Текст книги "Кирпичи 2.0"

Автор книги: Данияр Сугралинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Возникла неловкая тишина, но тут неожиданно в разговор вступил бомбила.

– А я со своей… Ну, как моей: нравится она мне, в основном в институте общаемся. Но тут я ее вчера в кино пригласил. На вечерний сеанс. И она согласилась, представляете? Вечером, значит, звоню ей. Не отвечает! Перезваниваю – та же фигня. Начинают мутить всякие мысли типа: «Я ей не нравлюсь», «Не берет трубку – значит, ей и так хорошо», «Я неудачник»… Душат мысли: если она не отвечает, значит, дает понять, что не хочет со мной говорить. Это с одной стороны. А с другой – думаю: «Е-мое, мужик я или нет? Дозваниваться надо в любом случае, пусть она сама скажет, а не я буду выдумывать». Вся ситуация давит: хочется быть одновременно и понимающим, и настойчивым. То есть и не беспокоить ее больше, и добиться своего.

– И что? – почему-то зло спросил Гараян.

– Дозвонился, – улыбнулся парень. – Оказывается, она просто пошла в магазин, а телефон дома оставила.

– Сходили в кино?

– Сходили. Вечер удался!

– А к чему ты все это нам рассказал? – поинтересовался я.

– К тому, что ваш друг слишком много думает. Буду возвращать, не буду, вернется, не вернется… Я вот понял, что надо быть проще. Тогда и жизнь будет проще! Любишь – возвращай, не любишь – не думай, чего переживать-то?

Остаток пути ехали в молчании. По радио звучал жизнерадостный голос диджея: «Пятница – столица веселится!» А я думал о том, что, возможно, этот парень и прав. Лично я думаю и вправду слишком много. Думаю, переживаю, рефлексирую.

– Приехали, мужики, – прервал мои размышления бомбила.

Машина остановилась. Расплачиваясь, Гараян что-то бурчал об охамевшей молодежи, что-то о себе возомнившей и пороху не нюхавшей.

Глава 7
Жизнь продолжается

У подъезда на лавочке сидел Вася со своими друзьями. Один был Кецарик, остальных я не знал. Мы уже заходили в подъезд, который в Питере все называют парадной, когда Вася меня окликнул. Приблатненно так, с гопническими интонациями. Я почувствовал, как у меня окаменела спина. Остановился и обернулся.

– Иди сюда, братишка, не бойся, – сказал незнакомый мне мужик в кепке.

Я напрягся еще больше и на негнущихся ногах медленно двинулся к ним. Мои коллеги, недоуменно потоптавшись, подошли вместе со мной.

– Чего вам надо? – спросил я, чувствуя, как язык шершаво трется о нёбо разом пересохшего рта. – Я вас не знаю.

– Мужики, – обратился Кепочка к Михе с Гараяном, – к вам у нас претензий нет, сходите пока покурите. Нам с вашим другом побеседовать надо.

– Пойдем, – пихнул локтем Миха Левона. Но Гараян застыл, словно не слыша Миху, и исподлобья продолжал смотреть на Кепочку.

Тот не стушевался:

– Чужие проблемы на себя взваливаешь, джигит. Друг твой оскорбил нашего товарища, а значит, и все наше общество.

Кепочка сплюнул и, продолжая сидеть на корточках на скамейке, обвел рукой расположившихся рядом с ним Васю, Кецарика и еще какого-то спящего мужика, который вдруг встрепенулся и закивал.

– Василий по-соседски обратился вот к нему, вежливо попросил одолжить денег.

Миха отошел в сторону и закурил, оттуда посматривая на нас. Курил он нервно, а в руке держал сотовый: то ли искал чьи-то контакты, то ли что-то читал.

– Точно, так и было все! – подтвердил Вася. – По-доброму просил, по-соседски! А он меня послал, дверь захлопнул. Потом еще животным назвал, что-то про тещу мою наговорил, типа убил я ее…

– Видишь, Серега, некрасиво получается, – переключился Кепочка на меня. – По всем понятиям должен ты теперь обществу.

– Никому я ничего не должен, – прошептал я.

