Текст книги "Улыбка 45-го калибра"

Автор книги: Дарья Донцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 9

По дороге домой я обнаружила, что закончились сигареты, и, припарковавшись возле какого-то метро, пошла разглядывать ларьки. Сигарет «Голуаз» не было. В одной будке я увидела знакомую пачку, но красного цвета, а мне требовалась голубого. Густо натыканные палатки радовали глаз изобилием. Печенье, конфеты, разноцветные бутылки, орешки, чипсы. Хорошо теперь в Москве, можно купить все что угодно. Хотя и подделок полно. Вон красуется «Парфюмерная лавка». Не советую покупать там французские духи. Глаз заскользил по полочкам, и я увидела знакомые баночки «Маркус». Интересно, однако. Я наклонилась к окошку.

– Почем «Маркус»?

– Восемьдесят рублей, – последовал ответ, – берите.

– Сколько?

Толстая продавщица принялась нахваливать товар.

– Дороговато, конечно, можно подешевле отыскать, но крема хорошие, все довольны, попробуйте.

Я приобрела тюбик, на котором значилось «Бальзам для рук», вернулась в «Пежо» и принялась изучать содержимое.

Выглядела и пахла светло-желтая масса не слишком приятно, каким-то лекарством. Размазав ее по кисти, я поехала в Ложкино. Вот ведь как странно. Тот же «Маркус» в кабинете Шиловой стоит пятьсот долларов. Предположим, что она – вульгарная обманщица, встречаются такие нечестные доктора. Подсовывает клиенткам самую обычную мазь и уверяет, что дает им волшебное средство. Но неужели она и Сабину надувает? У той полочка просто ломилась от продукции фирмы «Маркус»: кремы, лосьоны, маски – словом, вся косметика была под этой маркой. И потом, я-то хорошо помню, как у меня мигом сошло пигментное пятно на одной руке. Значит, хитрая Роза случайно обнаружила качественную отечественную косметику и теперь впаривает ее наивным богачкам. И не боится, что поймают.

Я въехала в ворота. Опасаться ей некого. Дамы, которые готовы, не поморщившись, выложить пятнадцать тысяч долларов за гладкую морду, не ездят в метро и не разглядывают дешевую косметику в ларьках, так что шанс попасться почти равен нулю.

Вечером, лежа в кровати, я приняла решение. Все складывается просто великолепно. Похоже, что Роза и впрямь не брала яйца. Не знаю, откуда взялась во мне эта уверенность, но она присутствовала. Вот и хорошо. Завтра заявлюсь к Шиловой, покажу ей эту баночку, сообщу, что знаю правду, и за свое молчание потребую всю известную ей информацию о Владимире Сергеевиче, Леониде Георгиевиче и Якове.

Счастливо улыбаясь, я заснула крепким сном. Разбудил меня телефонный звонок. Прежде чем схватить трубку, я глянула на будильник: шесть утра. Небось ошиблись номером. Сколько раз убеждалась, что на ночь следует отключать мобильный. Частенько звонят пьяные, с тупым упорством требующие Лену, Галю, Аню…

– Алло, – буркнула я, собираясь сказать следующую фразу: «Вы не туда попали».

Но из наушника понесся высокий нервный голос моей подруги Риты Замощиной:

– Дашка, у тебя есть парча?

– Что? – не разобрала я спросонок. – Арча? Это что? Продукт или животное?

– Парча!!! – заорала Рита. – Материал такой блестящий, с золотой ниткой.

– Нет, – ответила я растерянно.

– Катастрофа! – завопила Рита. – Все пропало! Прямо-таки и нет? А шторы? Помнится, у вас в столовой висят бежевые портьеры с золотой вышивкой.

– Правильно, но это не парча, а шелк, Зайка привезла из Парижа, мы…

– Они блестят? – перебила меня Рита.

– Ну… немного, – ответила я, сдаваясь под этим натиском.

– Переливаются?

– Да.

– Еду.

– Куда?

– К тебе, – сообщила Рита, – снимай одну штору, она мне нужна.

Я села в кровати и уставилась на противно пищащую трубку. Мне почудилось, или Рита и впрямь уже катит сюда, чтобы снять нашу штору? Да что случилось-то, в конце концов?

