Текст книги "Господин горных дорог"

Автор книги: Дарья Иорданская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

   К рассвету гном перепрял солому и исчез, не прощаясь. Кела так и не смогла узнать мелодию, которую он напевал. Появился король, повертел в руках мотки золотых нитей и внимательно оглядел Келу с головы до ног.

   – Мы приняли решение. Если ты напрядешь нам еще золота, мы женимся на тебе. Если же нет – тебе отрубят голову.

   Кела открыла рот, чтобы отказаться, но Аугустус Петер заметил, что с королями не спорят. Келу опять отвели к баронессе Августе, занятой весьма прозаическим для придворной дамы делом – она вязала. Увидев несчастное лицо Келы, Августа усадила девушку на диван и велела рассказывать.

   – Не понимаю, почему это женщины так любят роскошных подлецов, – вздохнула баронесса, когда Кела закончила свой рассказ.

   – О ком вы? Я не люблю короля, госпожа, я едва его знаю!

   – Да при чем тут Петер?! – Августа презрительно фыркнула. – Я о Григоре твоем!

   – И вовсе я не... – Кела насупилась. – Так или иначе, завтра я или умру, или стану королевой.

   – Петер не так уж плох, дитя мое, – Августа печально улыбнулась. – Конечно, отец его был несравненно лучшим человеком и королем, но и Петер далеко не худший вариант. В руках умной женщины он будет весьма и весьма удобен. Так или иначе, Кела, умирать тебе еще слишком рано. Уж лучше стать королевой.

   – А как же требования этого карлика? – нахмурилась Кела.

   – Ну, всегда же можно что-нибудь придумать, – мягко успокоила ее баронесса.

   Комната была больше двух предыдущих, взятых разом. И соломы было больше, оставалось только гадать, откуда ее раздобыли в середине лета. Кела села на один из тюков и мрачно уставилась в стену. Гному пришлось еще тормошить ее, чтобы привлечь внимание.

   – Так помощь требуется, или нет?

   – И во сколько же ты оцениваешь сомнительное удовольствие сделать меня королевой? – хмуро спросила Кела.

   – Ты отдашь мне мужа своей дочери, – ответил гном. – Счастье за счастье.

   – Идет.

   Кела поднялась и отошла к окну. Гновь вновь сел за прялку, напевая все ту же смутно знакомую песню. Всю ночь перепрядал он солому в золотую нить, а Кела, стоя у окна, плела из выпавших соломинок куклу. Когда небо, видное из окна восточной башни, порозовело, прялка прокрутилась в последний раз и умолкла. Смолка и песня. Гном исчез, напомнив напоследок о данных Келой обещаниях.

   Появился король, оглядел комнату и вновь исчез. Слуги отвели Келу в роскошно убранные покои, выкупали в ванне, полной душистых цветов, расчесали ее немного отросшие волосы, одели девушку в восхитительное зеленое платье. Девушка теперь казалась себе разряженной куклой. Слуги оставили ее в покоях одну, и Кела до вечера просидела неподвижно.

   На закате вновь появились слуги, неся белые шелковые и парчовые одежды к свадьбе. Теперь Кела стала похожа на сахарную фигурку, вроде тех, что украшали витрины кондитерских в Ланге.

   Король не казался особенно довольным, скорее всего он уже пожалел о своем решении. Кела почти поверила, что сейчас он отменит свадьбу. Аугустус Петер нашел глазами в толпе придворных баронессу Августу – всем известно, что она была фавориткой старого короля Максимилиана, – нахмурился, но велел начинать церемонию.

   Кела мало что запомнила и из этой свадебы, хотя, кажется, она что-то говорила. В себя она пришла только в королевской опочивальне – комнате размером почти в тронный зал, посреди которой высилась тяжеловесная кровать под бархатным балдахином. Через несколько минут появился слегка пьяный король.