– Как так не должен? – удивился Кепочка. – Я тебе сейчас весь расклад дал…

Гараян резко выдохнул и врезал ему в нос. Вася с Кецариком ахнули, а спавший мужик вскочил со скамейки, осмотрелся, чертыхнулся и куда-то рванул. Кепочка неудачно опрокинулся за скамейку, при падении сильно ударился затылком об асфальт.

Левон обошел скамейку, за грудки поднял что-то мычавшего Кепочку и, тяжело дыша, спросил:

– Кому Сережа еще должен?

– Никому, никому, – захрипел он.

Левон вопросительно посмотрел на Васю с Кецариком, и те на всякий случай отошли на пару шагов.

– Извиняйте, мужики, непонятка вышла, все ровно. Никто никому ничего не должен.

– Погоди, Вася, а мне ты разве не должен? – осмелел я.

– Серега, это наши с тобой дела, разберемся, все верну!

– Теперь это и мои дела, – встрял Левон, отпустив ноющего Кепочку и сделав шаг к Васе. – Сколько он тебе должен, Сережа?

– Тысяч пять.

– Чтобы все вернул, понял?

Вася закивал. Левон кивнул и приказал:

– Валите отсюда и этого… своего заберите.

Когда Вася с корешами ушел, к нам подошел Миха:

– А чего случилось-то? Чего они хотели, Серега? Левон, ты его ударил, что ли?

– Пойдемте уже, – сказал я. – За столом поговорим.

– Пожалуйста, идемте быстрее, – сказал Миха. – Они могут вернуться. Мстительный народ эти алкаши.

* * *

Пока я накрывал скудный холостяцкий стол: водка, соки, салатики из супермаркета, разогретые в микроволновке сэндвичи, нарезанные огурцы, помидоры, – ребята осматривали мою комнату.

В одном углу – раскладной диван. У стены – шкаф с одеждой, рабочий стол с компьютером, книжные полки, за которые мне стало немного стыдно. Вся серьезная литература была в родительской библиотеке: русская и зарубежная классика, советская проза, научная фантастика и хорошие детективы.

А у меня на полках – только фэнтези. Студентом я заинтересовался подобными книгами и стал читать все подряд в этом жанре. В последнее время я все больше корил себя за то, что увлекаюсь несерьезной литературой, занимаюсь эскапизмом, живу в других мирах, созданных не мной, в роли зрителя, но не героя. И замечание Гараяна, услышанное мною, только утвердило меня в таком мнении:

– Попахивает инфантильностью. Книжная полка подростка.

– В смысле? – оскорбился за меня Миха, гордый владелец ночной эльфийки девяностого левела и большой поклонник фэнтези.

– Без комментариев, – улыбнулся Левон, увидев меня.

– Я там это… все приготовил. Идите жрать, пожалуйста, – сказал я.

* * *

– Старик, а если они теперь Сереге жизни не дадут? – спросил Миха Левона, разливая водку по рюмкам.

Я присоединился к Михе:

– И правда, Левон, что дальше?

– Сережа, помнишь, что наш водила сказал? О том, что я слишком много думаю? А ведь он прав. Зачем грузиться тем, что еще не произошло? Надо делать то, что зависит от тебя. И если не получится, по крайней мере перед собой ты будешь чист. А страхи лучше держать при себе и не давать им съесть тебя. Я вот для себя решил: не буду за Миленкой бегать. Захочет – сама вернется, не захочет – так и смысла унижаться нет!

– Круто ты этого, в кепке который… – сказал я, возвращаясь к волнующей меня теме. – Я вот всегда знал, как себя вести в такой ситуации, но никогда не вел: тупо впадал в ступор и не мог из него выйти.

– И часто влипал в такое, старик? – спросил Миха, нанизывая на вилку огурец.

– Порядком: и я, и знакомые мои. Вот слушайте. Не секрет, что в провинции пьют по-черному. Объяснение простое: сложно найти способ развлечься. Только если одни выпьют – и вреда другим от них никакого, то другие толпой идут развлекаться. По-своему. Главное развлечение для них – запинать кого-то до полусмерти.

Классический сценарий. Толпа малолетних или вполне совершеннолетних, а часто и тех и других, рыщет по округе в поисках жертвы. Только в своем районе! Потому что в чужом можно и самим отхватить от таких же искателей приключений. Дальше к жертве подходит один из шакалов: «Э, братиш, где здесь круглосуточный магазин?»

