Текст книги "Укротить ловеласа (СИ)"
Автор книги: Дарья Сойфер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 1 (4)
– Как думаешь, это злокачественное? – вдруг донеслось ей в спину.
Надя обернулась: Платон сидел на кровати, натянув джинсы по колено, и задумчиво разглядывал родинку на левом плече.
– Ты долго будешь одеваться? Серьезно, у меня племянник быстрее в садик собирается.
– Не помню, она раньше у меня была или нет… Не знаешь хорошего дерматолога?
У Нади во рту бурлили всякие разные слова в адрес «злокачественной» родинки Платона и хождения по дерматологам. Но слова эти пришлось проглотить: хоть что-то. Такими темпами дожить до полноценного завтрака Наде удастся уже ближе к ужину. Опыт подсказывал ей, что проще успокоить Платона, чем спорить с ним, да и на споры у Нади не было ни сил, ни времени.
Поэтому она подошла к мужчине, в чьих глазах читалась тревога о неминуемой близкой кончине. Ох, как же хотелось отхлестать его, отлупить от души, чтобы привести в чувство! С какой старательностью и методичностью он испытывал ее терпение!
Надя глубоко вздохнула, подождала, пока кислород пробежит по организму и соберет излишки ярости, а потом склонилась над плечом Платона. Родинка была самая обыкновенная. Ничем не выдающаяся. Посредственная донельзя. А кроме того, она была у Платона еще с детства.
Но Надя почему-то замерла, пытаясь это сформулировать. Она знала, что должна что-то сказать Платону, но не могла вспомнить, что именно. Взгляд упрямо пополз от родинки дальше по плечу к крепкой шее и ключичной впадинке, где застыла последняя капля воды, которую почему-то очень хотелось подцепить кончиком пальца.
И Надя бы так и сделала, к вящему своему стыду, если бы в эту самую секунду телефон в ее заднем кармане не грянул трелью.
– Да! Это меня! – судорожно пробормотала она, хватаясь за гаджет.
– Я в курсе, – Платон бросил на нее озадаченный взгляд: мол, может, это не меня стоит показать специалисту? – Телефон же твой.
– Ага!
Надя хотела мазнуть пальцем по экрану, чтобы ответить, но телефон выскользнул из отчего-то вспотевшей ладони и с глухим стуком упал на ковер.
– Я… Я сейчас…
– Давай я…
Они пробормотали это одновременно, но Надя так спешила нагнуться первой, что не рассчитала и коснулась рукой того, что трогать никогда в своей жизни не планировала. Не в смысле вообще, а в смысле у Платона.
– Извини, я… – Наде показалось, что она вот-вот задохнется. – Я отвечу… – телефон все же удалось подцепить дрожащими пальцами, и Надя ответила на звонок, прочитав имя Саши, но не сразу заметив, что набрал он ее по видеосвязи. – Привет, милый.
Она резко выпрямилась, одернула блузку, но помогло это слабо. Вид у нее был, как у человека, застуканного на месте преступления. Щеки горели, волосы растрепались, а глаза норовили выскочить из орбит.
– А ты где? – Саша обеспокоенно щурился в телефонную камеру, и Надя повернулась так, чтобы он не мог разглядеть за ее спиной сексодром Платона. – Ты в порядке вообще?
– Я?! Конечно в порядке! – Надя попыталась придать голосу убедительности. – Собираюсь в Вену, предупреждала же. Забыл?
– Не я один, – шепнул Платон, довольный своим чувством юмора, и Надя показала ему кулак.
– Ты так и не сказала, где ты! – Саша вытянул шею, как будто это помогло бы ему увидеть всю комнату. – Я приехал, а твоя сестра говорит, что тебя со вчерашнего вечера не видела.
Ну, Машка! Зараза мелкая! Восемнадцать лет, а ведет себя… Все потому, что Надя отказалась прикрыть ее перед родителями, когда Маша намылилась на Казантип с друзьями. И надо было Саше именно сегодня сыграть роль ревнивого жениха! Только ведь в субботу вместе ужинали, мало ему, что ли?
– А зачем ты вообще при… – и тут Надю осенило.
