Текст книги "Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты"

Автор книги: Дарон Аджемоглу

Соавторы: Джеймс Робинсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Теория о невежестве

Еще одно популярное объяснение того факта, что одни страны богаче других, – это «теория о невежестве», которая утверждает, что неравенство в мире существует потому, что жители бедных стран или их правители не знают, как сделать свою страну богатой. Эта теория близка большинству экономистов, разделяющих знаменитое определение, которое дал в 1935 году английский экономист Лайонел Роббинс:

«Экономика – это наука, изучающая человеческое поведение как отношение между целями и ограниченными средствами, имеющими к тому же альтернативное применение».

Дав такое определение, остается сделать только маленький логический шажок для того, чтобы заключить: предназначение экономической науки состоит в поиске оптимального использования ограниченных ресурсов для удовлетворения потребностей общества. И действительно, наиболее важный теоретический результат в экономике, так называемая Первая теорема благосостояния, определяет условия, при которых «рыночное» распределение ресурсов является оптимальным для общественного благосостояния (как его понимают экономисты). «Рыночная экономика» в данном контексте – это идеальная ситуация, когда люди и компании могут свободно производить, покупать и продавать товары и услуги. В тех случаях, когда что-то идет не так, мы говорим о «несостоятельности рынка» или «сбое рыночного механизма» (market failure). Такие сбои представляют собой еще одно объяснение для мирового неравенства, потому что чем больше таких сбоев остается без последствий (то есть не делается попыток устранить их причины) в той или иной стране, тем беднее живут такие страны.

Теория невежества настаивает на том, что бедные страны бедны потому, что в них часто случаются сбои рыночных механизмов, а местные экономисты и властные элиты не знают, как это исправить, и в прошлом следовали неверным советам о том, как следует это исправлять. Богатые страны, соответственно, богаты именно благодаря тому, что сумели понять, какую политику нужно проводить, чтобы успешно исправлять провалы рынка.

Может ли теория невежества объяснить мировое неравенство? Правда ли, что Африка беднее остального мира потому, что лидеры африканских стран совершают одни и те же ошибки в управлении экономикой и приводят свои страны к устойчивой бедности, тогда как лидеры стран Западной Европы лучше информированы и имеют лучших советников, и это объясняет их относительный успех? Действительно, имеются знаменитые примеры того, как лидеры государств проводили катастрофическую политику, потому что заблуждались относительно ее последствий, однако невежество может объяснить в лучшем случае небольшую часть мирового неравенства.

Один из подобных печальных примеров экономического невежества – устойчивый экономический спад в Гане, начавшийся почти сразу после обретения этой страной независимости от Великобритании. Английский экономист Тони Киллик, работавший советником в правительстве первого президента страны Кваме Нкрумы, подробно описал многие проблемы. Политика Нкрумы была сосредоточена на развитии государственного промышленного сектора, что оказалось весьма неэффективным. Киллик вспоминает:

«Обувная фабрика… будет соединена транспортной артерией длиной 500 километров со скотобойней и мясным заводом, находящимися на севере, и (ныне заброшенным) кожевенным заводом на юге. В результате выделанную кожу придется доставлять с кожевенного завода на обувную фабрику в центре страны, в Кумаси, то есть еще 200 километров на север. А поскольку основной рынок сбыта обуви располагается в районе столицы страны Аккры, обувь придется везти обратно на юг, это еще 200 километров».

Киллик, несколько смягчая, указывает далее, что это было предприятие, «чья жизнеспособность была изначально подорвана неправильным расположением». Обувная фабрика была только одним из таких проектов. Другим был завод по консервированию манго, который был расположен в той части Ганы, в которой не растет манго, и чей объем выпуска должен был превышать весь мировой спрос на консервированное манго. Однако этот бесконечный список экономически иррациональных проектов не был следствием плохой информированности или экономического невежества Нкрумы и его советников. У них были люди вроде самого Киллика, а в числе советников был даже лауреат Нобелевской премии по экономике сэр Артур Льюис, который прекрасно знал, что такая экономическая политика не принесет пользы. Принятая Нкрумой на вооружение экономическая политика была нужна ему для обеспечения стабильности своего отнюдь не демократического режима, а также для банальной покупки политических сторонников.

Ни в случае с получившей независимость Ганой, ни во многих других случаях вину за разочаровывающие результаты экономического развития нельзя просто возложить на чье-то невежество. В конце концов, если бы дело было в невежестве, то действующие из лучших побуждений лидеры быстро бы поняли, какая именно экономическая политика увеличивает благосостояние и доходы людей, и начали бы склоняться именно к такой политике.