Жертва искренне задумывается. Одно неосторожно сказанное слово – и можно не только здоровья, но и жизни лишиться.

«Здесь рядом вроде нет таких. Но в паре кварталов отсюда есть магазин, там работают допоздна», – говорит жертва.

Круглосуточный магазин шакалу не нужен. Поэтому следует пробный заброс, от ответа на который можно понять, овца ли жертва или нашла коса на камень. Несмотря на численное превосходство, никому из шакалов не хочется терпеть физические потери в виде подбитого глаза. Ведь это всего лишь развлечение, подразумевающее только удовольствие и ничего больше.

«А если он уже закрыт, тогда что?»

Правильный ответ: «Тогда это твои проблемы». И уносить ноги. Не факт, что уйдешь благополучно. Но такая линия поведения снижает риск быть битым. Некоторые советуют сразу бить и убегать.

А обычно жертва выбирает неверную линию поведения. Она начинает суетиться и покрывается испариной. Запинаясь, сообщает адреса всех известных ей магазинов. Жертве хочется убежать, но ноги подкашиваются, она боится, что не сможет и ее догонят. Ей хочется все решить мирным путем. Но как общаться с шакалами – не знает.

Шакал, ухмыляясь, делает вид, что слушает. Ему уже все ясно. Дождавшись конца монолога, он вопрошает: «Э, ты че, дерзкий, что ли?»

Жертва теряется. Начинает мямлить: «Ну почему… Ты спросил, я ответил… Не дерзкий…»

Далее идет малоконструктивный диалог, состоящий из оправданий жертвы и все более нелепых наездов шакала. Потом шакал бьет жертву кулаком в глаз, лбом в нос, ногой в пах – в зависимости от личностных предпочтений.

Когда жертва падает, прибегают остальные шакалы и начинают ее бить ногами. Дальнейшее зависит от усталости группы шакалов и удаленности от мест людских скоплений. Иногда жертву бросают. Если место безлюдное, иногда куражатся дольше. Правда, предварительно обчистив карманы, отобрав мобильник, бумажник и всякую ценную одежду.

Шакалы среди нас. Днем они маскируются под нормальных людей: где-то учатся, работают. Родители в них души не чают. Ночью они оборачиваются шакалами.

Я выговорился и почувствовал, как пересохло в горле. Левон предложил выпить за «хороших, настоящих людей», и мы выпили. Я прикурил сигарету и глубоко затянулся. Не знаю почему, но эти парни, Левон с Михой, вдруг стали мне близки, и я без тени стеснения или зажатости, как обычно, общался с ними.

– Сережа, ты, наверное, очень близко к сердцу когда-то это принял? – спросил Левон. – Теория шакалов и жертв по Резвею?

Спросил серьезно, без намека на подтрунивание или издевательство. Я со школьных времен такие вещи очень хорошо чувствую.

– Да, было такое. Прямо клинило меня, чуть ли не сам пытался влиться в подобную шакалью компанию, своим стать… – ответил я. – Не вышло. Расскажу как-нибудь.

Тут заговорил Миха:

– У меня был друг Дима. Хороший парень, всегда выручал, жил небогато, но на ногах стоял твердо. Женился, работал на семью. Правда, иногда позволял себе выпить с нами или сходить в компьютерный клуб. Но редко, имел человек четкие ориентиры в жизни: обеспечить родителям старость и поднять свою семью, купить к зиме жене Светке дубленку, матери с отцом на даче помочь, к лету холодильник поменять, а то старый совсем уже не морозит. А был еще один знакомый, Семен. Учился на юриста, был шумным и компанейским парнем. Сказать по правде, видел я его гораздо чаще, чем Диму. Вот. А потом случилась та же ситуация, что и у тебя, старик, только это были не абстрактные жертвы и шакалы, а вполне реальные. В роли жертвы – Дима, задержавшийся на работе и спешащий домой. В роли одного из шакалов – Сема, хорошо выпивший и жаждущий продолжения банкета. Оставив окровавленного и бездыханного Диму на снегу, Семен и компания пошли в ближайший бар, выпить под хорошую закуску на Димины деньги. Там живо обсуждали детали этого легкого приключения, словно футбольный матч какой-то, понимаете? А Дима умер.

