Текст книги "Заряд воображения"

Автор книги: Дарина Стрельченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Почти? – только и нашлась что ответить она.

– Процент трений есть всегда. Так что? Как смотрите на это?

– А что вы предлагаете взамен? – шёпотом, натягивая на руки рукава его пиджака, спросила она.

– Полную реабилитацию. Перспективную работу в психофизиологических лабораториях. Достойную оплату. Более чем достойную. И, конечно, возможность не обнуляться каждые два года.

– Ничего, что мне семнадцать? Вас не смущает такой юный возраст сотрудников?

– Ни грамма. Мы ориентируемся не на возраст, а на компетенции.

– Но у меня нет никакой компетенции.

– У вас есть интуиция.

– Мало верится, что вам этого достаточно.

Щуман выпрямился и резко, гневно выдохнул:

– С вами непросто, Яна. Честно сказать, я был уверен, что, как только упомяну про отмену обнулений, вы согласитесь тотчас.

– С чего мне вам верить?

– Я не хотел бы прибегать к этому. Но вы знаете, что в наших руках есть кое-что, благодаря чему мы можем рассчитывать, что ваши решения будут… обдуманными. Кое-что или кое-что, вернее. Ира, иди сюда.

Яна застыла.

Из-за купы елей появилась невысокая, полноватая женщина в светлом пальто и широкополой, скрывавшей лицо шляпе. За руку она вела Ирину – серьёзную и совершенно спокойную.

– Ира?..

Сестра была в аккуратной голубой курточке и тёмно-синих джинсах. Из-под низко надвинутой шапки выбивалась чёлка; Ирина глядела себе под ноги, выбирая сухие нескользкие места, чтобы ступить. Когда она наконец подняла голову, Яне на миг показалось, что Ирка её не узнала.

– Яночка? – завизжала Ирина и кинулась к сестре. Взобралась на колени, обвила руками и крепко сжала. У Яны перехватило дыхание; несколько секунд она только сглатывала и беззвучно открывала и закрывала рот, словно рыба. Она попыталась высвободить руку, чтобы вытереть слёзы, но Ира вцепилась в неё, будто боялась, что если отпустить – Яна пропадёт.

– Ирочка… Ирка…

Яна стянула с неё шапку и, прижимая к себе, гладила сестру по волосам, вдыхая слабый, знакомый запах. У неё никак не получалось взять себя в руки; она говорила себе, что рядом Щуман, что надо что-то сделать, что-то ответить или предпринять, может быть, схватить сестру в охапку и броситься прочь… Но ощущение, что Ира рядом – тут, в её объятиях, тёплая, живая, – было таким одуряющим и мощным, что ей хотелось так и застыть – навсегда-навсегда, и чтобы больше никаких, никаких мыслей… Ничего…

– Яна Андреевна, – тихо позвал Щуман, но она проигнорировала, предпочла не услышать, всем существом впитывая близость сестры, что-то бормочущей, уткнувшейся ей в грудь.

– Яна, – ещё тише повторил он и коснулся её плеча. – У нас не так много времени. Я очень рад, что вы встретились с сестрой, но…

– Спасибо, – хрипло выговорила она, собрав все силы, но так и не смогла оторваться от Ирины.

– К сожалению, не в моей власти оставить её здесь, с вами прямо сейчас. Но если вы согласитесь…

– Я согласна, – прошептала она, ещё теснее прижимая сестру к себе. – Согласна…

– Готовы заключить с нами договор?

– Да…

– Хорошо. – Говорил Щуман сипло и необычно мягко; Яна зажмурилась, чтобы не видеть в его лице сочувствия и участия. – Хорошо… Но прежде чем мы официально заключим договор – между вами и правительством Ерлинской Империи, – нужно уладить последнюю формальность.

– Какую? – пробормотала Яна. Ира переплела свои розовые пальчики с крохотными ноготками с её пальцами; Яна сжала руку сестры и наконец подняла глаза: – Какую?..

