Текст книги "Книга взросления. В двух историях"

Автор книги: Дарья Чупрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– О. Ну, нормальная такая сказка, чего печальная-то?

– Смерть всегда печальна.

– Так там никто не умер.

– Как? Нет, нет, мы явно говорим о разных сказках. Птица умерла, а после это существо восстало из мертвых и отнесло девочку в прекрасную страну? Нет, нет, здесь явная аллюзия на Рай, крылатый прелестный народец…

– Сашенька…

В меня впиваются его губы. На вкус они хуже, чем на вид, он плохо владеет своим языком. Мой квадратный зад упирается в стол, и я поддаюсь. Странно, он не такой вкусный, как в моих снах, где-то неуклюжий и совсем нетрезвый, его руки сразу проникают под мою майку.

– Не нужно, Денс.

– Ну чего ты? Я все знаю, не ломайся…

Он не ласкает мне шею и плечи, не целует с придыханием запястье, он просто сосет мою нижнюю губу, кряхтя и отдуваясь, как старый дед. БДЫЖЬ! С таким звуком разбивается мое очарование им.

За окном злая полная луна выплескивается медовым блеском по скучающему небу. Она интересней, чем его поцелуи. Он резко поворачивает меня спиной к себе.

– Пусти.

– Да че ты, уже начали же.

Его руки крепко сжимают мои, и я чувствую напор, он возится со своей ширинкой.

– Пусти, говорю!

Денис явно воспринимает мою борьбу как заигрывание и не без труда закидывает меня на плечо, несет в комнату. Я пытаюсь вырваться, но он груб и упорен.

– Пожалуйста, не трогай меня…

Я плачу, а паузы между словами заполняет его горячий-неуклюжий язык. Он наваливается на меня всем телом, он не жалеет меня, не думает обо мне, в его руке крепко сжата моя грудь, от напора кажется, что она вот-вот лопнет, мне очень больно, но больше страшно. Голос застревает в глотке. Мне сложно кричать, я несу что-то бессвязное, повторяю его имя все так же в своей постели, но уже не зовя, а отгоняя, моля его не о любви, а о пощаде.

– Денис, пожалуйста…

Он закрывает мой рот.

Я кричу и в последней попытке спастись от неизбежного сжимаю ноги и извиваюсь, как уж на сковородке, ни разу еще мое тело не обладало такой грацией. Видимо, мне удалось задеть его, сделать ему больно, он отпускает меня. Бросает, почти плюет в меня.

– Шлюха, зачем пустила тогда?

– Убирайся вон, урод! Мразь поганая!

С невероятной резвостью я вскакиваю с кровати и хватаю его за шкибот. Удивительно, откуда во мне взялось столько силы, но, видимо, адреналин и впрямь чудесная штука. Я открываю дверь и пинком вышвыриваю это пьяное тело в подъезд.

– Куртку верни!

С удовольствием, мне твои вонючие тряпки не нужны, лишь обтираться об них. Я резко хватаю его олимпийку и со смаком швыряю в его лицо.

ХЛОП!

Вот теперь действительно все. Аплодисменты!

Мужчина мечты, мать его…

Глава 7.

Я осталась одна со звоном тишины в ушах. Голова проламывалась от натиска обрушившегося на нее отчаяния. Я принялась тереть виски. Мои руки синие. Все в пятнах. Болит.

Кричать не хочется. Я не чувствую течения жизни в моих венах, словно все тело – мокрые тряпки. Марионетка. Марионетка с разорванным ртом. Меня начинает швырять из стороны в сторону, тело бьется о стены и шкафы узкого коридора. Хватит. Хватит. Сглатываю сухость во рту и бегу в свою комнату. На столе лежит исписанная лекциями тетрадь, вырываю последнюю страничку и судорожно ищу карандаш, ручку, да хотя бы и кусок угля! Черт. Ну вот, наконец – огрызок тупого карандаша, мне хватит. Пишу резко, острыми углами букв, не свойственным мне почерком:

«Я хочу рисовать свет,

Я хочу рисовать тень,

Мне не нужен больше ваш шанс,

Мне не нужен больше ваш день.