Все выяснилось через сорок минут, когда ненакрашенная Ритуська влетела в мою спальню и заорала:

– Давай скорей, у меня времени только до девяти. В десять начало, а их еще скроить и сшить надо. Надеюсь, у тебя есть машинка?

– У Ирки имеется, – робко ответила я.

Ритуська весит почти сто килограммов, но и рост у нее гренадерский, чуть-чуть до метра девяносто не дотянула. В молодости она играла в баскетбол и даже добилась определенных успехов. Сами понимаете, попадаться ей под горячую руку не рекомендуется.

– Хорошо, – резюмировала Ритка, – тащи стремянку.

– Зачем?

– Штору снимем, с пола даже я не дотянусь. Ну торопись же, времени в обрез.

И она стала энергично выталкивать меня в коридор. С огромным изумлением я затем наблюдала, как Ритка отцепила одно полотнище и удовлетворенно пробормотала:

– Прекрасно, они чистые. Тащи ножницы и машинку.

– Зачем?

– Шторы шить.

Я разинула рот. Содрать с окон портьеры, чтобы сделать из них драпировки?! Нет уж, хоть и побаиваюсь гневливую, непредсказуемо вспыльчивую Ритуську, но ей придется сейчас объяснить мне свое поведение!

– Ничего не принесу, пока не пойму, что случилось.

– Мой Масик… – завела Ритуська, встряхивая штору, – едет сегодня на выставку.

Я слушала ее, удивляясь тому, насколько у человека может съехать крыша. Сама люблю животных, но Замощина своего Масика, на мой взгляд, не слишком симпатичного кота угольного окраса, просто боготворит.

Три года назад Рите подарил его один из ее ухажеров. Помнится, что тогда Замощина пришла в ужас, увидав, какой презент притащил любовник. В ее уютной, вылизанной до блеска квартирке одинокой женщины никогда не было животных. В гневе Ритулька разорвала все отношения с мужиком и собиралась выбросить котенка к мусорным бачкам. На дворе мел ледяной декабрь, стужа ломала асфальт. Ритуська недрогнувшей рукой посадила ненужного котика возле вонючего железного короба и пошла домой. Вдруг ее как будто бы кто-то толкнул в спину, и Замощина оглянулась. Крохотный комочек безропотно лежал на ледяной земле. Он не плакал, не пищал, не бросался за женщиной, просто молча распростерся возле помойки, покорившись судьбе. Котик явно приготовился к смерти. Внезапно Замощина, сама не понимая почему, вернулась, со вздохом взяла подаренное безобразие, принесла домой, устроила в коробке из-под обуви и принялась выхаживать. Сейчас Масик огромный котяра, ленивый и до невозможности избалованный. Ест он только мясо, причем парное, с рынка, от размороженного воротит нос, гречку и творог ему и предлагать не стоит. Масик любит спать, развалившись на обеденном столе, его, естественно, никто никогда не охаживал ни веником, ни тряпкой. Весь запас нерастраченной Ритуськой любви, который должен был бы достаться несуществующему мужу и детям, вся страсть и нежность – все это рухнуло на Масика. Если он, не дай бог, чихнет, Ритка созывает дома консилиум ведущих ветеринаров. Когда кот, обожравшись парной телятиной, заработал понос, Замощина в панике позвонила мне и велела достать лекарство для своего любимца в Париже, не больше и не меньше.

– Достань мне в Париже лекарство.

Никакие уверения, что сейчас в нашей столице можно добыть любое снадобье, не подействовали. Масику требовались капли именно из Франции.

Сейчас новая трагедия. Сегодня ровно в десять утра она должна демонстрировать Масика на кошачьей выставке. Ритуля подошла к проблеме серьезно. Кота вымыли, расчесали, намазали средством для блеска шерсти, нанесли на когти розовый лак. Надели на шею золотую цепочку, на лапку – браслетик. Приготовили и выставочную клетку: проволочный ящик с ярко-желтым матрасом и огненно-красной мисочкой для воды. Ритка подумала, что угольно-черный кот будет особенно эффектно смотреться на подстилке цвета летнего солнца рядом с миской, похожей на помидор. Одним словом, все было готово. Но вчера поздним вечером, ближе к полуночи, Ритке позвонила одна из устроительниц выставки и поинтересовалась, будет ли там завтра Масик. Мимоходом она спросила:

– Про занавесочки не забыли?