   Ночью, накинув поверх сорочки мужнин парчовый халат, Кела поднялась на северную башню. Комната казалась очень пустой, хотя, унеся мотки золотых нитей, в нее вернули лавки и темные от времени шпалеры. Подойдя к окну, Кела застыла, не сводя с гор пристального взгляда.

   Примечание:

   * Самопрялка – очень простая машина с большим колесом и ножным приводом, одновременно вытягивает и скручивает нитку и наматывает ее на веретено.

6. Имя

   Кто теперь прочтет подо льдом твое имя,

   Господина Горных Дорог?..

   Хелависа

   Обязанностей у королевы оказалось немного, к томе же Аугустус Петер стыдился своей медноволосой неотесанной жены-горянки. Дни Кела проводила в зеленых и медовых комнатах баронессы Августы, а ночами сидела на подоконнике окна, выходящего на север, не взирая на погоду. Король почти не обращал на нее внимания, но это было и к лучшему. Только узнав, что ждет ребенка, Кела потеряла самообладание и впала в отчаянье. Прибежав к Августе, она упала на один из диванов и разрыдалась в подушку. Баронесса медленно отложила перо.

   – Полно, Кела. Ваше величество, прекратите!

   Кела села, утирая слезы, и внятно напомнила своей подруге о данном гному обещании.

   – Всегда можно что-нибудь придумать, дитя мое. Знаешь, как делали в сказках?

   – О да! – фыркнула Кела. – Меняли детей. Королевского сына прятали у каких-нибудь рыбаков, а рыбацкого воспитывали во дворце. Неужели ты думаешь, что я не буду любить выращенного мной ребенка, как родного?

   – Я пошутила, – мягко заметила Августа. – До того часа, когда тебе придется расплачиваться, еще долго. Не порти цвет лица раньше времени, ты все-таки королева. Послушай лучше:

   Капли солнца, немного света

   Проникает сквозь щели в крыше.

   Гомон птиц, окончанье лета,

   Запах трав дики знаком свыше.

   Ну, и еще там пара строф...

   – Мило, – безразлично ответила Кела.

   Августа махнула рукой, оставив попытки развеселить юную королеву.

   Узнав о беременности жены, король окружил ее заботой. Стоило Келе пожелать чего-либо, и она тут же это получала. При этом отношение Петера не стало теплее. Кела ощущала себя курицей, высиживающей яйцо райской птицы.

   Наследник и его сестра-близнец родились весной, когда уже появились первые цветы. Сначала мальчик, названный в честь деда Максимилианом, и на пять минут позже девочка, почти не заинтересовавшая короля. Кела осмелилась назвать ее Келой, как звали мать, которую королева почти не помнила.

   Кела обставила комнату в северной башке светлой мебелью, украсила цветами и часто укачивала там детей в колыбели, любуясь горами. Король поощрял причуды жены, хотя и приставил к наследнику охрану.

   Наступило лето, в королевском саду расцвели розовые и бордовые пионы. Пышный букет этих цветов ярким пятном выделялся на фоне старинного гобелена, изображавшего охоту на единорога. Кела неспешно качала колыбели, вышивая расцвеченные лиловой дымкой вереска горы. Нагнувшись, чтобы вытащить из корзины нитки, Кела ухватила за медный клубок, припрятанный среди гаруса. Кела в раздражении отбросила клубок в сторону, и тот, как и в прошлый раз, осел на пол ворохом диковинной ткани. Кела подняла широкий длинный кушак, расшитый рельефным замысловатым узором в тон ткани. Вещь была поистине царская, хотя совсем не вязалась с нежно-голубым платьем королевы.

   – Я рад, что ты так беспечна, королева, – фыркнул знакомый до омерзения голос за спиной.

   Кела обернулась, едва не уронив кушак. Гном, еще более безобразный, чем раньше, сидел в колыбели келиного сына и раскачивал ее.

