти всегда порчу.
– В общем, я понял. – Убирает тарелку в посудомойку и ополаскивает кружку. – Если для тебя это так важно, дерзай. Но мне надо подумать. Я же могу отказаться?
– Пока что да. Конечно, – утвердительно киваю, – я попробую проконсультироваться для начала, можно?
Вздохнув выходит из кухни, оставляя меня с мыслью, что он всё-таки ну почти разрешил. Только простой поход в больницу вызывает у меня трепет, а такой… да еще и с анамнезом почти тридцатилетней девственницы… – не дойти бы вместо клиники до уныния, с которым я тоже вполне знакома.
Рыком
Видел её маму, когда отъезжал от дома. Та пряталась за шторами, но её выдал траур, мало отличный от её черной обычной паранджи. Как обычно, ждала когда можно будет заявиться к Гульназ. Хотя я никогда не был против неё или кого-либо ещё. И даже если младший брат явится в дом, я буду ему только рад. Но дело тут не во мне и не в моём отношении, не в моих интересах.
Сложная семья, подарившая мне сложную жену. Хотя почивший глава семейства всегда хвалился тем, как её воспитал «под меня», даже не задумываясь, как ей живётся такой переломанной.
Судя по круглому переводу со счёта на её карточку, Гуля всё же решилась, но сейчас, под вечер, когда я вновь сел «ужинать» на кухню, мельком заметив в своём кабинете идеальную чистоту, она молчит и глаз на меня не поднимает.
Спросить что-то самому? Поймёт, что моё «не контролирую» не такое уж и стопроцентное. Довольствуюсь сегодня свежеприготовленной сёмгой с овощами, запивая всё черным татар-чаем, о горечи которого уже подзабыл.
– Я… – наконец произносит хоть что-то, – вкусно?
Натянуто улыбается.
– Да, очень.
– Ты решил питаться дома? – Тут же поясняет, опустив взгляд на свой чай. – Я просто спрашиваю, чтобы знать.
Будто в этом доме когда-нибудь бывает не наготовлено на целую ораву?
– Не хочется ждать доставку, – называю всё тот же повод, продолжая копаться в рыбе.
Вновь молчит, не развивая темы. И это вполне на неё похоже, но сегодня же произошло что-то важное, верно? Даже если всё прошло отвратно, я могу знать об этом?
– Я… – едва слышно повторяет круг.
– Да? – Так же занимаюсь поеданием овощей.
– Я звонила в клинику.
Только звонила?
– Угу, и?
– Ну вот…
– Это всё? Только записалась?
Может, правда, просто подготовила деньги, кто ж знает-то.
– Нет. На самом деле, у них было окошко…
Хмыкаю.
– Повезло?
– Да, там кто-то отменился… и меня записали, – неторопливо вытягивает ниточки.
– Хорошо, ты молодец. И? Ты съездила?
– Да. С мамой.
Я не сомневался. Прячу улыбку за кружкой. Тут же морщусь от вкуса – как-то привык к сладкому или хотя бы нейтральному.
– Та-а-ак, и?
Гульназ прячет руки под стол и становится нашкодившей школьницей, которую сейчас якобы будут отчитывать.
– Ну маме я не сказала, зачем мне к врачу… просто немного соврала про плановое обследование.
– Угу… так?
– И… она не поверила, ну потому что знает, что я к подобному за полгода готовлюсь.
Вновь прячу улыбку за горечью.
– Okay, ладно.
– И врач – женщина. Хорошая. Кажется, у неё высшая категория. Но я ещё про неё почитаю… попозже.
Уточнения для неё важны. Особенно первое.
– Хорошо. Как всё прошло?
Вдыхает, мило надувая щёчки.
– Да так… она выслушала… про всё спросила. У тебя же нет никаких, – запинка, – проблем? Да? Я просто сказала, что нет. Ну в мужском смысле.
Нет, я не смеюсь сейчас, умиляюсь. Прочищаю горло и киваю.
– Не было. Проблем.
– Ага. А… половую жизнь ты активно ведёшь… вёл?
Shit, знай Алан, о чём я говорю с его сестрой, он бы меня прикончил. Хотя интересно, каким бы он сейчас был? Ну у нас есть вполне явный шанс узнать это лет через двадцать. Ай, так и не поговорил же с ней. Так, про что мы?
– Активно.
Даже бровью не ведёт.
– Я так и ответила.
– Умничка.
Мотает головой едва заметно, отбрасывая похвалу. Поднимает глазоньки и произносит, видимо, главное:
– Нужно, чтобы ты завтра заехал в клинику и сдал анализы, ну и тестовую пробу.
– Пробу?
Как рыбка открывает и закрывает рот.
– А, понял, – смеюсь.
Подрочить на журнальчики и фильмы для взрослых в стерильной комнате? А не так уж и ново – здесь такое бывало. Гульназ же смущается ещё пуще:
– Извини, пожалуйста.
Милые у нас нынче разговорчики.
– Вот, и как придёт результат, мы будем знать, какие шансы. Это даже надёжнее, потом со следующей успешной сдачи выберут сразу здоровых…
В груди тяжелеет, я засматриваюсь на её губы. Веду языком по зубам, чувствуя нарастающее возбуждение.
– Я понял, птичка. Что-то ещё?
– Да, там нужно будет соблюдать диету, не пить кофе, не употреблять алкоголь.
Опережаю:
– Поддерживать здоровый образ жизни, ясно.
– И… воздержаться от… – надувает щёчки.
– Секса. – Пузырь лопается, забавляя. – Я уловил. Врач даст рекомендации? Разберусь, не переживай.
– Прости, – вновь скатывается к своему воспитанию.
– Прекрати. Где та отважная канарейка, которая вчера мной командовала? Нет её? Жаль. Мне понравилось.
Закрывает глаза и просит молча продолжить есть. А я обдумываю, всерьёз ли мы пойдём на это.
Дело не в деньгах и отчасти не только в её желании.
Я уверен, что поубавь она свою гипертревогу, и всё станет проще. Но опять же – мы уже повязаны браком. И хоть сам не встретил такую женщину, из-за которой хотел бы всё разрушить и забыть вот эту выросшую девочку, но не хочется не давать канареюшке такого же шанса, связывая нас ещё туже.
Даже если она им не пользовалась. Когда-то же догмы рухнут? И я должен буду её отпустить.
Гульназ уходит к себе первая, а я, убирая посуду, слышу, как хлопает дверь и щёлкает замок, но не в её комнате, а в студии. Ушла рисовать? Интересно, что будет на этот раз.
Каждый мой приезд – полотно. Или мне так хочется думать, так как работ в нашем доме явно больше.
Dammn, почему «нашем»? Это её дом. Она здесь хозяйка. Без оговорок.
Я выхожу в коридор и засматриваюсь на последнюю. На этот дом.
Что тогда было-то? Выставка. Похороны. Что еще?
Она из-за отца это написала? Чувствую, нет.
Одинокая и покинутая. Кем? Мною.
