Текст книги "Клондайк (СИ)"

Автор книги: Данияр Каримов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

  1. Райские кущи

  – Кайтесь, грешники! Вас низвергают с небес! – У кресла справа остановился, пошатываясь, помятый мужчина средних лет.

  – Свободно? – спросил он, обдав тяжелым амбре. Не дожидаясь ответа, мужчина поддался силам гравитации и уронив чресла, поерзал, устраиваясь удобней. Правильные движения давались ему с трудом.

  – Падать на грешную землю в компании гораздо прият-ней! – мужчина икнул и доверительно качнулся в мою сторону.

  Я отодвинулся, досадуя на соседство. Падать в атмосферу на скоростном лифте в компании пьяного джентльмена – то еще удовольствие. Из полусотни пассажиров весельчак выбрал именно меня. Чем же я так подпортил карму? Новоиспеченный сосед, уловив флюиды недовольства, поднял искренне удивленные глаза, но не смог сфокусироваться на моем лице, и, уронив голову на грудь, всхрапнул. Адье, мосье! Сладких снов!

  – ...я начинаю задыхаться! – В кресле напротив, не замечая чужого присутствия, щебетала в коммуникатор смазливая дамочка неопределенного возраста. Она очаровательно округлила глазки и затрясла ручкой. – Святая Колба! Какая меня охватывает паника! Тут я слышу звон будильника, открываю глаза и вижу, что плаваю в искусственной плаценте. Хочу закричать, но противная вязкая жидкость льется в рот. Это такой ужас, дорогая! Может, посетить психоаналитика?.. К толкователю снов?

  В креслах рядышком с болтающей дамочкой устраивались две очаровательные девочки с ямочками на румяных щечках. Чистенькие, ухоженные близнецы, похожие друг на друга как шарики из подшипника, различались только цветом лент в светленьких косичках. Интересно, если крошки поменяются ими, родной папаша поймет, кто из них кто?

  Близнецы обсуждали важную проблему взаимоотношений между полами.

  – Он сказал, что не будет дружить, потому что у меня искусственная ДНК и значит я – не человек, – одна из девочек смешно надула губки.

  – А ты скажи, что он унитазник, – сказала сестра. – Он из писки вылез. Мама в туалет сходила, и если б доктор его в унитазе не поймал, смыли бы к падшим!

  Перед девчушками возник долговязый тощий тип с реденькой козьей бородкой. Он приволок чудовищных размеров чемодан, который, по какой-то причине, не сдал в багаж.

  – Дети! – промлеял он. – Избавьте мой слух от мерзких слов!

  – Хорошо, папочка, – синхронно сказали девочки и, вскочив, поцеловали его в щеки. Папаша растаял и присел рядом со мной, бросив чемодан у ног.

  – Не мешает? – запоздало поинтересовался он.

  – Нет-нет, – заверил я. – Славные у вас девочки.

  – Я отдал за них двухлетние накопления, – гордо сказал он. – Генетики внесли всего пару коррекций в ДНК, и вот результат. Красавицы, правда? А какие умницы! Супруга могла бы гордиться моим геномом, но я потерял ее до рождения девочек. Ее застрелил падший.

  – Соболезную, – сказал я.

  – О, можете не волноваться, – ответил он. – У меня сейчас чудесная подруга. Она встречает нас внизу.

  – Папочка, – хором позвали его девочки. – Хотим пить!

  – Дети мои, попьете на земле.

  – Но папочка!

  – Перед спуском пить не рекомендуется!

  Жаль, такого папочки не было у соседа справа. Я отвернулся к иллюминатору, предоставив семейству возможность провести время в бурных дебатах. Небеса и рекламные буклеты обещали более интересное представление.

  Орбитальный лифт начинал плавный спуск на единственную планету красного гиганта, едва различимого телескопами на далекой Земле, где картины чужого свода будоражили души и воображение творческих натур. С их легкой руки или, точнее, кисти и слога, атмосферу Клондайка даже в каталогах именовали не иначе, как Райскими кущами. Аборигены над этим здорово потешались. В их представлении, божественное проявление прослеживалось в биотехнологиях и священном сосуде – Матери-Колбе. В ней концентрировалась суть и соль главенствующего на Клондайке культа. И религиозным, несмотря на сопутствующие атрибуты, я б его не назвал.