   – Я пришел за тем, что мне причитается. Сначала я заберу Максимилиана, – гном ткнул тонким пальцем в мальчика. – Потом Зельду. Ну, о женихе ее я уж сам позабочусь, позднее.

   Кела без сил рухнула в кресло.

   – Я... я не ждала тебя так рано...

   – Прошел ровно го с нашей последней встречи, королева, зачем же мне еще ждать? – усмехнулся гном.

   – Может быть ты возьмешь что-то другое вместо моего сына.

   Гном разразился фырканьем и полусмехом-полукашлем.

   – Боишься гнева своего супруга, королева? Что же ты можешь предложить мне взамен, интересно?

   Кела помяла в пальцах кушак, после чего протянула его гному.

   – Ну и зачем мне это? – пожал плечами гном. – Обыкновенный пояс.

   – Этот кушак соткан из моих волос. Он не такой уж обыкновенный.

   Гном задумался, потом протянул руку и подцепил вышитую ткань.

   – Хорошо, будем считать, что сына ты выкупила. Но не надейся, что с дочерью будет так же легко. Впрочем, ты мне нравишься... Я приду через неделю, и ты попытаешься угадать мое имя. Угадаешь, я исчезну навсегда. Не угадаешь, и я приду в последний день лета, а потом в день последних костров. Если же за три раза ты не сможешь сказать, как меня зовут, не обессудь, я заберу малышку Зельду с собой.

   Он завернулся в кушак и пропал. Кела позвала кормилицу, оставила детей на ее попечение и побежала к Августе.

   Баронесса, естественно, была занята – привычно скрипела пером по пергамену. Однако, увидев взволнованную королеву, она отложила недописанное стихотворение.

   – Имя? – переспросила Августа, когда Кела рассказала ей о новых условиях гнома. – И у тебя уже есть какие-нибудь идеи?

   Кела покачала головой.

   – Я, конечно, слышала множество имен, но не берусь сказать, как могут звать это чудовище.

   – В святцы можно даже не заглядывать... – Августа закусила кончик пера. – Вот что, девочка моя. Садись и пиши все имена, которые только можешь вспомнить.

   Всю следующую неделю Кела и баронесса собирали имена. Король смотрел на это с легким недоумением, но снисходительно, и даже сам подсказал парочку. В положенный срок Кела поднялась на башню и на закате встретилась с гномом. Устроившись на спинке массивного дубового кресла, он сцепил свои похожие на ножки паука-сенокосца пальцы на колене и ухмыльнулся. Кела срывающимся голосом начала называть имена. К полуночи список закончился, а нужное так и не было найдено. Гном спрыгнул на пол, шутливо поклонился и исчез.

   Кела принялась за новые поиски. Она и не подозревала, что в мире существует такое количество имен, да еще и престранных порой. Списки составили уже несколько томов, а у королевы по-прежнему не было никакой уверенности в успехе. Все лето она старалась не отходить далеко от малютки Зельды. Угроза потерять ее сделала девочку самым дорогим для Келы существом. Королева укачивала дочь, напевая мелодию, услышанную у гнома, и еще когда-то раньше. Слова появились не сразу, и Кела вполне допускала, что сама выдумала их.

   Я иду по яблоневому лесу,

   пела она.

   По карамельному небу.

   И Зельда засыпала со счастливой улыбкой.

   Горы ярко-сине-звенящи.

   Яблоневый дух нестерпим.

   Яблоки в подоле несу.

   Лето подходило к концу. Последний день выдался дождливым. Кела поднялась на башню со свитками и книгами и замерла у окна. Гор не было видно за пеленой воды, и Кела лишилась последней поддержки. Царапая ногтем камень стены, она замурлыкала странный мотив, силясь успокоиться.

   – Облака сбиваются в стаи,

   Нежные, пушистые звери.

   Шерсть их, словно пух-одуванчик.

   Ласковый полет паутинки

   В карамели и пуху тонет, – насмешливо пропел гном. – Ну что, ты готова?