– Я должен проверить некоторые вещи, связанные с вашим прошлым. Сделать это можно будет только послезавтра. К сожалению, иначе никак. Но сразу же, как только мы это сделаем, вы смо…

– Я уже слышала это, – стальным голосом произнесла Яна. – Я уже слышала это тысячу раз. И каждый раз вы меня обманывали.

Если бы не сестра, она бы уже кричала, рвала и метала от бессилия и своей подвластности этой бесчувственной ерлинской машине с улыбающимся лицом Арсения Щумана. Но ради того, чтобы Ира не догадалась обо всей шаткости их положения, она сохраняла ровный голос и почти спокойный тон.

– Но ведь вот она – ваша сестра, – касаясь капюшона голубой ириной куртки, ответил он. Яне показалось очень неправильным, даже жутким, что Щуман способен дотронуться до Ирины. Она выставила руку, словно пытаясь загородить сестру.

– Она может побыть со мной до тех пор, пока вы не выясните и не уладите все формальности?

– Нет.

– Почему?

– Я не могу похвастаться тем, что вижу вас насквозь, Яна. Но я потратил много времени и сил, чтобы изучить вас. Я уверен: окажись в вашем распоряжении хотя бы день, вы придумаете, как… как устроить нам весёлую жизнь.

– Это верно, – прошептала Яна и, не в силах сдержаться, всхлипнула. – Хотя бы один день…

– Отпустите Иру. Вы увидитесь с ней очень скоро. Нам будет, чем заняться до послезавтра, я вас уверяю. Вы не успеете заскучать.

Она прерывисто вздохнула и рывком отстранилась от Ирины. Поймала её взгляд. Кое-как улыбнулась:

– Ничего не рассказываешь, Ирка… Как ты? Не обижают?..

– Мы попросила её не говорить ничего о том, где она находилась всё это время, – не давая Ире ответить, произнёс Арсений. – Это из соображений её и вашей безопасности. Поэтому, прошу, не надо выпытывать подробности. Я доверяю вам, Яна… У вас десять минут.

Он кашлянул, поднялся со скамейки и отошёл к ближайшему фонарю – не слишком далеко, но достаточно, чтобы не слышать, о чём они шепчутся.

– Ирка… Они не обижают тебя?

– Нет.

Глаза у сестры как будто потемнели с последней встречи – стали изжелта-зелёные, почти карие, как перезрелый крыжовник. У самой Яны глаза всегда были зелёно-серыми, словно у кошки.

Ирка снова прижалась к ней и спросила куда-то в плечо:

– Ты видела маму?

– Нет…

– А мне пришло от неё письмо.

– Письмо? И что в нём?

– Она прислала мои рисунки. Представляешь?

– Твои рисунки?..

Сердце у Яны сжалось. Она представила, как рейдовики (или кто-то ещё; может быть, сам Арсений) рылись в их комнате, потрошили шкаф, стаскивали с кровати линялый матрас. Как Ирины рисунки, которые она так трепетно прятала и хранила, красно-белыми птицами разлетались по полу, как на них опускались влажные чёрные подошвы… Эти испачканные бумажки даже не изъяли – к чему теперь; а потом мать, сидя на корточках, всхлипывая, собирала листы и рассматривала их, отводя от лица выбившиеся пряди…

– Они у тебя?

– Нет. Забрали. Но я успела посмотреть. Я и не знала, что ты хранишь их…

– Ир… – растерянно, с удивлением понимая, что не знает, что говорить, прошептала Яна. – Там, где ты сейчас… Нормально кормят? Не мёрзнешь?.. Всё хорошо?

– Да, да. – Сестра отвечала рассеянно, тоже растерянно, теребя рукава щумановского пиджака. – Всё хорошо… Но без тебя очень скучно. Что они сказали тебе? Что будет дальше?

– Я не знаю, – покачала головой Яна, усаживая Ирку себе на колени и утыкаясь в её волосы. – Не знаю, Иринка…

– Ты хочешь домой? – спросила сестра.

– Нет. Нет, не хочу. Зря мы сбежали, что ли?