  На старых картах планета именовалась фамилией первооткрывателя. Позже пионера отодвинули на задний план, застолбив за ним последний слог. Первый же отвоевал самый успешный продукт местного производства, освоенный местными колонистами до запрета на коррекцию пути эволюционного развития homo. Клоны на экспорт – аморальный бизнес и источник изобилия, озолотивший и прославивший Дайк в обжитых мирах.

  Торговля рабами, взращенными в колбах, оказалась столь успешной, что цивилизованная галактика, в которой клонирование человека оставалось табу, ханжески закрыла на нее глаза. Сделка с общественной совестью породила не менее выгодный параллельный бизнес. Ушлые дельцы справляли детям мензурок официальные документы, выдавая за природорожденных. Де-юре это позволяло уравнять клонов в правах с обычными людьми, и кое-кто даже вступал с ними в брак. На Дайке же, где даже здоровые женщины нередко отказывались рожать естественным путем, появление клона в семье было делом вполне обыденным. Местом для чуда на Клондайке оставалось только небо, и оно не скупилось.

  Отсек залил нежный розовый свет, ласково струящийся сквозь обзорные иллюминаторы. Стих говор, люди повернули лица к открывшемуся виду. За стеклом разливалось безбрежное облачное море, в котором медленно, нехотя, тонуло гигантское светило.

  Танец розовых миражей – так именовали облачное шоу рекламные буклеты. На мой взгляд, более подходящим было бы другое название. Океан теней, к примеру, или облачный театр. К чему лишний пафос? Но...

  Исполинский шар творил на глазах уникальные полотна, виртуозно играя тысячами теней, отбрасываемых облаками. В воздухе одновременно возникали и тут же таяли эфемерные фигуры. Фантастическое зрелище завораживало переменчивой, зыбкой, хрупкой красотой. Призрачные образы кружились в танце света, и их стремительное движение создавало неповторимые сюжеты. Для каждого зрителя – свой.

  В облачном покрое Клондайка каждый получал возможность заглянуть в себя. Как на приеме у психолога, когда перед тобой раскладывают картинки, чтобы определить индивидуальный ассоциативный ряд. Дамочка напротив растроганно утирала слезу. Дети сидели, открыв рты, их папаша с задумчивым видом ковырялся в носу. С моей же кармой, видимо, действительно что-то было не в порядке.

  Небеса играли драму. Мне виделись бушующие воды и девятые валы, терпящие бедствие корабли и гибнущие в пучине экипажи. Потом грозные морские виды сменились полями сражений, где призрачные командиры поднимали бойцов в атаки, которые захлебывались в ливне раскаленного металла. В дыму пожарищ солдаты сходились в рукопашные, поднимали противника на штыки, заливали пламень багрянцем крови. Картины огненных баталий сменялись галереями лиц – скорбящих и плачущих, кричащих от нескончаемой боли и стенающих под гнетом нестерпимого бремени.

  Кошмар продолжался с четверть часа, пока светило не упало в мягкий пух облаков, а вслед за ним в клубящуюся пелену нырнул и кокон орбитального лифта. Красочное представление завершилось, на сцену опустился занавес розовой мглы. Кабина с пассажирами падала в бесконечную пропасть, наполненную молочным коктейлем с клубничным сиропом.

  Лифт выпал из облачного пояса у самых вершин исполинских башень – небоскребов полиса. Кабина влетела в приемную шахту, замедлила движение и, наконец, совсем остановилась.

  – Клондайк! – пропел над головой бесполый голос. – Благодарим за выбор в пользу лифта Дайк-корпорейшн. Надеемся, время, проведенное с нами, было приятным.

  Я поднялся первым. Сосед справа сладко сопел со счастливой улыбкой на лице и, наверняка, чувством выполненного долга. Одежда его была безнадежно испорчена непереварившимися деликатесами. Судя по излитому на обозрение неблагодарной публики, мужичок подкрепился перед спуском как в последний раз. Нет, господа, закусывать столь необдуманно нельзя. Это нерациональная трата продуктов, дефицит в которых, если мне не изменяет память, до сих пор испытывает две трети человечества.