– Поймали? – спросил я.

– Семен стал юристом. Вину повесили на двух самых беззащитных из всей шакальей стаи. Сему отмазал папа, – невозмутимо закончил Миха. – Такие дела, старик.

– Сволочи, – выматерился Левон. – Какие же сволочи!

Выпили не чокаясь. Не знаю, что за аналогия вдруг сыграла, но мне вдруг вспомнился мой сокурсник Илья.

– В Питере было дело, – начал я. – Одно время жил с нами в общаге парень один, Илья. Учился хорошо, денег куры не клевали. На втором курсе его родители купили ему хорошую квартиру. Внешность Илья имел смазливую, и отбоя от баб у него не было. Проще говоря, у него все было хорошо. Многие ему завидовали, чего скрывать. А потом Илья повесился. Отчего, почему? Фиг знает. Смотришь на студенческие фотографии с Илюхой – жизнью веет. А человека почти лет десять как нет – это его выбор.

– Жизнь – полоса черная, полоса белая, – изрек Миха.

– А вы не замечали, ребята, – спросил я, – что обычно такая банальность про полосы приходит в голову после каких-то жизненных проблем и неудач? В счастливые моменты ведь о таком даже не задумываешься! Тьфу! Что же теперь, с покорностью овцы на заклание ждать, пока закончится черная полоса? Или молиться, чтобы белая подольше не заканчивалась?

– Так тут есть и другая сторона, Сережа, – ответил Левон. – У меня тоже есть своя теория. Теория шоколадных конфет Гараяна! Помнишь «Форреста Гампа»? Фразу: «Жизнь – как коробка шоколадных конфет, никогда не знаешь, что попадется»… Так вот, жизнь подкидывает такую начинку, что впору вообще перестать есть эти конфеты! Еще утром все было хорошо, ты с оптимизмом смотрел в будущее. За день, наевшись всяких конфет, ты думаешь, что лучше бы этот день вообще не начинался! Следующий начинается как каторга, но, к счастью, весь день ты ешь только сладкие конфеты и вчерашние проблемы кажутся такой фигней, что и переживать-то не из-за чего! Только и сладость не всегда приятна, Сережа! И перманентное счастье имеет свойство перерастать в депрессии!

Гараян был взволнован, а в речи сильнее проявлялся кавказский акцент, который обычно незаметен. И я понял, что и ему эта тема близка, и он тоже об этом думал.

– Счастье перерастает в депрессии? – удивился Миха.

– Да, Миша! Счастье становится для тебя обычным состоянием, и, только когда жизнь подкидывает ворох конфет, горьких и отвратительных на вкус, ты понимаешь, что счастье-то было рядом, просто ты его не замечал! Поэтому никакие неприятности не могут добить меня: я знаю, что в любом случае черную полосу сменит белая!

Гараян глубоко вздохнул, выпил залпом водку и закусил помидором.

– А я боюсь белых полос, когда все гладко, хорошо и даже замечательно! – заметил Миха, разливая водку. – Всему этому рано или поздно приходит конец, а ожидание неприятностей всегда мучительнее самих неприятностей.

– Так что же делать, раз все так хреново? – спросил я. – И счастье вам плохо, и несчастье – каторга!

– Жить! – воскликнул Левон, второй раз за минуту поднимая рюмку. – Выпьем!

Остаток ночи мы пили, рассказывали истории, травили байки, обсуждали коллег, говорили обо всем, о чем говорят мужчины под тридцать и чуть за тридцать: о жизни, об увлечениях, о женщинах. Потом о работе, о студенческих годах и снова о женщинах. И только под утро, когда начало светать, ребята, вызвав такси, собрались по домам.

Перед тем как лечь спать, я проверил, остались ли сигареты: в пачке было еще две. Одну я выкурил, не переживая о том, что на утро не останется.