– Тебе здесь больше нравится? Чем дома?..

– Н-не знаю. Я им помогаю… Они хотят, чтобы я работала с ними… Тогда они разрешат, чтобы мы с тобой жили вместе…

– А ты будешь с ними работать? Да? Пожалуйста?..

– Да… да… Буду… Ты веди себя хорошо, не зли их… Я так скучаю по тебе, Ирка…

Щуман громко откашлялся. Краем глаза Яна заметила, что он повернулся и медленно пошёл к ним.

– Пожалуйста, не зли их! Ничего не спрашивай про маму или про меня… Я боюсь, они могут из-за этого не разрешить нам…

Ира заплакала. Яна на автомате сунула руку в карман пиджака и обнаружила там пачку бумажных салфеток. Вынула платочек и протянула сестре.

– Высморкайся… Всё будет хорошо, Ириска… Не плачь…

Арсений был уже на половине пути. Яна стиснула сестру в объятиях, не соображая, что ещё сказать, что сделать.

– Ну-ка, Ирка, не плачь… – гладя её по спине и глотая слёзы, бормотала она. – Послезавтра… Мы увидимся, и всё будет хорошо… Не плачь, пожалуйста, Ира…

– Яна Андреевна, пора.

Из-за елей снова появилась женщина в светлом пальто. Кивнула Щуману и улыбнулась – сначала ему, потом Ирине. Яна, яростно гадая, как можно улыбаться такому человеку, попробовала отцепить от себя сестру, но та словно приклеилась. Пиджак Арсения весь был в тёмных влажных пятнах.

– Ирочка, иди с ней, пожалуйста, – срывающимся шёпотом упрашивала Яна. – Пожалуйста… Не плачь, Ирочка…

– Я не хочу, не хочу, не хочу! – громче и громче всхлипывала сестра.

Женщина в пальто подошла и попыталась взять Иру за руку.

– Пойдём, Ириш.

Ира вырвалась и заголосила ещё пуще. Яна утёрла слёзы и хрипло, твёрдо попросила:

– Ирочка, давай… Скоро-скоро увидимся. Иди, хорошая моя.

– Пойдём, – подхватила женщина. – Бисквиты с кремом. Ты же помнишь, я обещала бисквиты с кремом…

К чести Иры, она не купилась на бисквиты. Но её хватка ослабла, будто она обессилела от рыданий. Яна осторожно расцепила Ирины кулачки и оторвала её от себя. Беспомощно повторила, глядя, как женщина, взяв сестру под мышки, словно мешочек, стаскивает её с её колен:

– Скоро-скоро увидимся…

Глаза у Иры блестели, по щекам катились крупные, как горошины, слёзы. Чёлка слиплась, капюшон сбился, и взгляд был совсем как у маленькой ламы.

Яна истерично всхлипнула от этого неуместного сравнения. Иру наконец отцепили. Женщина на руках унесла её за ту же купу елей, из-за которой они появились. Словно белая ведьма утащила сестрёнку в лес.

Когда обе фигуры скрылись между стволов, Яна, дрожа от холода, обернулась. Щуман снова смотрел на неё странным, недоверчивым взглядом: как будто ждал, когда же она рассмеётся, или оступится, или вовсе растворится в воздухе.

***

Арсений не произнёс ни слова до самого конца поездки.

Яна наконец рассмотрела то, что он называл комплексом, снаружи. Огромное серое здание в форме буквы «П», во внутреннем дворе которого прятался целый город – низкие ангары, стеклянные теплицы, бункеры, усыпанные антеннами, увешанные проводами… Автомобиль остановился у главного входа – широких массивных дверей, к которым вели крутые, облицованные кафелем ступени. Щуман подал Яне руку и придержал дверь.

– Ничего не хотите сказать мне?

Она покачала головой: боялась, что если заговорит – расплачется.

– Хорошо. Отложим. Успокойтесь. Я ничего не требую от вас сейчас.