Возьмем, например, расходящиеся траектории развития Мексики и США. Винить в этом невежество лидеров в лучшем случае наивно. Не разница в образовании или намерениях Джона Смита и Эрнана Кортеса заложила вектор этих расходящихся траекторий и не разница в объеме экономических знаний заставила президента Мексики Порфирио Диаса в конце XIX – начале XX века выбрать экономическую политику, которая обогащала элиту за счет всего остального населения, в то время как американские президенты того времени – Тедди Рузвельт и Вудро Вильсон – проводили противоположную политику. Совершенно различные институциональные ограничения, в рамках которых действовали президенты и элиты, – вот что отличало США от Мексики. Точно так же лидеры тех африканских стран, которые прозябают в бедности последние полвека и население которых страдает от незащищенности прав собственности и неэффективности экономических институтов, довели до нищеты большую часть своих граждан не потому, что считали проводимую ими экономическую политику хорошей. Они проводили ее потому, что считали, что им все сойдет с рук и они могут обогащаться за счет других, – или потому, что считали это удачной политической стратегией, которая позволит им удержаться у власти, покупая поддержку элит и других ключевых групп общества.

Опыт Кофи Бусиа, премьер-министра Ганы в 1971 году, иллюстрирует, до какой степени неверной может быть теория невежества. Бусиа пришлось иметь дело с опасным экономическим кризисом. После прихода к власти в 1969-м Бусиа, так же как прежде Нкрума, проводил несбалансированную инфляционную экономическую политику и удерживал цены при помощи управления сбытом и завышения курса национальной валюты. Хотя Бусиа был политическим оппонентом Нкрумы и его правительство было демократическим, он попал в ту же самую политическую западню. Как и Нкрума, он проводил подобную экономическую политику не из-за собственного невежества или веры в то, что это и есть рецепт экономического успеха для страны. Подобная стратегия была избрана потому, что она приносила политические дивиденды, позволяя Бусиа перераспределять ресурсы в пользу влиятельных групп населения, например городских жителей. Контроль над ценами выжимал все соки из сельского хозяйства, позволяя обеспечивать дешевой едой сторонников правительства в городах и генерируя прибыль, которая шла на погашение других бюджетных расходов. Однако политика контроля над ценами не могла быть успешной в течение долгого времени. Вскоре Гана столкнулась с серией кризисов платежного баланса и недостатком иностранной валюты. В этой ситуации 27 декабря 1971 года Бусиа был вынужден подписать соглашение с Международным валютным фондом, которое предусматривало резкое снижение курса национальной валюты.

МВФ, Всемирный банк и все международное сообщество оказывали давление на Бусиа, чтобы заставить его осуществить реформы, предусмотренные соглашением. Но хотя международные институты находились в блаженном неведении, сам Бусиа знал, что идет на огромный политический риск. Немедленным следствием девальвации национальной валюты стали массовые беспорядки и рост недовольства в столице страны Аккре. Эти беспорядки усиливались и наконец вышли из-под контроля, и тогда Бусиа был свергнут военными во главе с подполковником Ачампонгом, который сразу же отменил девальвацию.

Теория о невежестве отличается от географической и культурной теорий тем, что содержит и ответ на то, как решить проблему бедности: если невежество является ее причиной, то информация и просвещение помогут с ней справиться. В таком случае мы можем «спроектировать» процветание во всем мире, просто давая правильные советы и убеждая политиков им следовать. Однако опыт Бусиа подчеркивает то обстоятельство, что главным препятствием к проведению экономической политики, которая могла бы исправить провалы рынка и стимулировать экономический рост, является не невежество политиков, а стимулы и институциональные ограничения, с которыми приходится иметь дело этим политикам.

Хотя теория о невежестве все еще популярна среди экономистов и западных экспертов по экономической политике и зачастую заставляет их игнорировать все остальные подходы, кроме такого вот «проектирования процветания», на самом деле это всего лишь еще одна неработающая теория. Она не может объяснить ни причины взрывного экономического роста в прошлом, ни сегодняшнее положение вещей – например, почему в таких странах, как Мексика и Перу (а не в США и не в Англии), установились институты, которые приводят к тому, что большая часть населения живет в бедности? Или почему почти все страны Африки южнее Сахары настолько беднее стран Западной Европы или Восточной Азии?

Когда странам удается сойти с институционального пути, который ведет их к бедности, и встать на путь устойчивого экономического роста, это происходит не потому, что их невежественные правители вдруг прозревают, начинают меньше заботиться о собственном кармане или получают советы более квалифицированных экономистов. Одна из стран, которая сменила экономическую политику, ведущую к нищете и массовому голоду, на другую, обеспечивающую экономический рост, – это Китай. Однако, как мы увидим ниже, это произошло не потому, что Коммунистическая партия Китая наконец осознала, что коллективная собственность на сельскохозяйственные земли и промышленность создает ужасно неэффективные экономические стимулы. Нет, Дэн Сяопин и его соратники не меньше заботились о собственном благополучии, чем их противники в партии, но они имели другие политические цели: прежде всего они спланировали что-то вроде небольшого переворота и устранили своих влиятельных оппонентов, радикально поменяв все руководство партии, а затем и генеральную линию ее политики. Их экономические реформы, возродившие рыночные стимулы сначала в сельском хозяйстве, а потом и в промышленности, были только следствием политических изменений. Политика, а не хорошие советники или внезапное прозрение, стояла за сменой коммунизма на рыночную экономику.