– Какие такие занавесочки? – обомлела Ритка.

Выяснилось, что на выставке проволочная клетка должна быть задрапирована. Во-первых, кошки тогда не видят друг друга и меньше волнуются. А во-вторых, на фоне красивых занавесок животное смотрится гораздо лучше. Если клетка не будет задрапирована парчой, судьи мигом наморщат носы и отдадут вожделенные награды тем котам и кошкам, чьи хозяева вовремя подсуетились.

Ритка заметалась по квартире, тщетно пытаясь решить возникшую проблему. Магазины уже закрыты, откроются к тому времени, когда Масик уже должен красоваться в клетке на глазах у восхищенно рукоплещущей толпы. Ритка схватила телефонную книжку и принялась обзванивать знакомых. Но никто не мог ей помочь. У Нели Роговой нашлась было парчовая накидка на кресло, но зеленая. Сами понимаете, что вкупе с желтым матрасом и красной мисочкой она смотрелась бы ужасно. Чуть не рыдая от горя, Ритулька вдруг вспомнила, что видела в нашем доме бежевато-золотистые шторы. И вот теперь, лихо кромсая их ножницами, она приговаривала:

– Самое оно, изумительный колер, Масику пойдет.

Я оставила ее в столовой и поднялась к себе в спальню. Минут через десять снизу раздались гневные голоса. Это Зайка обнаружила гостью, уродующую драпировку. Но Риту переорать невозможно. Через час во дворе хлопнула дверца автомобиля. Слава богу, Замощина уезжает. Но не тут-то было. Удача сегодня явно отвернулась от меня. «Хр, хр, хр…» – какое-то время доносилось с улицы. Затем Ритка влетела в мою спальню и заорала:

– Живей, собирайся!

– Куда?

– У меня мотор не заводится.

– Где он у тебя? – вздохнула я.

– Не умничай! – взвизгнула Рита.

Пришлось везти ее во Дворец ЦСКА. Едва мы прибыли на место, как Замощина, схватив перевозку с котом, приказала мне:

– Бери клетку.

Понимая, что меня несет бурный поток, я покорно взяла проволочный каркас, внутри которого моталась часть того, что ранним утром еще украшало нашу столовую.

– Живей, живей, – торопила Ритка, – опаздываем.

Сметая всех, кто попадался на пути, Замощина ворвалась в зал.

– Стой тут, – приказала она, – за номером побегу.

Ничего не понимая, я навалилась на стену и услышала нервное «мяу».

В большой клетке, украшенной ярко-зелеными занавесками, сидело нечто. Я уронила проволочное сооружение, которое держала в руках. Такого животного мне еще ни разу не приходилось видеть. Огромное тело опиралось на мощные лапы. Оно было покрыто клочкастой серой шерстью. Но не это самое удивительное. В конце концов, встречаются гигантские кошки. Совершенно изумляла голова животного – почти лысая сверху, под подбородком она была окаймлена бородой. Из-под выпуклого лобика глядели ярко-карие глаза. Я совсем растерялась. В семействе кошачьих вроде бы не встречается подобный окрас радужки. Это нечто меланхолично взирало на царившую вокруг суету. Я не выдержала и спросила у хозяина, парня лет тридцати:

– Простите, это кто?

– Наполеон Бель Диамант фон Грей, – спокойно ответил тот.

– Он, извините, из кошек?

Юноша внимательно посмотрел на меня и задал встречный вопрос:

– А вы предполагали увидеть здесь страуса?

– Нет, конечно, но она…

– Это кот.

– Простите, бога ради, он такой, как бы это выразиться поточней, оригинальный.

Хозяин вздернул брови:

– Наполеон уникален. Второго такого нет.

– А что за порода.

– Лысоголовый швётель, из Франции, – буркнул парень и отвернулся, всем своим видом демонстрируя, что не собирается продолжать беседу.

Я продолжала изумляться. Швётель! По-французски швё – это волосы, значит, если перевести название породы монстра на русский, получится нечто вроде Лысоголового волосатика.

– Девушка, – пробормотала незаметно появившаяся за моей спиной женщина лет шестидесяти.

– Вы мне?