Арсений завёл её в свой кабинет, а сам ушёл, не объяснив, не сказав, надолго ли, что будет дальше. Через десять минут внутрь без стука вошла девушка в аккуратном сером платье. Не поднимая головы, она водрузила на стол поднос с чашкой чая и прозрачным контейнером. В контейнере оказался мясной салат, но Яна не могла есть.

Она глотнула чая; он оказался сладким и еле тёплым. Яна выпила всю кружку залпом и поняла, что больше не может сидеть. Встала. Подошла к окну. Ни решёток, ни замков на окне не было; при желании его можно было бы запросто открыть.

Какое-то время Яна смотрела во двор. К широким дверям ангара подъехал фургон; люди в серо-зелёной форме засуетились, разводя створки, включая сигнальные огни. Что там, в кузове, под тёмно-зелёным брезентом? Очередная порция материалов из Оссии? Лабораторные мыши? Украденные сёстры? Подопытные кролики – такие же как она?..

Отойдя от окна, Яна принялась бродить по кабинету. Провела ладонью по блестящей полировке стола. Бездумно повертела в руках цветные шарики – видимо, безделушка. Нажала на бордовую подушечку – испачкала пальцы: оказалось, подушечка для печатей. Она вытерла измазанные пальцы о полосатую спинку стула. Злорадно подумала: если чернила едкие, у Щумана на спине останется след – если, конечно, он откидывается на спинку, когда работает.

– Яна?

Она вздрогнула, как воришка, застигнутый на месте преступления.

В дверях стоял Арсений – склонив голову, сгорбившись, сунув руки в карманы.

– Ну? По-прежнему ничего? Вам нечего сказать?

– А чего вы хотите? – полуагрессивно-полурастерянно спросила она. – Что вы хотите от меня услышать?

– Вы не оставляете мне выбора, – негромко произнёс Щуман, и Яна со страхом различила в его голосе горечь, нежелание и одновременно – алчное, животное любопытство.

– Господин Щуман, – стараясь, чтобы голос звучал уверенно, выговорила она. – Что?.. В чём дело?

– Жаль, – коротко откликнулся он. И, не успела Яна хоть как-то отреагировать, как Арсений шагнул к ней, крепко взял за запястье и потянул к выходу.

– Яна Каминова, вы обвиняетесь в шпионаже в пользу разведывательных структур Оссии.

У неё сердце пропустило удар.

– Вы признаёте обвинение?

Яна хотела выдернуть руку, но Арсений удержал.

– Вы признаёте обвинение?!

Голос у него дрожал, был странно-высоким. У Яны зазвенело в ушах.

– Вы признаёте обвинение? – в третий раз спросил Щуман, и ей вспомнился первый допрос – только теперь всё было в зеркальном отражении. Тогда она повторяла одно и то же – «где моя сестра?» – а он спрашивал новое, и новое, и новое… Сейчас – наоборот…

Арсений встряхнул её руку. Яна посмотрела на него непонимающе, испуганно, слепо. Наконец выдавила:

– Нет.

Он набрал воздуха, выпрямился, как будто ему в позвоночник вогнали кол.

– Так я и думал.

Стукнул по столу – видимо, по какой-то вмонтированной в поверхность кнопке. Секунду спустя в кабинет вошли двое мужчин в серо-зелёных комбинезонах.

– Увести, – велел Щуман, не глядя на Яну.

Глава 5. Шестой заряд

Я – ваше поле для доказательств;

Вы вынуждаете быть пешкой.

Вы издеваетесь, не касаясь,

Мистер язвительная усмешка!

Ей казалось, она находится здесь уже несколько суток.

Света не было. Никто не входил внутрь. Кожу облепляла густая, плотная, глухая, как слежавшаяся вата, тишина.

Комната была совсем крохотной; прежняя камера – об этом Яна с усмешкой думала в те минуты, когда приходила в себя и могла думать, – по сравнению с этой казалась почти дворцом. Здесь не было ни стула, ни скамейки, ни матраса. В двери не было даже прорези. Ни под потолком, ни в стенах не мелькали въедливые огоньки камер.