Воспоминание ослепило вспышкой: вот Надя проверяет документы в визовый центр, а в наушнике у нее что-то болтает Саша. Мол, опять ты куда-то улетаешь… Опять с ним… Давай я хотя бы отвезу тебя в аэропорт… Конечно, милый. Твою ж! Все из головы вылетело, когда Платон не взял трубку, и пришлось мчаться к нему…
– Малы-ы-ыш, – полувопросительно-полувиновато протянула она.
И как Платон делает это невинное выражение лица, даже когда его поймаешь без штанов? Этот честный-пречестный взгляд, – вот как у него получается?
– Ты забыла, – отрезал Саша. – Ты опять про меня забыла. Я вообще тебе нужен? Хоть немного? – он сделал паузу, давая Наде возможность оправдаться, но не успела она сформулировать правильные извинения, как он нанес следующий удар. – Ты опять у него.
Это был даже не вопрос, и Надя неопределенно склонила голову набок. При желании этот жест можно было принять и за «да», и за «нет, – по желанию вопрошающего. Но Саша уже все для себя решил.
Надя уже набрала воздуха, чтобы наплести Саше, почему Платон ну никак не мог обойтись без ее помощи, – что-то про форс-мажор, это всегда звучит солидно. Но Платон в кои-то веки решил повести себя по-дружески. Прийти на выручку товарищу.
– Малыш! – бодро воскликнул он, как Карлсон, подскочил к Наде и весело помахал на камеру. – Честное слово, все невинно! Мы просто собираем мой чемодан. А то я ночью не успел… Не до того было, сам понимаешь. Так что ты Надюшу не ругай, я тебе ее верну в целости и сохранности.
– Как думаешь, это злокачественное? – вдруг донеслось ей в спину.
Надя обернулась: Платон сидел на кровати, натянув джинсы по колено, и задумчиво разглядывал родинку на левом плече.
– Ты долго будешь одеваться? Серьезно, у меня племянник быстрее в садик собирается.
– Не помню, она раньше у меня была или нет… Не знаешь хорошего дерматолога?
У Нади во рту бурлили всякие разные слова в адрес «злокачественной» родинки Платона и хождения по дерматологам. Но слова эти пришлось проглотить: хоть что-то. Такими темпами дожить до полноценного завтрака Наде удастся уже ближе к ужину. Опыт подсказывал ей, что проще успокоить Платона, чем спорить с ним, да и на споры у Нади не было ни сил, ни времени.
Поэтому она подошла к мужчине, в чьих глазах читалась тревога о неминуемой близкой кончине. Ох, как же хотелось отхлестать его, отлупить от души, чтобы привести в чувство! С какой старательностью и методичностью он испытывал ее терпение!
Надя глубоко вздохнула, подождала, пока кислород пробежит по организму и соберет излишки ярости, а потом склонилась над плечом Платона. Родинка была самая обыкновенная. Ничем не выдающаяся. Посредственная донельзя. А кроме того, она была у Платона еще с детства.
Но Надя почему-то замерла, пытаясь это сформулировать. Она знала, что должна что-то сказать Платону, но не могла вспомнить, что именно. Взгляд упрямо пополз от родинки дальше по плечу к крепкой шее и ключичной впадинке, где застыла последняя капля воды, которую почему-то очень хотелось подцепить кончиком пальца.
И Надя бы так и сделала, к вящему своему стыду, если бы в эту самую секунду телефон в ее заднем кармане не грянул трелью.
– Да! Это меня! – судорожно пробормотала она, хватаясь за гаджет.
– Я в курсе, – Платон бросил на нее озадаченный взгляд: мол, может, это не меня стоит показать специалисту? – Телефон же твой.
– Ага!
Надя хотела мазнуть пальцем по экрану, чтобы ответить, но телефон выскользнул из отчего-то вспотевшей ладони и с глухим стуком упал на ковер.
– Я… Я сейчас…
– Давай я…
Они пробормотали это одновременно, но Надя так спешила нагнуться первой, что не рассчитала и коснулась рукой того, что трогать никогда в своей жизни не планировала. Не в смысле вообще, а в смысле у Платона.