Я хочу засыпать враз,

Я хочу уходить два,

Не могу больше быть так,

Словно воздух не он – газ,

Я сломала себе очки,

Не носила их никогда,

Все, что было плохое, уйди,

Свет забил уголки глаз,

Я сломала себе зрачки,

Я сломала себе тебя,

Вот теперь уже уходи,

Это больше не про меня…»

Фу-у-ух… Ну вот и докатилась, мои первые стихи. Получилось плохо, но мне реально стало легче, словно я выплеснула все лишнее из себя. То, что мешало, доставляло дискомфорт, кололо, давило на череп… Это как рвота. Раз – и тебе стало лучше. Интересно, насколько вообще морально использовать искусство в целях очищения себя от грязи? Не становится ли оно токсичным после таких вот манипуляций? Это эгоизм в чистом виде, но я не великий поэт, поэтому не буду терзать себя мыслями о творчестве… Или? Если честно, думаю, что искусство – это в некотором роде точка зрения творца в общем, а не секундная слабость. И да, эта точка зрения имеет, между прочим, размеры вселенной. Человек, занимающийся творчеством, видит жизнь немного по-иному, и это подталкивает его не только опираться на уже существующие возможности мира, а находить абсолютно новые.

Можно подумать и на тему «искусство и человек» – всегда ли человек и есть творец? Или искусство полноценно и может существовать без человеческого вмешательства? Пример: природа. Розовый закат в сиреневых облаках с растекшимися белыми разводами… Пускай это мгновение, но что в нем? Где грани и пределы искусства? Кто стоит во главе? Человек или вселенная? Искусство должно быть движением вперед. Попыткой постичь что-то новое, необъятное, вечное. А мои потуги – это так, гигиена чувств и эмоций, выплюнула и довольна. Хотя, должна признать, такие мысли помогают отвлечься – думай о том, что тебе не свойственно, и будет легче. Неплохой способ. Нужно запомнить.

Мда… Ладушки. Теперь уж точно все. Успокоилась.

Приехали.

Вернемся к точке отсчета. Денчик.

Моя первая страстная любовь, выплаканные глаза и тысячи смоделированных ситуаций нашей счастливой семейной жизни. Все это рухнуло на меня мраморным надгробием собственных мечт. Много намечтала – лихо получила. Это нормально. Я даже чувствую себя лучше. Нет, честно. Во мне, наконец, что-то изменилось, что-то наладилось.

Я даже подозреваю, что конкретно. Надежда. Да-да. Именно! Ведь это чувство сродни крысе, приспосабливается к любым обстоятельствам и скребется внутри своими когтистыми лапками. Ты ей: «Ну хватит, хватит, все же ясно, ничего не будет», а она тебе: «Да, не будет, невозможно… Ля-ля-ля.... м-х-х.... тру-ту-ту.... мммм… а вдруг?» И ты такая – «Черт! Черт! Черт!». Как же избавиться от этого ощущения? Отчиститься, отмыться, чтобы не свербило внутри и можно было жить дальше – просто, без затей. Но оно зудит, зудит…

Когда ты расстроена – можно реветь, вымазать лицо тушью, слезами, соплями, да чем угодно – тебе становится легче. Когда ты злишься, можно орать, матюкаться, в конце концов, разбить что-нибудь или дать кому-нибудь в лоб… С надеждой не так, она вцепляется в тебя своими безжалостными конечностями и врастает в твое существо, бороться с ней бесполезно, ее не выскоблишь, не вытравишь. И вот, только доходя до самой точки невозврата – будь то окончательный проигрыш, смерть или насилие, – она перестает существовать. И ты очищаешься через свое падение. Воскресаешь оплеванным, но новым, без этой вечной чесотки у тебя в мозгу. Вот и мой час настал.

Наконец. Какое облегчение.

Глава 8

– Да ладно!

Ленка в порыве чувств отковыряла свой наращенный ноготь.

– Вот гад… Не, ну это ж… Тебе налить чего?

– Нет, не нужно, но я в шоке от его наглости. Когда он успел все разболтать?

– Я тебе больше скажу, даже я поверила… Думала, ну ты и гадюка, раз мне первой не рассказала! Там уж такие подробности обсуждают, – как, где и с какого бока…

– Воистину! Чем жестче ты оказываешь парню в близости, тем изощреннее ваши интимные отношения с ним в его россказнях друзьям.