Тетка шепнула:

– Давайте отойдем.

Мы отошли в сторонку.

– Не верьте этому с лысым котом, – прошептала тетка. – Из Франции, как же! Смех, и только. Он в Припять ездил.

– Кто? Кот? – совсем ошалела я.

– Нет, конечно. Хозяин. Привез оттуда котенка, за километр видно, что мутант, и давай брехать про иностранных эксклюзивных котят. А наши-то дураки, как услышат, что из-за границы, мигом разум теряют. Свидетельство небось сам на компьютере сделал. Теперь на всех выставках первые места берет. Новая порода лысоголовых кошек.

Я вздохнула. Очень похоже, что котик действительно прибыл из Чернобыля. Хотя, если вспомнить, что первых сфинксов хозяйка нашла на помойке… А теперь полистайте специализированные журналы: сфинксы – одни из самых дорогостоящих котят.

– Я сразу поняла, что вы любите животных, – бормотала тетка, – поэтому предлагаю только вам. «Бурмиль» возьмете? Дорого, зато с гарантией, что настоящий. У меня сертификат есть.

– Это что такое – «Бурмиль»?

– Вы не знаете? – свистящим шепотком выразила свое удивление тетка. – Чудо-лекарство. Шерсть, зубы, когти, все будет просто в идеальном состоянии, а у старых животных наступает омоложение.

– И почем такая штучка? – поинтересовалась я, думая о Черри.

Пуделихе не помешали бы хорошие зубы и крепкие когти. Баба расстегнула сумку и вынула белую упаковку.

– Десять ампул всего три тысячи долларов.

– Сколько? – опять уронила я на пол клетку. – Да за эти деньги «Жигули» купить можно.

– Дело хозяйское, – ответила коробейница и растворилась в толпе.

– Куда ты подевалась?! – заорала Ритуська, выныривая откуда-то из глубины зала. – Представляешь, мой номер тринадцатый! Вечно не везет. Ты зачем клетку на пол поставила? Масик может заразу подцепить. Ну ни о чем попросить нельзя, все шиворот-навыворот сделает!

– Извини, уронила случайно, от неожиданности. Тут подходила сумасшедшая и предлагала за три тысячи долларов лекарство для животных, вот я клетку и не удержала. «Мурмиль», «Пурвиль» не помню точно.

– «Бурмиль»! – подскочила Замощина. – Господи, и ты отказалась! Где она? Где? Как выглядит?

Я растерянно пожала плечами:

– Такая простая, в серой кофте, с сумкой.

– О боже, – стонала Ритка, – я этот «Бурмиль» целый год хочу купить!

– Ты с ума сошла, да? Такие деньги за ерунду?

– Здоровье Масика – это не ерунда, – окрысилась Ритуська.

– Да что в этом лекарстве такого особенного?

– Внимание, – донеслось из динамиков, – третью группу прошу на ринг. Опоздавших оценивать не будут!

– Ой, – подскочила Рита, – бегу. Пока, не забудь в восемь вечера за нами заехать!

Я пошла к машине. Да уж, бизнес, связанный с домашними животными, весьма выгодная штука. Всегда найдутся ненормальные вроде Замощиной, готовые ради своих питомцев на любые, даже самые идиотские поступки.

Глава 10

Возле кабинета Шиловой не было ни одного человека. Я постучалась и, не дождавшись ответа, всунула голову в кабинет.

– Можно?

Роза Андреевна сидела у стола, уронив голову на вытянутые перед собой руки. Странная поза настораживала. Я быстрым шагом вошла в комнату, наклонилась к косметологу и спросила:

– Роза, вам плохо?

Дама не повернула головы, я обошла стол и увидела ее лицо. Сразу стало понятно, что с Шиловой приключилась беда. Иссиня-белые щеки, такие же губы, потускневшие глаза.

– Что случилось? Сердце? – испугалась я. – Сейчас врача позову.

Внезапно женщина прохрипела:

– Всё, найди яйцо, он убил, взял я…

Раздался хрип. Перепуганная донельзя, я влетела в соседний кабинет и заорала:

– Шилова умирает.