В этой книге мы покажем, что для того, чтобы понять мировое неравенство, необходимо разобраться в том, почему некоторые общества организованы столь неэффективно. Более того, этим странам иногда удается создать эффективные институты и добиться процветания, но, увы, это редкие случаи. Большинство экономистов и советников при правительствах всегда сосредоточены на том, как сделать «все правильно», однако что действительно нужно – так это понять, почему бедные страны делают «все неправильно». А они делают «все неправильно» чаще всего не из-за невежества своих правителей или культуры народа. Они делают «все неправильно» не по ошибке, а абсолютно намеренно. Чтобы понять, почему так происходит, нужно выйти за пределы экономической науки и на время забыть теории экспертов, знающих, «как все сделать правильно». Наоборот, нужно понять, как на самом деле принимаются решения, кто получает право их принимать и почему эти люди принимают именно такие решения, какие принимают. Традиционно экономисты игнорировали политику, но именно понимание того, как работает политическая система, является ключом к тому, чтобы объяснить мировое экономическое неравенство. Как отметил в 1970-е годы экономист Абба Лернер, «экономика получила титул королевы общественных наук, занявшись проблемами, которые в политическом измерении уже были решены».

Мы утверждаем, что путь к процветанию лежит через решение базовых политических проблем. Именно потому, что экономика исходила из того, что политические проблемы уже решены, она не смогла найти убедительного объяснения мировому неравенству. Чтобы дать такое объяснение, необходимо привлечь экономику – иначе невозможно понять, как различная экономическая политика и различное социальное устройство влияют на экономические стимулы и поведение. Но это объяснение не в меньшей степени связано и с политикой.

Глава 3
Как возникают богатство и бедность

Экономика 38-й параллели

Летом 1945 года Вторая мировая война близилась к концу, и японская колониальная администрация на Корейском полуострове тоже доживала последние дни. В течение всего лишь месяца после безоговорочной капитуляции Японии (15 августа) Корея была разделена вдоль 38-й параллели на две сферы влияния: на юге всем заправляли американцы, на севере – русские. Непрочный мир в эпоху холодной войны продержался до июня 1950 года, когда армия Северной Кореи вторглась на Юг. Хотя первоначально войскам северян удалось продвинуться довольно далеко и даже захватить столицу Южной Кореи Сеул, уже к осени им пришлось отступить. Именно тогда житель Сеула Хван Пён Вон был разлучен с братом. Во время оккупации Хвану удалось спрятаться и избежать призыва в северокорейскую армию. После ухода северян он остался в Сеуле и продолжал работать аптекарем. Но его брата, врача в армейском южнокорейском госпитале, насильно увели с собой на Север отступающие солдаты Северной Кореи. Братья, разлученные в 1950 году, снова встретились в Сеуле лишь в 2000-м, через пятьдесят лет, после того как правительства обеих Корей согласились наконец начать ограниченную программу воссоединения семей.

Будучи врачом, брат Хван Пён Вона в конце концов был направлен на работу в военно-воздушные силы – отличная карьера в условиях милитаризованной диктатуры. Но даже жизнь привилегированных граждан Северной Кореи трудно назвать безбедной. Когда братья встретились, Хван Пён Вон стал расспрашивать, как живется к северу от 38-й параллели. У него была машина, а у брата не было. «А телефон у тебя есть?» – спросил он брата. «Нет, – ответил брат. – Есть у дочки, она работает в министерстве иностранных дел. Но чтобы позвонить, нужно знать специальный код». Хван Пён Вон заметил, что все северяне – участники встречи просили у своих южных родственников деньги, и тоже предложил брату денег. Но брат ответил: «Если я вернусь с деньгами, правительство скажет: „Отдай эти деньги нам”, так что лучше не надо». Заметив, какое у брата изношенное пальто, Хван Пён Вон предложил: «Сними свое пальто и оставь его мне, а обратно поезжай в моем». – «Я не могу, – ответил брат, – это пальто я взял напрокат у правительства, чтобы в нем поехать на встречу». Когда они прощались, Хван Пён Вон чувствовал, что брату не по себе и он сильно нервничает, словно боится, что их подслушивают. Он был еще беднее, чем Хван мог себе представить. Брат рассказывал, что живет хорошо, но выглядел ужасно и был худой, как спичка.