Лежа в постели, я размышлял: как же хорошо вот так, как сегодня, посидеть с друзьями. Мог ли я еще утром назвать Гараяна с Михой друзьями? Сомневаюсь. Здорово общаться с близкими тебе по духу людьми, слушать чужие и рассказывать свои жизненные истории, чувствовать искренний интерес к себе! То, как повел себя Левон в ситуации с Васей и его корешами, для меня стало откровением! Кто бы мог подумать, что наш толстый, немного инфантильный копирайтер, так жалко переживающий ссоры с женой, тот самый Гараян, который даже не может соблюдать диету и контролировать свой вес, поведет себя именно так? Да еще и обвинит меня самого в инфантильности, взглянув на мою книжную полку?!

Я долго не мог уснуть, размышляя о том, что такие вроде бы обычные вещи, как дружеские посиделки, делают нашу жизнь осмысленнее и лучше.

Есть маленькие радости жизни, которые я никогда не променял бы на одно большое счастье. Это радость гола в футболе – неважно, сам ли ты его забил, или твоя любимая команда; это когда рано-рано утром, сидя на берегу маленькой речушки с удочкой в руках, ты наблюдаешь восход солнца и неугомонную стрекозу, пытающуюся сесть на кончик удилища; это радость предвкушения встречи с девушкой, которая тебе нравится; это радость от дружеских посиделок за кружкой пива или чего покрепче, когда в какой-то момент ты понимаешь, как близки тебе все эти люди и как же, черт возьми, приятно быть с ними! Это радость предвкушения похода на концерт любимой группы или в кинотеатр; радость от того, что вечером после работы ты уединишься с интересной книгой или новым фильмом… Радость от того, что сегодня пятница и впереди выходные, и радость от того, что на дворе начало мая, впереди целое лето, а на улице все зеленеет, цветет и теплеет. Зимняя радость от того, что ты забрался под одеяло, а за окном вьюга, и летняя радость от заледеневшей бутылки пива после долгого жаркого дня.

И еще тысячу раз по столько же радостей. И ради этого стоит жить!

Глава 8
Дым сигарет

Мне приснился сосед Вася, внезапно разбогатевший, бросивший пить и вернувший мне долг; взрослый Саня Бородаенко, пытающийся выменять у меня кубинские марки; Левон Гараян, почему-то в облике Тома Бомбадила [9]9
  Здесь и далее персонажи трилогии Дж. Р. Р. Толкиена «Властелин колец». Прим. ред.


[Закрыть]; и Леха с отросшей белой бородой и посохом в руке, похожий на Гэндальфа в молодости. Образы чередовались, места действия тоже, пока внезапно я не оказался в лесу.

Я обнаружил себя под большим деревом, с которого опали почти все листья. Я был ранен орочьей стрелой и окружен волколаками. На одном из них сидел урукхай, чертами лица смахивавший на Костю Панченко, и гнусно ухмылялся.

Внезапно все исчезло, и я оказался во дворе родительского дома. «Сынок, обедать!» – крикнула мама из окна.

Я побежал домой, но путь мне преградил Кепочка. От неожиданности я споткнулся и упал. Кепочка протянул мне руку и тепло улыбнулся. Во рту у него сверкнула стальная фикса. Я, не вставая, зачем-то пожал ему руку, но он резко дернул, так что на ногах я оказался с ним лицом к лицу. Кепочка затянулся сигареткой, выдохнул мне в лицо зеленый сладковатый дым, показал большой палец и превратился в Лидку Фрайбергер.

Она притянула меня к себе, и мы слились в каком-то неестественном похотливом поцелуе: мне казалось, что ее губы повсюду и она касалась ими, кусала и целовала одновременно все мое тело.

Я не заметил, как нас окружил пчелиный рой. Пчелы зло жужжали, отвлекали, ползали по мне, я пытался отмахиваться, мне нужно было еще немного…

…И проснулся. Перед тем как лечь спать, я включил беззвучный режим, но какой-то настырный чудак пытался дозвониться так упорно, что разбудил меня непрекращающейся вибрацией под подушкой. Я вытащил его, посмотрел на экран, сфокусировал взгляд и увидел, что звонит Леха.

Прокашлявшись, ответил:

– Кх… Алло.

– Резвей, спишь, что ли? Обед скоро, а ты спишь? Гулял всю ночь? – Лехин бодрый и жесткий голос вбивал в мою и без того раскалывавшуюся голову слова, как гвозди.