– Как вы вообще следите за мной? Как вообще понимаете, живая я тут или уже нет?

Она не была уверена, обратилась ли к Щуману вслух или только подумала. Тишина, окутывавшая её с той секунды, когда, жужжа, задвинулась дверь, давила физически. Яна щёлкала около ушей пальцами, но не понимала, слышит щелчки или только воображает.

Ей казалось, что тело несёт течением чёрной тугой реки. В какие-то моменты время обретало плотность, его можно было потрогать, а мысли становились материальны и вонзались в неё, теснясь в комнатке, толкая, пихая, выдавливая из скорлупы.

Привыкшими к тьме глазами Яна ясно различала углы и стены, видела даже собственные пальцы, если поднести близко к лицу. Однажды она вспомнила, что не ела ничего с самого ужина в «Джайне». После этого очень захотелось есть. Обнаружилось, что от голода тянет в желудке и кружится голова. Яна съёжилась на полу, обхватив колени: так она казалась себе мельче, а значит, меньше нуждалась в еде. Но уловка помогала недолго, и скоро её уже тошнило от голода. Борясь с собой, она представляла сначала самое вкусное, что пробовала за то время, что помнила себя: шоколадные плитки, сладкие булочки, ягодное желе. Потом пришёл черёд обыкновенных блюд – супа и плова, макарон с подливой, картофельных котлет и бутербродов с маргарином. Наконец в голове вспыхнула яркая картинка школьной столовой – глянцевой мокрой ленты, на которую ставили тарелки с остатками еды. Промасленные куски рыбы, оставшееся на костях мясо, налипшие рисовые зёрна, хлебные корки и целые несъеденные горбушки…

Затем перед глазами поплыли совсем фантастические блюда – Яна краем глаза заметила их на столах посетителей «Джайны», но даже не думала, что сумела запомнить. Однако теперь видела так же отчётливо, как плавные контуры железной двери перед ней: высокие слоистые торты, запечённое мясо, пёстрые салаты, свежий багет с соусами, паштетами и джемом…

От слабости она съехала по стене и упёрлась подошвами в дверь, пришедшуюся как раз напротив. В длину комнатка была меньше её роста; судя по ощущениям, пол был бетонным. Поясница заныла.

Яна защипнула рукав блузки – даже в темноте материя едва различимо искрилась. Какая прекрасная, но какая тонкая ткань… Лучше бы на ней была её всегдашняя чёрная болоньевая куртка до колен.

Прошло ещё какое-то время, и ей слегка полегчало. Дурнота прошла, даже голод как будто отпустил. Яна подняла голову, затем, опёршись о стену, осторожно встала. Комната позволяла сделать три скромных шага вперёд; Яна прошла половину этого расстояния, и ноги подкосились. На неё хлынула тёмная, горячая масса, похожая на поток густого кипятка, который ошпаривал кожу, забивался в уши, лез в глаза и в нос…

Она тихонько вздохнула и потеряла сознание.

***

– Яна Андреевна?

Она ненавидела этот голос даже сквозь невнятный, голодный полусон-полуобморок.

– Просыпайтесь. Господин Щуман просит вас прийти.

– Отстаньте, – едва шевеля языком, пробормотала Яна. Спать было так легко; тело во сне было звонким, не так остро нуждавшимся в тепле и пище. А здесь, наяву, к голоду прибавилась жажда: ей показалось, язык распух и перестал помещаться во рту.

– Яна Андреевна, вставайте, – повторили громче. – Если вы не пойдёте сами…

Ей было всё равно. Она была так обессилена, что позабыла даже об Ирине. Кажется, её попробовали поднять, но она снова потеряла сознание.

…Пришла в себя Яна от запаха, защекотавшего ноздри. Это было что-то непривычное, острое, со сладковатой ноткой, но совершенно точно это был запах еды. Она открыла глаза, и от яркого света брызнули слёзы. Немного привыкнув, Яна обнаружила, что по-прежнему лежит в той самый каморке. Но дверь открыта настежь, а в дверном проёме, сунув руки в карманы, стоит Щуман. Какая знакомая картина… Яна приподнялась на локте, стараясь избегать резких движений; она казалась себе куколкой из хрупких хрустальных палок: дёрни – сломаешь.