Две женщины в белых халатах кинулись в коридор. Поднялась суматоха, потом приехала «Скорая помощь». Но все усилия врачей оказались безрезультатными. Спустя десять минут после прибытия кардиологов Роза Андреевна умерла. Я сидела у ее кабинета, тупо наблюдая, как медики сновали с перекошенными лицами по коридору. В этой косметологической лечебнице не привыкли к смертям, это не районная больница, где покойники – дело обычное, никого не пугающее. На Семипрудную же приезжают в основном здоровые люди. Наверное, поэтому врачи казались растерянными. Через какое-то время суматоха улеглась. Ко мне подлетела молоденькая медсестричка.

– Шилову ждете?

Я кивнула.

– Она не придет на прием. Хотите к доктору Геворкян? Великолепный специалист, пойдемте, я вас провожу.

– Что с Розой Андреевной?

Медсестра покраснела:

– От духоты в обморок упала, случается такое, вегетососудистая дистония…

– А я слышала, как врач со «Скорой» говорил, что она умерла.

Девушка стала пунцовой.

– Верно, только тут не хотят клиентов пугать, вы уж, пожалуйста, не говорите об этом. А вам за молчание сегодняшний прием у Геворкян будет бесплатным. Согласны?

– Отчего она скончалась?

Девчонка нахмурилась:

– Сердце, инфаркт, раз – и нету. Повезло.

– Хорошенькое везение.

Медичка со вздохом ответила:

– Вы и представить себе не можете, как люди мучаются. А тут раз, и все. Ну так мы идем к Геворкян?

– Спасибо, но я лучше домой пойду.

– Как хотите, – вздохнула девушка, – если потом надумаете, приезжайте.

В конце коридора появилась толпа врачей. На всякий случай я предпочла исчезнуть. Влезла в «Пежо», закурила и призадумалась. Инфаркт. Это, конечно, не исключено. Сердечно-сосудистое заболевание может настигнуть человека в любом возрасте. Роза Андреевна великолепно выглядела – лет на сорок, не больше. Но, думается, она была значительно старше. Небось сама пользовалась своими чудодейственными уколами. Что-то мешает мне принять версию о внезапно случившемся инфаркте. Перед смертью Шилова, собрав остатки сил, сумела пробормотать:

– Всё, найди яйцо, он убил, взял я…

Договорить фразу не успела, началась агония. Но умирающая узнала меня, она попыталась произнести имя убийцы, но не смогла. Однако Шилова сумела сообщить, что убийца – тот же человек, который украл яйцо. А поскольку мне точно известно, что безделушка, сработанная Фаберже, пропала во время вечеринки, то круг подозреваемых сужается до трех человек. Это Владимир Сергеевич Плешков, Леонид Георгиевич Рамин и некий Яков, о котором, кроме имени, мне ничего не известно. Посидев пару минут в прострации, я вытащила телефон и, набрав номер справочной, попросила:

– Дайте, пожалуйста, адрес и телефон НИИ тонких исследований.

Получив необходимую информацию, я вновь потыкала в кнопки и, услыхав «Алло!», сказанное приятным женским голосом, заныла:

– Девушка, вам сотрудники не нужны?

– Если хотите устроиться начальником сектора, – на полном серьезе ответила дама, – то можете подавать на конкурс. Вам понадобится диплом доктора наук…

– Нет, простите, очевидно, я не туда попала. У меня даже высшего образования нет. Просто мне сказали, что вам нужна уборщица.

– У нас имеется место лаборантки, – по-прежнему серьезно сообщила собеседница, – оклад пятьсот рублей плюс премия. Необходима трудовая книжка.

– А без нее?

– Это невозможно. Хотя, поговорите в отделе кадров.

Я уже собралась было мчаться на Новозаводскую улицу, где располагался институт, но вовремя сообразила. Бедная женщина, желающая получить место с окладом в пятьсот рублей, не может явиться к работодателю в супермодном брючном костюме от «Валентино», с сумочкой от «Гуччи» под мышкой, источая при этом аромат обалденно дорогих духов. Нет, надо переодеться, а заодно и подумать, где можно раздобыть трудовую книжку.