  Покинув райские кущи, я ступил на грешную землю Клондайка, оказавшись в самой гуще толпы встречающих. Здесь практически не было обычных лиц. Сплошь – точеные или монументальные, без малейшего изъяна и оттого словно неживые, будто видишь не людей, а скульптурный ансамбль, иронии ради установленный перед посадочной площадкой.

  Выбравшись из толчеи, я остановился и поднял голову к небу, надеясь разглядеть в нем то, что так гневалось мной во время спуска с орбиты.

  – Пришелец?

  Я опустил голову. Передо мной щурил хитрым глазом лихой мужичок с нашивками сервиса пассажирских перевозок. Фуражка с окантовкой в шахматный квадрат, пестрая гавайка, свободные шорты да сандалии на босу ногу. Странный персонаж, который бы хорошо вписался в пейзаж курортной планеты. Что он потерял на Клондайке?

  – Пришелец, – уже утвердительно повторил он.

  – Заметно? – я посмотрел на следовавших мимо туземцев.

  – Мы не смотрим в небо, – многозначительно пояснил извозчик. – Такси?

  – В отель, – кивнул я и сунул ему карточку с координатами.

  – Башня Дайка! – присвистнул извозчик, взглянул на меня так, как если бы увидел перед собой кошелек, набитый крупными купюрами, любезно открыл дверь и, подождав, пока пассажир устроится поудобнее, бросил багаж на соседнее сиденье.

  – За идеальной парой? – таксист заложил крутой вираж, бесцеремонно рассматривая меня в зеркало внешнего вида.

  – На рынок выбросили новинки? – полюбопытствовал я.

  – Ого! – хохотнул таксист. – Господин знает толк!

  Мы лихо пронеслись мимо паркующегося кара.

  – Рынок подарил нам в этом сезоне чудесное разнообразие! У меня целых три подруги, верите! Каждая – золото!

  – Охотно верю, – поддержал я. – Хороший человек не имеет права быть несчастливым!

  – Хорошо сказано, – таксист сверкнул рядами белых, идеально ровных зубов. – Вам какие больше нравятся? Брюнетки, блондинки?

  – А кого берут чаще?

  – Тут не угадаешь, – сказал таксист. – Давеча одна дамочка из ваших, пришельских, сразу двух друзей с собой забрала. Так они – по разные стороны спектра. Кто-то целыми гаремами вывозит, для разнообразия, бывает даже – обоего пола. За ваши деньги, как говорится, любой каприз!

  – Рай, – улыбнулся я.

  – Так кажется со стороны, – пожал плечами таксист.

  – Со стороны виднее, – сказал я.

  – Шутите? – спросил таксист.

  – Что вы! – ответил я. – Ни разу.

  Такси вылетело на широкую автостраду и вклинилось в поток каров, заметно снизив скорость.

  – Прошу прощения, но придется малость поплестись, – обернулся ко мне извозчик. – Впереди небольшой завал. Проехать можно только по одной полосе.

  – Что-то случилось? – спросил я, думая над словами собеседника. Завал? В равнинном мегаполисе?

  – Падшие, – процедил извозчик. – Это все они. Не знаю как, по новостям наверняка еще расскажут, но выродки прорвались на верхние уровни и подорвали один из офисов над развязкой.

  – Зачем? – я сделал удивленные глаза.

  – Нелюди же, – ответил таксист. – Я б их, тварей, сразу бы в расход пускал, кабы не ваша Конвенция... Право на жизнь им дали! Тьфу! Нашли кому!

  – Но это же не их вина... – начал я.

  – Ошибка генетиков, сбой в программе маточного инкубатора, – перебил меня таксист. – Слышал я ваши пришельские штучки. Но вот что я вам скажу: вы ничего не знаете и ни черта не понимаете. Падшие – опасны! Несколько раз в неделю в Полисе фиксируют нападения на людей. Выродки выбираются в город по коллекторам и шахтам, грабят, насилуют, убивают. Почему же нам их трогать нельзя? Мне кажется, падшие появляются из-за ущербного генома доноров – из вашего, пришельского, числа. У нас-то ДНК давно корректируют. Встречается такая наследственность, которую и Мать-Колба исправить не может. Так что наши генетики тут не причем. Я так думаю, вы уж не обижайтесь.