– Извини, я… – Наде показалось, что она вот-вот задохнется. – Я отвечу… – телефон все же удалось подцепить дрожащими пальцами, и Надя ответила на звонок, прочитав имя Саши, но не сразу заметив, что набрал он ее по видеосвязи. – Привет, милый.
Она резко выпрямилась, одернула блузку, но помогло это слабо. Вид у нее был, как у человека, застуканного на месте преступления. Щеки горели, волосы растрепались, а глаза норовили выскочить из орбит.
– А ты где? – Саша обеспокоенно щурился в телефонную камеру, и Надя повернулась так, чтобы он не мог разглядеть за ее спиной сексодром Платона. – Ты в порядке вообще?
– Я?! Конечно в порядке! – Надя попыталась придать голосу убедительности. – Собираюсь в Вену, предупреждала же. Забыл?
– Не я один, – шепнул Платон, довольный своим чувством юмора, и Надя показала ему кулак.
– Ты так и не сказала, где ты! – Саша вытянул шею, как будто это помогло бы ему увидеть всю комнату. – Я приехал, а твоя сестра говорит, что тебя со вчерашнего вечера не видела.
Ну, Машка! Зараза мелкая! Восемнадцать лет, а ведет себя… Все потому, что Надя отказалась прикрыть ее перед родителями, когда Маша намылилась на Казантип с друзьями. И надо было Саше именно сегодня сыграть роль ревнивого жениха! Только ведь в субботу вместе ужинали, мало ему, что ли?
– А зачем ты вообще при… – и тут Надю осенило.
Воспоминание ослепило вспышкой: вот Надя проверяет документы в визовый центр, а в наушнике у нее что-то болтает Саша. Мол, опять ты куда-то улетаешь… Опять с ним… Давай я хотя бы отвезу тебя в аэропорт… Конечно, милый. Твою ж! Все из головы вылетело, когда Платон не взял трубку, и пришлось мчаться к нему…
– Малы-ы-ыш, – полувопросительно-полувиновато протянула она.
И как Платон делает это невинное выражение лица, даже когда его поймаешь без штанов? Этот честный-пречестный взгляд, – вот как у него получается?
– Ты забыла, – отрезал Саша. – Ты опять про меня забыла. Я вообще тебе нужен? Хоть немного? – он сделал паузу, давая Наде возможность оправдаться, но не успела она сформулировать правильные извинения, как он нанес следующий удар. – Ты опять у него.
Это был даже не вопрос, и Надя неопределенно склонила голову набок. При желании этот жест можно было принять и за «да», и за «нет, – по желанию вопрошающего. Но Саша уже все для себя решил.
Надя уже набрала воздуха, чтобы наплести Саше, почему Платон ну никак не мог обойтись без ее помощи, – что-то про форс-мажор, это всегда звучит солидно. Но Платон в кои-то веки решил повести себя по-дружески. Прийти на выручку товарищу.
– Малыш! – бодро воскликнул он, как Карлсон, подскочил к Наде и весело помахал на камеру. – Честное слово, все невинно! Мы просто собираем мой чемодан. А то я ночью не успел… Не до того было, сам понимаешь. Так что ты Надюшу не ругай, я тебе ее верну в целости и сохранности.
Надя обреченно провела по лицу пятерней. Да, в дружеской помощи лучше тренироваться заранее. Не умеешь – не суйся. И если уж тебе приспичило убедить парня своей подруги, что у тебя с ней ничего нет, попробуй для начала одеться.
Глава 2 (1)
– Да ладно, ну сколько можно злиться! – Платон миролюбиво пихнул ее плечом: уже второй час ластился, как котенок. Разве что пузиком кверху еще не падал, демонстрируя полную покорность.
Надя отвернулась к иллюминатору. Обычно в самолете Платон любил занимать место у окна, но сегодня он поблажек не заслужил. Из-за него в тысячах метрах внизу сейчас неистово обижался Саша, и Надя даже не знала, простит он ее, или пора менять статус в соцсетях на «одинокая старая дева». Так ведь трудно сейчас найти себе достойного мужика!