– Мда… это… смотрю, ты не сильно расстроена. Уф… Синяки-то какие…

Ленка с жалостью и болью глядит на мою грудь.

– Зачем же ты такой вырез надела?

– А чего мне стесняться? Мне совершенно не стыдно за синяки, мне даже больше стыдно за тех, кто распускает эти поганые слухи. Хотя шут с ними… Пускай терпятся.

– Сашенька, ты точно в порядке? Почему в полицию не пошла? У тебя же побои…

– Ох, моя дорогая… Кончилась целая эпоха в моей жизни! Он оказался конченой… Плохим человеком, проще говоря. Но. Но мои мысли, мои сны! Они стоят того, чтобы существовать в воспоминаниях, стоят того, чтобы законсервировать их на дне памяти и беречь, как бусины-пустышки, просто потому что они красивы.

Лена молчит. Ей тяжело глотать.

– Саша.

– Да?

– Помнишь ночь, когда Денчик забежал к Игорьку за своей курткой, которую давал ему поносить?

– Ну?

– Я курила на кухне. Он зашел попить воды.

– И?

– Он меня целовал…

– …

– Нет, не так, как любимую, а так, как целуют любую попавшуюся симпатичную девушку, когда ты весел и пьян… Саша… Саша!?

………………………………………………………………………………….

Глава 9

Странно, что она еще не утонула в этой горячей, пахнущей мятными травами воде. Склонившись так близко к прозрачной водной глади, она наблюдала, как ее темные волосы танцуют, напоминая затейливые черные кораллы. Вздох, и ее лицо уже внутри этого танца. Волосы смешались с ресницами. Бульк. Бульк....

Час назад она обнаружила себя на диване в собственной комнате с закрытыми шторами. От нее пахло текилой и виски, а грязный след от туфель тянулся до самого спального места. Какой позор. В ее годы многие уже нянчат детей, а вот Саша сбрила свои брови. Сегодня, перед тем как вернуться в эту душную квартиру, она взяла ножницы и бритвы, кромсала и вздергивала все, на что хватило сил. Телевизор работал без звука, отражая параллельную слащаво-красочную реальность. Эта чертова медиакультура идеализирует зло, да и не только медиа, вся культура в общем. Красивые ведьмы, притягательные темные маги, и даже дьявол неприлично сексуален. Разве это дело? А еще тампоны рекламируют, на весь экран…

Саша уже вышла из ванны, но липкий туман из головы не ушел, казалось, там, в ее черепе, что-то набухает, натирается, что-то похожее на мозоль отчаяния. В квартире тихо.

В эту вязкую тишину маленькой комнаты назойливо пробивался звук кухонных часов, он просочился сквозь дверь и тихо доползал до кровати Саши. «Тик» – шаг, «так» – два, «тик» – шаг, «так»…

Как это произошло?

Кровать. Грязные туфли, черные колготки с подлой ползущей все выше стрелкой. Маленькое черное платье, как хороший тон или шанс. Невысокая слегка полная девушка с отсутствием бровей и мыслей. Это так по-детски…

Что здесь случилось? Она открывает глаза. Саша… Сашшша… Шшшшшумит в голове. Шшшумит. Что здесь произошло? Саша?

Саша!??

Шшшшшшшш…

Шумит вода. Ванна.

Странно, что она еще не утонула в этой горячей, пахнущей мятными травами воде. Склонившись так близко к прозрачной водной глади, она наблюдала, как ее темные волосы танцуют, напоминая затейливые черные кораллы. Вздох, и ее лицо уже внутри этого танца. Волосы смешались с ресницами. Бульк. Бульк…

Стоп. Бред. Она взмахнула головой и растерла остатки туши. Колючее полотенце еле держалось на ее мокром, усыпанном теплыми каплями теле. Александра! Возьми себя в руки. В самом деле, неужели это все пьяный бред?