   Кела преувеличенно спокойно в кресло и открыла первую книгу. На этот раз чтение имен заняло всю ночь. Гном сидел на низеньком табурете, щелкая пальцами и отрицательно мотая головой на каждое новое имя. К рассвету Кела охрипла и почти поддалась панике.

   – У тебе осталась последняя попытка, – напомнил гном, прежде, чем исчезнуть.

   Кела осталась в комнате одна. Некоторое время она, как безумная, раскачивалась в кресле, мыча проклятую песню, но вскоре уснула, совершенно вымотавшись. В тот же день королева слегла с горячкой, но и вбреду пыталась найти имя гнома. Баронесса Августа не отходила от своей юной подопечной. Король уже успел позабыть о жене-крестьянке, и новость о ее тяжелой болезни не слишком его взволновала. Тем не менее, Аугустус Петер прислал к жене целую армию медиков и аптекарей. Все ученые мужи в один голос заявили, что корень болезни ее величества – разлитие в организме дурных соков, которые породили сначала черную меланхолию, а затем и горячку. По крайней мере в случае с меланхолией они были правы.

   Однажды ненастной ночью Келе в бреду привиделся Григор. Тонкий и смуглый, он был одет во все черное и перепоясан ярко-синим кушаком. В левом ухе покачивался сгустком солнца янтарь. Вид у покойника был почему-то виноватый. Присев на край постели, он опустил приятно прохладную узкую ладонь на лоб королевы.

   – Понимаешь, Кела, есть законы, и все мы должны им следовать. Только тогда мир будет крутиться, а сезоны сменять друг друга.

   Кела не поняла, что он имеет в виду, поэтому спросила о другом.

   – Ты знаешь песню про яблоневые сады?

   – Да, ее сочинил Господин и часто поет, гуляя по горам.

   – Что там дальше после строфы про облака?

   Григор неожиданно тепло улыбнулся и запел тихим, мягким голосом:

   – Вереск и полынь под ногами.

   Вереск – путь, полынь – мои слезы.

   Горы ярко-сине-поющи.

   Вереск и полынь неразрывны.

   Вереск и полынь здесь – годами.

   Я иду пшеничным полем,

   Я иду лугами и лесом.

   Запах яблок с медом мешая,

   Я в венке, в пуху, в паутине.

   Я иду, и дайте мне волю.

   Кела задремала под эту тихую, успокаивающую песню. Допев, Григор склонился, поцеловал ее и шепнул:

   – Болезнь больше не будет мучить тебя.

   Правда ли приходил покойный муж, или это был только странный сон, Кела сказать не могла, но уже наутро королеве стало лучше, а через два дня она и вовсе встала с постели. Время шло, и нужно было разыскать единственно нужное имя как можно скорее. Тогда Кела решила порасспрашивать посланцев, которых Аугустус Петер отправлял в разные конца королевства на поиски диковин.

   Айванн – любимец короля – вернулся из родных краев Келы, и Аугустус Петер пригласил жену послушать новости. Пусть он и не любил свою королеву, но относился к ней, как ко всякой диковине, с уважением. Кела устроилась в кресле с вышивкой – букет васильков и тубероз, перевитых лентой. Король, как обычно до полудня в халате, развалился на диване, поглаживая по ушам одну из своих любимых охотничьих собак. Айванн поклонился, получил позволение сесть на скамеечку для ног и начал свой рассказ.

   – Поиски новых сокровищ для вашего величества привели меня в маленькую горную деревушку под названием "Загоржа". Уклад там бедный, и жители отличаются на редкость скверным характером. Впрочем, их можно понять – этот год выдался неурожайным. С великой неохотой загоржане приняли меня у себя поселили в покосившемся домишке на отшибе. И, слыхано ли, ваше величество, попытались женить на одной из своих девиц!

   Кела резко вскинула голову и встретилась с холодным взглядом посланца, и сразу же предпочла сосредоточиться на вышивке.