Проблему одежды я решила просто. На Ленинградском шоссе я увидела вывеску «Секонд-хенд из Америки» и завернула направо. Небольшой подвальчик оказался под завязку забитым шмотками. К своему глубокому удивлению, я обнаружила на вешалках довольно большое количество хороших новых вещей с незначительными дефектами. Цены радовали глаз. Отличный белый пиджак, украшенный ярлычком от «Диора», стоил всего четыреста рублей. Правда, на нем не было ни единой пуговицы, но это ведь такая ерунда… Смею вас уверить, что подобная вещичка на Тверской тоже потянет на четыреста, но только не рубликов, а долларов.

Я пошевелила вешалки и поинтересовалась у продавщицы:

– А где вещи попроще и подешевле?

– В мешках, – движением головы указала та в угол, – восемьдесят рублей за килограмм.

Я порылась в указанном месте, вытащила жуткое бордовое платье и решила, что это как раз то, что мне нужно. Остался нерешенным вопрос с трудовой книжкой. Внезапно меня осенило, и я рванула в Ложкино.

Дома царило спокойствие. Черри мирно спала в коробе, вокруг нее кучковались разноцветные щенята: черные, белые, рыжие.

– Юнона еще не пришла в себя? – спросила я у Ирки.

– Давно проснулась, – ответила домработница.

– Чего же вы тогда кутят ей не отдали?

– А она не хочет, – пояснила Ирка, – кукушка, а не мать. Сами попробуйте. Вон она в кресле дрыхнет.

Я наклонилась над ящиком, выбрала самого маленького «лисенка» и подсунула под живот Юне. Мопсиха вскочила и заворчала.

– Вот видите, – вздохнула Ирка, – мы уже пытались ее в ящичке устроить. Одеяльце положили, деток туда поместили. Только эта сучка убегает от них. Так что придется Черри матерью им быть.

Я со вздохом вернула «лисенка» на место. Значит, и среди собак попадаются негодяйки.

– Ира, у тебя есть трудовая книжка?

– А вам зачем?

Я замялась.

– Моя подруга хочет устроиться на второе место работы. Там книжку потребовали. Думала, может, ты дашь…

– Пусть лучше на рынке купит.

– Где? – удивилась я.

– На любом рынке, да хоть на нашем, у дороги, ходят люди с картонкой на груди, где написано: «Дипломы, трудовые книжки».

– Да ну?

– Поезжайте, посмотрите.

Я вскочила в «Пежо» и понеслась на МКАД. При выезде на окружную магистраль расположен огромный рынок. Чего там только нет: стройматериалы, бытовая химия, товары для сада и огорода. Помотавшись между торговцами, я поинтересовалась у мужика, предлагавшего паркет:

– Не видели тут парня с трудовыми книжками?

– Вон у будки сидит.

Я подбежала к серенькому строению и спросила сидевшего там парня:

– Трудовые книжки есть?

– А то! – и он протянул мне серую книжонку.

– Так она незаполненная!

– Ясное дело, – развеселился молодой мужичонка, – сама напишешь, чего надо.

– А печать?

Он указал пальцем на будку.

– К ним ступай, скажи, Михалыч прислал.

Через час я вернулась в Ложкино с документом. Улыбчивый мальчишка оформил мне книжку. Из сделанной в ней записи следовало, что я всю жизнь проработала лаборанткой в каком-то загадочном НИИ редких проблем.

– А мне не дадут завтра по шапке в отделе кадров. Вдруг позвонят в это учреждение?

Паренек рассмеялся:

– Если бы вы в солидную организацию на приличное место устраивались, то ни в жисть не посоветовал бы такую липу туда нести. А лаборанткой… Не бойтесь, проверять не станут, им главное, чтобы вы были без вредных привычек. Только по ваc сразу видно: женщина положительная.

Без пятнадцати восемь я вспомнила про Ритку и, проклиная свою забывчивость, понеслась во Дворец ЦСКА.

Замощина не ругалась. Масик получил две награды, и Ритка пребывала в благостном настроении. Ее огорчало только то, что не удалось купить вожделенный «Бурмиль». Всю дорогу до Ложкина она зудела:

– Искала, искала эту тетку, но она словно в воду канула. А все ты!

Я молчала, да и что тут скажешь? Правда, когда Ритуська завела ту же самую песню в десятый раз, не утерпела и спросила:

– Где бы ты, интересно мне, взяла такую прорву денег?

– Для здоровья Масика, – взвилась Ритка, – мне ничего не жаль, поняла?