– Ешьте, – велел Щуман, глядя в пол.

«А вы обещали, что послезавтра мы будем вместе с Ирой!»

«Лгун!»

«Ненавижу!»

«Валите вон!»

Ничего подобного она не сказала. Запах еды скручивал живот спазмом. Желание жрать затмевало всё.

Стараясь сохранить остатки достоинства, она потянулась к чашке и чуть не упала. В глубокой железной миске оказался густой бульон. В нём плавала белая лапша, зелень и полоски мяса. Яна зачерпнула ложкой побольше и проглотила. Закашлялась, поперхнувшись. На глаза снова выступили слёзы – бульон был горячим и острым. Но она зачерпнула и проглотила ещё, потом ещё… Глотая, думала только о том, как бы не расплескать этот удивительно жирный, душистый суп.

– Там ещё хлеб, – угрюмо сказал Арсений, не поднимая глаз.

Яна нащупала мягкую, большую булку. Та была тёплой и такой свежей, что тесто прилипло к картонной тарелке. Яна отскребла его жадно, методично, мгновенно. С каждым куском есть хотелось всё сильнее, но ложка уже звонко гремела о металлическое дно. Яна подобрала остатки, проглотила последнюю макаронину и тяжело вдохнула. Голод притупился, но не отступил.

– Сколько я тут?

– Чуть больше суток.

Слова о том, что он снова обманул её – насчёт Иры, – замерли на губах. Сутки? Не может, не может такого быть…

– Хотите ещё?

Она не сразу сообразила, чего ещё: есть или сидеть в этой комнате.

Щуман протянул ей бумажный пакет. В нём оказалась ещё одна булка, только поменьше и совсем холодная. Яна вцепилась зубами в сочное сладкое тесто, Арсений вздохнул. Наконец посмотрел на неё.

– Появились новые мысли?

– По поводу? – с набитым ртом поинтересовалась она

– По поводу моего вопроса.

– Какого?

Ей было так хорошо от разливавшегося по телу тепла, от жирной бульонной плёнки на губах, от острого мясного привкуса, что она снова почти забыла обо всём.

– Вы обвиняетесь в шпионаже в пользу разведывательных структур Оссии. Вы признаёте это?

Яна помотала головой. Всё это походило на сон – с той самой секунды, как Ника Антоновна подняла на неё пустые, незнакомые глаза. Сейчас проснётся – а на тумбочке в комнате матери трезвонит старый будильник, помнящий куда больше, чем она, и защёлкает газовая плита, и у неё будут минуты восхитительной дрёмы до тех пор, пока не засвистит чайник и не придётся вскочить и бежать в кухню, чтобы шлёпнуть по кнопке и вовремя отключить – пока он не начнёт плеваться кипятком… Она встанет, натянет на майку рубашку, застегнёт джинсы, проглотит бутерброд с чаем, схватит куртку, рюкзак и побежит в школу – по привычным улицам, обычная одиннадцатиклассница, и никаких, никаких обвинений…

– Нет, – выдохнула она. – Конечно, нет. Это абсурд!

– Это факты, которые говорят не в вашу пользу. Во время допросов вы сознались, что тайком хранили запрещённые материалы и продавали их на чёрном рынке. Затем незаконно выехали за пределы Оссии и пересекли границу Ерлинской Империи. Более того, вы насильно вывезли вашу сестру – тоже гражданку Оссии.

– Вы же знаете! Как я могла её оставить?

– На допросах вы долгое время отпирались, молчали, пытались перевести разговор. При вас был найден план пересечения границы, зашифрованные заметки, дневниковые записи. Среди ваших нематериалов обнаружено воспоминание о том, как вы договариваетесь пересечь границу на катере.

– Но… Я никуда не поехала тогда! Я не шпионка!