   – Я, конечно же, отказался, ваше величество. Тогда подлые крестьяне сказали, что проведут меня через перевал на безопасную дорогу. Но едва мы дошли до одного из перекрестков, они кинулись на меня, желая, – слыхано ли?! – принести в жертву какому-то Господину горных дорог, чтобы я обеспечивал им безопасный проход через горы!

   Кела, вскрикнув, уронила вышивку. Слишком узнаваем был рассказ. Кела ощутила жгучее желание собственными руками удавить старосту и старую ведьму Летцу. Значит они и Матеуша Лазора хотели превратить в жертву хозяину Гор!

   Айван несколько неверно истолковал бледность и возмущение королевы и успокаивающе повел рукой.

   – Нет нужды тревожиться за меня, моя королева, я жив и перед вами.

   – И как же ты выпутался, плут? – поинтересовался король.

   – А вот это-то как раз и чудеса, сир! Едва разбойники бросились на меня, началась гроза, и эти трусы-деревенщины бросились врассыпную. А из воздуха на их месте, я не вру, ваше величество, появился гном, и до того безобразный! Единственно, кушак у него был необычайный, как волосы ее величества королевы.

   Кела непроизвольно подняла руку к волосам.

   – Гном проводил меня через горы и велел кланяться вашему величеству.

   – Так и велел? – недоверчиво ухмыльнулся король.

   – Он точно так сказал, – Айванн выпрямился и немного изменился в лице, став строже. – "Передайте Аугустусу Петеру привет от Румпельштильцкина. От Хозяина – Хозяину". Вот его точные слова.

   – Румпель-шумпель! Ну и имечко! – расхохотался король.

   Кела провела еще одну бессонную ночь у окна, выходящего на горы. Желание уничтожить загоржан пропало, тем более, что король сам решил покарать деревню. Оставалось только желание разыскать тело Григора и похоронить его, как того требует обычай, чтобы дух его не скитался вечность по горам. Почему проклятый гном помог Матеушу Лазору и пройдохе Айванну, но не вывел Григора?!

   На рассвете Кела спустилась к Августе. Баронесса не спала, не смотря на ранний час, а сидела в кресле с томиком духовной поэзии. Увидев возбужденную Келу, Августа без лишних слов положила книгу на пол и налила девушке вина. Опустошив стакан, Кела отдышалась и сказала о принятом решении. Почему-то и в голову не пришло, что Августа может осудить его. Баронесса и не стала, просто спросила:

   – Ты умеешь ездить на лошади? Тебе нужно добраться до гор до дня последних костров и сказать этому Господину его имя.

   – Как-нибудь справлюсь, – отмахнулась Кела. – Главное мне выбраться из дворца.

   – Это-то как раз не проблема, – хмыкнула Августа.

   Кела быстро собрала дорожную сумку, сложив только самое необходимое. Отдельно положила один из оставшихся клубков – как знать, может он приведет на могилу Григора. Второй клубок Кела отдала Августе.

   – Если я по какой-то причине не смогу вернуться, отдай его моей дочери в день ее совершеннолетия.

   Закутавшись в темный дорожный плащ, Кела прошла тайным ходом, указанным Августой, наняла в пригороде лошадь и поскакала на север, к горам.

7. Полет Дикой Охоты

   Я ухожу вослед не знавшим, что значит слово «страх».

   О, не с тобой ли все пропавшие, погибшие в горах,

   Что обрели покой там, где пляшут ветры под твоей рукой

   на грани ясного утра?

   Хелависа

   Горы ничуть не изменились за два года. Кела оставила коня в Ланге и пошла пешком им навстречу. Путь через перевал был опасен из-за частых дождей, но, вероятно, какая-то сила хранила Келы. Выйдя на горную тропу, она уронила клубок и пошла за ним, куда бы тому ни вздумалось катиться. Стемнело, но нити ярко светились в темноте, помогая найти дорогу.