На мой взгляд, кот выглядел патологически здоровым, но Ритулька продолжала убиваться из-за отсутствия «Бурмиля». Она мне так надоела, что я сказала:

– Ладно, если тебе некуда девать деньги, попытаюсь достать эти ампулы.

Замощина заткнулась. Когда мы въехали во двор, она спросила:

– Надеюсь, Аркадий починил мою машину?

Я возмутилась до глубины души:

– С какой стати он будет копаться в моторе чужой машины?

– Он же любую тачку оживить может!

– Да, но Кеша работает.

– Мог бы и дома остаться на один денек, – парировала Ритка. – Мне теперь придется у тебя ночевать.

– Без проблем. Устроим тебя с Масиком в комнате для гостей.

– Завтра отвезешь меня на выставку.

– Опять? Тебе не надо на работу?

– У Масика шесть показов подряд, я взяла неделю отгулов.

Да уж, повезло мне. Надо и впрямь вызвать завтра мастера, а то Замощина поселится у нас навсегда и заставит меня каждое утро кланяться Масику.

НИИ тонких исследований стоял в большом парке. Я прошла от ворот по довольно узкой аллейке и наткнулась на серое четырехэтажное здание, на двери которого висела вывеска – «Роддом № 242 имени Олеко Дундича». Глупее и не придумать. Насколько помню из школьного курса истории, этот молодой хорват был бойцом 1-й Конной армии и погиб в начале двадцатых годов в бою. Но, может быть, он очень любил женщин, и поэтому его именем назвали роддом? Впрочем, я сама появилась на свет в заведении имени Надежды Крупской. Вот уж загадка так загадка. При чем тут бедная Надежда Константиновна, у которой никогда не было собственных детей?

Что-то меня занесло не туда. Где же НИИ тонких исследований? Пришлось зайти в роддом и обратиться в справочную.

– Обойдите здание с торца, – пояснила приветливая, похожая на печеное яблочко старушка. – Мы с ними всю жизнь соседи, в одном доме помещаемся.

Я глубоко вздохнула и села на скамейку. Надо собраться с мыслями, чтобы не навалять глупостей.

На соседней лавочке сидела обнявшись молодая пара.

– Ну не плачь, Юленька, – тихо бормотал мужчина, – не надо, успокойся.

– Тебе хорошо говорить, – всхлипывала Юля, – ребенок-то мой.

– И мой тоже, – возмутился муж.

– Но я его шесть месяцев носила, а теперь убить?!

– Так ведь краснухой ты заболела. Слышала, что доктор говорил? Стопроцентно идиот может получиться, бревно без разума, под себя ходить станет и мычать. Плод погиб, это точно.

– Нет, – горько рыдала Юля, – все равно любить буду. Он внутри меня живет, толкается, поворачивается, и убить? Он жив!

– У нас еще дети будут, – пытался вразумить муж жену. – А этот умер.

– Но его же убьют! – нелогично возразила Юля, рыдая. – Ой, не могу, господи, за что? Почему именно со мной такое?

В глубине холла открылась небольшая дверка и выглянул мужчина в зеленой хирургической шапочке.

– Ну готова? Пошли.

– Ой, – в голос завопила женщина, – не пойду, нет, и точка.

Врач подошел к паре и ласково сказал:

– Не дури. Ты перенесла краснуху, плод погиб.

– Но он шевелится.

– Тебе кажется, это перистальтика.

– Но…

– Молодой человек, – повернулся доктор к мужу, – ваша жена находится в шоковом состоянии, у нее стресс, но вы-то вполне нормальны? Вы-то понимаете, что ей грозит смерть?

Муж начал подталкивать слабо сопротивляюшуюся Юлечку к входу в роддом. Женщина сначала упиралась, но потом неожиданно пошла. В дверях она обернулась и сказала:

– Никогда тебе этого не прощу.

Доктор и Юля исчезли. Муж достал носовой платок, промокнул потный лоб, глянул на меня и растерянно сказал:

– Видали? Краснухой заболела, а теперь меня ненавидит за то, что искусственные роды вызывать приходится.

Я с пониманием вздохнула. У нас на кафедре когда-то работала Женя Неуёмова. Будучи беременной вторым ребенком, она подхватила от семилетней дочери краснуху, и ей пришлось идти на аборт. Я помню, как Женька плакала, а мы все утешали ее. Но краснуха – это серьезно. На девяносто процентов вы получаете ребенка с пораженным головным мозгом.