  – Попытаюсь, – улыбнулся я.

  – Сразу видно: вы – человек хоть и богатый, но хороший, – сказал извозчик. – У вас и геном, наверняка, отличный. В доноры не хотите записаться?

  – Не плани...

  – Твою Колбу, – вдруг громко выругался извозчик и до отказа нажал на тормозную педаль. Меня бросило вперед и крепко приложило лбом о подголовник переднего сидения, но я успел заметить, как перед каром возник, словно ниоткуда, рослый мужчина в лохмотьях. Он держал в руке пистолет, ствол которого смотрел в нашу сторону.

  Машину тряхнуло от удара. Потом кар остановился и таксист выскочил наружу.

  – Гребаный выродок, – кричал он. – Он мне капот помял!

  На капоте кара распласталось тело, переломанное от удара едва ли не напополам. Рука мертвеца все еще сжимала оружие. Мне казалось, что если бы несчастный хотел выстрелить, то успел бы нажать на спусковой крючок. На точеном мраморном лице падшего застыла маска бескрайнего удивления.

  2. Кочевник

  Мать-Колба молчала, и он с горечью подумал, что она не слышит молитв. Ни радости, ни скорби, ни милости, ни состраданья. Быть может, ей безразличны те, кому она дарила жизнь, но люди упрямо продолжали в нее верить. Страждущим нужно утешение или хотя бы призрачная надежда. Терявший ее угасал, навсегда растворяясь во мгле вечных сумерек, в которых утопали нижние уровни города. Естественный свет рассеивался многим выше – в частоколе циклопических сооружений, пронзавших небесный свод.

  Молельщик поднялся с колен, отгоняя от себя сомнения в истинности веры. Он боялся потерять ее так же, как недавнее прошлое, но чувствовал: червь сомнений, пробравшись однажды в душу, уже ее не покинет, подтачивая основы того, что позволяло ощущать себя пусть униженным и втоптанным в грязь, но человеком.

  Хижина, криво сколоченная из разных по форме и размеру кусков жести, пластика и фанеры, была хлипкой и тесной. В ней едва вмещались лежанка из выцветшего тряпья, проволочный ящик, заменявший тумбу и стол, да грубый шкаф без дверец. Человек глянул в осколок зеркала, грустно улыбнулся бледному отражению и провел ладонью по темной щетине. Атавизм, так и не поддавшийся генетической коррекции, был броским признаком половой принадлежности, а в мире наверху от него нередко пытались избавиться. На дне величественного полиса это казалось чудным.

  Его, лежащего без сознания, подобрали в боковом тоннеле несколько недель назад. Кто он и как оказался в городской канализации, найденыш не помнил. В сознании сохранились лишь рваные обрывки воспоминаний о детстве и юности, счастливые загорелые лица забытых им людей, светлые залы, ярко-голубое с проседью небо, потерянное навсегда. Выбраться наверх еще не удавалось никому. Он опустился на самое дно, где жизнью называлось выживание, но и это оказалось хитрой наукой, постичь которую было бы невозможно без поддержки собратьев по несчастью.

  Группа, принявшая его, гордо именовалась коммуной. Было в ней пять-шесть десятков душ обоего пола и разного возраста. Объединяло их одно – сокрытое забытьем прошлое. Встретили новичка приветливо: ничто не сближает так, как совместные лишения. Но главной причиной радушного приема, как он догадался позже, служило совсем не сочувствие. Коммуна нуждалась в молодых крепких мужчинах, способных обеспечить ей относительно безопасное и стабильное существование.

  Из путаных объяснений обретенных товарищей, найденыш уяснил: в канализации люди вели кочевой образ жизни. Раз в несколько дней они меняли стоянки, перемещаясь по тоннелям в поисках источников пищи или ресурсов, ссыпавшихся сверху по мусоропроводам. Что лежало за границей условной территории, новичок знал только по рассказам старожилов, но покидать ее запрещалось, чтобы не вступать в стычки с другими группами.