   Клубок замер на плоской вершине одного из самых высоких взгорий перед маленькой фигурой. Гном стоял, скрестив руки на груди, и четким черным силуэтом выделялся на лимонно-сером небе сумерек.

   – С чем пожаловала, королева? – хмуро спросил он.

   – Вернуть тебе долг, Румпельштильцкин, и попросить об услуге, – ответила Кела.

   – Гляди-ка, выговорила! – хмыкнул Румпельштильцкин. – Что ж, уговор дороже денег. Я не трону твою дочь. А что за услуга тебе нужна? И что ты можешь мне за нее предложить, если уж на то пошло?

   – Я хочу освободить душу своего мужа Григора. Отведи меня к Господину горных дорог, и получишь все, что пожелаешь.

   Румпельштильцкин вдруг вырос, своею темною фигурой почти полностью скрыв небо.

   – А ты не побоишься, королева?

   – Нет! – твердо сказала Кела, хотя вовсе не была уверена в своих словах.

   Румпельштильцкин свистом подозвал зверя, больше похожего на грозовую тучу, чем на лошадь, и вскочил в седло. Келе пришлось сесть позади и вцепиться в пахнущий разнотравьем плащ духа. Началась дикая скачка-полет. Чудовищная лошадь касалась вершин гор кончиками копыт и гривой смазывала с неба облака. Спустя полчаса Румпельштильцкин полуобернулся и спросил:

   – Страшно? Я могу остановить ночь, и ты вернешься в столицу, королева.

   Кела уняла дрожь и постаралась как можно тверже сказать:

   – Я хочу освободить душу Григора.

   Скачка продолжилась. Ночь нырнула в ущелье, окунувшись в туман. Он клочьями повис на гриве лошади, на длинных волосах Румпельштильцкина, залепил лицо Келе. Ей стало страшно, по-настоящему страшно, что она заблудится в этом сумраке и станет одной из душ, сопровождающих Господина.

   Румпельштильцкин вновь обернулся к Келе.

   – Страшно?

   – Нет! – в голосе женщины послышалась паника, но она взяла себя в руки. – Помоги мне освободить душу мужа.

   – Зачем тебе спасать человека, которому тебя отдали насильно, и от которого ты ничего доброго не видела? – удивился Румпельштильцкин.

   – Не знаю, – почти честно соврала Кела.

   – Что ж...

   Ночь вновь взмыла вверх и через мгновение обрела под ногами твердую почву. Тишину разорвал дробный стук копыт по каменной дороге. Кела сильнее вцепилась в плащ сидящего впереди гнома. Ночь провезла их всеми потайными тропами. Иногда казалось, что следом скачут прозрачные тени чудовищной свитой мертвецов.

   – Хватит, Господин! – взмолилась Кела, когда лошадь начала новый полет по кромке горизонта. – Хватит! Возьми, что пожелаешь, но прекрати скачку!

   Ночь замерла на вершине горы. Кела мешком упала на землю, Румпельштильцкин грациозно спешился и простым движением руки отправил лошадь прочь. Над вершинами гор показалось солнце, и небо сделалось розовым.

   Господин горных дорог – чернильный силуэт на фоне светлеющего неба – склонил голову к плечу. Кела с трудом поднялась на ноги и принялась приводить в порядок платье. Господин терпеливо ждал, не обращая внимания на поднимающееся солнце.

   – Наш с Григором брак был заключен против нашей воли, – тихо сказала Кела. – Мы никогда не были просто добры друг к другу. Но он единственный, кто... я люблю его. Вот. И поэтому, Румпельштильцкин, именем твоим заклинаю, настоящим обликом твоим заклинаю, Господин, отпусти душу моего мужа; помоги мне найти его тело и захоронить. Ты получишь все, что пожелаешь.

   Она гордо выпрямилась.

   – Ты согласишься оставить королевский дворец и поселиться в диких горах? – спросил Господин.