– Как же вы объясните всё перечисленное?

С ней говорил какой-то другой Щуман – не тот участливый и спокойный, который повёл её в «Джайну». Не тот холодный и расчётливый, который допрашивал и требовал положить руки на детектор. Не тот обманчиво-мягкий, что разговаривал с ней в своём кабинете.

Это был иной, новый, бесстрастный. Пустой, как машина, у которой открывался и закрывался рот, которая только и умела, что произносить записанные на плёнку слова. Он стоял столбом, казалось, он даже не дышит. На лицо была аккуратно натянута невыразительная маска. Только в глазах клокотала жизнь: там как будто шёл чёрный, ледяной дождь…

– Как вы объясните всё перечисленное?

– Я хотела уехать из страны, – сквозь зубы, в сотый раз произнесла она. – И забрать с собой сестру. Я копила деньги. Продавала материалы – это был единственный способ. Я не могла заработать иначе, не привлекая внимания матери.

– Почему Ерлинская Империя?

– Это самое близкое государство. Мне было неважно, куда. Куда угодно…

– Нет. Вы лжёте, госпожа Каминова. Вы были направлены в Ерлин, чтобы проникнуть в этот комплекс. – Он поднял руку и дёрганым жестом обвёл помещение. – Чтобы проникнуть в тактические планы управления. План А. План Б. Правительству либо оппозиции Оссии необходима эта информация. Чтобы свернуть экономику с обозначенного в плане Б пути. Чтобы вернуть независимость экономическим и политическим структурам.

– Какие структуры? Что за ерунда? Я не в курсе! – воскликнула она.

– Вы шпион, – процедил Арсений, и его лицо вдруг оказалось так близко, что она разглядела тени от ресниц и мелкие рыжие точки на светло-зелёной радужке.

– Нет, – вдруг совершенно спокойно, чувствуя в себе что-то новое, твёрдое, почти материально ощутимое, произнесла Яна. Ей показалось, внутри у неё вырос куб льда: такой, что немного мешал дышать, холодил, но придавал огромную уверенность. Как будто это была внутренняя броня; как будто ей не могли причинить вреда, пока в ней был этот куб; как будто она не могла сказать ничего неверного, пока этот стеклянно-ледяной монолит был у неё внутри.

Щуман отдёрнулся от неё, как будто обжёгся.

– Яна… Расскажите, что вы об этом знаете?

– О чём?

– О плане Б. О кодировании. Об эмоциональных зарядах.

Теперь он снова говорил расчётливо, холодно и зло. А ещё – из-под маски опять выплёскивалось любопытство, необузданное и густое.

– Чего же вы ещё не знаете обо мне, что так алчно-любопытны? – пробормотала она, отодвигаясь от него, стремясь хоть как-то закрыться от этих жадных волн. – Я не в курсе никаких планов Б! Какая экономика? Какие разведывательные структуры? Какие заговоры? Я не шпионка! Я просто школьница из Оссии, я просто хочу нормально жить рядом с людьми, которых люблю! Нормально, долго, не забывая ни о них, ни о себе!

– Яна, успокойтесь. Я верю вам.

Она ослышалась?..

Яне показалось, что на неё вылили ведро тёплого бульона; куб внутри принялся быстро таять. К ней возвращался страх, ледяной запал исчезал, а Щуман вновь становился человеком: встревоженным, тяжело дышащим и… довольным? Он улыбался, как пилигрим, добравшийся до цели; как уставший путник, которому дали стакан воды.

– Яна Андреевна, я вам верю. Вместе с булочкой вы проглотили шестой заряд – честность. Поэтому я вам верю. Давайте наконец познакомимся по-настоящему. Арсений Щуман, канцлер Ерлинской Империи. Я понимаю, вы ошарашены, смущены, испуганы. Но от лица всей Ерлинской Империи я приношу вам извинения и предлага…

У Яны перед глазами завертелась чёрно-белая карусель, а потом всё вспыхнуло и померкло. «Сколько можно падать в обморок», – подумала она и отключилась.