  – Люди должны оставаться людьми, – наущал его в первый день староста. – Человек человеку не враг, не сват, а брат. Нам резня никак не нужна – и без смертоубийства проблем по самые бакенбарды. Согласен? Вот и хорошо. Кстати, еще не выбрал себе имя? Нет? Значит, будешь Григорием. Подходит тебе это имя, как чую, подходит. Нравится?

  Новичок неуверенно пожал плечами.

  – Раз не против, так тому и быть, брат Григорий, – староста ласково похлопал его по плечу. – Вечером выйдешь в первый наряд – двинешь с ребятами в разведку по туннелям, а пока пойди, подкрепись. Бабы с утреца собрали вкуснейших грибов. Похлебка вышла, закачаешься. Питательная и наваристая.

  Староста почмокал губами, словно вспоминая вкус варева. Новоиспеченный Григорий нашел похлебку тошнотворной, но вида не показал, посчитав, что не распробовал кулинарных тонкостей с непривычки. Мясо крыс, пойманных в наряде, оказалось гораздо вкусней.

  – По правую руку от нас кочуют другие коммуны, – старший наряда, который представился как брат Василий, перевернул крысиную тушку, чтобы прожарить с другого бока. – В целом, мирные люди. Мы с ними иногда мены устраиваем. Не понял? Как бы тебе подоходчивей... Ну, вот, представь: откопаем мы сейчас цистерну мазута или большое крысиное гнездо, а потом еще и еще. На кой нам столько, ежели с собой все не унести? А бросить как? Давеча мясо оставили, так черви с тараканами подъели. Мы их за это тоже – протеин, сам понимаешь, и в фекалиях протеин. Но крысы поприятней, не находишь? Поэтому мы лучше мясцо или хабар лишний соседям снесем, а они нам за это что-то другое дадут.

  Василий откусил от тушки кусочек, пожевал, поморщился – недожарилось, мол, – и снова подвесил крысу над костерком.

  – По левую руку – склянщики, – продолжил он. – Это мы их так прозвали, сами-то они себя глотателями кличут. С ними тоже мена идет, но реже. Вот что у них есть!

  Василий с трепетом достал из нагрудного кармана мензурку и осторожно протянул Григорию. Тот положил ее на ладонь, посмотрел на просвет. Мензурка была прозрачной и на вид очень хрупкой. Костерок в ней вытягивался в дрожащие ярко-оранжевые полоски. Сам бы он ни за что ее в карман не положил, чтобы не разбить ненароком.

  – Это, брат Григорий, сама Мать-Колба в миниатюре, – сказал Василий. – Образок. Оставь себе, как оберег. Специально для тебя взял – ты ведь в первый раз в наряд вышел. А у меня еще есть. Вот с такими образками склянщики на мены и выползают. На их территории мусоропровод из центральной клиники выходит. Они препараты сброшенные подбирают, варганят всякую хрень, да наркоманят. Потому, брат Григорий, у склянщиков только сброд и собирается, а, стало быть, доверия ни на грош. Жрут они что ни попадя, порой, биоотходами, а то и друг дружкой не брезгают. Мрут, конечно, как мухи, но если бы не это, давно бы до нас добрались. А нам – что? Нам отступать некуда. Позади – дикая полоса. Есть там кто иль нет, толком никто не знает, но страшные вещи про те места рассказывают. Про мутантов, да зверье жуткое. Есть, говорят, через нее проходы на открытое пространство – город ведь не по всей планете расползся, – а попробуй, сыщи. Чай, не сталкеров сюда сбрасывают. Так что, мил друг, в байки не верь. Никто оттуда не возвращался, хоть сказками и подчуют!

  – А что впереди? – перебил его Григорий.

  – Главный коллектор и центральная свалка. Эльдорадо! Вот к ней бы нам прорваться, – Василий мечтательно прикрыл глаза и замолк. Григорий легко потормошил его, возвращая в реальность.