   – Да, – кивнула Кела.

   – Ты оставишь мир людей, чтобы нестись над горами с сонмом духов? – в голосе Румпельштильцкина на секунду прозвучали нотки волнения.

   – Да, не задумываясь, – ответила Кела.

   – И ты простишь меня? – спросил Григор.

   Кела отступила на шаг, не веря своим глазам. Григор стоял перед ней, совсем такой, как в ее недавнем бреду, вертя в длинных, тонких, похожих на паучьи лапки пальцах медноцветный клубок. Вид у Господина был смущенный.

   – Мне не нужны никакие жертвы, мне нужно, только, чтобы идущие по моим горам люди соблюдали законы, – Григор, или Господин, или Румпельштильцкин мрачно покачал головой. – Я много раз слышал, что жители Загоржи не чтят законы гостеприимства и губят путешественников. Тогда я принял облик человека и пришел в деревню. Я не знал ничего о тебе, Кела, а если бы знал, никогда не причинил бы столько боли.

   – О да! – фыркнула Кела. – Уж не ты ли был белобрысым школяром Абелем?

   Григор отвел глаза.

   – А что за спектакль с гномом?

   – Значит, не простишь... – Господин выронил клубок и не щурясь посмотрел на солнце.

   – Я дам тебе время искупить свою вину, – улыбнулась Кела и обняла мужа.

   Путь короля и наследника пролегал через Горжанские горы, славящиеся также, как прекрасные охотничьи угодья. Погнавшись за молодым туром, принц Максимилиан и не заметил, как заблудился. Принц сразу же вспомнил страшные сказки о Господине горных дорог и Дикой Охоте, которые рассказывал проводник. Поэтому первый же встретившийся человек напугал юношу до полусмерти, тем более, что был престранен.

   Девушка сидела на ветке невысокой сосны, расчесывая длинные густые медные волосы, и пела диковатую песню. Максимилиану удалось различить лишь пару строк:

   Горя ярко-сине-звенящи.

   Яблоневый дух нестерпим.

   Яблоки в подоле несу.

   Принцу еще показалось, что он где-то уже слышал эту песню.

   Девушка заметила принца, соскочила на землю и обвила голыми руками шею дымчато-вороной кобылы, стоящей под деревом.

   – Заблудился? – спросила она.

   – Нет! – холодно ответил Максимилиан.

   Еще не хватало, чтобы над ним, наследником короны насмехалась горская крестьянка!

   Девушка переплела пальца левой руки с гривой лошади и пошла вверх по едва различимой тропе.

   – Иди за мной, принц, я доведу тебя до Загоржи.

   Максимилиан последовал за ней и через полчаса и вправду увидел крыши небольшой деревушки и королевский кортеж.

   – Спасибо, – учтиво склонил голову Максимилиан. – Как тебя зовут? Мой отец – король всех этих мест, и он наградит тебя.

   Девушка звонко расхохоталась.

   – Передай Петеру привет, сынок. Скажи: "Кела и Румпельштильцкин шлют привет, как Господа – Господину". Еще скажи баронессе Августе – если она не пожелает умирать, пусть приезжает в наши горы. Нашей свите не хватает мудрых поэтов. И не вздумайте выдавать замуж мою Зельду, я разыскала ей отличного мужа.

   Странная девушка одним движением вскочила на спину лошади, нагнулась к ошарашенному Максимилиану и усмехнулась:

   – Запомни, мальчик, я – Госпожа.

   Всадница взмыла в воздух, серо-рыжей стрелой галопом пронеслась через деревню, сорвав перо со шляпы короля, и исчезла в тумане голубоватого ущелья. Осталась только тихая мелодия, когда-то колыбельной песни. Максимилиан еще успел поймать – или может вспомнить – последние строки:

   Я в венке, в пуху, в паутине.

   Я иду, и дайте мне волю!

Конец.

   Апрель 2006 года, Санкт-Петербург