– А я тебе отдам свой десерт, – предатель на соседнем кресле зашуршал оберткой от кекса с изюмом. – Ну? Смотри, какой вкусный. Как ты любишь. – Платон сменил голос на мультяшный писк: – Скушай меня, Надюша…
– По-твоему, так разговаривают углеводы? – она мрачно покосилась на него, но кекс все же отобрала. – И чтоб ты знал, я терпеть ненавижу изюм.
Она не льстила себе: вряд ли Платон расщедрился, чтобы добиться ее прощения. Просто он уже много лет не ел мучного и сладкого и старался любыми способами избавиться от искушения. В том числе, передавая запретные продукты Наде.
Временами ей казалось, что она для него – один из контейнеров для раздельного сбора мусора. Стекло – в зеленый, пластик – в синий, а простые углеводы – Наде. И всякий раз, когда к Платону заявлялась Римма Ильинична, свято уверенная в том, что правильное питание – это то, что приготовлено с любовью, и приволакивала полные сумки домашней выпечки, все пирожки, плюшки и шанежки благополучно кочевали через Надю в семейство Павленко.
– И раз уж мы теперь помирились, я хотел взять билеты в Венскую… – начал было Платон, но запнулся, наткнувшись на свирепый взгляд Нади. – Чего?
– Помирились? – процедила она тем же тоном, которым обычно самые черные ведьмы насылают свои самые черные проклятия. – Меня из-за тебя Саша бросил!
– Ну, он ведь так прямо-то не сказал…
– Ну да, ну да, – она разломила несчастный кекс пополам. – «Больше мне не звони» – это же, считай, на свидание позвал.
Платон с опаской покосился на изничтоженный символ примирения.
– Кекс-то здесь причем? Так же нельзя с едой… Ты когда руки последний раз мыла? В аэропорту? – Платон поморщился, глядя, как она бесцеремонно выковыривает изюмины, кроша и терзая мучную плоть. – Постой, ты же не собираешься его теперь есть?
– А я вообще сегодня руки не мыла, – и Надя со зловредной ухмылкой отправила в рот первый кусочек, отчего Платона передернуло.
Он был брезглив с детства. При всей своей любви к еде, ни за что бы не съел то, что упало на пол или, не приведи Господь, на стол в общепите. Как в одном человеке чистоплюйство сочеталось в абсолютной неразборчивостью в интимных связях, Надя не понимала, но сейчас ей до чертиков хотелось его помучить. Она знала: попади Платон во вражеский плен, нашлось бы всего два способа довести его до исступления, чтобы он сдал все пароли и явки. Первый – сыграть фальшивую ноту. Второй – засунуть палец в его еду. И сейчас Платон смотрел на нее с таким первобытным ужасом, как будто она не кекс поглощала, а добрую порцию опарышей.
– Прекрати… – он зажмурился и отвернулся.
– Фто-фто? – переспросила она с демонстративно набитым ртом. – Не флыфу!
– Женщина, ну сколько можно! На меня же крошки летят!
Впервые за целый день Надя испытала нечто, похожее на удовлетворение. Ничтожно малая компенсация по сравнению с потерей парня, но все же приятно.
– Бессовестный ты… – она сделала большой глоток безвкусного кофе.
– Вечно ты из всего делаешь трагедию, – Платон отряхнулся и, убедившись, что от кекса осталась только печальная горка изюма, повернулся к Наде. – Вы же и встречались-то всего ничего. Сколько там у вас свиданий было? Три? Пять?
– Два.
– Вот видишь, – заулыбался Платон. – А ты завелась. Найдешь себе…
– Два года, – перебила она. – Мы встречались два года.
– Но… Когда ты успела? Я бы заметил…
– А я сама не замечаю уже, есть у меня личная жизнь или нет, – Надя подняла руку, подзывая стюардессу. – Я просыпаюсь – и думаю о том, что там у тебя на сегодня. Ложусь спать – и думаю о том, что у тебя на завтра…
– То есть ты все время думаешь обо мне? – он придвинулся к ней поближе и кокетливо поиграл бровями.
– Да иди ты! – она ткнула его в бок и с облегчением передала поднос стюардессе. Вот сложит столик – и сможет полноценно повернуться к Платону спиной, не придется сидеть, соприкасаясь с ним бедрами. Была бы Надина воля, она бы воткнула между сиденьями звуконепроницаемый непрозрачный щит.