  – Брат Василий, что нам мешает пройти к свалке?

  – Утилизаторы, – буркнул тот.

  – Кто?

  – Не кто, а что, тетеря, – вздохнул Василий. – Автоматы коммунальщиков. Черт знает, кто их программировал, но они нас за людей не считают. Хапнет тебя такой, и поминай, как в верхних уровнях звали. Сначала расчленит, а потом распыляет на атомы. Чтобы без следа. Мы же для них, что? – Василий ткнул пальцем вверх. – Мы, товарищ, для них утиль. То есть – ничто. Нелюди. Отбросы. Генетический мусор. Поэтому они – наверху, а мы – в канализации. Так-то, Григорий.

  Имя, предложенное старостой, прилепилось как свое, но мужчина чувствовал: оно не родное. Все, что он видел здесь, было ему чуждым, но разве у него был выбор? Вернуться в прошлую жизнь новоиспеченный кочевник мог только во снах, в которых ему казалось: еще немного, и он вспомнит все. Вспомнит, и вернется наверх – к небу и солнцу. Но пока пространство вокруг него освещал жалкий огонек масляного светильника.

  3. Чистилище

  Лучший отель Башни Дайка встречал переливом неоновых огней, фешенебельным холлом и радушной улыбкой девушки-администратора в наглухо застегнутой строгой блузке. Судя по неровной форме зубов – из природорожденных. Тем лучше – с ними легче договориться.

  – Господин Иванов, – поклонилась она. – Рады принять вас. Располагайтесь. Будут отдельные пожелания? Подругу, друга, пару?

  – Это дом терпимости? – я натянул маску брезгливости. Администратор продолжала улыбаться, но я чувствовал, как она внутренне напряглась. – Следовать через пол Ойкумены за говорящей куклой с руки прыщавым юнцам.

  – Чем мы можем скрасить досуг? – она сверкнула глазами из-под густых ресниц.

  – Меня интересует особый сервис, – я вынул платиновую карточку. – Охота. Мой рекомендатель советовал остановиться именно в этом отеле. Он близко знаком с владельцем вашего заведения, о чем вы, полагаю, знаете. Мне обратиться к нему напрямую, или мой вопрос решите вы?

  – Все, что пожелаете, господин Иванов, – девушка склонилась в низком поклоне. – Егермейстер отеля оповещен. Незабываемого отдыха!

  Милостиво кивнув, я провел банковской картой по считывающему устройству на ее ладони. Судя по тому, что администратор склонилась еще ниже, чаевыми она осталась довольна. Я мысленно поморщился и направился в номер.

  В коридоре у двери ждал коренастый мужчина в строгом френче.

  – Господин Иванов? – он щелкнул каблуками тяжелых ботинок.

  – Господин егермейстер?

  – Так точно, – сказал он. – Пройдемте в помещение?

  – Милости прошу, – я распахнул дверь номера. Егермейстер уверенно проследовал в зал, мягко переступая с ноги на ногу, будто хищный кошачий, словно показывая, что он, мол, опасный малый и всегда настороже. Я предложил ему кресло и открыл бар.

  – Перейдем к делу? – спросил он, усаживаясь в предложенное кресло. – Какая интересует дичь? Красная, черная, пернатая?

  Я плеснул ему и себе бренди, протянул гостю бокал.

  – Бледная, – сказал я и по чуть дрогнувшей руке егермейстера понял, что мои познания в охотничьем сленге Клондайка были для него неожиданностью. Едва пригубив, он поставил бокал на столик.

  – Мы не занимаемся организацией охоты на падших, – он буравил меня глазами.

  – Не разочаровывайте, – холодно произнес я. – Мой рекомендатель утверждал обратное.

  – Что ж, – неожиданно согласился егермейстер. – Но мне нужно убедиться в подлинности вашей личности. Позвольте руку, господин Иванов.

  Он вытащил из кармана портативный сканер ДНК. Я ткнул в него пальцем: для анализа вполне достаточно немного жира с подушечки. Егермейстер сверил результаты со своим банком данных. Чуть позже надо обязательно добыть копию его информационной базы. Я подозревал, что найду в ней ценные сведения не только о сотрудниках правоохранительных структур.