Она пришла. Она попросила поддержки. Она получила пощечину. Она погасила свой гнев. Теперь она простила. Всех. Она все сделала правильно, и даже больше… Сейчас девушка чувствовала, словно что-то держало ее за руку и вело в нужном направлении. Но в тот момент, там, внутри ее неидеального тела, что-то произошло. Что-то страшное, не поддающееся объяснению. Ее сознание на миг расширилось, слилось с космосом, впустило в себя всю боль и ненависть мира, вывернуло наизнанку черные дыры, изрезало череп изнутри, заломило дыхание, выкинуло в небытие и выплюнуло обратно.... Ей стыдно за это, ведь подобные страдания неуместны в ее ситуации. Она не достойна таких чувств. И все же с ней что-то произошло, что-то страшное было рядом, было внутри – холодное желание мести, пугающее ощущение, что ты можешь убить. Может быть, оно все еще здесь, хочет коснуться ее плеча, и вот, еще чуть-чуть – и ледяные пальцы дотронутся до мягкой молодой кожи… или что-то похожее на пальцы....

Алкоголь как обезболивающее для тянущих мыслей. Скоро он выветрится, и бреда будет меньше. Скоро начнется новая жизнь. Она изменила себя, отреклась от мести, выдернула роскошную косу, уничтожила выразительность глаз. Теперь она ждет знака. Но какого? Нет, знак точно будет, она знает, чувствует, ощущает. Но вот как не пропустить его? Это она тоже знает, где-то на уровне интуиции, вот-вот что-то натолкнет ее на мысль, и она сможет придать этому точную форму… Все будет. Всему свое время. Ну а пока…

А пока – «пока». Всем. Всему. Спать.

Ей нужно спать…

Часть 2

Глава 1

Наталья Петровна

Наталья Петровна была абсолютно здоровой женщиной. Радость, мужество и бодрость духа – все это именно про маленькую, но бойкую женщину, живущую на первом этаже нового кирпичного дома.

Она переехала сюда год назад. Уютные клумбы, безвкусно усыпанные цветами и декоративной травой, грели ей душу. Наталья Петровна очень не любила старые дома с тяжелыми домофонными дверями, которые скрывали консервативные вторые двери из отжившего свое потрескавшегося дерева. Ее новая квартира тоже была за домофонной дверью, но здесь дело обстояло иначе. Это был чистый подъезд, в котором еще не осыпалась штукатурка, а хулиганы пока не успели нарисовать схематичных рисунков о своих примитивных фантазиях. Все здесь говорило о новой жизни, о чем-то прекрасном. И даже немножко о том, что Наталья Петровна помолодела.

Молодеть она начала еще в магазине мебели, выбирая умопомрачительный салатовый стол на кухню. Он идеально вписывался в интерьер ее фисташкового оттенка кухни. С каждой новой покупкой эта женщина расцветала, становилась свежее и мягче и даже перестала ворчать при виде бездомных кошек и выпивающей молодежи.

Сказывалась не только шопотерапия, но и местное окружение. Здесь, в этих красивых дворах и чистых подъездах, даже люди были немного добрее, и Наталье Петровне не хотелось выбиваться из общей атмосферы. Это тогда, живя в обшарпанной трешке, доставшейся ей по наследству от собственной матери, она продолжала традиции грозных женщин в цветастых халатах и косынках. Она так же орала с балкона на расшумевшихся подростков, гоняла пьяненького дядю Витю со второго этажа и даже принимала участие в уничтожении лавок, да и вообще, всех приспособлений, пригодных для расположения человека в сидячем положении. Во имя прогресса! Чтобы не допустить скопления шпаны и всяческого ужаса в родном дворе. Но теперь… Теперь все изменилось.

А сейчас, возвращаясь домой из магазина известной торговой сети, вдоволь закупившись продуктами по красной цене (экономить она, конечно, любила, считала своим неотъемлемым долгом взять три банки фасоли по сниженному ценнику, на всякий случай), она даже не посмотрела злобным взглядом на молодых людей, сидевших в середине ее нового двора. И да, в этом дворе еще были разрешены лавки. Чистенькие, поставленные совсем недавно, с высокими спинками. Вот именно на такой, теплой от утреннего летнего солнца лавке, и сидели двое. Они ели пирожные. Корзиночки с кремом, в виде грибочков. Такие маслянистые и странные. Пришедшие совсем из далеких воспоминаний. Они сидели и ели их. Парень и девушка. Двое современных молодых людей с выбритыми висками и усыпанные татуировками. Сидели и ели пирожные. На лавочке. В ее дворе.