– Ну признайся, он же тебе даже не нравился, – напирал Платон, будто не понимая намеков. – Ты даже ни разу не заплакала, а женщины обожают реветь от неразделенной любви.
– А ты что, до слез меня хотел довести?..
Надя уже собиралась высказать все, что у нее накопилось, или хотя бы донести до Платона, что единственный мужчина, который не нравится ей по-настоящему, сидит сейчас слева от нее и нарывается на тяжкие телесные повреждения. Но вовремя вспомнила, что Платона надо не просто доставить на репетицию с целыми руками и ногами, но и дать ему настроиться. И спор о том, кто виноват, этому не поспособствует. Пришлось выдохнуть и поскрести по внутренним сусекам в поисках терпения.
– Так, ладно, – Надя выпрямила спину и нацепила дежурную улыбку продавца-консультанта. – Репетиция в пять, до этого тебе надо пообедать. Могу поискать ресторан по дороге из аэропорта, тебя отправлю в концертный зал, а сама заселюсь в отель и потом заберу тебя с репетиции…
– Эй, ну погоди, – взмолился Платон. – Не включай опять робота, пожалуйста! Давай поговорим…
– Не стоит.
Глава 2 (2)
До конца полета Платон еще несколько раз предпринимал неловкие попытки помириться. То рожи корчил за спиной у пассажира, то изображал пальцами человечка, который решил вскарабкаться на Надю, как альпинист, и все время падал.
В пантомиме Платон был силен с детства. Всегда так делал на скучных уроках по музыкальной литературе. Они с Надей садились рядом, и пока убеленная сединами Элеонора Вильгельмовна дрожащим голосом распространялась о композиторах Могучей кучки, Платон ее незаметно пародировал, чем доводил Надю до колик. А она пыжилась и стискивала зубы, даже кусала свой кулак, чтобы не расхохотаться в голос и не омрачить память Модеста Петровича Мусоргского.
Невозможно было злиться на Платона, когда он так сильно напоминал ей того мальчишку, плюшево-безобидного, что хотелось положить голову ему на плечо и спросить с улыбкой: «Да где ж ты пропадал-то все это время?» Но Надя держалась. И пусть пальцевый человечек-альпинист был забавным и трогательным, Надя знала: расслабится сейчас, и не пройдет и дня, как Платон выкинет очередной фортель. Нет, только деловой настрой и профессионализм, только так она могла сохранить лицо. Поэтому Надя без лишних церемоний пихнула Платону распечатки нот и велела ему сидеть и молча повторять свою партию.
В аэропорту Вены их ожидали сразу две неприятности: длинная очередь из китайских туристов на паспортном контроле и не в меру веселый таможенник. Кто не путешествовал по миру с музыкальным инструментом стоимостью в полсотни тысяч евро, тот ничего не знает о чувстве юмора. И когда бравый австрияк в форме решил, что виолончель на снимке в паспорте, – а всякому приличному инструменту полагается комплект документов, в котором разве что СНИЛС не хватает, – отличается от виолончели в чехле, Надя поняла: день будет долгим. Порой ей казалось, что проще перевезти через границу пару нелегалов, чем одну задекларированную деревяшку со струнами и смычком.
Пришлось включить все свое обаяние: улыбаться, как на приеме у стоматолога, демонстрируя пломбу на верхней шестерке, изменить тембр голоса на кокетливое мурлыканье и вообще всячески изображать милую легкомысленную девицу, которая только и мечтала всю жизнь побывать в Австрии. Когда парень в фуражке собрал своих коллег на консилиум и соблаговолил пропустить Надю, Платон и виолончель, до репетиции оставалось всего два часа.
– Ты бы ему еще свой номер оставила и адрес гостиницы, – пробурчал Платон, когда они загрузились со всем багажом в такси.
– Вот когда нам на границе попадется девушка, мы бросим на баррикады тебя, – Надя подцепила ногтем крышку телефона, чтобы вставить местную симку.
– А блузку расстегивать было обязательно? – не унимался Платон, и Надя подумала, что в следующий раз лучше повезет его в чехле от виолончели. – Уж сразу бы кинула ему в кабинку лифчик, освободились бы час назад.