– Она потом придет в себя, – сказала я, – и поймет, что ошибалась, не обращайте внимания.

– Дай-то бог, – вздохнул муж, – а то прямо жуть берет. Была жена как жена, вдруг, бац – и фурия.

– Это пройдет, вы только потерпите.

Мужчина хмыкнул и ушел. Я поднялась и двинулась обходить здание с торца. На душе было гадко. Бедная женщина, представляю, каково ей сейчас!

В отделе кадров пожилая женщина со старомодной «халой» на голове не выразила никакого удивления, поглядев на липовую трудовую книжку.

– Звонила вам, – быстро сказала я, – разрешили приехать, сказали, место есть.

– Отчего уволились? – равнодушно спросила она.

Я была готова к подобному вопросу.

– Наш НИИ приказал долго жить. Сотрудников отправили в бессрочный отпуск.

– Да уж, – вздохнула кадровичка, – загубили науку. У нас тоже три калеки остались, кто помоложе, те давно слиняли. Стыдно сказать, докторам наук, заведующим отделами и лабораториями по три тысячи платят. Это же сто долларов!

Я сочувственно закивала головой, но в глубине души изумилась. Интересно, однако, получается. Роза Андреевна говорила, что Владимир Сергеевич Плешков, директорствующий в данном забытом богом месте, и его заместитель Леонид Георгиевич Рамин отлично зарабатывают. Я видела мужиков всего один раз. На них были надеты великолепные смокинги, и уезжали они на больших сверкающих иномарках. Вряд ли все это было куплено на оклад. Хотя, ничего удивительного – сейчас народ зарабатывает где и как может.

– Пойдете в лабораторию к Туманову Оресту Львовичу, – принялась объяснять кадровичка, – второй этаж, комната 29…

Она не успела закончить фразу. В комнату влетела с неподобающей для ее солидного возраста прытью женщина.

– Анна Константиновна, – заорала она так, что у меня заложило уши, – горе-то, горе-то какое! Господи, несчастье!

– Что случилось, Елена Глебовна? – испугалась кадровичка.

– Вы не знаете?

– Нет.

– Владимир Сергеевич погиб!

Из рук Анны Константиновны выпала ручка.

– Не городите чушь! Что за бред?

– Господи, – заломила руки Елена Глебовна, – только что Верочке сообщили! Вот горе, вот горе.

– Подождите в коридоре, – велела мне Анна Константиновна.

Я послушно села на обшарпанный стул и стала наблюдать за происходящим. Из всех комнат начали выходить люди. Понеслись охи, вздохи, некоторые женщины держали в руках носовые платки. Наконец вернулась Анна Константиновна, хмурая, с плотно сжатыми губами.

– Заходите, – обронила она.

Я проскользнула в дверь и тихо спросила:

– Может, мне лучше завтра прийти?

– Почему? – ответила вопросом на вопрос Анна Константиновна.

– У вас горе…

– Директор умер, – сухо ответила кадровичка.

– Очень жаль, – вежливо сказала я, – но он, наверное, был совсем пожилым.

– Отнюдь нет, – кратко отреагировала кадровичка, заполняя какие-то бумаги. – Только что пятидесятилетие справил.

– Надо же, – покачала я головой, – что же случилось?

Анна Константиновна хмуро посмотрела на меня, вытащила пачку сигарет и сообщила:

– Инфаркт. Восхождение на вершину Олимпа часто отнимает у мужчин здоровье. Ступайте, вас ждут в лаборатории, вот направление.

Я взяла бумажку, пошла к выходу и, закрывая дверь, оглянулась. Анна Константиновна, очевидно, не ожидала, что новая лаборантка обернется. На ее лице играла счастливая улыбка, а в глазах плескалось глубокое удовлетворение. Казалось, дама только что узнала не о смерти директора института, а о чем-то необычайно приятном, например, рождении внука или о повышении зарплаты. С таким лицом Зайка смотрит на весы, когда те показывают на два кило меньше, чем обычно. Поймав на себе мой взгляд, Анна Константиновна нахмурилась, но глаза ее продолжали сиять.