Если бы Наталья Петровна пригляделась более внимательно, она бы заметила, что татуировками усыпаны лишь руки молодого человека, а еще на его левой ноге сидит цветной дракон, но его не видно под черными узкими джинсами. Девушка же плотно закутана в темную одежду, никаких рисунков на теле, но ее прическа смотрится немного странно по меркам шестидесятичетырехлетней женщины, и все же – вполне удобоваримо. Правда, с этого расстояния женщина (имея, кстати, прекрасное зрение для своих лет) не могла разглядеть одной маленькой детали. У девушки нет бровей.

Совсем.

Глава 2

Налево

Сначала тебе страшно. Потом ты понимаешь, что волен делать со своей внешностью все, что тебе заблагорассудится. И все же Александра была против слишком экстремальных вмешательств. А вот экспериментировать со своим волосяным покровом ей понравилось.

С короткими волосами было удобно. Легко и просто. Отсутствие бровей далось ей с большей сложностью, но она привыкла и даже начала получать удовольствие от недоуменных взглядов прохожих, которым порой просто не хватало времени, чтобы понять, что же с ней все-таки не так?

В мире женщин с нарисованными лицами она попыталась стереть свое полностью, тем самым став еще более заметной.

На улице было опасно. Каждая тропинка и закоулок непременно окрашены воспоминаниями – еще яркими, почти кислотными. Запахи преследуют, врезаясь в ноздри и проникая почти в подсознание. Дышать тяжело. Все вокруг кричит ей о том, кто же она на самом деле. Но слушать это уныло и почти невыносимо.

Зеркала и витрины становятся друзьями, и хоть отражение в них все еще далеко от идеала – оно ей нравится. Там новый человек, человек – чистый лист, – выдумывай все что хочешь. И она начинала, думала и улыбалась, представила и глупо хихикала. Это прекрасно – вновь ощутить, что можешь все. Последний раз с ней это было лет так в пятнадцать, когда ты еще вправе заполнять весь мир собой, когда любой сценарий твоего будущего еще реален, когда ты существуешь в прекрасном, волшебном состоянии того, что можешь все. Теперь, когда за плечами куча экзаменов, ЕГЭ и ГИА, собеседования, походы в МФЦ, – она потеряла что-то. Вырезала «это», поступая в институт, забыла «это», устроившись на подработку. Что-то щелкнуло, хрустнуло почти неслышно и испортилось… сломался ход волшебных часов. Теперь ей не стать рок-звездой или великим писателем, не быть актрисой и не забираться на Эверест. Все это, вроде, и может быть, но – нет. Ведь теперь она стала взрослой, обычной. А вот ее отражение вновь приобрело что-то из того времени, погрузило ее в ощущение себя как чего-то нового и вновь имеющего право не грезить, а мечтать.

По улице проехала скорая.

А ведь всего неделю назад она верила, что это знак. Хороший знак, и вот-вот она встретит человека, из-за которого во рту пересыхало, а все умные мысли сливались в желеобразную кашицу невнятного бормотания. Это срабатывало не всегда, а может, и вовсе не срабатывало, но вера в приметы творит с нашим восприятием чудеса. И теперь зуд ожидания нырнул к ней под майку. Нужно что-то делать. Бежать? Спасаться? Или прыгнуть в ближайшую канаву и сидеть тихо, словно прячась от взрыва? Что делать? Что?

Она ускорила шаг, и над губой выступили маленькие капельки нервного пота, сейчас она свернет, нет, не направо, как обычно, налево, а после еще немного прямо, так, кажется, в этом дворе она еще не была, быстрее, быстрее… Побег от кого-то или гонка за кем-то? Стоп. Неужели можно просто стоять, закрыв глаза, и чувствовать касание ветра по твоей коже, его ласки и поцелуи? Интересно, там, куда мы уйдем насовсем, будет ветер? Без него так тоскливо…

Когда нас не было, мы были везде, растворены во времени и пространстве, смешаны со звездами и черными дырами. Было ли нам хорошо? Было ли нам все равно?

– Пытаешься слиться с миром?

Голос прозвучал в унисон с дрожью, пронесшейся по телу. Александра не открыла глаз.

– Ветер. Что если его нет?

– Интересно, и все же это поток воздуха, движущийся около земной поверхности, хотя мне нравится ход твоих мыслей.