– Возьму на заметку. Давай телефон, я тебе тоже карту поменяю.
Конечно, ее задевало брюзжание Платона. Ишь ревнивец выискался! Как будто не из его постели Надя с утра выпроваживала незнакомую девицу, чтобы они вообще успели на рейс. Но какой спрос с гения? Им прощается все.
Обижаться на курицу, несущую золотые яйца было бы, по меньшей мере, глупо. Платон не просто толкнул Надю вверх по карьерной лестнице, он и был ее карьерой. Единственным и самым ценным клиентом. Только благодаря Платону Надю стали замечать в агентстве. И пусть он вредничал и не имел ни малейшего понятия о том, откуда берутся документы, и как их заполнять, пусть не умел ориентироваться в незнакомых городах и мог потеряться на открытой площади, а порой пускался в похождения, и Надя носилась с ним так, как не снилось и Римме Ильиничне, – пусть. Несмотря на все это он был ее кормильцем.
И да, временами ей ужасно хотелось высказать ему в лицо, какой он избалованный, или просто поколотить, а потом пойти к шефу и попросить любого другого музыканта, хоть баяниста или балалаечника, – она держалась. Знала, что Платон ее по-своему любит и никогда не предаст.
Высадив Платона у небольшого ресторанчика на Карлсплац неподалеку от Мюзикферайн, – Венской филармонии, – Надя направилась в отель. Ноги противно жужжали, в ухе попискивало после посадки, но расслабляться было рано. В Вене она была впервые, но по остальной Европе поколесить успела и подозревала, что после десяти вечера город, скорее всего, вымрет, и можно будет сколь угодно долго стучать в запертую дверь небольшого отеля на окраине: до следующего утра никто и пальцем не пошевелит.
В отеле Надя сделала очередное на сегодня неприятное открытие: на австрийцев хваленый немецкий педантизм не распространялся.
– У меня бронь на два номера: Павленко и Барабаш, – обратилась она по-английски к девушке на ресепшн.
– Да-да, Павленко, двойной номер, – расплылась в улыбке та и протянула Наде ключ-карту.
– Нет, вы не понимаете. Два номера. Цвай, – и для вящей убедительности показала два пальца.
Девушка, не переставая улыбаться так, что у Нади свело скулы, заглянула в компьютер и радостно кивнула.
– Доппельт, – сообщила она. – Две комнаты.
Словесный пинг-понг, состоящий преимущественно из «цвай» и «доппельт» и со стороны больше напоминающий перекличку в немецких войсках, затянулся минут на десять. Надя позвала администратора, и тот, расшаркиваясь в извинениях, уже на полноценном английском донес до нее, что произошла ужасающая техническая ошибка, и номер у Нади забронирован только один. Предоплату вернуть, к сожалению, никак нельзя, и пусть это пятно позора навечно заклеймит их семейный бизнес. Других свободных номеров нет, но если Наде угодно, она может без труда подыскать другой отель поблизости, а здешний носильщик поможет ей с багажом. Или, исключительно из уважения к Наде, администратор готов предоставить бесплатную бутылку шампанского и вазу фруктов в качестве компенсации.
Будь у Нади чуть больше сил, и не растрать она свой запал на Платона, Сашу и бравого таможенника, она бы точно отправилась в другой отель. Из принципа. Не любила поощрять халатность. Но сегодня бутылка шампанского казалась Наде единственным средством, чтобы пережить уже этот дурацкий день. Она манила и звала, и Надя будто уже слышала дразнящее перешептывание пузырьков и представляла, как нальет себе полный бокал, вытянет ноги и закроет глаза. И даже перспектива делить с ванную с Платоном пугала уже не так сильно.
Надя сдалась. Да, поступила малодушно, но она собиралась похоронить эту тайну прямо здесь, на ресепшн, и скрыть от Платона весь пердимонокль с номерами, а главное, комплимент от отеля. Потому что делиться шампанским в ее планы не входило. К тому же, Платону все равно не стоило пить накануне важного концерта. А что касается фруктов… Что ж, может, она и оставит в вазе пару яблок.