– Да не… Так… С коллегами посидели после работы… – слова давались мне тяжело, рот был наполнен какой-то отвратительной клейкой массой, мокротой, я еле разлеплял губы. В горле першило. Тело казалось таким истерзанным, словно волколаки все-таки добрались до меня. Я тяжело закашлялся.

– Да уж… Вляпался же… – сказал Леха и замолчал.

– Кто вляпался? Куда? – не понял я.

– Забудь. Короче. Вставай, умывайся, прими контрастный душ. Далее. Выпей минералки – литр, не меньше. Нет ее – обычной воды. Прими аспирин. Не кури, не похмеляйся. Приведешь себя в порядок – позвони. Сорок минут тебе на все. До связи.

Леха отключился. От яркого света в комнате резало глаза, так что я встал и зашторил окна. Потом добрел до холодильника, выдул полбутылки минеральной воды, прикинув, что на душ и прочее мне хватит и двадцати минут, лег в постель, даже не думая спать, а так, просто полежать, дать передышку ломящим костям и мышцам. Прикрыл глаза и не заметил, как снова уснул.

В этот раз сны были быстрые, сменяли друг друга. Снились какие-то кошмары, неприятные ситуации, в которые я влипал раз за разом. Спал я беспокойно: разметал подушки, простыни, скинул одеяло на пол, сильно вспотел – так что, когда проснулся, чувствовал себя еще хуже. В комнате было темно, постель и подушка – мокрые, стоял тяжелый перегарный дух. А больше всего мне было тяжко от осознания того, что я не послушал Леху.

От резкого приступа стыда я вскочил на ноги и схватил сотовый. Никаких пропущенных вызовов от Лехи. И времени – 19:36. Как же бездарно был убит день!

В ванной я с остервенением почистил зубы, рьяно – до порезов – побрился, умылся и полез под душ. Сдирая мочалкой кожу, так себя ненавидел, что в качестве наказания стоял под ледяным душем до тех пор, пока не онемел затылок.

Нашел аспирин, растворил пару таблеток и залпом выпил. Потом сделал кофе, вышел на балкон, прикурил последнюю в пачке сигарету и позвонил Лехе.

Он не ответил ни на первый звонок, ни на второй. Звонить еще не стал: либо он не мог ответить, либо не хотел. Рассердился? «Да кто он такой!..» – подумал было я, но тут же одернул себя. Прав Леха, а я слаб. Говорил же он – не курить, а я закурил.

Я опять сделал глубокую затяжку и закашлялся.

Утренний кашель знаком каждому заядлому курильщику. Но как же приятно с утра выкурить натощак сигарету, запивая сладкий дым черным кофе! Правда, эти минуты сменялись приступами тошноты, когда я чистил зубы. Но они стали уже настолько привычными, что я не обращал внимания…

Я стоял, высунувшись с балкона, курил, наблюдал за двором и думал. Несмотря на поздний вечер, в песочнице, что возле горки, при свете фонарей одиноко играл одетый в теплый комбинезон малыш лет пяти. Машинка, которой он управлял, развивала скорость не более пары километров в час, но это все равно не уберегало ее от периодических заносов и зарывания в песок.

Вот так и я зарываюсь в песок! Задумаю сделать что-то хорошее, стать лучше, но постоянно не хватает то куража, который быстро тает, то желания, то силы воли. Чаще – последнего.

Телефон завибрировал – пришло сообщение. От Лехи: «Завязывай». И меня озарило.

* * *

Первую сигарету я выкурил подростком.

Мне было четырнадцать. Я уже знал, как и отчего появляются дети, мне снились красочные и очень приятные сны. Девчонки в классе уже обзавелись вторичными половыми признаками, и прикосновение якобы невзначай к объемной груди Наташки Ивановой во время потасовок на переменах приводило меня в тайный дикий восторг и возбуждало так, как сейчас не возбудила бы никакая обнаженная натура.

Как-то после школы я увязался за ребятами – отпетыми двоечниками и заводилами класса, которые с несколькими нашими самыми красивыми и модными девочками договорились посидеть в парке вечером. Учились мы в тот год во вторую смену и в парк пошли сразу после уроков.

Меня никто не звал, но я узнал, что с ними пойдет Инка, которая мне очень нравилась. И я, снедаемый ревностью, любопытством, предвкушением чего-то нового, взрослого, напросился, и меня взяли.