  Судя по потеплевшему взгляду егермейстера, мой генокод был вне подозрений.

  – Прошу прощения, господин Иванов, – сказал он. – Меры предосторожности. Вы могли оказаться полицейским, а нам не хочется сложностей.

  – Принято, – сдержанно ответил я. Егермейстер вздохнул.

  – У вас есть какие-то предпочтения? Хотите воспользоваться услугами загонщиков?

  – Предпочитаю свободный поиск, – сказал я. – Мне понадобится транспорт и группа прикрытия – на случай появления полиции и чрезвычайных обстоятельств. Но не следуйте по пятам – терпеть не могу, когда дышат в затылок. Группа должна забрать меня с места, где я активирую маячок, не иначе.

  – Давненько не бывало в наших краях серьезных людей, – егермейстер глотнул из бокала. – Выбор особого снаряжения, оружия? У нас богатый арсенал, рекомендую взглянуть.

  – Благодарю, – сказал я и протянул ему список. – Интересует вот это.

  – Узнаю бывалого охотника, – пробежав глазами по строкам, он с уважением протянул мне пятерню. Рука у егермейстера была твердой, как камень. – Когда изволите приступить?

  – Как только подготовите прикрытие и снаряжение.

  Егермейстер взглянул на наручный хронометр: – Ваш заказ будет подготовлен в течение получаса.

  – Чудесная новость. Не будем напрасно терять время.

  – Подожду у лифта, – он поднялся. Проводив его до двери, я вернулся в зал, где прислуга оставила багаж, и запустил глушилку – портативный прибор, создающий помехи для следящих устройств. Номер, следовало полагать, был ими нашпигован, но искать не имело смысла. Я открыл один из чемоданов, аккуратно вынул вещи и провел рукой над днищем. Встроенный сканер, идентифицировав мою личность, открыл потайное отделение.

  Я облачился в бронекостюм из нанотканей, надел поверх тонкий свитер, натянул свободные брюки с боковыми карманами. Застегнув на запястье браслет с дистанционным сканером ДНК, проверил заряд миниатюрного, но мощного электромагнитного пистолета-пулемета и сунул ствол в наплечную кобуру. Егермейстер не внушал доверия и лишнее оружие, о котором не знает потенциальный противник, никогда не помешает. Пока человек не научится заглядывать в будущее, он обречен на паранойю.

  Выключив глушилку – операторы слежения, надеюсь, примут минутные помехи за технический сбой в сети – я оглядел себя в зеркало. Вид у меня был нагловатый, туповатый и лихой, как требовала легенда. Ну что ж, трубите в рог! Господин готов к охоте!

  Набросив на плечо извлеченный из тайника ранец, я вышел в коридор, едва не сбив дверью горничную. Она сделала вид, что проходила мимо, я – что в это поверил. Для достоверности, с интересом проводил взглядом ее ножки, трепетно стучащие каблучками в противоположном от лифта направлении. Если б она обернулась, послал бы воздушный поцелуй.

  Егермейстер ждал в условленном месте. Он вызвал лифт и неспешно набрал на пульте подъемника комбинацию из девяти цифр. Егермейстер явно не опасался, что я их запомню. Богачи не утруждали себя наблюдением за работой прислуги.

  Мы следовали на этаж, закрытый для обывательских глаз. Лифт остановился, выпустив нас в обширный ангар, забитый боевой – шагающей, колесной, летающей – техникой. Отель как будто готовился к войне. Ходили слухи, что он принадлежит к одному из кланов местной «коза ностра», и параллельном мире полиса вновь делили зоны влияния.

  Егермейстер повел меня к стоящей отдельно машине.

  – Эта ласточка доставит на место. Снаряжение на борту.

  Ласточкой он называл неприметный малогабаритный транспорт с несколько агрессивными формами. Напоминал он, скорее, сокола или ястреба. «Птичка» под стать хозяевам принадлежала к отряду хищников, была верткой и способной больно клюнуть. Ее нос украшал ствол скорострельной пушки.

  – Отлично, – я прыгнул внутрь. – Можем взлетать.