– Около земной. Земной, воздух. А есть ли там воздух?

– А существует ли это «там» или же там уже и нет вовсе, а то, что есть, шире любого понимания ветра и воздуха? М?

Саша открыла глаза и обернулась. Секундный страх, что сзади не окажется никого, а возможно и ничего, кольнул ее, но неверие быстро отступало, отражаемое белой улыбкой худощавого молодого человека.

– Оу. У тебя нет бровей. Здорово.

– Когда мне было одиннадцать, я занималась гимнастикой. В тот июнь я вернулась с очередного занятия и сидела у зеркала, играя в какую-то странную игру с отцовской бритвой, типа как остаться молодой навечно, – брейтесь по утрам с самого детства… Тогда я нечаянно сбрила половину брови и проплакала полночи, а наутро пыталась закрыть весь левый глаз челкой. На гимнастику я не ходила неделю.

– Мне нравится. И брови, и история.

– Спасибо.

– Пойдем. Только не огорчай меня глупыми вопросами, куда и зачем, ладно?

– У тебя крашеные волосы?

Парень вновь улыбнулся лишь губами, оставляя во взгляде больше серьезности, чем должно быть до того, как тебе откроется истина.

– Девушка двадцать первого века, с выбритыми висками и в кожаном жилете, спрашивает парня, который набил первую татуировку в шестнадцать, крашеные ли у него волосы? А ты забавная. Но да. Волосы действительно крашеные, дань блэк-металу и бывшей.

– Кому больше?

– Бывшей, она собственноручно купила в магазине гарньеровский тюбик самой черной на свете краски и пыталась превратить меня в Мэрилина Мэнсона. Забавно, что ушла она от меня к рыжему…

– Ты не соответствовал ее идеалу?

– Может быть, но, скорее, она врала себе о нем. С рыжим все получилось.

Саша смеется. Его серые глаза грустные, умные. Он сидит на мокрых перилах, она садится напротив него. В этом дворе она встретила ветер, в этом дворе что-то пошло не так, как всегда.

– Сколько тебе лет?

– Больше, чем хотелось бы. Знаешь, что я заметил? Когда мне было шестнадцать, я был смелее, доказывал себе, что сильный, что все могу. А потом меня начали воспитывать упорнее, чем раньше, делать из меня человека, вышибать юношескую дурь, и теперь, спустя десять лет, я даже боюсь смотреть этим взрослым скучным людям в глаза, иногда, но боюсь.

– Я не звоню по телефонам. Я краснею, когда разговариваю с регистраторшей в больнице. Номер тяжело набрать. Ненавижу.

– Воу-воу, полегче. Да ты чокнутая!

Снова он дует, гладит их лица.

– Почему ты здесь?

– А ты?

Разговор струится, выгибается и заставляет их разглядывать каждую деталь друг друга. Когда тебе смешно и легко, хочется, чтобы это продолжалось вечно, но ведь это слишком опасно. Можно свернуть, зайти не туда, перегнуть, заплутать, и магия рассеется. Вместо двух необыкновенных людей, на этих холодных перилах уже будут сидеть два не очень приятных и несчастных молодых человека. Нет. Стоп. Нужно остановиться.

– Мне пора. Спасибо за встречу.

– Я понял, ок. – Пауза – Ты хочешь меня узнать?

– Да.

– Приходи завтра сюда и придумай самые дурацкие вопросы на свете. Я сделаю так же. Но отвечать нужно честно. Даже если колется. Мы сэкономим много времени. Будет интересно, что же, можно продолжить, если нет – останемся штрихом в нашей памяти, чем-то непонятным, но интересным, тем, что вызывает улыбку. Договорились?

– Дурацкие?

– Ага. Начнем узнавать друг друга не только по ответам, но и по вопросам, ведь это интригует, так?

– Я Саша.

– Марат.

Глава 3

Интервью

Бывают такие тропинки, тропинки желания, которые люди протаптывают буквально не доходя полметра до обычной дороги. Казалось, ну что им эти полметра? А нет, нужно пройти именно здесь, и не одному, а целой куче народу, вернее такому количеству, которое потребуется ровно для появления тропинки раз и навсегда. Это как у мегариков – один камень не куча, два тоже нет, а сколько куча? Вот и тут неясно, с какого прохожего начинается настоящая тропа, видная невооруженным взглядом. И сила ее настолько неистова, что уже любой последующий человек, не задумываясь, ступает именно туда, а не на дорогу из серого асфальта.