Тема встречи для меня была неожиданной: ребята собрались, чтобы поделиться на пары! То есть реально, кто будет с кем гулять, а значит, и целоваться, и, может, даже заниматься совсем уж взрослыми делами! Конечно, я оказался лишним и без пары. Инка досталась другому Сереге, который был троечником, зато хорошо дрался, не боялся даже старшеклассников и уже курил. Впрочем, тогда я увидел, что курят все ребята и, что меня особенно поразило и взволновало, даже девочки. Те самые девочки, которых я привык видеть с первого класса в школьной форме, с бантами, ранцами и портфелями, сейчас сидели на корточках на лавочке, бесстыдно засвечивая ноги, курили и целовались со своими парнями!

Еще вчера я с дворовыми ребятами играл в футбол, менялся наклейками и картриджами, вечером смотрел какие-то боевики из видеопроката, был обычным ребенком с обычными детскими интересами, а сегодня – вот она, взрослая жизнь во всей красе! Кто-то предложил мне выпить водки, налив ее в единственный пластиковый стакан, ходивший по кругу. Ожидая, что меня выгонят или поднимут на смех, я все же отказался. У меня был дядя-алкоголик и к водке – стойкое предубеждение, на грани со страхом стать алкоголиком или таким же животным, каким становился дядя.

Но никто не засмеялся. Максим, лучший футболист класса, понимающе кивнул, сказав: «Боишься, предки запалят?» – и протянул стакан другому. Водку ребята запивали кислотно-цветастым пойлом – разведенным в воде порошком. Слоган у него был еще такой навязчивый: «Просто добавь воды!»

А от сигареты я не отказался. Мой отец курил, и к курению у меня было спокойное отношение. Да, я знал, что это вредно, но особо в это не верил: если оно вредно, тогда почему папа с таким наслаждением закуривал? Я взял сигарету, долго неумело ее раскуривал, наконец затянулся.

Вкус дыма показался мне отвратительным. Я, как и каждый начинающий курильщик, поперхнулся, закашлялся, но терпеливо, под насмешливыми взглядами ребят, выкурил сигарету полностью. Потом встал, чтобы затоптать окурок, как делали настоящие курильщики, но пошатнулся от головокружения. Меня чуть не стошнило. Ничего хорошего в курении я тогда не нашел и весь путь домой постоянно сплевывал, пытаясь избавиться от гадкого привкуса во рту.

Помню, как вернулся домой и сразу пошел в ванную, чтобы вымыть руки, умыться и почистить зубы: не хотел расстраивать родителей своим курением. Поужинав, взялся за книгу. Но мне не читалось, строки плыли, и я пошел купаться.

Тогда для меня это была целая церемония. Я брал с собой магнитофон с записанными собственноручно сборниками любимых песен, колоду эротических карт – сейчас подобные фотографии публикуются в общедоступной прессе, – запирался, залезал в ванну и, лежа в теплой воде, под любимые композиции Nirvana или R.E.M. мечтал.

В тот вечер не было никаких карт, маминых подружек и телеведущих. Увиденное в парке: пьющие водку одноклассницы с оголенными ляжками и сигаретами во рту – в один момент стало для меня фетишем взрослой жизни со всеми ее ранее недоступными мне атрибутами.

Вторую сигарету я выкурил на следующий день, перед школой: вытащил одну из папиной пачки, оставленной им на балконе. Родители были на работе, поэтому я чувствовал себя вольготно и расхаживал по квартире голым.

И вот в тот момент, когда я закурил, я почувствовал дикое возбуждение. Я смаковал каждую затяжку, не понимая вкуса, но наслаждаясь теми ассоциациями, которые возникали передо мной.

С тех пор на долгие годы сигареты и курение стали ассоциироваться у меня только с приятными чувствами.

* * *

К окончанию института я выкуривал пачку в день. С нетерпением ждал окончания пары, чтобы выйти покурить. Курил от скуки, волнения, стрессов, во время подготовки к зачетам, во время зачетов, отпрашиваясь в туалет, после зачетов и экзаменов – с чувством выполненного долга.