  – А группа прикрытия? – спросил егермейстер.

  – Пусть ждет сигнала здесь, – сказал я.

  Вылетев из ангара, «ласточка» нырнула в гигантский колодец между небоскребами. Пилот отключил маршевый двигатель и транспорт подхватили силы притяжения. «Птичка» падала, петляя между элементами исполинских конструкций города и легко уворачиваясь от встречных машин. Далеко внизу переливались огнями средние уровни, занятые производственными комплексами и рабочими кварталами, закрытыми для туристов. Каста утомленных пролетариев не привечала чужаков.

  Нам нужно было спуститься почти на самое дно. Пилот не боялся перегрузок и врубил торможение, когда до поверхности оставалось около полутора сотен метров. Транспорт завис над шахтой, ведущей к главному канализационному коллектору, в полной темноте.

  Закрепив трос, я проверил карабин и помахал ручкой, собираясь нырнуть вниз.

  – Один вопрос, господин Иванов, – егермейстер придержал меня за локоть. – Зачем вам дистанционный сканер ДНК? Вы ищете кого-то конкретно?

  – На Клондайке странные порядки, не находите? – ухмыльнулся я и освободил локоть. – Вам платят за вопросы?

  – Нет, господин Иванов, – егермейстер отступил назад. Интересно, почему он сказал «кого-то»? Жители полиса не считали «выродков» людьми, называя их, в лучшем случае, «это». Я решил обдумать странную деталь позже, и шагнул за борт – в раскрытую пасть зловонного колодца.

  4. Дичь

  Пламя светильника подрагивало от дыхания. Григорий глянул на часы. До наступления смены оставалось пятнадцать минут. За тонкой фанерой стены было сыро и промозгло, и он решил еще немного задержаться, не желая задувать живой огонек. Предстоящая смена пугала больше темноты.

  Его отсылали залечь у тоннеля, ведущего к главному коллектору, откуда могли появиться охотники, чтобы в случае опасности предупредить о незваных гостях следующий пост, запалив сигнальный костер. Наблюдатель обрекался на верную и мучительную смерть. Выдать себя – лишиться шанса на спасение. Загонщики скармливали наблюдателей мутантам заживо. Поэтому каждый раз, когда подходила его очередь, Григорий чувствовал себя участником русской рулетки. Сегодня, возможно, барабан закрутится в последний раз.

  Он не понимал, почему падших вычеркнули из числа людей. У него, как и остальных товарищей по несчастью, были руки и ноги, не обезображенные лица. Большинство попадало в канализацию здоровыми, если не считать проблем с памятью. Так за что их ненавидят наверху? Почему считают полуживотными? В чем они провинились перед верхним миром? Почему их отказывается принять даже канализация?

  Несколько часов назад загонщики забрали половину соседней коммуны, вынудив остальных бежать в заброшенные туннели, куда не рисковали соваться даже отчаянные охотники за головами. Выжить, похоже, удалось только паре счастливчиков, собиравших грибы в колодце у самого периметра. Кроме них со стороны соседей больше никто не появлялся. Канализация порождала новый мир, в котором человеку не находилось места. В ней хозяйничали прожорливые и агрессивные формы жизни, вскормленные отходами техногенной цивилизации.

  Позавчера в старом тоннеле пропали две сборщицы грибов. Хватились их, обнаружив оставшиеся в общем котле «лишние» порции. Надежды найти женщин живыми уже не было, но коммунары своих не бросали. На поиски пропавших направили двух свободных товарищей, вернувшихся со смены – Григория и Василия.

  Мужчины осторожно пробирались по туннелю, вслушиваясь в темноту и силясь разглядеть следы сборщиков в тусклом свете масляной лампы. Григорий держал ее перед собой на вытянутой руке. Мощнее источников света в коммуне не было. Когда поисковики миновали половину тоннеля, Григорий заметил под ногами что-то странное и нагнулся. В грязи лежал разодранный передник. А потом Григорий услышал вдалеке жалобный детский стон.

  Голосок доносился из неприметного колодца у стенки тоннеля. Григорий рванулся было туда, но его перехватил Василий.