Вот и в этом обычном загроможденном пятиэтажками дворе была такая тропинка. Когда Саша сделала шаг, она почувствовала, как по оголенным лодыжкам пробегает молодая осока, кожу обдал пар, исходивший от сырой свежей своей зеленью земли. Запахло водоемом. На секунду ей показалось, что за домом ее ждут не разбитые основания советских детских площадок или изломанных спортивных комплексов (уже и не разобрать, что это было), а самое настоящее озеро. Чудесно.

Марат сидел на том же месте, скрестив ноги и не вынимая рук из карманов брюк. Потертые кеды удивительно сочетались с небрежно зачесанными волосами. А ведь он симпатичен. Даже очень.

– Добрый вечер, таинственный незнакомец.

– Привет, скоро мы это исправим. Ты готова?

Марат похлопал ладонью по противоположным перилам, приглашая Сашу сесть. Что же это было раньше? Лестница для детских забав или небольшое футбольное поле? Поразительная конструкция…

– Ты приготовила вопросы?

– Да, конечно.

– Они смогут меня удивить?

– Пока не знаю, но ведь мы не соревнуемся, так?

– Так, простою считаю, что это лучший способ узнать человека. Не юлить и пытаться выковырять из него правду, а спросить сразу. Грязь всегда вылезет, неизбежно. Но можно многого избежать, просто разговаривая. Это работает, как ни странно.

Он сделал небольшую театральную паузу, но быстро поднял свои серые глаза, ждущие ответной реакции.

– В общем, давай попробуем, – выдохнула Саша, – начинай.

Марат хитро сощурился, разглядывая лицо Александры. Он наслаждается, он играет. Что еще нужно человеку для счастья, как не ощущение собственной значимости и уникальности?

– Ок, твоя самая дурацкая мечта?

– Оуу… Вот так сразу… Кхм… Я думала, это будет проще…

Девушка нервно трет указательный палец о большой, не так-то просто быть искренней.

– Ладно. Я… Я думаю… Иногда мне кажется, что было бы интересно притвориться другим человеком. Уехать на неделю в другой город и прожить там маленькую жизнь.

Марат недоверчиво поднимает брови, но его дружеская улыбка убирает висящую в воздухе тяжесть. Что это за испытания вообще такие? Как на все это реагировать? И что у него на уме? Совершенная неразбериха.

– Ладно. Пойдет. – Парень скользит взглядом по всей смущенной фигуре собеседницы. – Но давай договоримся о развернутых ответах, так проще проследить ход мысли. Не только слова рассказывают нам друг о друге правду. – Он резко переключается и хлопает ладонями, звучный хлопок заставляет и без того взволнованную девушку вздрогнуть. – Так-с, теперь твоя очередь!

Саша почесала отсутствующую бровь. Она всегда считала себя оригинальным человеком, но теперь ей казалось, что в ее личности не осталось ничего стоящего, ничего такого, что может заинтересовать. Щеки порозовели, но, опустив глаза, она все же продолжила. В конце концов, никто ничего не теряет.

– Хорошо, мой первый вопрос. Кто ты? В смысле, чем ты занимаешься, когда не сидишь здесь, в этом безлюдном дворе?

– Подозреваешь во мне маньяка?

Марат хищно взглянул на нее, но тут же исправился и с удовольствием продолжил. Его голос стал мелодичным и глубоким. Безусловно, существуют люди, которым наибольшее в мире удовольствие доставляет говорить о себе.

– Я – человек, в первую очередь. Во вторую – музыкант, иногда меняю эти понятия местами. Музыкант я по-настоящему, без фальши – то есть не просиживаю брюки в офисе, а вечером иду бренчать в гараж, нет. Я окончил школу – одиннадцать классов, но вопреки мольбам матери пошел в музыкалку, а не на вышку. Там учился вполне пристойно, без подзатыльников и упреков. Мне нравилось учиться, впервые в жизни. Еще на первом курсе сбахал группу, она распалась, к третьему пошел играть в фолк-команду. Не самое интересное занятие, но музыка мне дороже. Опыт нужен, без него ржавеешь, теряешь хватку. Выступали на разных площадках, больше как сопровождение, без вокала. На открытии чайных кафе и разогреве более понтовых групп в клубах, свадьбах. Все потихоньку. К концу учебы случайно оказался в местном доме культуры, позвали работать. С тех пор я преподаю игру на гитаре школьникам. Мне нравится чувствовать себя частью их мира.