Я писал курсовые и рефераты и награждал себя сигареткой после каждой набранной страницы. Изначально я печатал двенадцатым кеглем, к окончанию института это был шестнадцатый – так я мог чаще курить.

Я много курил во время вечеринок, во время просмотра фильмов или чтения книг в особо волнующих моментах, до еды в кафе в ожидании заказа, во время еды между блюдами, после еды. После еды сигарета казалась особенно вкусной.

Я курил по дороге, когда шел к метро, когда выходил из метро, на остановках в ожидании автобуса. Выходя из автобуса, я тоже курил.

Я не любил самолеты, кинотеатры и ходить в гости к некурящим. Я любил поезда, просмотр видео дома и курящих собеседников.

Я курил, когда нервничал и когда отдыхал, курил при любом важном процессе, где надо быть сосредоточенным, и просто чтобы расслабиться.

Я много курил в депрессии, чтобы улучшить настроение, и еще больше – когда был счастлив.

Курение помогало мне знакомиться и налаживать отношения в любом новом коллективе.

На свиданиях один из первых вопросов, который я задавал девушке, – курит ли она. Курильщики на одной волне и быстрее приходят к взаимопониманию. Это факт…

То, что у меня есть проблемы, я осознал после того, как мы с Ирой сходили «развести мосты». Так мы называли белую июньскую ночь, проведенную на набережной Невы в наблюдении за мостами, которые после полуночи на несколько часов разводят, чтобы большие корабли смогли пройти вверх по реке в Ладожское озеро.

В студенчестве это было самым романтичным занятием наряду с пинанием листьев в осеннем лесу и распитием глинтвейна.

Ира училась курсом младше и очень мне нравилась. Мне никак не удавалось познакомиться с ней поближе в силу стеснительности и боязни отказа, но после какой-то вечеринки я набрался храбрости, прилично надрался и пригласил ее «разводить мосты», на что она, приезжая первокурсница, легко согласилась.

Мы сидели на набережной, пили пиво и ждали, когда разведут Дворцовый мост. Я приобнял Иру, она прижалась ко мне, и будущее виделось мне исключительно в радужных тонах.

Было уже за полночь, до разведения оставалось меньше часа, когда я понял, что у меня закончились сигареты. А уже тогда – после, во время и в предвкушении любого события, грустного или веселого, – я тянул руки к зажигалке и сигарете и, если их не находил, впадал в панику и приближался к истерике.

Обнимая Иру, я отставил бутылку с пивом в сторону и свободной рукой потянулся за сигаретами. Открыв пачку, похолодел: та была пуста.

Стоит ли говорить, что развод мостов девушка наблюдала одна, пока я бегал в поисках открытого магазина или ларька.

Она дождалась меня, но была грустна, скучна и холодна. Скинула мою руку с плеча, и остаток ночи мы просидели, общаясь на нейтральные темы, хмуро допивая пиво и в нетерпении ожидая, когда же наконец эти чертовы мосты сведут.

За следующие три года учебы и жизни в одном с Ирой общежитии мы с ней так и не стали… никем – ни друзьями, ни любовниками. Несмотря на все мои попытки.

* * *

В первый раз я бросил курить после института. Мне казалось, что молодость закончена, пора становиться серьезнее. Погожим летним деньком я вышел на улицу, торжественно выкурил последнюю сигарету до фильтра, втоптал окурок в асфальт – и все. Бросил.

Почти неделю я был воплощением зла и в номинации «Псих года» однозначно взял бы Гран-при. Я не знал, чем занять себя, свои руки, когда шел по улице, кого-то ждал и тем более выпивал с кем-то, а этот кто-то курил. Мне казалось, что я утратил смысл жизни!

Я ходил с кучей жвачек и леденцов в кармане, дыхание у меня было таким свежим, что леденели и покрывались инеем окна поезда метро, а от постоянного жевания сводило челюсти.

Я чувствовал себя скверно не только потому, что мне постоянно хотелось курить. Не в порядке я был и морально, и физически. Из моих легких лезла какая-то буро-зеленая гадость. Зато мое обоняние стократ улучшилось, и я с седьмого этажа чувствовал, как какая-то тварь в ста метрах от дома курила сигарету, и этот запах, вкусный, чудесный запах табачного дыма, сводил меня с ума.