Жизненные стандарты жителей Южной Кореи находятся на уровне Португалии и Испании. На Севере, в так называемой Корейской Народно-Демократической Республике, она же Северная Корея, уровень жизни сравним с уровнем жизни в Африке южнее Сахары, то есть примерно в десять раз ниже, чем на Юге. Состояние здоровья северных корейцев и того хуже; средняя ожидаемая продолжительность жизни на Севере на целых десять лет меньше, чем на Юге.

Карта 7 иллюстрирует драматический разрыв в уровне жизни двух Корей. Ночные снимки из космоса показывают степень освещенности территории. В то время как Южная Корея залита ярким светом, ее северный сосед погружен в полную тьму – на ночное освещение не хватает электричества.

Карта 7. Залитая светом Южная Корея и погруженный во мрак Север

Эти фантастические различия не пришли к нам из глубины веков. На самом деле их не существовало вплоть до конца Второй мировой войны. Но после 1945 года два правительства – на Севере и на Юге – взяли на вооружение совершенно разную экономическую политику. Экономическая политика и основные государственные институты Южной Кореи были сформированы возглавившим страну выпускником Гарварда и Принстона, непреклонным антикоммунистом Ли Сын Маном, который был избран на пост президента в 1948 году и правил при серьезной поддержке США. Закаленная в Корейской войне и жившая под постоянной угрозой коммунистической агрессии, Южная Корея отнюдь не была демократией. И Ли Сын Ман, и самый знаменитый из его преемников Пак Чон Хи вошли в историю как авторитарные лидеры. Однако оба они управляли рыночной экономикой, в которой уважалась частная собственность. После 1961 года Пак смог эффективно использовать всю мощь государства для того, чтобы ускорить экономический рост: кредиты и субсидии самым успешным фирмам помогли сделать Южную Корею процветающей страной.

Ситуация к северу от 38-й параллели была совсем другой. Ким Ир Сен, во время Второй мировой сражавшийся против японцев во главе партизан-коммунистов, в 1947 году стал диктатором при поддержке Советского Союза. Он ввел жесткую систему центрального планирования экономики, основанную на его идеологической доктрине – чучхе. Частная собственность была объявлена вне закона, рыночные отношения запрещены. У граждан были отняты не только экономические свободы; все стороны жизни граждан Северной Кореи были жестоко регламентированы – это не касалось лишь небольшой группы приближенных самого Ким Ир Сена и его сына и будущего наследника Ким Чен Ира.

Для нас не будет сюрпризом, что экономическое развитие двух Корей пошло в совершенно разных направлениях. Командная экономика Ким Ир Сена и идеология чучхе очень скоро обернулись катастрофой для страны. Подробная статистика по Северной Корее недоступна, поскольку эта страна, мягко говоря, не отличается открытостью. Тем не менее имеющиеся данные подтверждают то, о чем мы догадываемся, наблюдая частые голодовки в этой стране: не только промышленность страны так и не смогла подняться на ноги, но и сельское хозяйство испытало регресс: производительность труда крестьян снизилась! Запрет частной собственности привел к тому, что у людей не осталось стимулов для того, чтобы инвестировать, усердно работать или хотя бы поддерживать прежнюю производительность труда. Собственные инновации или даже заимствование чужих инноваций невозможны в удушающей атмосфере репрессий. Однако ни Ким Ир Сен, ни Ким Чен Ир, ни их приспешники не имели ни малейшего намерения как-то реформировать систему, разрешить частную собственность, рыночные отношения и свободу контрактов, менять политические или экономические институты. Поэтому экономическая стагнация Северной Кореи продолжается.

Тем временем в Южной Корее экономические институты стимулировали инвестиции и развитие торговли. Южнокорейские лидеры не жалели средств на образование, и им удалось достичь высоких показателей грамотности и образования в целом. Южнокорейские компании быстро сориентировались и создали собственную модель бизнеса, построенного на сочетании относительно образованной рабочей силы и государственного стимулирования инвестиций, индустриализации, экспорта и заимствования технологий. Южная Корея быстро стала очередным азиатским «экономическим чудом» и одной из самых быстрорастущих экономик в мире.

К концу 1990-х годов, всего лишь через полвека после разделения, рост в Южной Корее и стагнация в КНДР привели к десятикратной разнице в уровне доходов между двумя частями этой когда-то единой страны. Представьте, какая разница может возникнуть между ними через пару столетий! Экономическая катастрофа в Северной Корее, которая погрузила миллионы людей в пучину голода, особенно поразительна именно при сравнении с ситуацией в Южной Корее: ни культура, ни география, ни разница в образовании не могут объяснить расходящиеся все дальше траектории развития двух Корей. Мы должны изучить институты этих стран, чтобы найти ключ.