Саша слушала внимательно и наслаждалась его эмоциональностью, казалось, что этот человек пытается ей что-то доказать, что у его слов есть второе дно, которое пока что непосильно ее пониманию. Она слышит отзвуки чего-то еще, но пока это останется внутри, за стенами несказанных слов.

– Эх, Саша, Саша… не слишком уж ты меня удивила. Пойми, смысл этой игры в том, чтобы узнать что-то тайное, такое, о чем человек обычно не говорит в рядовой беседе. Выудить какие-то секреты, посмотреть с той стороны, с которой считается неприличным. А ведь это важно. Скучно быть картонными, в итоге же все равно узнается больше, чем то, где ты работаешь и сколько зарабатываешь. Об этом говорят на каждом шагу на сотнях первых свиданий. А ведь это абсолютно ничего не рассказывает о настоящей человеческой сущности.

– А у нас свидание?

Молодой человек сделал вид, что он ни капельки не смутился, но его руки стали чуть более напряженными. Ему так хочется казаться непробиваемым, взрослым, странным. Есть ли в этом настоящий он или же лишь маска, скрывающая кого-то обиженного и не способного пробиться к своей истинной мечте? Пафосен он или же манерен? Приятен или, скорее, слащав?

Он облизывает тонкие, но четкие, словно нарисованные губы.

– В общем и целом да. Два человека встретились наедине и обсуждают личную жизнь. Очень на то похоже. Хотя, смотря что ты имеешь в виду под этим карамельным, обваленным сахарной пудрой словом.

– Считаешь свидания приторными?

– Да ты разошлась! Наступаешь… Да, это уже лучше… Мм… Считаю, да. Это все скучно. Схема устаревшая, хочется ярких эмоций. Зачем люди дарят свое время другим людям? Они хотят жить вместе, родить детей, умереть или просто заняться сексом? Вот зачем все происходит? Если на этот вопрос удается ответить быстрее, то и отношения будут крепче, хоть дружба, хоть нечто большее, все строится на взаимном понимании общей цели. Без этого вакуум. Ненужный человек с ненужным человеком пил чай на кухне и спал в одной кровати… Разве не страшно?

– Уже моя очередь отвечать? Хорошо. Ответ – страшно. Но страшнее не быть вовсе, не пытаться. Я не боюсь ошибок, их избегание может быть еще более плачевным. Может быть, эти ненужные люди были счастливы вместе хотя бы минуту, пять, десять, а то и целые сутки? Неужели счастье так мало стоит? Оно мимолетно? Да, но впечатывается в сердце навсегда, если мы ему позволяем. Так легко все обесценивать и так сложно хранить прекрасное в своей душе, оберегать его, не затянуть его серыми тучами будней. Ведь оно есть… всегда.

– Сколько тебе лет? Я, конечно, противник таких вопросов, но все же, серьезно, тебе есть восемнадцать?

Они засмеялись. Громко и с наслаждением, как смеются люди, имеющие право быть собой. Воздух был чист и тепл, все вокруг стало больше и значимей, и она тоже. Первый раз в жизни она не ощущала себя идиоткой, говоря без фальши и двойного дна. С ней шутили в ее же манере, а еще ее воспринимали всерьез, ее чувствовали, в ее словах нуждались. Как странно бывает иногда пойти не той дорогой, что мы привыкли. Не сверни она вчера в этот двор, смогла бы она ощутить такой прилив сил и желания жить? Хочет ли она быть с ним? Нравится ли ей этот немного готичный паренек? Да, да, черт возьми! Да, она думать ни о чем, кроме него, не сможет… как все просто оказалось. Но в этот раз она будет аккуратнее, просто наслаждаться общением с ним, без иллюзий и надежд (ха-ха), без мечт о будущем. Только настоящее, только сегодня, только хардкор.